— Если вы обратите внимание на маленькую отметину на ее шее, то увидите как раз то, что называют любовной меткой, – репортер указал на похожее на синяк пятнышко на коже Меринас Лайонс, точнее, на ее фото – там, где шея переходила в плечо. – У нас пока нет официального подтверждения, но говорят, что это метка «пары». Это инстинктивное подтверждение связи между представителем Кошачьей породы, Кэлланом Лайонсом, и его женой. Оно включает метку, сперму и основанный на слюне гормон, который обычно действует на женщин, как афродизиак. Породы отрицают это, но лабораторные отчеты, наоборот, подтверждают.
Рони была в шоке. Она стояла рядом с отцом и смотрела репортаж. Кровь отлила от ее лица, когда взгляд наткнулся на метку, обозначенную на фото. Конечно, можно было сказать, что это просто засос, но фото делались в течение трех месяцев, и на каждом пятно имело одинаковую форму. Отчеты говорили, что оно никогда не исчезнет.
Рука Рони протянулась к плечу, прикрывая ее собственную, такую же, как и у жены Кэллана, отметку.
— Ну и нахрена ты трахнулась с этим психом? – шипел ее отец, расхаживая по комнате. Ярость кипела в каждом его движении.
Реджинальд Эндрюс не был крупным, мускулистым и высоким, как Табер, но силы его гнева оказалось достаточно, чтобы Рони передернулась при воспоминании о побоях. Она теперь взрослая. Конечно же, теперь она не потерпит ничего подобного. Но ей ни за что не удастся справиться со своим страхом перед ним. Со своим страхом и своей ненавистью.
— Иди-ка ты туда, откуда пришел, – сказала она резко, не отрывая взгляда от телеэкрана. – Они все ошибаются.
Она прекрасно выжила без Табера, хоть он и оставил на ней метку, хоть и разрушил ее мечты. Она прекрасно пережила все эти угрозы и нападения отцовских кредиторов, она прекрасно выжила одна. Она сможет пройти и через это тоже.
— Думаешь, ты сможешь меня обмануть? – выплюнул он, подойдя к Рони. Дернул ее за руку, так, чтобы смотреть прямо ей в глаза своими водянистыми, потемневшими от ярости глазами. – Ты смотришь в зеркало так часто, Рони. Разглядываешь свою отвратительную метку? Или смотришь на нее, чтобы вспомнить, как раздвинула ноги перед животным?
Рони с подозрением посмотрела на отца. Ему было все равно, что с ней и как, это она точно знала. И Рони очень сомневалась, что его действительно волнует, с кем она занималась сексом, а это значило, что за его гневом стоит что-то большее, нежели отцовская забота или личное оскорбление.
— Руки от меня убери, понял? Иначе я позвоню твоему последнему работодателю и скажу ему, где, к чертовой матери, ты находишься. – Она говорила ровным голосом, но внутри у нее все бурлило от отвращения и гнева.
Рони видела его не чаще дюжины раз за последние три года. Ни одно из их свиданий не приносило радости. И это не было исключением.
— Рони, ты потеряла себя, ты все разрушила! – заорал он, но руку ее выпустил. – Я почти нашел тебе жениха, девочка. Мистер Тирнс готов бы за тебя заплатить, но ты все испортила!
Ага, подумала она, вот мы и добрались до сути. Как типично для Реджинальда. Хотя, конечно, свадьба с его боссом – слегка за гранью.
— Брак? С твоим боссом? – Рони захохотала. – Так вот для чего ты здесь, Реджи. Ты думаешь, я буду рада общению с одним из тех ублюдков, которые крутятся вокруг тебя? А я так не думаю. Ты – сам по себе. Вот как все будет.
Так было всегда. Она повернулась к телевизору и потеряла способность дышать, увидев на экране запись интервью с пятеркой из Кошачьей породы. Голос Табера послал волну жара по ее телу, и она даже не пыталась с ней справиться.
