В своем качестве рационалистов мы должны преодолеть себя, и эта борьба происходит сегодня. Бог выдвигает против нас свои контраргументы.
Кирххорст, 28 декабря 1944
Чисто активный элемент проникает только в событийную, но не историческую действительность. В этом смысле справедливо, что открывателем Америки считается Колумб, а не исландцы, высадившиеся там задолго до него. Для созидания исторической действительности и для ее плодотворности требуется нацеленное, а не случайное попадание; в действие должна вступить духовность. Только так можно переступить сферу авантюризма, слепого случая.
Могучее эхо ласки — трепет, звучащий из сокровеннейших глубин жизни.
Кирххорст, 29 декабря 1944
В саду в мороз, но под дивными лучами солнца. При виде оголенного, осиянного светом бука чувство тайной радости: лето покоится в ларце.
Вполне в духе времени начал читать книги о кораблекрушениях, прежде всего Рейналя, «Les Naufragés».[309]Книга описывает робинзонаду автора и его четырех спутников после кораблекрушения на Оклендских островах, расположенных южнее Новой Зеландии. Потерпевшие питались мясом тюленей, водившихся там в изобилии, рыбой, моллюсками, яйцами альбатросов и дикими ягодами. В связи с этим упоминается дерево, сплошь покрытое огненно-красными вкусными ягодами, которое, возможно, было бы уместно пересадить в наши сады и облагородить. Климат суровый, по целым неделям вокруг скалистых бастионов, о которые разбиваются волны Тихого океана, воют ветры. На торфянике растет изуродованный ветром лес, сквозь его толщу снуют пестрые птицы, есть там даже маленький, серый, откладывающий в пещерах яйца попугай, чья грудь украшена ярко-красным пятном.
|
|
Маленькая община не сидит без дела; сперва из спасенных парусов мастерят палатку, потом хижину, кузницу и столярную мастерскую, где у них за двадцать месяцев готова быстроходная лодка. На этом судне в июле 1865 года удается доплыть до острова Стьюарт, расположенного у южной оконечности Новой Зеландии. Автор пишет доходчиво, просто, исполнен common sense.[310]В качестве благотворного способа совместной жизни он упоминает чтение Библии и общую молитву; вредными, напротив того, считает перебродившие напитки и карточную игру. Поэтому после небольшой перепалки сжигают карты, разбивают устройство для дистилляции.
Книгу стоит перевести; я сделал некоторые выписки для запланированного братом Вольфгангом, географа, сочинения об островах.
Кирххорст, 30 декабря 1944
Утром визит читателя по имени Розенкранц. У него склонность к ботанике, соединенная с познаниями в современной фармакологии и токсикологии.
Сидя у печки, мы разговаривали о мескалине; в связи с этим он рассказал, что один слепой, страдающий цветовым голодом, написал ему письмо, в надежде на оптическое опьянение. Потом о различных способах, какими готовят опиумные лепешки в Китае, Индии, Персии, Турции. Нужно надрезать маковую головку, выбрав для этого солнечные дни; только под влиянием света горькое молочко достигает наркотической силы, вырабатывает внутреннее свечение. Далее о вышедшем из употребления наркотике, лактукарии, который добывается из сквашенного молочного сока ядовитого латука. Как полевая культура это растение возделывается преимущественно в Целле на Мозеле. Врачи старой школы приравнивали его действие к действию опиума.
|
|
Кирххорст, 31 декабря 1944
Последний день года. Утро провел в церкви, которая не только разваливается внешне, но теряет и свою благодать. И все же нет лучшего места, где можно достойно подумать о мертвых и о тех, кто сейчас под огнем, а также о собственной судьбе.
Потом завтрак с Ханной Менцель и Перпетуей. Его пришлось прервать из-за воздушной тревоги; следом за ней на сияющем синевой небе появились авиаэскадры, земля же внизу лежала, затянутая слепящим снежным покровом. Новые батареи у Штелле открыли огонь; вскоре весь небесный свод был усеян облачками. Сквозь них со стороны Гросбургведеля накатывалась стремительная волна машин, следующих на Мисбург, от которого вскоре снова поднялись мощные облака дыма. Обе полосы конденсатов, в виде коротких бород приставших к моторам, вызывали впечатление сгущенной силы, бурления, сконцентрированного в кильватере энергии. Над ними растянутой нитью, как спирохеты, проделывая широкие круги и спирали, кружились истребители; была слышна перестрелка бортовых орудий. Один из истребителей, дымя, рухнул в направлении Ботфельда, мгновенно загоревшись. Я стоял у окна, время от времени выходя на луг, и старался запечатлеть то одно то другое мгновение, как некто, кому надлежит сделать целый ряд съемок.
