Сам он жил в одноместной каюте, второй по правому борту. Его соседкой оказалась Иви – та самая рыжуха, которую ему когда‑то пришлось отшить. Он подозревал, что Амелия поселила их рядом не случайно, а из садистского любопытства: как он выкрутится на этот раз?!
Двухместную каюту рядом с ней занимали двое высоких, спортивных, очень похожих друг на друга темноволосых парней – Крис и Грег. И, наконец, в четвертой каюте обитала та самая пара, которая своим опозданием задержала отплытие: Макс – высокий длинношеий блондин, похожий на гусака – и Кристина, симпатичная брюнеточка.
По левому борту жили: Мария, известная фигуристка – бесцветная, худая и жилистая – и ее подруга Грета – тоже блондинка, но невысокая, пухленькая и смешливая.
Следующая каюта: Артур и Катарина – среднего роста носатый шатен и худощавая блондинка (сплошные блондинки!).
Следующая, одноместная – Генрих и Мария. Мария приглашена не была, ее привез с собой Генрих. В компании она никого не знала и смотрелась «чужеродным телом»: маленькая, тощенькая, с пестрыми волосами.
И наконец – Барбара, высокая, коротко стриженая шатенка в очках.
Вскоре после отплытия на верхней палубе был устроен торжественный обед. Форма одежды – кто во что горазд, от бикини (естественно, сама Амелия) до какого‑то подобия римской тоги (именно так вырядился Макс).
Филипп надел легкий летний костюм, но уже через четверть часа после начала банкета понял, что и это многовато: по спине текли струйки пота, и от жары кусок не лез в горло. Он бы с удовольствием пообедал у себя в каюте, в тишине и прохладе, но было ясно, что с Амелии, особенно поначалу, нельзя спускать глаз.
Пока что вела себя она вполне пристойно, болтала с гостями, шутила и смеялась, не забывая при этом поглощать крабовую котлету размером с тарелку и запивать ее «Мимозой». Филипп даже слегка ей завидовал: выглядела баронесса бодрой и свежей, на лице у нее не было ни капли пота.
После обеда все разбрелись по каютам и вылезли оттуда лишь часов в семь – полюбоваться закатом и проплывающим вдалеке берегом Италии.
Мини‑лайнер был ярко освещен. Из динамиков неслась громкая музыка, в салоне стюард смешивал для желающих коктейли, со всех сторон были слышны голоса и смех – казалось, пассажиров не четырнадцать, а раза в два больше.
После ужина гости похлопали Амелии, сообщившей, что завтра полдня они проведут на необитаемом острове, и спустились в кинозал – смотреть фильм, боевик с героем‑суперменом, способным упасть с двенадцатого этажа, отряхнуться и продолжать крушить своих врагов.
Для первого дня развлечений всем хватило. Всем – кроме самой баронессы.
Телефон зазвонил, когда Филипп уже собирался ложиться.
– Хочешь – приходи, – заявил знакомый голос в трубке.
Он пожал плечами, залез под одеяло и выключил свет.
Больше звонков не последовало – очевидно, дожидаясь его, Амелия заснула.
На следующий день действительно состоялась «дневка» на острове. Правда, остров был не слишком интересный: каменистый кусочек суши километра полтора в длину, покрытый полувысохшей травой – но пассажиров яхты это волновало мало. Они резвились в полосе прибоя, устроили на берегу пикник и бесконечное количество раз мотались на катере с берега на яхту и обратно.
Филипп не стал сходить с яхты. Одевшись куда менее официально, чем вчера – в обрезанные джинсовые шорты, он устроился под тентом на верхней палубе и наблюдал оттуда за Амелией, которая с визгом и хохотом носилась вокруг яхты на гидроцикле, играя в салочки с Крисом, Грегом и Барбарой.
