– Но, Гэбриел… Меня, псевдовервольфа, которому ничего не стоит убить дракона, переполняет сверхэнергия! А я не могу использовать ее для своего отца.
– Вероятно, это выход… – неуверенно произнес Гэбриел. – И не буду утверждать наверняка, что все получится. Я пробовал только трижды, и каждый раз результат был разным. Но помогало, – пробормотал он и умолк.
Казалось, он скорее спорит с самим собой, чем разъясняет мне, в чем суть.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась я. – Ага, ясно!.. Вы с Толботом применили свою силу, чтобы вылечить меня после того, как на меня напали волки на складе. Я валялась без сознания, а ты передал мне свою энергию, и мое тело принялось заживлять раны, верно?
– Да, – подтвердил Гэбриел.
Впрочем, воспоминания о том, что случилось после моего возвращения со склада, были смутными. Но, значит, целительство других людей является одной из многих сверхспособностей Урбат! Однажды я уже побывала в роли реципиента. Тогда мы с Дэниелом после спасения Бэби‑Джеймса бежали по ущелью. Я начала отставать и вдруг почувствовала прилив энергии, исходящей от Дэниела. Она связала нас в единую цепь. Позже, той же ночью, он показал мне, как лечит самого себя – и только.
– А почему Дэниел ничего мне не рассказывал?
– Думаю, он просто не знает. Это – тщательно охраняемый секрет. Сирхан попросил меня помочь ему опробовать метод на его жене, Рэйчел. С ней получилось не так удачно, как с тобой. – Гэбриел потер ладонью заросший щетиной подбородок. – Подобный дар является крупицей способностей, которые были присущи изначальным Небесным Гончим. Их Господь призвал к себе. Он наделил их силой помогать людям своего клана и защищать их. Легенда гласит, что они стали великими воинами, врачевателями и учителями. Здесь, на земле, их воспринимали как ангелов. Но сила развратила их, и они возжаждали власти. Их постигла та же судьба, что и падших ангелов, которые пренебрегли своим долгом, отказались от своего дара и опустились до уровня бесов. С тех пор Урбат забыли о своем умении. Сейчас они несут с собой смерть. Я сомневаюсь, что с тех давних времен дар использовался во благо хотя бы одного обычного человеческого существа.
– Но ведь можно попробовать?
– Никогда раньше не пробовал применять его к людям. Это требует огромного напряжения и бывает опасным, – заявил Гэбриел и внимательно посмотрел на мониторы с линиями и цифрами. – Учитывая состояние твоего отца, я считаю, что попытаться стоит. Если ты, конечно, разрешишь.
– Разрешу, – сказала я.
– Одному мне не справиться. Понадобится твоя поддержка, – ласково и ободряюще улыбнулся Гэбриел. Он напоминал мне священника, утешающего прихожанина. – Ты должна полностью сосредоточиться и очистить свое сознание от всего негативного. Ты будешь проводником, через который начнет поступать положительная энергия. Никаких негативных мыслей и эмоций. Только любовь.
Я перевела взгляд на папу. Его шею охватывал корсет, большая часть лица скрывалась под кислородной маской. Но я все равно узнала бы его по знакомым морщинкам вокруг глаз. Почему я отпустила его? А если у меня ничего не получится? А вдруг я не смогу подготовиться?
Глубокий вдох, выдох.
Нужно срочно избавиться от любых колебаний.
– Давай, – произнесла я и вытянула руки вперед, словно талант врачевания являлся чем‑то осязаемым.
Гэбриел задернул штору, почти полностью опустил жалюзи на окне, выходившем в коридор. Затем аккуратно прикрыл дверь. Медсестры пустили меня к отцу всего на двадцать минут, и половина времени уже прошла. Гэбриел взял мои руки в свои и подвел меня вплотную к кровати. Потом положил обе мои ладони на папину грудь. Я почувствовала, что он дышит, но как‑то неестественно. Напряженно и поверхностно.