Кирххорст, 1 января 1945
Новогодний вечер провел с Перпетуей, Ханной Мендель, Фрици Шульцем и Хильдой Шоор. Год начался приветственной речью Кньеболо, приправленной духом ненависти и каинитских взглядов. Ужасно это погружение в пространства, где все меньше и меньше света, — космическая даль отделяет их от спасительной сферы. Эти пропасти извергают непрерывное разрушение в виде пламени.
|
|
Новогодняя медитация: мы приближаемся к центру Мальстрема, к почти неминуемой смерти. Поэтому я должен приготовиться, внутренне вооружиться, чтобы перейти на другую, сияющую сторону бытия, и при этом — не подневольно, не по принуждению, но по доброй воле, спокойно выжидая, когда откроются темные врата. Свой багаж, все свои сокровища я должен бросить, не сожалея о них. Они ценны лишь постольку, поскольку имеют отношение к другой стороне. Горы манускриптов, труды зрелых лет, — я должен привыкнуть к мысли, что увижу, как они сгорят. Тогда останется только то, что я придумывал и записывал не для людей: ядро авторства. Оно пригодится для долгого путешествия по ту сторону времени. То же самое произойдет с людьми и вещами, коих я покину, — не разрушится только настоящее, божественное в моих связях с ними: слой, в котором я их любил. Самое искреннее объятие есть всего лишь символ, образ этой нерасторжимости, — там мы сольемся в неистлевающем лоне, и наш глаз больше не будет светоносным, он сам будет в свете.
Новый год начался голубым небом и солнцем. Но уже очень скоро небо покрылось авиаэскадрами, проделывавшими причудливые маневры под оживленным обстрелом. Можно было видеть снаряды, висевшие в воздухе, как пылающие шары. Над домом прямым курсом несколько раз пролетели эскадрильи, простираясь над ним, как смертельные грабли. Где-то вблизи Шиллерслаге с большой высоты сбросили один из зигзагообразных дымовых сигналов, — как лот, достающий почти до земли. Затем на незначительном от нас расстоянии друг за другом прокатились ужасающие взрывы; все чаще остается впечатление, что они создают зоны, в которых уничтожено все живое. Целью был, по-видимому, Долльберген, где добывается нефть.
Вечером новые налеты, с красными «рождественскими елками».
Леон Блуа, «Lamentation de l’Epée»,[311]опубликовано в октябре 1890 года в «La Plume».[312]Шпага выказывает свое отвращение к нынешним людям, не достойным того, чтобы пользоваться ей, и грозит снова превратиться в свою древнюю форму: форму пламенного меча, искореняющего весь род.
Девиз для шторы затемнения: «S’ils ont éteint le jour, qu’ils soient éclairés de la foudre!»[313](Мишле{210}).
«Длань Бога» сказать можно, «кулак Бога» — нет.
Кирххорст, 4 января 1945
Чтение: Баадер, для меня трудный, как и все, что исходит от Бёме. Некоторые образы ярче загораются у первого, как, например, там, где он говорит о благодарности даже механической молитвы. Достигнутую таким путем связь он сравнивает с нажимом, с каким столяр прилаживает друг к другу две сопротивляющиеся доски, пока их, наконец, не свяжет клей.
Я бы сказал, что механическая молитва создает вакуум, зияние в причинном распорядке дня, что делает возможным воздействие высших сил. Поэтому выбор наших дней — придерживаться прежде всего религиозного закона, хотя бы и без внутреннего призвания, — не так уж бессмыслен, как считают многие. По крайней мере, он наилучшим образом раскрывает область метафизического. Бог не может не выйти навстречу. Смотри: Матфей, 7, 7—11.
Это место еще потому поучительно, что противополагает рыбу как цель и даяние молитвы существу земному, змее. У Христа подобные вещи никогда не основываются на случайных образах, а всегда восходят к основам мироздания.