Честно говоря, он и сам не отказался бы покататься на таком гидроцикле, но казалось неудобным резвиться подобно этим голозадым ребятишкам – тем более что он был все‑таки «при исполнении»…
– Этот твой… телохранитель – аппетитный, однако, мужик. Да еще сидит тут заголясь, все мускулы наружу. Так бы и изнасиловала!
Филипп чуть не поперхнулся, услышав это, и лишь потом вспомнил, что о годах, проведенных в Париже, Амелии никогда не рассказывал, и Иви несомненно считает, что он не знает французского!
– Ну расскажи хоть, как он в постели! – продолжала та. – Член у него стоящий? – и заржала собственному каламбуру.
Дело происходило на верхней палубе, куда вскоре после отплытия от острова явилась утомленная отдыхом Амелия, раскинулась в шезлонге футах в десяти от Филиппа – тут‑то и настигла ее сексуально озабоченная рыжуха.
– Да ну, – отозвалась Амелия, тоже по‑французски, – по‑моему, он женщинами мало интересуется. Вообще как робот какой‑то.
Вот так и узнаешь о себе много нового…
– Голубенький, может? – скривившись, протянула Иви, искоса меряя Филиппа взглядом.
– Да нет, такого я ничего за ним не замечала.
– Так ты не возражаешь, если я вечерком в его каюту постучу? Тем более мы соседи.
– Только если ничего не выйдет, ты уж на меня не дуйся, как в прошлый раз!
Филипп делал вид, что смотрит вдаль, на полоску берега; подумал – интересно, действительно, в представлении Амелии он «робот какой‑то», или она сказала это только, чтобы отвадить подругу?
Через пару минут она встала, проходя мимо него, бросила:
– Пойдем, поговорить надо! – и направилась в сторону лестницы.
Догнал он ее уже у самой «мастер‑каюты».
– Что случилось?
– Ничего. – Амелия обернулась и взглянула на него с веселым удивлением. – Чего ты такой деловой все время?! – Зайдя в каюту и захлопнув дверь, внезапно качнулась назад, так что Филипп невольно подхватил ее, и привалилась к нему нагретой солнцем спиной. – Какой ты прохла‑адный! Как об тебя поохлаждаться приятно!
Она выгибалась и терлась об него, как ласкающаяся кошка, и пахло от нее морем и солнцем. Филипп понимал, что наверняка она так разохотилась из‑за слов Иви, и на его месте сейчас мог быть любой – те же Крис или Грег. Он все понимал, но руки уже сами легли ей на грудь, лаская и притягивая ближе, скользя по тронутой загаром нежной атласной коже…
Глава шестнадцатая
Вначале все шло гладко – даже слишком гладко. Гости и хозяйка резвились, как детишки: купались, загорали, ловили рыбу и ездили на гидроциклах, смотрели кино и играли в мяч. Самое большое ЧП – обгоревшая на солнце спина Греты; самый большой скандал – состоящий из крепких выражений монолог, высказанный Артуром в адрес тех идиотов, которые пронеслись мимо него на гидроцикле и спугнули клюющую рыбу.
Иви осуществила свою угрозу «постучать к нему в дверь». Сказать откровенно, чего ей надо, постеснялась – кокетливо облизывала губы и поблескивала глазками, а под конец предложила выпить вместе по коктейлю. Филипп отказался, объяснив, что не пьет. На следующий день визит повторился – пришлось рявкнуть жестче, тогда она отстала.
Первые неприятности начались после того как яхта обогнула «каблук» итальянского сапога Точнее, начались они раньше, в Бриндизи, где яхта должна была простоять четыре часа, а простояла восемь.
Дело в том, что, пока яхта заправлялась, пассажиры сошли на берег, решив ознакомиться с местной ночной жизнью. В результате к полуночи – времени, назначенному для отплытия – на борт не вернулся ни один из них.
Сама Амелия тоже опоздала: засиделась в ночном клубе, куда отправилась вместе с Крисом, Грегом и Иви. Случайно взглянув на часы, вскинулась, крикнула остальной компании: «Заплатите и догоняйте, мы уже опаздываем! Мне нельзя, я хозяйка!» – и сломя голову понеслась к выходу.