– Держи их здесь, у его сердца. А я наложу свои, – прошептал Гэбриел. – Очисти сознание. Открой дорогу для положительной энергии. Отрицательные эмоции подпитывают волка внутри тебя, но ты должна полностью избавиться от них. Медитируй.
Я вздрогнула.
– А что, если не сработает?
– Я верю в тебя, Грейс. – Гэбриел никогда в жизни не говорил мне такого. До сих пор я видела в нем старейшего в мире скептика. – Ведь ты смогла дать отпор Калебу. Помни, что ты Богоданная.
– Я ничего не чувствую.
– Не сдавайся.
Я кивнула. Гэбриел сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Я последовала его примеру. Он закрыл глаза. Я тоже.
– Сконцентрируйся на своей любви к нему. Представь, что он не ранен.
Гэбриел замер на мгновение и плотно прижал свои руки к моим. Я ощутила, что его ладони стали излучать тепло. Я попыталась вообразить, что мой папа опять здоров, и принялась вспоминать все хорошее, что было в нашей жизни. Как он улыбается. Как терпеливо что‑то объясняет. Внезапно перед моим мысленным взором возникла сцена в искореженном взрывом подземном переходе. Я увидела отца, лежащего без сознания. Если тогда я не смогла уберечь его, почему я так самоуверенна?
«Ты слаба, – с презрением произнес волк внутри меня. – Ты вообще никому не в состоянии помочь».
Жар, исходивший от ладоней Гэбриела, стал почти невыносимым. Я стиснула зубы и приказала себе держаться до последнего. Я нужна папе. Он оказался на складе из‑за меня…
В моем сознании замелькали картины пожара. Я будто наяву услышала звук взрыва в динамике телефона. В моей голове зазвучала речь медсестры. И я вновь наблюдала за отцом в «Скорой».
«Это твоя вина. Это твоя вина».
Нет, – возразила я волку. – Я не просила его идти в логово. Он сам настоял. Погибнуть в переходе должна была я.
Он сам виноват!
Гэбриел закричал, как от резкой боли. Он мгновенно убрал ладони с моих, и жар пропал. Я открыла глаза. Гэбриел, шатаясь, отошел от кровати. Одну руку он прижимал к щеке.
– Что с тобой? – забеспокоилась я.
Гэбриел опустил руку. Шрам превратился в свежую, кровоточащую рану. Успевшие побледнеть синяки стали ярко‑лиловыми.
– Прости, – сказал он, глядя на испачканные кровью пальцы, и направился к двери. – Я думал, ты успела подготовиться.
Он отодвинул дверь и исчез, прежде чем я успела что‑либо спросить.
«Не смогла», – прорычал мой внутренний волк. Я перевела взгляд на папу. А если я причинила ему вред? Мои опасения получили подтверждение: один их мониторов начал издавать сигнал тревоги.
В палату влетели две медсестры. Я молчала и не сопротивлялась, когда они оттолкнули меня в сторону.
Час спустя.
Я стояла в коридоре и смотрела сквозь щелочку в закрытых жалюзи, ожидая, когда врач сделает все необходимое, а монитор перестанет издавать жуткий писк. Медсестра разрешила мне ненадолго проведать папу. Но потом мне следовало отправляться домой. Я выучила эту присказку еще в прошлом году, когда Дэниел лежал прикованный к больничной кровати. Хотя в отделении интенсивной терапии время посещения больных никак не ограничивалось, мне, несовершеннолетней, нельзя было здесь ночевать. Я кивнула и ответила ей, что так и сделаю. Однако мне потребовалось пара минут, чтобы заставить себя отойти от папиной койки.
Мне хотелось взять его за руку, но я испугалась. Вдруг прикосновение будет для него слишком болезненным? Поэтому я просто оставила на тумбочке записку на тот случай, если он очнется. Я изо всех сил стремилась не допустить, чтобы он почувствовал себя таким же заброшенным, как я сама в данный момент.