Кирххорст, 5 января 1945
Утром в Бургдорфе в связи с принятием командования фольксштурмом. Мы находимся в ситуации, единственным положительным моментом которой является безвыходность, указывающая интеллигенции на ее внутренние и действительные бастионы. Спасение возможно теперь лишь в том случае, если вторгнуться в другие порядки.
После полудня отвез Ханну Менцель на вокзал. Вечером сильные налеты. В бункере. Из чердачного окна видел, как город клокотал под взрывами; над болотом вздымались желтые колокола настильного бомбометания.
Пока я записываю это в тихой, строго затемненной комнате, из репродуктора уже снова звучит монотонный голос дикторши: «Многочисленные самолеты приближаются со стороны озера Штейнхудер-Мер к столице округа. Необходимо строгое соблюдение мер противовоздушной обороны».
Боже мой, кто в 1911 году мог представить себе подобные пейзажи! Это превосходит любой утопический роман.
В десять часов новый, еще более мощный огонь. Взрывы были столь сильны, что в доме опрокидывались предметы.
Продолжаю Левит. Кто в ритуальных предписаниях древних законодателей предполагает исключительно гигиенические цели, походит на человека, усматривающего значение улиц и площадей большого города исключительно в подаче воздуха. Это тоже верно, но во вторичном смысле. Речь идет здесь не о гигиеническом, а об оптимальном образе жизни, охватывающем также и гигиенический оптимум, поскольку сакральное состояние, включая в себя естественное здоровье, превосходит его. Будучи своего рода святостью, это сакральное состояние затрагивает даже бессмертие; смотри те места, где лик Моисея «сияет» и становится невыносимым для человеческих глаз.
Близкие мысли затрагивает «Дионис» Вальтера Ф. Отто, книга, составляющая в эти дни круг моего чтения; предисловие к ней свидетельствует о прекрасном понимании нашей теологической ситуации: «Основной характер культов определяется не тем, что их первые ревнители пытались ввести нечто желаемое, но тем, что они обладали этим желаемым, т. е. близостью Божией».
По-видимому, во время исхода Израиль пытался вытравить египетские ферменты; существенным доказательством тому является побивание камнями сына израильтянки, рожденного от египтянина (Левит, 24).
Кирххорст, 6 января 1945
Друг Шпейдель прислал из Фрейденштадта известие, что его освободили. Письмо, как одно из редких радостных посланий, было датировано сочельником. Я каждый день ждал его с особым напряжением и, смею думать, проникновенностью. Напротив, от Эрнстеля все еще ничего. Страстное ожидание писем, охватившее миллионы, — тоже знамение кошмарного мира.
После полудня в городе. Свежие руины, еще более внушительные; за ударом бича последовал укус скорпиона. Южная окраина горела; в домах на улице Подбельски и старого Целльского шоссе, по которым я проехал на велосипеде, пылали подвалы с углем и, рассыпая искры, рушились крыши. Пожаров уже не замечаешь, они стали неотъемлемой частью пейзажа. На перекрестках люди, лишенные крова, заворачивали уцелевшие предметы в простыни. Женщина, вышедшая из дверей одного из домов, держала ручку от ночного горшка, на которой болтался осколок. Огромные воронки окружали вокзал, перед его пустыми павильонами Эрнст Август все еще сидел на коне. Оба входа в большой бункер, где искали убежища двадцать шесть тысяч человек, были засыпаны; вентиляция периодически выключалась, так что сдавленная толпа в первой стадии удушья начала срывать с себя одежды и требовать воздуха. Сохрани нас Бог от мышеловок подобного рода!
У платформ стояли сгоревшие поезда; подземный переход со стороны почтамта был пробит неразорвавшимся снарядом, который остался лежать на мостовой.
Дом тестя на площади Стефана — ради него я и предпринял эту разведывательную операцию — все еще стоял на своем месте. Их бункер, напротив, выдержал множество попаданий и даже не развалился. Между первым и вторым налетом мужчины отправились разыскивать свои дома и вернулись к женам с сообщением: «Дома больше нет».
Кирххорст, 7 января 1945
Меланхолия. Перед пробуждением видел сон о Келларисе. О нем я тоже вспоминаю ежедневно, — чего бы я только не дал, если бы он смог снова увидеть свет Божий, обрести духовную и физическую свободу, пусть даже его здоровье и было бы при этом подорвано навсегда.