Филипп, как обычно сидевший поодаль, устремился за ней. Заскочил следом в такси и тут же удостоился упрека: почему он ей не сказал, который час?! Он не стал спорить, лишь выразительно взглянул на ее руку, где красовались «Пиаже» с рубинами по ободку.
На яхте они были уже минут через двадцать, и тут выяснилось, что вернулись они первыми! Все прочие пассажиры еще где‑то развлекались. Вскоре подъехали Крис, Грег и Иви, но остальных по‑прежнему не было видно.
Остальные начали подъезжать только часов с двух. Они высаживались из такси, приветствовали вылетавшую им навстречу Амелию, с улыбкой извинялись за опоздание – и, узнав, что они еще не последние, с чистой совестью расходились по каютам.
Последние: Генрих, Мария (с разноцветными волосами), еще одна Мария (фигуристка) и Грета появились лишь к четырем, веселые и возбужденные. Начали взахлеб рассказывать, как ходили на подпольный бокс, и это было страшно интересно, и еще там был тотализатор – и они ставили на боксеров, и даже выиграли несколько тысяч лир!
Неизвестно, что больше взбесило Амелию – их вопиющее опоздание или то, что ей не довелось тоже посмотреть это зрелище – но на сей раз она не сдержалась и обрушилась на Генриха с упреками, причем по обоим пунктам. Тот добродушно отмахнулся:
– Да будет тебе, Эйми! Следующий раз сходим все вместе, я в Марселе тоже одну такую дыру знаю!
На том дело и закончилось.
Признаки неладного Филипп почувствовал на следующий день. За обедом Катарина закатила скандал, набросившись на Барбару с обвинениями, что та пытается увести ее мужика. Артур пытался остановить свою подругу, перевести все в шутку – но блондинка разошлась всерьез и орала, не стесняясь в выражениях.
Наконец она с громким плачем убежала в каюту, дав напоследок Артуру пощечину.
До вечера на судне царила несколько натянутая обстановка – сцена произвела на всех тяжелое впечатление. Но Филиппу больше всего не понравилось другое: глаза Катарины, ярко блестевшие и бессмысленные. Впечатление было такое, что она не вполне соображает, что делает…
Наркотики?!
Перед ужином он отозвал Амелию в сторону и поделился с ней своими подозрениями. Та мгновенно ощетинилась:
– Какие наркотики?! Ты что? Наверное, она на солнце перегрелась, вот и все!
Филипп не сомневался, что точно так же она ответила, даже если бы знала, что ее подруга – заядлая наркоманка.
К ужину Катарина не вышла. Артур объяснил это так же, как и Амелия: перегрелась на солнце, весь день мучалась от головной боли, а теперь спит.
Утром, перед завтраком, Катарина извинилась перед всеми за вчерашнее, сказав, что была не в себе из‑за жары.
Через день все повторилось снова – на сей раз она обрушилась на Грету, случайно попавшую в нее мячом. Снова остекленевшие глаза, перекошенное от злости раскрасневшееся лицо, выражения, которые едва ли можно назвать «парламентскими»… и бурные слезы напоследок.
На этот раз Филипп разговаривал с Амелией куда жестче. Она продолжала делать вид, что ничего особенного не произошло, тут же заявила:
– Ты что, мне нарочно перед днем рождения настроение испортить хочешь?!
– А если она в следующий раз кого‑нибудь ударит?! – поинтересовался Филипп. – Или на этом самом твоем дне рождения скандал затеет?!
– Так что ты предлагаешь? Высадить ее на Мальте? Только потому, что у нее глаза блестят и она с Гретой поругалась?!
– А что ты предлагаешь? – спросил он с нажимом. – Это твои гости, ты их лучше знаешь, чем я!