Она несколько лет училась справляться с собой. Но с каждым годом становилось только труднее.
— Гребаные животные, – зашипел отец снова. – Если кто-то увидит эту отметку на тебе, Рони, думаю, тебе придется побороться за свою жизнь. Кое-кто в Совете был бы рад держать тебя на коротком поводке.
Страх прошил ее, когда она повернулась к отцу. Как далеко он готов зайти, спросила себя Рони. Она не была глупа и не думала, что отцовские чувства смогут удержать Реджинальда от продажи такой ценной информации на каком-нибудь подпольном аукционе. Он сдаст ее с потрохами, стоит лишь дать слабину.
— Не смотри на меня так, девочка, – скривил он рот. – Я не собираюсь никому говорить. Черт возьми, я не хочу, чтобы кто-то знал, что моя дочка трахалась с кошкой.
Она чуть заметно вздрогнула при его словах. Чуть заметно. Она не трахалась с Табером, блин, он даже ее не целовал. Все, что он сделал – отметил ее, разрушил ее будущее с любым другим мужчиной, а потом бросил ее – да побеги отца бледнеют в сравнении с тем, как Табер с ней поступил.
— Уходи, Реджи. – Рони выключила телевизор. – Ты мне сейчас тут не нужен. Ты был мне нужен раньше. У меня нет денег, и я не собираюсь подчищать за тобой дерьмо. Просто уходи.
Она уже давно поняла, что если научится жить без него, будет только лучше. Когда он понял, что дочь не нуждается в нем, он просто сбежал.
— Ты можешь использовать это, Рони, – сказал Реджинальд, его гнусавый голос умолял. – Мы можем продать им твою историю за миллионы. Мы будем обеспечены до конца дней.
Ею овладел настоящий ужас, когда она себе это представила. Рони не видела отца месяцами, и вот он здесь. С очередной идеей «как-быстро-разбогатеть», и снова ему было все равно, как это скажется на дочери.
Нужно было уходить. Рони молча признала, что отец ее гребаную тайну в себе держать не будет. А значит, у нее есть, в лучшем случае, пара дней, чтобы собрать вещи и сбежать.
Она оглядела дом, в котором прожила всю свою жизнь. Он не был большим, но это все, что у нее было. Дом, о котором так мечтала мама. Жаль, что она не прожила достаточно долго, чтобы порадоваться. И теперь она могла все это потерять.
Небольшой домик уже не казался хибарой. Работа бухгалтером в Морхеде позволила Рони сделать ремонт. Новые занавески и техника, удобная софа с темно-зеленой обивкой и подходящие по цвету кресла, маленький кофейный столик из вишневого дерева и журнальный столик, симпатичная лампа. И новая кровать взамен матраса, на котором она прямо на полу спала многие годы. И теперь придется все это оставить.
— Уходи, – снова сказала ему она. – И держи рот на замке, если не хочешь умереть. Думаешь, кто-то из совета захочет связываться с тобой, Реджи? Она скорее убьют тебя, чем заплатят хоть пенни.
Но он вообще ее не слушал.
Гнев кислотой наполнил ее вены, сжег дотла остатки покоя, который она с таким трудом пыталась обрести вот уже пятнадцать месяцев. Вот, что ей было нужно. Почувствовать опасность, в сравнении с которой отцовские эскапады покажутся невинными посиделками за чашкой чая.
— Я уйду. Но вернусь. Подумай об этом, Рони. Тот ублюдок трахнул тебя и ушел. Отплати ему. Заставь его пожалеть об этом, как он того и заслуживает.
Он попятился к двери, буравя ее злым взглядом сузившихся глаз, а потом хлопнул дверью, снова оставив одну. Рони потрясла головой и рухнула в новое кресло. Кожаное, чертовски удобное, подстраивающееся под изгибы тела.
— Боже, так что теперь? – Рони возвела глаза к потолку, борясь со слезами и с потрясением от новой реальности.