На глубоком болоте между Кольсхорном и Штелле стоит одинокая хижина, откуда некий солдат при ночных налетах пускает «рождественские елки», дабы английским эскадрам инсценировать сигнал бомбового удара их флагманов. Вчера Александр назвал это «громоотводом» — отличное сравнение для ребенка.
Начал первый том «Истории кораблекрушений» Деперта, Париж, Третий год Республики. Речь там сначала шла о зимовке Баренца и его команды в 1596/97 годах у Новой Земли. Схватки с белыми медведями, при несовершенстве ружей эти звери весьма опасны. Эти бои дают представление о встречах человека с крупными животными в доисторические времена. Печень белого медведя описана как ядовитая; вкусившие ее страдают сильнейшим, почти смертельным заболеванием с отслоением кожи, От цинги помогает Cochlearia, которая даже тяжелейшие формы вылечивает за два дня. В качестве отличного средства упоминается также «растущая на земле сушеная слива» — думаю, что речь идет о клюкве.
Кирххорст, 8 января 1945
Продолжаю кораблекрушения. Восемь английских матросов, китоловы, в 1630 году оторвались от своего судна «Salutation»[314]и были вынуждены зазимовать в Гренландии. Они обустроились в хижине, приспособленной для варки печени, и питались в основном шкварками, целые горсти которых остаются при вытапливании китового жира; из китовых костей изготавливали капканы и ловили ими лисиц. 3 октября солнце исчезло и вновь появилось только 3 февраля. 28 мая 1631 года корабль вернулся.
Описание принадлежит матросу Пелхэму, одному из восьмерых. Встречая такие имена, я изредка вспоминаю о желании, высказанном Фридрихом Георгом в одном из наших ночных разговоров: создать регистр катакомб, где можно было бы найти имя любого человека, однажды блуждавшего по этой земле, приложив к каждому небольшой очерк его жизни. Кто знает, может быть, такой регистр уже существует? В сфере абсолютного он, возможно, всего лишь крошечный листок с иероглифами: временны́е фигуры похожи друг на друга и передают жизнеописание всеобщего человека. Миллионы книг, когда бы то ни было написанных, они сокращают до двадцати четырех букв.
По сводкам, вчерашний налет разрушил Лангенхаген. Трупы из этого места отнесло к отдаленному автобану. Несколько бомб разорвалось также поблизости, в окрестностях Альтвармбюхена.
От Эрнстеля все еще нет писем.
Кирххорст, 9 января 1945
День смерти моего дорогого отца, дата, которую я всегда буду помнить.
Продолжал кораблекрушения. Зимовка английского капитана Томаса Джеймса на острове Чарлтон в Гудзоновом заливе. Из-за цинги выпадают зубы, распухают десны. Чтобы иметь свежую зелень, на закрытом пространстве высевают горох. Использование для питья талого снега ведет к заболеваниям. Поэтому выкапывают колодец, вода в котором кажется им «такой же мягкой и питательной, как молоко». Возвращение после множества смертей и потерь. Картины этих страданий подействовали на англичан столь ужасно, что они в течение тридцати лет уклонялись от арктических экспедиций.
Далее робинзонада семи моряков, которых голландская экспедиция в Гренландию 26 августа 1633 году, с их согласия, высадила на острове Святого Маврикия для наблюдения за ходом арктической зимы. Цинга вскоре подточила их силы, страдали они также от холода, заставлявшего замерзать в бочках водку, взрывавшего камни и вздымавшего над морем пар, как в прачечной. Умирали один за другим; дневниковые записи заканчиваются 30 апреля 1634 года. 4 июня китобойная флотилия вернулась и обнаружила на койках трупы. В руках у одного были хлеб и сыр, которые он ел перед самой кончиной, у другого — мазь для растирания десен и молитвенник.
О синхронизме. Во время этого одинокого страдания в Егере был убит Валленштейн, на других участках планеты шла Тридцатилетняя война. Такие мысли волнуют меня особенно глубоко. Они указывают на великий, всевидящий солнечный глаз и ведут к великой сердцевине мира.