Покинув отделение, я побрела по коридору к лифту. Стоя перед закрытыми дверцами, я таращилась на треугольники, указывавшие вверх и вниз, и не знала, какую кнопку нажать. Если вниз, то я попаду к выходу. Если вверх – то в палату для душевнобольных.
К маме.
Когда отца переправляли из машины «Скорой помощи» в приемное отделение, кто‑то спросил у меня, как связаться с моей матерью. Я объяснила, где она находится, и врач заявил, что им сначала придется вызвать доктора Коннорса. Пусть он решает, надо ли сообщать миссис Дивайн о случившемся.
То, что она не спустилась, чтобы взглянуть на папу, не предвещало ничего хорошего.
Я знала: будь он в сознании, он попросил бы меня навестить маму. А еще он наверняка захотел бы, чтоб я зашла к Джуду. Я не видела никого из них с тех пор, как вернулась домой со склада. Он обязательно сказал бы, что это не в моем духе, и похвалил бы Эйприл.
Дело в том, что в последние годы более близкие отношения у меня сложились именно с папой. Однако раньше опорой для меня являлась мама. В те годы я носила косички, срезала с ломтика хлеба корку и питалась сэндвичами с арахисовым маслом и медом. Тогда я думала, что материнский поцелуй способен залечить любую рану – от телесной до душевной. Я тосковала по тем дням, когда клала голову ей на колени, а она гладила меня по волосам и утешала.
Но я уже отстранилась от нее. Держала ее подальше от своих секретов. Полагаю, мной руководила благородная идея защитить ее. Вероятно, я считала, что она еще слишком слаба. А может, истинная причина заключалась совсем в ином. Я опасалась, что она будет бояться меня.
Но, несмотря на то, что я быстро повзрослела и изменилась, я все равно нуждалась в ней.
А она?
Мне потребовалось унять дрожь в пальцах, но, в конце концов, я нажала на кнопку «вверх». Вскоре передо мной с тихим звоном раскрылись двери лифта. Я решилась. Настало время рассказать маме… в общем, все.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ
Наверху.
Я остановилась возле запертой двери в отделение для душевнобольных и замерла у стены, на которой висел бежевый старомодный телефон. Табличка рядом гласила, что для соединения необходимо поднять трубку и набрать номер.
– Я пришла к Мередит Дивайн, – сказала я медсестре, ответившей на другом конце линии.
Когда повесила трубку, зажужжал дверной замок. Сделав пару шагов, я оказалась в широком бледно‑зеленом коридоре. Воздух пропитался запахами прогорклой еды, конфет и аммиака. Я заметила очередную табличку: «Зона повышенной опасности. Будьте внимательны».
Я обернулась и стала наблюдать, как широкая дверь встает на место. Меня охватило сильное желание открыть ее, спуститься вниз и бежать на стоянку.
Нельзя.
Раздался тяжелый щелчок. Итак, путь назад отрезан. Следующая цель – пост медсестры. Что ж, по крайней мере, разведаю что‑нибудь о маме.
Я пошла по коридору. На ближайшей банкетке сидела молодая женщина. Она выглядела так, будто перенеслась сюда из восьмидесятых. Пациентка раскачивалась взад‑вперед, опустив голову. Длинные волосы закрывали ее лицо целиком. Я приблизилась к посту и расписалась в журнале учета. В кабинете со стеклянными стенами на стульях, поставленных в круг, расположилась группа людей. Кажется, они участвовали в дискуссии, и вел ее мужчина в брюках цвета хаки и застегнутой на все пуговицы рубашке. Остальные были одеты в простые серые пижамы, как и женщина в коридоре.
– Вы хотите повидать Мередит Дивайн? – осведомилась сестра.
На лацкане ее халата поблескивал бейджик с именем Латиша. Когда она произнесла имя моей мамы, ее взгляд слегка потеплел.