Она не хотела уезжать из дома. Большую часть своей жизни она сражалась за то, чтобы остаться, за то, чтобы удержать вместе частички счастливой жизни, которая у нее была. Жизни в мире с собой. А теперь это все придется потерять.
Она могла бы починить грузовик. Он был все же лучше, чем машина, и мог бы проехать больше. Но, как и машина, грузовик был не в лучшем состоянии.
Но его можно было починить. И лучше бы ей сделать это чертовски быстро, потому что отцу наверняка уже не терпится продать информацию о ней по самой высокой цене.
Она в страхе передернулась.
— Почему ты это сделал, Табер? – прошептала Рони в горьком сожалении, сидя в пустой комнате с пустым сердцем.
Она была одна с тех самых пор, как Дайэн вручил ей письмо, которое написал для нее Табер.
Она как-то пыталась начать встречаться, решив, что одного мужчину мечты можно заменить другим. Но вскоре поняла, что ее тело не способно вытерпеть прикосновение другого мужчины, а сердце не перестанет страдать, не имея того, что желает.
Но в такие минуты, когда ей было нужно плечо, чтобы выплакать свои слезы, одиночество просто убивало.
Глава 2
Рони снова посмотрела на внутренности пикапа, над которым трудилась несколько часов подряд, и тяжело вздохнула, наконец, признавая поражение. Сегодня его было не починить, как бы она ни старалась. А время поджимало.
Постоянная дрожь в руках, боль где-то в животе – все было слишком серьезно, страх был слишком реальным, чтобы она смогла забыть о нем и сконцентрироваться на упрямой машине. Отец не станет затягивать с задуманным. И когда он сделает это, за жизнь Рони никто не даст и гроша.
Но если она не справится с тем, что с ней сделал Табер, она окажется в еще большей беде.
Все становилось только хуже: слабость, которая накатывала на нее, возбуждение, поднимающееся внутри, граничащее с болью. У нее уже были подобные приступы в последние месяцы, и осознание того, почему такое случается, ужасало.
Рони наклонила голову, упершись руками в капот автомобиля, и потрясла ею. Хотелось убежать и спрятаться. Хотелось вернуть те времена, когда она могла мечтать и находить утешение в этих мечтах, но реальность отказывалась давать ей тот отдых, в котором она так нуждалась.
Нельзя было убежать от этих выпусков новостей, от правды, которая взорвала мир. Рони пыталась уйти с головой в работу – это было все же лучше, чем сидеть как приклеенная у экрана телевизора – а так делали многие. И что еще хуже, были эти ужасные интервью с телевизионщиками, которые вдруг наводнили маленький городок Сэнди Хук, штат Кентукки. Она пыталась не обращать на это внимания, пока отец не поставил ее лицом к лицу с правдой.
К счастью, Рони пока удавалось избегать назойливых репортеров и подозрительных журналистов. Было достаточное количество тех, кто с радостью делился сплетнями, и эти интервью показывали по нескольку раз в день. Как будто бы мир все никак не мог пресытиться этой сенсацией.
Проект «Альфа». Специальное подразделение армии, созданное сражаться, убивать. Частично животные, действующие инстинктивно, почти дикие. Сплетни говорили, что животная генетика внедрилась куда глубже, чем все думали, что она заключается не только в их удивительных бойцовских качествах. Говорили, что сексуальность этих созданий тоже была на грани возможного.
Вроде бы была какая-то утечка из лаборатории, где проводили исследования пяти из Пород и жены Кэллана Лайонса, Меринас Тайлер, подхватившей гормональную инфекцию, биологически «отмеченной» как пара Кэллана.
Рони затрепетала, вспомнив этот выпуск новостей, рука машинально взметнулась к шее, к ее собственному «синяку». Неважно, что Породы решительно отрицали этот факт, что многие из ученых и сами относились к нему скептически. Она знала, что это правда. Она знала, что носит отметку Табера, страдая, иногда физически, от возбуждения, с которым, как ни пыталась, справиться не могла. Которое не могло удовлетворить ничто другое.