Кирххорст, 10 января 1945
Вечером налет с сильнейшей бомбардировкой, после чего над городом взошли зловещие звезды. Я остался у фрау Шоор, из-за сильного гриппа она была не в состоянии спуститься в бункер.
Дальше о кораблекрушениях. Среди прочих упоминается зимовка Беринга, чей корабль «Святой Петр» потерпел крушение у побережья Камчатки. Еще до катастрофы команда страдала от цинги. Многие умерли, когда из затхлого корабельного трюма их вынесли на свежий воздух, — он оказался слишком крепким, слишком губительным для едва мерцающей жизни. Беринг тоже скончался и был похоронен на острове, с тех пор носящем его имя, — в его честь названо и все приграничное море. Среди офицеров в качестве врача и естествоиспытателя находился Штеллер. В пищу употребляли морских животных, которыми побережье изобиловало, прежде всего вымерших сирен, окрещенных в честь Штеллера его именем. Два кита, выбросившиеся на берег, также были встречены с радостным приветствием; их замерзшие трупы использовали в качестве «мясных запасов». Со свойственной русским ловкостью в обработке дерева принялись за строительство нового судна в сорок футов длиной и закончили его 10 августа 1742 года. На нем добрались до Сибири. Участие Штеллера придает экспедиции интеллектуальный, академический характер, благодаря которому повторяющаяся во время этих зимовок картина отупляющего страдания приобретает высший смысл.
Кирххорст, 12 января 1945
Эрнстель мертв, убит, чадо мое, мертв уже с 29 ноября прошлого года! Вчера, 11 января, вечером в начале восьмого пришло извещение.
Кирххорст, 13 января 1945
Мой сын нашел свою смерть 29 ноября 1944 года; ему было 18 лет. Пуля попала ему в голову при столкновении с дозорным отрядом в Мраморных горах Каррары, в Средней Италии, и смерть, как пишут его товарищи, была мгновенной. Они не могли взять его с собой сразу, но вскоре вернулись за ним на бронетранспортере. На кладбище Турильяно у Каррары он нашел свое последнее место упокоения.
Мой милый мальчик. С детства он старался подражать отцу. И вот уже с первого раза безмерно превзошел его.
Сегодня зашел в маленькую подвальную комнату, которую отдал ему и в которой еще жила его аура. Вошел тихо, как в святыню. Там, среди его бумаг, обнаружил небольшой дневник, начинавшийся фразой: «Дальше всех заходит тот, кто не знает, куда идти».
Кирххорст, 14 января 1945
Боль — как дождь, сначала она обрушивается всей своей массой, а затем медленно проникает в землю. Дух не может охватить ее сразу. Вместе с нею мы вступаем в истинную, единственную общину этой войны, в ее тайное братство.
Я много думаю об Эрнстеле. В его смерти столько таинственного, разгадке не поддающегося. Было ли это особым знаком, что еще в том же году его удалось вырвать из рук тиранов? В этом было некое благоприятное знамение; все благие силы, как бы тайно сговорившись, способствовали этому. Возможно, прежде чем умереть, он должен был выдержать и такое испытание и проявить себя в собственном деле, которое по плечу лишь немногим.
Кирххорст, 15 января 1945
Сон благотворен, но тотчас после пробуждения боль возобновляется. Я спрашиваю себя, можно ли целыми неделями ежедневно думать о сыне, притом что ни отзвука правды не доходит до нас. Правда, остались записи, которые 29 ноября 1944-го, в день его смерти, я сделал на этих страницах. Тогда я сразу подумал о широко распространенном народном поверье, и все же удивительно, что при всех попытках растолковать сон Перпетуи я никак не предполагал эту ближайшую возможность.
Мы — как утесы среди молчаливых волн вечности.
Кирххорст, 16 января 1945
Молебен в память об Эрнстеле. Благочинный Шпаннут служил его в библиотеке. На столе, между еловыми ветками и двумя свечами, фотография сына. Текст — конец 72-го псалма и девиз его конфирмации, Лука 9, 62: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия».
Присутствовали: наша семья, живущие в доме беженцы и оба соседа, Ламанн и Кольсхорн.
Смерть сына вносит в мою жизнь одну из великих дат, становится в ней одним из ключевых и поворотных моментов. Вещи, мысли, дела до и после его смерти различны.