На Мальту они собирались прибыть завтра к утру и провести там весь день. Необходимо было запастись продуктами и винами, кроме того, в лучшем ресторане Ла‑Валетты были заказаны изысканные яства для грандиозной вечеринки в честь дня рождения Амелии.
– Ну ладно, – неохотно буркнула она. – Ладно, я поговорю с Артуром. Попробую узнать, что там на самом деле…
Филиппа это вполне устраивало: если ей удастся убедить Катарину избавиться от запаса наркотиков (а в наличии такового он уже не сомневался), то проблема будет решена, и больше ничего предпринимать не потребуется.
К ужину Катарина снова не вышла. Артур был мрачен, как туча.
После ужина Амелия отозвала его в сторону. Они поговорили на нижней палубе, потом зашли в каюту баронессы. Вышел оттуда Артур минут через двадцать; Филипп дождался, пока тот отойдет подальше, постучал в мастер‑каюту и, не дожидаясь ответа, вошел.
Амелия сидела на кровати; с первого взгляда он понял, что она чем‑то расстроена.
– Ну что? – спросил он.
– У нее нет никаких наркотиков, – резко ответила она. – И у него нет, и ни у кого нет и не было!
– Но ты мне можешь объяснить, что происходит?
– Нет – не могу, не хочу и не буду! Тебе нужно знать, что на яхте нет наркотиков? Так вот – их нет! А все остальное тебя совершенно не касается!
Она злилась, но непохоже было, что врет. И непохоже было, что удастся вытянуть из нее что‑то еще.
– Ладно, – решил больше не давить Филипп, – надеюсь, что ты права…
Смерив его сердитым взглядом, Амелия встала и ушла в ванную. Щелкнула задвижка, послышался шум воды – это значило, что аудиенция окончена.
Ночью она, как ни в чем не бывало, явилась к нему. Поскреблась в дверь, едва он открыл, скользнула внутрь, сбросила халатик и нырнула под одеяло.
– Как у тебя тут тепло!
Филипп лег рядом, потом вспомнил и отключил будильник. Теперь можно было не беспокоиться, что утром беспокойная подопечная вскочит ни свет ни заря и, не предупредив его, удерет в город.
А она уже нетерпеливо терлась об него, гладила ножкой и мурлыкала:
– С тобой спать уютно – ты большой, как медведь…
В Ла‑Валетту «Эсперанца» прибыла затемно, к тому времени, как пассажиры проснулись, яхта уже стояла у пристани. В салоне был накрыт легкий завтрак в буфетном стиле, чтобы перед тем, как сойти на берег, желающие могли перекусить.
Филипп проснулся оттого, что Амелия попыталась перелезть через него и взглянуть на часы. Отпихнул ее – все‑таки не эфирное создание! – и посмотрел сам.
– Семь часов.
– Пора вставать! У меня сегодня дел полно!
Она заерзала, словно собираясь вылезти из постели, но, когда Филипп сел, снова откинулась на подушку.
– Хоть бы раз в жизни ты мне кофе в постель принес! Ну хоть по случаю дня рождения!
Он молча натянул шорты и отправился в салон. Действительно, по случаю дня рождения… Налил две чашки кофе, в одну добавил сливки и сахар, как Амелия любила по утрам, положил на тарелку несколько пирожков и понес все это в каюту.
Ему оставалось пройти еще несколько футов, когда дверь соседней каюты внезапно распахнулась. Оттуда выпорхнула Иви, быстро взглянула на него, на поднос – и, похоже, с одного взгляда оценила обстановку.
– Доброе утро… – томно протянула она. – Ты не знаешь, Амелия уже встала?
– Понятия не имею, – отрезал Филипп.
Баронесса, естественно, осталась недовольна.
– Ты слишком мало сахару положил, – сообщила она, отхлебнув кофе. – И почему ты не прихватил вместо подноса столик? Там же стоят, в салоне – такие, специально на кровать ставить! Слушай, да ты вообще кому‑нибудь приносил кофе в постель?!