Вот уже пятнадцать месяцев, с тех самых украденных у Табера прикосновений, с тех самых мгновений в салоне грузовика, она не могла выносить мужские прикосновения. Прикосновения чужих мужских рук заставляли ее испытывать боль.
Она уронила ключ, который держала в руках, и он улетел в недра грузовика. Спрыгнула с пластикового ящика, который использовала, чтобы стать повыше и добраться до глубин мотора, и гнев прожег ее тело.
Стоило признаться самой себе. Табер трогал ее, чтобы дать понять, что может с ней сделать. Зная, что помечает ее, ставит на ней свое несмываемое клеймо. А потом он просто ушел, как будто ничего и не было.
Воспринимала ли она его серьезно? Ну, конечно же, нет, хмыкнула она. Черт, да нет же! С чего бы ей это делать? Она захлопнула капот, развернулась и в бешенстве понеслась к дому.
Пора с этим кончать. Рони трясло от гнева, от эмоций, с которыми она не хотела справляться с тех самых пор, как увидела самый первый репортаж. Это было хуже, чем постоянное возбуждение, с которым ей было не сладить, или раздражение, с которым она воспринимала чужие прикосновения, или перепады настроения. Это было глубокое, переполняющее ее чувство предательства.
Рони быстро помылась, переоделась в чистые джинсы и легкую блузку, схватила ключи от машины и сумочку, и направилась в гараж. Нужно закупить продукты и, может, комплект свечей для этого дурацкого грузовика, подумала она. И еще нужно постараться забыть о Табере, хочет ли этого ее тело или нет.
Дорога до Сэнди Хук заняла едва ли двадцать минут, но через городок пришлось ехать дольше. Туристов было много, но не ущелье они приехали увидеть – их привели сюда сплетни.
«Породы», – гласили знаки, ведущие в город. Было уже построено несколько новых мотелей, а кое-где на коттеджах висели объявления с предложением сдачи комнат внаем. Были даже организованы туры в ущелье и в горы, где, как все уже знали, Кэллан и его семья часто охотились и скрывались.
Каждый день для сотен гостей маленького городка придумывалась новая «утка».
К тому времени, как Рони припарковалась, тот маленький запас терпения, что она имела, практически исчерпал себя. Внутри все кипело, пока она пробиралась через толпу к прилавку и покупала для грузовика запчасти.
— Пожалуйста, Рони, – измотанный и такой же раздраженный, как и она, Джон О’Брайен подал ей пакет с покупкой и сдачу. Бросив взгляд куда-то за Рони, он зло зарычал. – Репортеры опять заняли мою парковку. Тупые задницы.
Рони оглянулась через плечо и в большое окно увидела стоянку. Ну да, два вэна блокировали подъезд, а несколько журналистов уже слонялись вокруг, накидываясь на выходящих из магазина людей с расспросами.
Рони почувствовала, как сердце в груди подпрыгнуло, а ладони взмокли от страха. Она подтянула воротник блузки повыше, чтобы метка на шее была скрыта. Ей совершенно точно не было нужно, чтобы кто-то ее увидел.
— Ну и мудилы, – сказала она Джону с сочувствующей улыбкой. – Надеюсь, они скоро уедут. Я хотела починить грузовик до наступления ночи.
Ей нужно было выбраться отсюда и спрятаться. Быть так близко к этим стервятникам, жаждущим последних сенсацией – слишком для ее нервов. Особенно учитывая натуру отца.
Рони наклонила голову и вышла через дверь, направляясь к парковочному месту в конце стоянки. Она не хотела, чтобы ее лицо попало в прицел камеры, а ей под нос сунули один из этих дурацких микрофонов.
— Вот она! – раздался вопль.
Рони успела лишь на мгновение ощутить прилив сочувствия к тому, на кого нацелились журналисты, как вдруг ее кто-то ухватил за шиворот и развернул на сто восемьдесят градусов. Воротник потянули в сторону так сильно, что он затрещал.