Кирххорст, 17 января 1945
В Бургдорф. У Байнхорна не переставая думал об Эрнстеле. В прошлом декабре, среди тумана, мы гуляли здесь по лесу и говорили о смерти. Он сказал: «Иногда испытываешь к ней такое любопытство, что едва можешь ее дождаться».
Кирххорст, 20 января 1945
Как только лемуры ни ухищряются, дабы проникнуть в смерть такого рода, любым способом поживиться ею! Так, командир роты, приславший мне известие, отметил, что Эрнстель «отдал свою жизнь за фюрера». При этом предыстория сына была ему, безусловно, известна. Или функционер, которому было предписано доставить мне известие «в достойной форме». Чудовищно. Да, такова наша действительность, и мне давно уже ясно, что смысл ее поддается только одному определению: боль.
Истинной трагедией для лучших нынче является то, что в реальности этика не совпадает с политикой. Как параллельные прямые, они не сходятся в бесконечности.
Кирххорст, 23 января 1945
В то время как умерший отец мне снится часто и осмысленно, сновидения о сыне пока темны. В его смерти есть еще что-то невыясненное, что-то, с чем нельзя примириться, что-то неумиротворенное. Прошлой ночью Перпетуя видела о нем первый отчетливый сон. Она была в больнице и встретила его в коридоре; он испугался, увидев ее. Он был уже очень слаб и умер у нее на руках; она слышала плеск смертельного пота.
Вторжение русских в Восточную Пруссию и Силезию. Новые попытки преградить этот прорыв, пока не закончилась мясорубка на Западе. Энергия, атлетическая воля удивительны; правда, разворачиваются они только на кривой плоскости, множа бездуховность и приводя к гибельным результатам. Это уже не война, вот почему политика, по Клаузевицу, не должна доводить до таких ситуаций.
Памятник в Танненберге, как сообщают сводки, взорван, и тело Гинденбурга переправлено в безопасное место. Старик не находит в гробу покоя, да и был он всего лишь привратником, швейцаром Кньеболо, коему хоть и сопротивлялся, но думал все же использовать; тот его, однако, перехитрил.
Кирххорст, 24 января 1945
Ночь, богатая сновидениями. Я очутился в незнакомой местности, пейзаж которой оживляли пестрые птицы на дороге, ведущей через лес, но местами проходящей через шахты метро. Слева на груди, под пальто, я нес прильнувшего ко мне светлого голубя, справа — темную летучую мышь. Оба существа, из коих особенно дорогим мне было темное, иногда улетали, снова возвращаясь ко мне, как в свое гнездо. Сновидение было красивым и утешительным.
В эти дни я часто рассматривал фотографии Эрнстеля, по-новому размышляя о фотографии вообще.
Никакой снимок не может соперничать с хорошей картиной в той области, где управляет искусство и где господствуют идеи и сознание. Но фотографиям присуще другое, затемненное свойство — снимок по сути своей есть теневая картина. В нем запечатляется что-то от сущности человека, от его излучения, он является его оттиском. В этом смысле снимок родствен Писанию. Вспоминая, мы листаем письма и фотографии. Этому неплохо помогает вино.
Кирххорст, 26 января 1945
Прошли две недели с тех пор, как я получил извещение. Снова начал работать. Закончил переписывать родосский дневник, осталось переписать его начисто. У меня нередко создается впечатление, что я доверяю бумаге то, что уже пожелтело от дыхания пламени.
Продолжаю кораблекрушения. Постепенно появляются мысли общего свойства. Так, корабль представляет порядок, государство, статус. Во время кораблекрушения вместе с досками распадается и эта связь, и человеческие отношения нисходят на элементарный уровень. Они становятся физическими, зоологическими или каннибальскими. К чистой механике относятся отрубленные руки, о которых все время идет речь. Спасательные шлюпки вмещают только определенное число людей; всякий лишний, цепляющийся за них, грозит их потопить. То, что команда, спасаясь от губительного переполнения, пускает в ход весла, ножи и топоры, — в порядке вещей. Иногда при этом соблюдают некоторую видимость организации, как, например, в 1786 году во время крушения португальского флагмана «Святой Иаков» у скал Восточной Африки. Команда переполненной до отказа лодки выбрала командира, предоставив ему абсолютную власть, — им стал индус-полукровка благородного происхождения. Он довольствовался тем, что легким движением пальца указывал на самых слабых, и их тут же сбрасывали в воду. Обычно в таких ситуациях власть выискивает точки наименьшего сопротивления. И когда дело доходит до каннибальской операции, останавливаются на юнге, как об этом рассказывает и Бонтеко.