– Приносил, – кивнул Филипп. – Только мало и редко.
Одним глотком выпил кофе и ушел в душ.
Да, приносил. Мало и редко. Куда реже, чем мог бы.
Приносил. Линнет. Когда не торопился на работу, и она не срывалась с места ни свет ни заря, подхваченная новой идеей.
И во время медового месяца тоже…
У них был медовый месяц в Париже. Они жили в небольшом отеле недалеко от Сорбонны, и по утрам он приносил ей завтрак в постель – именно на таком столике, о каком говорила Амелия. И это каждый раз было чудом – входить в комнату и видеть, как Линнет сидит на кровати и улыбается.
Там была крутая лестница, и он носил ее на руках… он любил носить ее на руках и чувствовать, как ее сердце бьется совсем рядом – а она дышала ему в шею и спрашивала: «Тебе не тяжело?» Конечно, можно было ехать на лифте – но ему хотелось нести ее на руках, и ей тоже нравилось, когда он ее нес…
И сейчас, когда Филипп вспомнил это, все окружавшее его – и роскошная яхта, и сногсшибательная блондинка, лежавшая в его постели – все внезапно показалось пошлым и мерзким, и таким невыносимо чуждым, что захотелось завыть от безысходности.
Он прижался лбом к кафельной стенке и заговорил, быстро и тихо; слова вырывались сами собой, и боль внутри все росла, словно это были не слова, а струпья, отрывающиеся от невидимой раны:
– Линнет… Я знаю, что виноват перед тобой, сам знаю. Ты не сердишься на меня, правда?.. Я очень хочу, чтобы ты снова была со мной. Врачи говорят, что надежды мало – но ведь сколько‑то все же есть?! Позволь мне надеяться… Мне очень плохо без тебя, Линнет… вся жизнь – словно какая‑то жуткая фантасмагория. Вернись, пожалуйста, вернись… я не могу без тебя. Линнет…
– Филипп! – раздался голос из‑за перегородки. – Где ты там застрял?! Давай быстрее, у меня много дел в городе!
– Да, конечно, – ответил он громко и спокойно. – Я уже выхожу.
На этот раз Амелия отправилась в город, настроенная явно по‑деловому.
Она шла по улице своей обычной стремительной походкой, высоко вскинув голову и посматривая по сторонам, будто королева, озирающая свои владения. Белое легкое платье оставляло открытыми руки и плечи; грива золотых волос развевалась и сверкала в лучах солнца.
Филипп двигался в нескольких метрах позади и наблюдал, какое впечатление она производит на невысоких, смуглых и быстроглазых мальтийцев. Некоторые застывали на месте, словно не веря в реальность этого видения; один даже попытался к ней подкатиться, но после нескольких брошенных ею слов стушевался и остановился, провожая ее взглядом.
Выяснилось, что Амелия неплохо знает итальянский – по крайней мере, в лавках, куда она заходила, ее не переспрашивали. В основном она интересовалась стеклом: вазами с серебряной и золотой инкрустацией, кубками и бокалами – крутила в руках, смотрела на свет, обсуждала что‑то с продавцами.
Купила она только пару кубков вычурной формы, причем немилосердно торговалась. Но хозяин лавки, пожилой турок в феске, явно был не в претензии и, когда Амелия вышла, выскочил на улицу, чтобы еще раз посмотреть ей вслед.
Наконец, добравшись до многолюдной площади перед собором, она оглянулась и, увидев Филиппа, махнула ему рукой. Когда он подошел, сообщила:
– Я иду в парикмахерскую! Это минимум на час, можешь пока тут погулять. – Шагнула к распахнутой двери, около которой прямо на тротуаре стояла сушилка с полотенцами, а за соседствующей витриной виднелась комната с зеркалами и парикмахерскими креслами.
Филипп знал непоседливый характер своей подопечной: вдруг ей что‑то не понравится, сорвется с места – ищи ее потом! Поэтому он уселся в уличном кафе и заказал себе молочный коктейль.