Ужас пронзил ее электрическим разрядом, когда ее схватили крепкие руки, вокруг замелькали люди, а микрофон уткнулся в лицо.
— Кто твоя пара, Вероника? – безумные глаза жаждущего сенсации журналиста встретились с ее глазами, пока она пыталась вырваться. – Кто пометил тебя? У тебя есть жар? Тебя уже протестировали?
Она завопила в гневе в его руках, бросила сумочку и пакет и начала драться, царапаться. Потные мужские тела окружали ее со всех сторон.
— Скажи же нам, Вероника, кто он? Каково это – быть отмеченной животным?
Отдающиеся эхом голоса протестовали и требовали, пока она пыталась высвободиться, пока она впивалась ногтями в держащие ее руки, отчаянно сражаясь, чтобы вырваться, чтобы сбежать.
Она не понимала, что плачет, не понимала, что глаза камер ловят каждый всхлип, каждый вопль, отдающийся эхом вокруг. Зрение Рони затуманилось, расплылось от страха и гнева, и оглушающего инстинкта самосохранения.
Рони почувствовала, как трещит ткань блузки, и вот уже она наконец оказалась свободной от удерживающих ее рук. Она не колебалась, не оглядывалась, она просто побежала.
Она не понимала, куда бежит, не знала, куда бежать, к кому бежать. Она просто бежала.
— Рони! – голос Джона О’Брайена прорвался сквозь панику, когда она оказалась за углом магазина. – Грузовик. Сюда!
Он бешено махал ей, его лицо побледнело, а светло-голубые глаза сверкали от гнева.
— Сукины дети эти гребаные репортеры. Давай же.
Толпа сомкнулась позади них, когда он открыл дверь, и Рони запрыгнула внутрь. Она закрыла окна, а вокруг снова были камеры и микрофоны, тычущиеся в стекло.
Тяжелый грузовик дернулся, когда Джон завел мотор, взревел и начал движение вперед. Журналисты и любопытные горожане попытались блокировать им путь.
— Я перееду ваши гребаные задницы! – рявкнул Джон, его обычно бледное лицо покраснело от гнева, ярко-рыжие волосы стояли дыбом. Он нажал на газ и сжал руки на руле.
Они выехали на обочину и проломили несколько ярдов древнего забора, окружавшего помещения страховых компаний.
— Черт возьми, у меня будут проблемы, – зачертыхался Джон, но в голосе его звенело возбуждение.
Они проскочили через узкую аллею на полной скорости. Шины завизжали, когда они повернули на одну из проселочных дорог, ведущую прочь из городка.
— Ну, ты как, в порядке?
Рони посмотрела на него, растерянная, дрожащая. Живот сводило от страха. Она покачала головой и сморгнула слезы. Что это была за хрень? Ее кожа все еще горела от чужих прикосновений, протестовала, требовала Табера.
Она потрясла головой, пытаясь обрести хоть каплю контроля. Боже мой. Они знали.
Реджинальд не терял времени, продавая ее историю, подумала она.
— Отвези меня домой, – она зажмурилась от надрыва в голосе, от боли, мелькнувшей в нем. – Мне нужно домой.
— Они будут ждать тебя там, Рони, – сказал он мягко, поворачивая в гору, на дорогу, которая в объезд уходила из города. – Тебе надо спрятаться на некоторое время, подумать, что делать дальше.
— Что делать дальше? – прошептала она надломившимся шепотом, потирая руки в попытке стереть с них ощущение чужих прикосновений. Господи, да что делать дальше? Ее отец действовал быстрее, чем она ожидала. Он наверняка продал ее даже раньше, чем появился дома.
Она не могла вернуться домой, Джон был прав. Они могли найти ее там. Могли ворваться к ней в дом. Спрятаться от них просто невозможно. Но что еще ей оставалось?