Командиров, которых в таких случаях назначает корабельная команда или которые сами навязываются ей, можно назвать «черными капитанами»; с насилием и беззаконием они расправляются пиратским способом. При крушении «Батавии» у одинокого острова Новоголландского побережья один из таких предводителей, по имени Корнелис, после того, как ему была передана власть, каждого, кто не подпадал под его планы, приказывал умертвить. Он распределил добычу, причислив к ней пятерых женщин из состава пассажиров. Одну из них он оставил себе, другую, дочь посланника, пообещал своему лейтенанту, трое остальных были переданы команде для общего пользования.
Кораблекрушение ставит вопрос: существует ли порядок выше государственного? Только такой порядок может стать спасительным, как мы видели это на примере Питкэрна. Каждая команда вольна здесь выбирать.
Опустошение Восточной Пруссии и Силезии сопровождается сценами, каких не знает европейская история; это напоминает разрушение Иерусалима. Преследование евреев содержит страницы, не известные его слепым исполнителям; так, оно отменяет Новый Завет и устанавливает ветхозаветные законы.
Кирххорст, 27 января 1945
Сильные холода затянулись. По слухам, на дорогах и в открытых вагонах замерзло много детей, беженцев из восточных провинций. Пришло время чудовищных расплат за счет невиновных.
После полудня со старым Кернером в лесу для разметки деревьев, поскольку наш уголь на исходе. Были также на болоте; маленькая березовая роща по-прежнему на месте. Из-под топора проступала светлая и блестящая древесина, — записывая цифры, я видел в них, как в зеркале, отца, приобретшего этот лес. Древесина — вещество удивительное, достойное почитания.
На обратном пути побеседовал со стариком; как у многих наших нижнесаксонских крестьян, добродушие сочетается у него с каменным сердцем. Это натуры, которые даже в кругу собственной семьи нередко ступают по трупам. Среди прочего он пересказал мне сцену из своей юности, когда, отчасти пьяный, отчасти же представляясь таковым, он поймал свою жену с дружком, тщетно дожидаясь fait accompli.[315]
Кирххорст, 28 января 1945
В церкви, где шла панихида по Эрнстелю. Завтра два месяца, как погиб наш сын. Для меня он всегда будет той частью, которую можно взять с собой: в сокровищнице своей души Omnia mea mecum porto;[316]это изречение своевременней, чем когда бы то ни было.
Кирххорст, 29 января 1945
Дальше о кораблекрушениях. Удивительна судьба команды португальского куттера, в 1688 году потерпевшего катастрофу у отмели Каламианских островов. Оставшиеся в живых первую половину года питались на этой неплодородной земле морскими черепахами, которые туда приплывали откладывать яйца, а вторую половину — мясом и яйцами олуш, больших морских птиц, выводивших птенцов в песке. Обе породы животных сменяли друг друга. Тамошнее пребывание длилось шесть лет, потом птицы исчезли. Потерпевшие, коих число сократилось до шестнадцати, принялись за строительство лодки или, скорее, некоего подобия ящика, — его сколотили из сволоченных деревьев и законопатили смесью из птичьих перьев, песка и черепашьего жира. Для прошивки употребляли крепкие жилы черепах. Из птичьих крыльев сшили парус. На этом судне им удалось достичь южнокитайского порта, откуда миссионеры переправили их в Макао.
Кирххорст, 2 февраля 1945
Читал мемуары графа Вьей Кастеля,[317]о них я уже как-то беседовал с Фридрихом Георгом. Неприятная оптика, высвечивающая в человеке только теневые стороны и скандальные черты. Правда, во Втором рейхе недостатка в этой продукции не было. Для катастрофы, в водовороте которой мы теперь вращаемся, уже тогда существовали все предпосылки. Я не перестаю удивляться, что война, подобная войне 1870/71 годов, еще так благополучно закончилась (причем для обеих сторон), не успев переродиться. Бисмарк это тоже понимал и был рад, что под его крышей — мир.