До того как мама заболела, она работала медсестрой в амбулаторном отделении клиники в Эппл‑Вэлли. Ее вызывали сюда, в главный лечебный центр, когда у доктора Коннорса возникала потребность в дополнительном персонале для замены отсутствующих сотрудников. Уверена, здесь бурно обсуждали новость о новом статусе Мередит Дивайн. Узнай мама, что о ней судачат, она умерла бы от стыда. Репутация значила для нее все.
Я кивнула.
– Мне не обязательно встречаться с ней, хотя… Наверное, я не вовремя. Похоже, у вас групповое занятие.
– Чепуха, деточка, – заявила Латиша. – Мередит их не посещает. Ну а насчет визитов родственников, это именно то, что ей прописал доктор.
– Верно, – услышала я голос доктора Коннорса.
Откуда он взялся? Коннорс держал в руке бювар и был облачен в слаксы и свитер, который красовался на нем в прошлогодний День благодарения. Тогда он заехал к нам на памятный семейный обед. Сейчас, согласно обстановке, Коннорс набросил на плечи белый халат. Доктор приветливо мне улыбался, однако по выражению его глаз я поняла, что ситуация достаточно печальна.
– Как дела у твоего отца? Я звонил вниз. К сожалению, я очень занят и не смог подойти к нему.
– Без изменений.
– Ясно.
Он прокашлялся.
– Она просила, чтобы ее отвели к нему? – спросила я.
– Нет. Я надеялся, что… – Он еще раз прокашлялся. – Пойдем со мной, Грейс.
Я последовала за ним, прежде чем сообразила, что мы шагаем прямиком к палатам, а не в комнату для посещений. Я все еще сомневалась, что готова к встрече с мамой. Доктор оглянулся и выжидающе посмотрел на меня. Я догнала его.
– Грейс, в данном случае… в общем, так будет лучше.
– Что… – я прикусила губу. – Что с ней?
У мамы всегда наблюдалась тенденция к ОКР,[4]которая усиливалась, когда дома возникало напряжение. Например, если дела обстояли совсем плохо, она упорно представляла себе, что все просто идеально. А после бегства Джуда ее заболевание обострилось. Она выработала собственный, «дизайнерский», стиль биполярного расстройства:[5]из маниакально заботливой матери она превращалась в Королеву Зомби. В такие дни она была одержима желанием смотреть новости, поскольку надеялась хоть что‑нибудь узнать о Джуде. Подобный приступ длился несколько дней. Мама категорически отказывалась заниматься чем‑то другим и полностью теряла интерес к остальным детям. Доктор Коннорс не раз говорил моему отцу, что ее лечение не должно ограничиваться консультациями и таблетками. Он был прав. Вероятно, мое исчезновение привело к резкому ухудшению ее психического здоровья, потому что папа вдруг взял и отвез ее в больницу. Хотя отлично понимал, что она никогда не простит его за это.
Доктор Коннорс остановился перед больничной палатой. Под номером на двери висела табличка с именем и фамилией мамы.
– Я давно знаю Мередит. И она была для меня своего рода спасением. Однако у нее всегда наблюдалась склонность создавать вокруг себя видимость совершенства, скажем так, некий фасад. Этот механизм очень сложен. Как я выяснил на основе наших прошлогодних консультаций, ее мир постепенно начал распадаться. Сейчас что‑то – и неважно что – разрушило ее реальность, и она больше не может совладать с ней.
Коннорс открыл дверь, и я увидела ее, впервые за неделю. Она сидела на кровати и смотрела на серое пятно на противоположной стене. Как и на остальных пациентах, на ней была серая пижама, причем на брюках отсутствовала резинка. На ногах болтались тапочки. В прошлом мама даже под страхом смерти не напялила бы подобный «наряд». Ее некогда красивые волосы свисали немытыми патлами. Она осунулась. Интересно, когда она ела в последний раз?
– С тех пор как ее поместили сюда, она отказывается по собственной воле покидать палату, – пояснил доктор. – Она игнорирует групповую терапию и не посещает столовую. Со мной она не обмолвилась ни словом.