— Я знаю место, – вздохнул, наконец, Джон. – Ты будешь там в безопасности на некоторое время, если только они не найдут нас прежде, чем мы доберемся туда. Все будет хорошо, Рони, хотя бы пока мы не свяжемся с Кэлланом. А с ним, ты знаешь, нужно будет связаться.
Он уперся в нее тяжелым требовательным взглядом. Глаза все еще горели лихорадкой погони, в них пылал адреналин.
Нет, не Кэллана ей нужно найти, подумала Рони. Это была не его вина. Это была вина Табера, и, бог свидетель, он должен за все заплатить. Руки сжались, когда тело Рони прошил гнев, почти такой же горячий, как возбуждение. Если она доберется до него, она просто его убьет. И ее бесчувственный продажный отец может стать вторым на очереди.
Глава 3
Табер дернул плечом, когда проникшие через окно поздние лучи солнца просочились сквозь одежду и нагрели спину. Лучше бы, конечно, побывать на свежем воздухе, но пока это все, что он мог себе позволить.
Быть запертым, как в клетке, в доме, где теперь жили все Кошки – это тоже уже не должно было вызывать возмущения. Но это было трудно: стены, казалось, давили на Табера, воспоминания о том, что хотелось бы позабыть, накатывали снова и снова. И как обычно, когда он изо всех сил старался забыть о том, что он такое, о том, через что ему пришлось пройти в лабораториях – все эти пробы, тесты и исследования – его мысли возвращались к ней. Синие глаза, нежная, шелковистая на ощупь кожа – как в сказке – и жар возбуждения заставлял его пылать.
Рони. В последние несколько недель мыслей о ней стало больше, чем обычно.
Его желание стало только сильнее, он даже не думал, что так может быть. И это его беспокоило. Табер знал, как связаны Кэллан и Меринас. Видел симптомы. У него тоже они были, вот уже год с лишним, но они пока не были такими яркими. В конце концов, он свою пару не целовал. Не позволил себе излиться в ее тело.
Если Рони – его пара, значит, она носит его метку. Несколько раз за прошедшие с момента его отъезда из Сэнди Хук месяцы он оказывался к ней совсем близко. Хотел увидеть эту легкую незаживающую отметину на ее плече.
Не то, чтобы он искал этих встреч. Находиться с ней рядом для него было невозможно.
Она не говорила с ним. Увидев Табера на своем пути, Рони просто переходила на другую сторону улицы. Если они встречались глазами, ее взгляд тут же наполнялся яростью, сверкал раздражением – и он не понимал причин этого гнева. Разве он не оказал ей услугу, оставив ее в покое? Он не звонил ей, не навещал ее. Не говорил с ней о том, как ему живется. Почему она злится? И почему ему так важно это знать?
Конечно же, если он ее пометил, должны были проявиться кое-какие симптомы. Черт, Меринас в самом начале процесса испытывала такую боль, что если бы доктор Мартин не понял, в чем дело, ее бы положили в больницу.
Табер всегда был в курсе новостей о жизни Рони. Она пока не жаловалась ни на что необычное – он вот уже несколько месяцев наблюдал за ней. А его тело страдало, желая ее. Страдало так, что лишало покоя, и это злило – ведь он иногда просто не мог сосредоточиться на работе, все думал и думал о женщине, которую хотел.
Он снова опустил глаза к отчету на столе перед собой, и тут дверь офиса с грохотом отворилась.
— Включи новости! – В большой кабинет, где работали одновременно Табер и Кэллан, ворвалась Шерра.
Дом раньше принадлежал Совету Генетики. Сто пятьдесят акров земли в горах Монтаны было отдано под нужды Кошачьей Породы, и Кэллан и Табер являлись ее собственниками, по крайней мере до тех пор, пока не будет сформирован прайд. А на это, как они уже поняли, уйдут годы. Табер оторвался от распечатки отчета, которую читал, когда Шерра включила с помощью пульта телевизор – огромный плазменный экран на стене напротив. Ее раздражение было почти ощутимо.