Он вообще любил молоко; в молодости скрывал столь «немужественное» пристрастие, а теперь перестал, хотя, бывало, и ловил на себе удивленные взгляды окружающих.
Сквозь витрину было видно, как Амелия что‑то обсуждает с парикмахершей – обе жестикулировали так, будто играли в «веревочку». Потом парикмахерша повела ее за перегородку и вскоре привела обратно с обмотанной полотенцем головой.
Вот теперь действительно можно уходить: с мокрой головой она уже никуда не денется!
Для начала Филипп заглянул в собор, но тут же вышел: непрерывно щелкающие вокруг фотоаппараты показались ему каким‑то нелепым кощунством. Затем прошел через площадь и, чтобы укрыться от солнца, свернул в тихую и тенистую боковую улочку.
Лавка букиниста попалась ему на глаза случайно – вывеска была на незнакомом языке, но выставленные в витрине старинные фолианты говорили сами за себя. Внутри оказалось прохладнее, чем на улице; продавщица – немолодая смуглая женщина, сидевшая у окна – на плохом английском спросила, чем может помочь ему. Услышав, что Филипп хочет посмотреть книги, махнула рукой в глубь магазина.
– Пли‑из!
На стеллаж с книгами на английском он наткнулся почти сразу. Отобрал себе полдюжины детективов в мягких обложках, а потом начал наугад вытаскивать книги с полки, рассматривать и ставить на место.
Книги были расставлены не по содержанию, а по размеру – научные труды стояли вперемешку со стихами, попадались даже школьные учебники. Увидев на корешке напечатанное золочеными буквами название «Искусство волшебного света», Филипп решил, что это сборник сказок, из любопытства взял с полки и с удивлением обнаружил, что держит в руках книгу, напечатанную к столетию со дня рождения Луиса Комфорта Тиффани[8]– подарочное издание с цветным иллюстрациями.
Может, купить для Амелии – на день рождения? Ей такое наверняка должно понравиться… Цена, правда, «кусалась» – восемьдесят местных лир, почти двести долларов – но и книга того стоила. Он еще раз нерешительно покрутил ее в руках.
– Пли‑из, – откуда не возьмись, появилась рядом продавщица. – Этот… – Ткнула пальцем в книгу, достала из кармана блокнот, написала в нем «80», зачеркнула и написала «60». – Да?
– Да, – кивнул Филипп.
Она выхватила у него книгу и понесла к прилавку. Он пошел следом.
Продавщица отлепила наклейку с ценой, упаковала книгу в цветную бумагу, положила в пластиковую сумку, туда же – детективы. Филипп уже собирался расплачиваться, когда она спросила:
– Подарок? Женщине… смотреть! – показала в сторону и щелкнула выключателем. В углу вспыхнул свет, и Филипп увидел, что по всей стене развешаны вышитые скатерти, яркие платки и шарфики – и кружева, от воротничков и крохотных салфеточек до огромных шалей.
– Хочешь?! Подарок – жене? – повторила продавщица.
Подарок – жене…
Он выбрал шарфик – шелковый, с зелеными и перламутровыми полосками. Линнет теперь нравилось все яркое и блестящее, к таким вещам она тянулась руками, гладила, прижимала к лицу… Заодно, поддавшись сентиментальному порыву, купил кружевную шаль для Эдны, дождался, пока продавщица все упакует, и торопливо пошел обратно к площади.
Как выяснилось, спешить нужды не было. Добравшись до парикмахерской, Филипп увидел, что Амелия все еще сидит в кресле, а парикмахерша трудится над ее прической.
Делать нечего – пришлось снова расположиться в том же кафе…
Амелия вышла минут через пятнадцать. Обвела взглядом площадь, заметила его, подошла и села напротив.
– Чего ты какой‑то квелый?!
Он пожал плечами.