Я по‑настоящему испугалась. Мама была такой… безучастной…
– А ей станет лучше?
– Только когда ее рассудок примет истинную реальность. Как часто говорил твой отец: «Правда освободит тебя». Вот что предстоит осознать твоей маме. Она абсолютно потеряна. И пока она не найдет новую точку опоры, и ментальную, и эмоциональную, ее разум будет функционировать только таким образом.
Я кивнула. Значит, от мамы требуется только одно: сообщить врачам, что она согласна с тем фактом, что ее старший сын – вервольф, а дочь – охотница за демонами? Конечно, после этих заявлений о выходе из психушки можно и не мечтать.
– Побудьте наедине. У тебя есть около четверти часа.
Я взглянула на часы, убеждая себя в том, что у меня действительно мало времени. Сил у меня хватало лишь на короткий визит. А может, их вообще не было…
– Хорошо, что ты пришла, – вымолвил доктор Коннорс, легонько подтолкнул меня вперед и закрыл за мной дверь.
Я почувствовала себя пойманной в ловушку.
Мои часы отсчитали три бесконечные минуты, пока я решала, что мне предпринять. Мама не шевелилась.
– Мам? – робко окликнула я.
Тишина.
– Мам? – повторила я.
Никакой реакции.
А может, я просто не хочу, чтобы она смотрела на меня? Папа признался ей в том, что я… подверглась проклятью вервольфа… Возможно, она считает меня чудовищем. Вот почему она сломалась.
– Мамочка? – произнесла я, а на глаза уже навернулись слезы. – Не знаю, что тебе рассказал папа… В это трудно поверить… в то, что случилось с Джудом… и со мной. Но я – твоя дочка. И Джуд – твой сын. Он вернулся. И ты нужна ему. Нам всем.
Ничего.
– Джеймс и Черити сейчас у тети Кэрол, но они не могут жить у нее вечно. И папа ранен. Серьезно. За ним надо ухаживать. А у меня – дел по горло. Я ищу способ вернуть Дэниелу человеческий облик. И с Джудом полно проблем. А один сумасшедший тип с ватагой бесов хочет прикончить меня. Вдобавок меня преследует банда оборотней. И зачем я им понадобилась? У меня появилась собственная стайка из пяти – нет, четырех – мальчишек‑вервольфов. Они приглядывают за мной. Я вроде бы их вожак… или мать… или еще кто‑то. Но я не представляю, как мне с этим справиться. Мы очень скучаем по тебе, – пробормотала я и приблизилась к ее койке.
Броситься бы ей на шею и уткнуться в нее лицом, как я делала в детстве! Но вместо этого я лишь положила руку на ее худые пальцы.
– Мне нужна мама. Не только мне – нам всем, – всхлипнула я.
Она не двигалась.
– Пожалуйста, мам. Это же – твоя реальность, какой бы безумной она ни казалась. Прошу тебя, будь моей мамой.
Слезы текли у меня по щекам. Я терпеть не могла, когда плачут на людях, но сейчас я не сдерживалась. Она ничего не замечала. Она не реагировала. Просто таращилась на то чертово пятно. Но я почему‑то думала, что она откликнется.
Я ощутила, как из темных глубин моего сердца волной поднимается глухой ропот. Волк шепотом подталкивал меня к тому, чтобы я набросилась на свою мать – или на ту женщину, что сейчас сидела передо мной. Сопротивление ему отняло у меня все силы. Я схватилась за живот и тяжело задышала, сосредоточившись на том, чтобы вытеснить злые мысли из своей головы. Я пришла, чтобы вернуть свою маму.
Я поспешила прочь из палаты. Прикрывая зареванное лицо ладонями, я подбежала к посту и попросила Латишу выпустить меня отсюда.
Мне хотелось поскорее убраться восвояси.