У журналистов уже были сведения о новых Кошках, но больше всего тревожило то, что они знали и про других.
Отслеживать сплетни и выделять из них правду было трудно. Учитывая шифры, которыми пользовался Совет для своих бесчисленных передач – еще труднее. У него просто не было желания смотреть еще один выпуск новостей.
Изображение на экране заморозило его внутренности. Полный азарта голос журналиста заставил кровь застыть в его венах. Увидев лицо женщины на экране, Табер зарычал.
— Вероника Эндрюс, механик, подрабатывающий бухгалтером в Сэнди Хук, тоже носит метку одного из существ, называемых Кошачьей Породой. – Блузка Рони была разорвана, она хрипло кричала от боли, а камера все пыталась поймать в прицел маленькое, похожее на синяк пятнышко на ее плече.
Табер медленно поднялся на ноги. Шок пронзил его с ног до головы, когда воспоминания о тех далеких днях вспыли в его голове: его губы на ее коже, его клыки царапают ее плоть, язык лижет нежную шею. Вкус Рони ударил в его голову как вино. Даже сейчас, пятнадцать месяцев спустя, он преследовал его.
— Мисс Эндрюс, каково это – быть отмеченной животным? – Еще один репортер пытался перекричать ее плач, а Рони царапалась и пыталась вырваться.
Азарт, почти фанатизм горел в глазах журналистов и зевак, и Таберу стало не по себе. Страх в глазах Рони заставил его внутренности сжаться. Как они смеют ее трогать? Хватать ее как варвары, показывать ее такой?
Он тихо зарычал, предвкушение мести опалило его разум.
Это была одна из самых ужасных сцен, которые Таберу когда-либо приходилось наблюдать.
Глаза Вероники стали от шока почти черными, в них стояла боль, а грубые руки держали ее, дергали ее туда-сюда, пытаясь обнажить перед камерами метку Пород.
Он медленно придвинулся ближе, не отрывая взгляда от метки… его метки, его женщины. Сердце замерло, а кровь внутри вскипела при виде рук – мужских рук – удерживавших Рони, пока она пыталась вырваться, оставляя на своей нежной коже синяки.
Табер едва сдерживал рычание, животное и яростное, пока смотрел на экран.
— Отпустите ее, ублюдки! – знакомый голос присоединился к гомону.
Один из работников автомагазина буквально распинал окруживших Рони мужчин, отшвырнув их в стене здания.
Рони наконец освободилась. Не теряя и секунды, она побежала прочь. Камера следила за ней, за тем, как разъяренный владелец магазина зовет ее, а потом машет рукой, показывая за угол здания, к стоянке. Она успела запрыгнуть в грузовик, буквально на мгновение опередив журналистов.
Камера приблизилась и поймала сквозь закрытые окна выражение лица обезумевшей от ужаса Рони. Ее глаза остекленели от слез, блузка висела на честном слове, синяки наливались на коже рук и на груди.
Все инстинкты Табера пробудились к жизни. Он ведь с самого начала знал, что Рони не такая, как все, она особенная. Было в ней что-то такое… что-то, что сводило его с ума. Держаться от нее на расстоянии – как она сама и просила – было самой трудной вещью в жизни. Держаться от нее на расстоянии сейчас стало невозможным.
— Мне нужны Таннер и Кэбал, – грубые Бенгальцы были так же очаровательны, как и дики. – Шерра…
— Я займусь, – она уже держала трубку у уха и рявкала, отдавая приказы. Оружие, припасы и вертолет – иначе вместо часа им пришлось бы добираться до места целый день. – Готовься к вылету через двадцать минут, – сказала она ему.
Он проводил взглядом завернувший за угол грузовик и чертыхнулся. Передача шла в прямом эфире и транслировалась по всему миру. Каждый гребаный ученый из Совета Генетики наверняка его смотрел. И он очень хорошо знал, что солдаты Совета есть и в Сэнди Хук.