– Как тебе?! – она покрутила головой, показывая новую прическу.
– Тебе идет, – кивнул Филипп, уклоняясь от честного ответа: особой разницы с тем, что было раньше, он не заметил.
– А это у тебя что?!
– Коктейль. Молочный, с вишенками.
– Дай лизнуть! – потребовала она; не дожидаясь разрешения, потянула к себе стакан и с хлюпаньем всосала через трубочку хороший глоток. – Вкусно!
Между домами виднелось море – сине‑зеленое, блестящее и переливающееся в ярком солнечном свете. Блестящее, как шелковый шарфик…
– Сейчас обратно на яхту? – спросил Филипп.
– Нет, сейчас я на фабрику хочу съездить – ту, где стекло делают! Так что нужно торопиться, у меня же сегодня еще вечеринка!
Глава семнадцатая
Вечеринка началась ровно в полночь. О начале ее возвестил импровизированный фейерверк – несколько разноцветных ракет, выпущенных из сигнальной пушки на носу. Дальше все пошло по обычному сценарию: поздравления, поцелуи, церемония дарения подарков и выражения именинницей подобающего восхищения.
Филипп подобных выступлений на публику не любил, а потому решил подарить Амелии купленную книгу завтра, подобрав момент, когда они останутся тет‑а‑тет. Пока же она и так не могла пожаловаться на отсутствие внимания.
Броская, яркая, в алом как лепесток мака платье, в эту ночь Амелия была поистине королевой бала. Глаза ее сияли, она смеялась, бросала окружающим озорные реплики, встречаемые смехом и аплодисментами, флиртовала со всеми мужчинами сразу и осушала один за другим бокалы с шампанским.
Порой Филипп посматривал на Катарину, но та вела себя вполне нормально, разве что казалась чуть менее оживленной, чем обычно. На самом же деле, как потом выяснилось, смотреть нужно было совсем в другую сторону…
Перед десертом пассажиры вышли на палубу – «протрястись». На корме была устроена импровизированная танцплощадка, обрамленная разноцветными мигающими лампочками. Танцевали, правда, только человек восемь – все прочие курили, наблюдали за танцующими, болтали или молча потягивали коктейли и вино, которое развозил на тележке стюард.
Прислонившаяся к поручням неподалеку от Филиппа Иви явно злилась. Причина была ясна: с самого начала вечеринки Крис и Грег напропалую ухлестывали за Амелией, даже за стол сели по обе стороны от нее. Между самими парнями при этом никаких трений не возникало – похоже, им не впервой было делить на двоих одну девушку. Вот и теперь вся троица пошла танцевать, а Иви вынуждена была довольствоваться рюмкой вина, которую она сжимала с такой силой, словно ей хотелось кого‑то придушить.
Зато Амелия была в своей стихии. Вскидывая руки и извиваясь, как язык пламени, она танцевала, поворачиваясь от одного парня к другому, отступая и вновь приближаясь к ним вплотную, кокетливо наклоняя голову. Рассмеялась, чуть пошатнулась и, чтобы удержать равновесие, ухватилась за плечо Грега – тот обхватил ее за талию…
И в этот момент Филипп вдруг понял, что с ней что‑то не так. Даже не понял, почувствовал – уж слишком хорошо он ее знал. Не столько она еще выпила, чтобы шататься. А смех… кажется, или он действительно звучит громче и резче, чем обычно?..
«Колесико, колесико – очень симпатичное колесико!» – вспомнилось вдруг. Но если так, то когда она успела?! В туалет не отходила, все время была на глазах. Выходит, она ухитрилась незаметно проглотить какую‑то гадость – и, скорее всего, не принесла ее с собой, а получила от кого‑то из присутствующих.
Зазвучала медленная мелодия, Амелия вместе со своими кавалерами отошла к поручням. Грег обнял ее сзади, начал что‑то нашептывать на ухо; его руки на фоне алого шелка платья казались неестественно‑белыми. Потом эту картину заслонила спина Криса…
Несколько секунд Филипп колебался, затем обогнул освещенный цветными лампочками пятачок и подошел к ним.