Я едва не налетела на пожилую пару, ждавшую лифта. Женщина стояла привалившись к своему мужу, а тот придерживал ее за плечи. Я заметила в ней сходство с той молодой пациенткой, которая сидела на банкетке. Наверное, они ее родители, решила я. Меня мгновенно охватил страх. Лишь бы не оказаться вместе с ними в тесной кабине! Как будто к моим собственным переживаниям могли добавиться еще и чужие.
Поэтому я отворила тяжелую дверь, ведущую на лестницу, и понеслась вниз. Я преодолела несколько пролетов. Мои шаги эхом отдавались от стен. Когда я добралась до этажа, где располагалось отделение интенсивной терапии, у меня подкосились ноги, и я остановилась. От рыданий у меня разболелась грудь. Наверное, мой плач слышали на всех этажах – настолько он был громким. Я ненавидела себя за самонадеянность. Как будто я могла вырвать маму из кататонического состояния! Я потерпела неудачу. В глубине души я знала, что не имею права винить ее за умственную недееспособность. Ведь не упрекаю же я папу за то, что он лежит без сознания в больничной палате.
Мое одиночество достигло апогея.
Я плакала до тех пор, пока боль внутри меня не сменилась глубочайшей усталостью. Слишком много всего случилось за один день. Я словно преодолела дистанцию триатлона. Я зажмурилась, и через несколько секунд в мое сознание начал просачиваться один из снов о Дэниеле.
Он отличался от обычных. Я не сидела на скамье, а стояла напротив Дэниела. На его губах играла лукавая улыбка, но внезапно он помрачнел. Все было очень реально, и мне приходилось напоминать себе, что его образ сотворен моей тоской.
– Как ты? – спросил Дэниел.
Я попыталась на шаг приблизиться к нему, но начала падать. Дэниел придержал меня своей сильной рукой. Я знала, что мне нельзя впускать в себя этот сон, потому что я опять окажусь в пустоте. Однако я так остро ощущала тепло, идущее от его тела, что прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.
Он обнял меня, и я сразу согрелась. Дэниел уткнулся носом мне в темечко и втянул в себя запах моих волос. От наслаждения я даже застонала.
– Я люблю тебя, – сказала я.
Он судорожно вздохнул.
– Я тоже тебя люблю, – донесся до меня почти неслышный шепот.
Я положила ладонь ему на грудь, туда, где в вырезе рубашки виднелся островок обнаженного тела.
– Дэниел, почему ты уходишь от меня?
Он напрягся. Раздался кашель. Хотя звук был знакомым, издавал его не Дэниел.
И ткань под моей щекой напоминала фланель.
О, нет! Я открыла глаза и увидела другого человека. Он смотрел на меня ясными зелеными глазами из‑под козырька красной бейсболки.
– Толбот! – воскликнула я и вырвалась из его объятий. – Что ты себе позволяешь?
– Эй, Грейс, – произнес он с опаской. – Я случайно вышел на лестницу и обнаружил тебя. Я спросил как ты, и ты – именно ты – обняла меня.
– Ничего подобного! – крикнула я и моя шея покрылась красными пятнами – так случалось всегда, когда я врала. Но сейчас‑то я не лгала! – Я заснула. И приняла тебя за… неважно за кого. А ты мной воспользовался.
– Что? А что ты скажешь насчет того, что я не дал тебе упасть?
– Я в порядке! И мне не за что тебя благодарить.
– Вот как?
– Ты пообещал, что мы встретимся в больнице. Это было пять часов назад. Ты хоть понимаешь, насколько мне страшно? Где ты пропадал?
– Я инсценировал собственное исчезновение, потому что врачи попытались запихнуть меня в отделение скорой помощи. Ты бы видела, в какое возбуждение приходят наши медики, когда слышат, что у меня в груди бьются два сердца. Я затаился, а потом медсестры из интенсивной терапии отказались впускать меня к вам, поскольку я не родственник. Тогда я отправился домой, помылся и переоделся. Кстати, сегодня я потерял свою счастливую голубую бейсболку. А еще мне надо было закончить одно дельце, прежде чем я…
– Ты переживаешь из‑за дурацкой кепки? Да я едва не лишилась отца! – выкрикнула я.