Джон О’Брайен был хорошим парнем. Их с Кэлланом дружба выдержала испытание безумными слухами и выпусками новостей. Но он был один, и, несмотря на свой армейский опыт, справиться с солдатами Совета ему было не под силу.
— Кэллан. Пошли кого-нибудь к ней, – попросил он вожака своего прайда, почти отстраненно, снова и снова проигрывая в своей голове нападение на Рони.
— Понял, Табер, – голос Кэллана был холодным, опасным. – С ней О’Брайен, он хороший парень. Мне кажется, я знаю, куда он поехал, так что я свяжусь с ним, пока ты будешь лететь.
— Вертолет прогревается, Табер, – доложила Шерра. – Его уже загружают, Таннер и Кэбал уже едут. Все путем.
Глаза Табера сузились, когда он вспомнил лица тех, кто удерживал Рони. Несколько из них были ее земляками, двое – чужаки. Они все заплатят.
Кулаки Табера сжались от ярости, из горла вырвался низкий животный рык.
Он молча покинул комнату, направившись из офиса прочь – к передней двери и наружу. Его уже ждал «джип». За рулем сидел один из молодых Кошачьих. Он вдавил газ до пола и в два счета домчал их до места стоянки вертолета.
— Удачи!
Табер спрыгнул на землю и направился к вертолету. Он почти перешел на бег на пути к воздушному судну, и вот уже через открытую дверь буквально влетел в салон. Пятнадцать месяцев он мучил себя ожиданием, не позволяя себе связывать свою жизнь ни с одной женщиной, думая лишь о той, которую так долго пытался от самого себя защитить.
— Готов, – крикнул он, когда Таннер обернулся к нему.
Надел наушники, пристегнулся, пока они взлетали. Каждая секунда вдали от нее казалась теперь такой долгой. Улыбка скривила губы Табера. Он уважал ее желания так долго, потому что не знал всех тонкостей инстинктивного выбора пары. Но теперь зверь внутри него точно знал, кто ему принадлежит. Она может злиться, вопить, ненавидеть его целую вечность, пока не замерзнет сам ад.
Рони – его женщина.
И скоро – очень скоро – она поймет, что у нее нет выбора… Ни у одного из них.
Глава 4
Это не могло с ней случиться. Рони пыталась убедить себя в том, что безумный побег из города в горы был просто ночным кошмаром. Наверняка она скоро проснется. Точно-точно. Это все стресс. Просто не каждый день ты понимаешь, что связана с человеком иной породы, той, о существовании которой ты даже раньше и не слышала.
— Все нормально? – Джон обеспокоенно смотрел на нее с водительского места, его рыжие брови нахмурились.
Рони поправила ремень, которым он ее пристегнул. Наверняка этот чокнутый слетит с горной дороги и убьет их обоих. Он вел машину как безумец. Ее жизнь и так могла оборваться в любую минуту, но этот вовсе не значило, что Рони хотела умереть так скоро.
— Ты едешь не слишком… быстро? – спросила она спокойно, хотя сердце колотилось.
— Мы почти приехали. Хочу удостовериться, что нас не преследуют. – Джон резко свернул на боковую дорогу, ведущую к лесу, и машина запрыгала на гравии. – Я еду к моей охотничьей хижине. Слава Богу, там достаточно высоко и ловят телефоны, и у Табера не будет проблем с приземлением.
Рони заморгала от растерянности.
— О чем ты говоришь?
Табер не придет за ней, он не станет ее спасать. Разве они этого не знали? Разве они не в курсе, что он поклялся больше не пачкать об нее руки?
Он раздраженно выдохнул.
— Это вопрос жизни, Рони. Теперь о тебе знает весь мир, так что, думаю, Табер летит сюда. Когда они будут рядом, он мне позвонит. Ты теперь здесь не в безопасности.
Рони проглотила возражения, пытаясь не обращать внимания на комок в животе. Она видела репортажи о «плохих парнях». Их называли монстрами.