– Госпожа баронесса, можно вас на минутку?
– Чего тебе надо?! – бросила Амелия с раздражением. – Сейчас, мальчики, я вернусь. – Отошла на несколько шагов и прислонилась к перилам. – Ну?!
– Что ты приняла? – сразу взял он быка за рога. – Опять наркоту какую‑то?
– Слушай, отстань от меня, у меня сегодня день рождения, дай мне спокойно повеселиться, что ты ко мне лезешь непрерывно?! – с каждым словом она повышала голос.
– Тише! Опять таблетки?
– Я сказала – отстань! Что хочу, то и делаю! – Амелия повернулась и направилась к смотревшим на нее парням.
Филипп был уже совершенно уверен, что не ошибся. Но сделать он ничего не мог – только наблюдать.
Она больше не обжималась с парнями, а, как и подобает хозяйке вечеринки, развлекала гостей. Поболтала с Марией и Гретой, влила в себя еще бокал шампанского – и снова пошла танцевать, на сей раз влившись в кружок, образованный Максом, Барбарой и Кристиной. Туда сразу подскочили Крис и Грег, но она со смехом увильнула от них, подбежала к Иви, потянула ее за руку – идем, мол, потанцуем.
На Филиппа за все это время она ни разу не взглянула – словно его и не было. Он продолжал наблюдать.
Пьет коктейль… Болтает с Максом – похоже, тот рассказал какой‑то анекдот, и она хохочет, громко, на всю палубу… Подошла к Генриху, тянет его танцевать – он смеется и идет за ней.
Странно, до сих пор этот плотный блондин с намечающейся лысиной вроде бы не слишком интересовал ее. Но сейчас они танцевали тесно обнявшись, потом остановились у перил на противоположной стороне палубы – так, что танцующие заслонили их от Филиппа…
– Просим всех в салон! – раздался голос стюарда.
Едва публика успела усесться, как погас свет и в наступившей темноте по направлению к Амелии поплыл утыканный свечками именинный торт. Гости дружно запели: «Нарру birthday to you!» – свет снова вспыхнул, и именинница попыталась задуть свечки. С первого раза не вышло, дунула вторично. На этот раз все получилось как надо.
Она подняла бокал и, пока стюарды обносили гостей тортом, начала:
– Я хочу выпить за всех вас, моих друзей, и за то, что мы собрались здесь сегодня, в центре Средиземного моря…
Тост длился долго – Амелия поминала поименно присутствующих, сбивалась с мысли и первая заливалась смехом, после чего возвращалась к «исходной теме».
Наконец она поднесла к губам бокал – гости последовали ее примеру. И тут внезапно, не выпив еще ни глотка, Амелия взглянула на Филиппа и быстро – едва ли кто‑нибудь, кроме него, заметил – показала ему язык. Левая рука ее метнулась к вырезу платья, поднялась к губам и на миг застыла – на тот самый миг, которого хватило ему, чтобы различить зажатую в пальцах таблетку.
Еще секунда – и таблетка была ловко заброшена в рот, а баронесса пила шампанское. Левая рука ее, прижатая к бедру, была при этом сложена в кулак, средний палец оттопырен – Филипп прекрасно понимал смысл этого жеста, равно как и то, кому он адресован.
Вечеринка закончилась часам к четырем. Правда, Амелия ушла раньше, пошатываясь, хихикая и опираясь на Криса и Грега, обнимавших ее с обеих сторон за талию. Филипп издали проследил, как они втроем зашли в ее каюту, после чего вернулся на корму.
Там продолжалось веселье – звенели бокалы, перекрывая музыку, звучал громкий пьяноватый смех. Чувствовалось, что все уже устали и вот‑вот начнут разбредаться по каютам, но пока на танцплощадке еще топтались три парочки.