Мое тело вдруг наполнилось энергией. Я пихнула Толбота в грудь, причем достаточно сильно. Он даже попятился, чтобы не упасть.
– Почему ты его не защитил? – возмутилась я. – Я просила тебя уберечь его от опасностей!
Я наступала на Толбота, но он, наконец, перехватил мои руки.
– Эй, полегче!
Я попыталась вырваться из его цепких пальцев. Я намеревалась ударить его. Причинить ему боль. Пусть помучается так же, как я. «Он должен лежать без сознания, а не папа!» Но Толбот вынудил меня приблизиться к нему почти вплотную и, прижав к себе, крепко обнял. И на короткие секунды мне захотелось раствориться в его объятиях, перестать сопротивляться и позволить событиям, пусть ненадолго, развиваться свои чередом.
Но я не могла.
– Отпусти, – произнесла я. – Что ты себе позволяешь?
– Ведь ты именно в любви и нуждаешься, – не унимался Толбот. – Я слышал, что ты говорила в кабинете отца при церкви. Я мог бы этим заняться.
Я высвободилась.
– Нет. Тогда я сказала, что скучаю по Дэниелу и по его объятиям. А ты – не он. И никогда им не станешь. Проку от тебя – никакого.
Я отступила на шаг.
Он пристально взглянул на меня из‑под козырька.
– Как можно скорбеть по тому, кто не умер? – осведомился он.
– Что?
– Тогда, в отцовском кабинете, ты заявила, что тебе кажется, будто Дэниел мертв, хотя он жив. Когда человека уже нет на этом свете, по нему сперва очень горюют… но время‑то все лечит. А как ты сможешь прекратить убиваться по нему? Тебе надо осознать, что какая‑то часть Дэниела погибла навсегда. Он никогда не заключит тебя в объятия…
– Заткнись.
– Когда‑нибудь ты со мной согласишься. И будешь жить дальше.
– Заткнись, – повторила я.
Толбот взял меня за руку с таким видом, словно хотел притянуть к себе.
– А я смогу тебя поддержать.
Я вырвалась.
– Я запрещаю тебе. Оставь меня в покое.
– Я подожду.
– Хватит!
Толбот попятился. Он как будто дал мне понять, что подставляет себя под мой удар.
– Прости, – пробормотал он и опустил голову. – Я сглупил. Мне просто… не нравится то, как ты страдаешь. Я не вижу прежнюю Грейс. И я скучаю по ней.
– Я никуда не делась… и я никогда не была твоей.
– Ты сейчас рядом со мной, но ты – не та, с которой я познакомился несколько недель назад. В той девушке пылал огонь. Она мечтала стать супергероем. А ты чахнешь и забываешь обо всем. Когда в последний раз ты тренировалась? А ела когда?
– Ты, наверное, думаешь, что я бездельничаю и рыдаю, – буркнула я. – Ладно, я только что плакала в углу лестничной площадки, но это не имеет значения. – Я – не слабая немощь. И я спасу Дэниела.
– Здесь‑то и заключена проблема. Свою страсть ты тратишь на бесплодные поиски, – тихо продолжал Толбот. – И я боюсь, что ты потеряешь себя. Ты должна все прекратить. Склад уничтожен, а обнаружить амулет на церковном дворе невозможно.
Я промолчала. Он прав. Нет смысла перебирать щебенку на парковке. Но как же быть? Есть еще одна возможность раздобыть лунный камень, но я пообещала папе, что прибегну к ней в крайнем случае…
– Пожалуйста, Грейс, не злись на меня. Давай будем друзьями, как раньше. Я с тринадцати лет жил сам по себе, и у меня не очень хорошо складываются межличностные отношения.
– Ага, – кивнула я, размышляя над своей идеей.
– Но я стараюсь, – произнес Толбот. – Ты когда‑нибудь поверишь мне?
Как же ему хочется помириться со мной, подумала я. Мне вспомнилось, в какой ступор ввел Слэйда пожар на складе. Значит, Толбот преодолел себя, зашел в горящий коридор и вытащил моего отца. Он искренен. Может, Толбот несет полную чушь, но он заслуживает гораздо большего, чем вечное презрение с моей стороны.
– Спасибо, – поблагодарила его я. – Ты попытался защитить моего отца. – Я положила руку на предплечье Толбота. – А мне и вправду очень нужны друзья.
– Надеюсь, ты поймешь, как много ты значишь для меня, – улыбнулся Толбот.
– Не обольщайся, – проговорила я. – Кстати, мне пора.
– Что?
– Мне пора, – твердо произнесла я. – Ты не ошибся. Я никогда не найду лунный камень на церковном дворе. И теперь, когда склад разрушен… у меня есть один план. Я пойду к Сирхану.
– Грейс, это безумие, – сказал Толбот и его взгляд стал жестким. – Если ты пойдешь к Сирхану, то велика вероятность, что ты никогда…
– Не вернусь. Но если такова цена, которую я должна заплатить за возвращение Дэниела, я так и сделаю.
– А дальше?
– Я отправлю камень Эйприл или… Не знаю. Позже решу. Но теперь никто меня не остановит.
– А твой отец и другие родные?
– Я ничем не помогу папе. Я пыталась вместе с Гэбриелом вылечить его, но эффект получился обратным, я причинила ему вред. – Я прикусила губу, а на лице Толбота отразилось изумление. – Что до моей мамы… До нее невозможно достучаться.
А ведь я еще не упомянула Джуда…
Толбот пригладил свои вьющиеся светло‑каштановые волосы.
– Ну, а я? Я тебя не отпущу.
– Нет, Тол.
Я назвала его уменьшительным именем, хотя однажды он попросил меня не делать этого. В моих устах оно звучало очень ласково.
– Ты же не материализуешь лунный камень из воздуха, – вымолвила я. – В общем, я отправляюсь домой. Соберу вещи, а с утра выйду в путь.
Он открыл рот, собираясь мне ответить, но ничего не сказал. Мне почудилось, что в глубине его глаз промелькнула боль.
Приподнявшись на цыпочки, я чмокнула его в щеку. Он слегка задрожал. Он слишком трепетно относился ко мне.
– Пожалуйста, не осложняй мне жизнь.
Я развернулась, но Толбот опять схватил меня за руку.
– Нет, Грейс! – взмолился он.
– Прощай.
– Я не могу допустить, чтобы ты отдала себя Сирхану.
– Я должна.
– Нет!
Я посмотрела на него.
– У меня кое‑что есть для тебя, – прошептал он и вложил мне в ладонь небольшой плоский предмет серебристого цвета.
Я не сразу сообразила, что он мне дал. Вещь имела форму треугольника с закругленными углами. В широкой трещине я различила похожую на кристалл сердцевину. И эта штука пульсировала, излучая тепло, которое я не могла спутать ни с чем иным.
Я ощутила надежду.
– Лунный камень! – выдохнула я.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
РАЗРЫВ
Спустя шесть импульсов лунного камня.
– Как ты?.. Ты отыскал его на складе? Почему ты раньше не сказал?
Толбот откашлялся и опустил голову.
Я перевела взгляд на камень. Похоже, его хорошо потрепало непогодой. А может, он стал таким из‑за взрыва на складе? Нет, поняла я. Он – слишком велик и не являлся простым осколком. Я провела пальцем по его поверхности и обнаружила маленькую дырочку, просверленную в вершине треугольника. Вероятно, он висел на цепочке или на кожаном шнурке. Изучая кулон, я всмотрелась в трещину. Она напоминала полумесяц, но ее края были нечеткими, стершимися…