Политическая экономия и экономика

В 1964 г. в переводе на русский зык вышла книга американского экономиста П. Самуэльсона «Экономика. Вводный курс». В предисловии от редакции говорится, что «Экономика» Самуэльсона является в настоящее время самым распространенным буржуазным учебником политической экономии. Книга выдержала в США только с 1948 по 1961 г. пять изданий,
автор — влиятельное лицо в определении экономической
политики США.

Хотя эта книга представляет сама по себе интерес (и мы еще будем к ней обращаться), сейчас для нас важно другое. Если это курс политической экономии, то почему он так не называется? Что это, небрежность издательства и редакторов? И есть ли здесь вообще вопрос, может быть, эти понятия равнозначны? Попробуем разобраться. Мы увидим, что речь здесь идет не только о словах.

Начнем с того, что заглянем в словарь иностранных слов. Там говорится, что в современном русском языке слово «экономика» имеет два смысла. В первом смысле (совокупность производственных отношений) мы его уже не раз употребляли. Во втором смысле это «обозначение науки, изучающей данную совокупность производственных отношений».

Однако термины экономика и политическая экономия не следует считать равнозначными. В настоящее время термин экономика в смысле отрасли знания понимают ско­рее как экономические науки. Наряду с политической эко­номией эти науки включают теперь многообразные отрас­ли знания об экономических процессах. Организация про­изводства, труда, сбыта продукции, финансирования на предприятиях — предмет экономических наук. Это отно­сится как к капиталистическому, так и к социалистическо­му хозяйству. Как известно, в рамках больших капитали­стических концернов осуществляется капиталистическое планирование, а его методы и формы представляют опять-таки предмет экономической науки. Государственно-моно­полистическое регулирование хозяйства, без которого не­мыслим современный капитализм, также нуждается в фун­даменте объективных знаний о хозяйстве в его совокупно­сти и по отдельным отраслям. Увеличиваются, таким образом, практические функции экономических наук.

Читатель хорошо знает, что и в нашей жизни профес­сия экономиста теперь включает весьма разнородные функции, начиная от очень конкретной, инженерно-эко­номической или планово-экономической работы и кончая сугубо идеологической деятельностью по преподаванию и пропаганде марксистско-ленинской политической эконо­мии.

Все это можно объяснить сложностью самого понятия производственных отношений. Одни их формы носят наи­более общий, социальный характер. Это собственно пред­мет политической экономии. Другие рассматривают более конкретные формы производственных отношений, непо­средственно связанные с техникой, с производительными силами. Иные технико-экономические проблемы связаны с производственными отношениями лишь сугубо косвенно. Значение конкретных экономических наук будет неизбеж­но возрастать. С их развитием в основном связано внед­рение математики и новейшей счетно-аналитической тех­ники в экономические исследования и в практику управления хозяйством.

Как философия, бывшая когда-то наукой наук и обни­мавшая, по существу, все отрасли знания, стала теперь лишь «одной из многих», так и политическая экономия, обнимавшая ранее все экономические явления, теперь ста­ла только головной в семье экономических наук. Это зако­номерно.

Вернемся в Самуэльсону. Означает ли название книги, что в ней рассматривается более широкий круг вопросов, чем собственно проблематика политической экономии? От­части да. В ней есть элементы бухгалтерского учета, нау­ки об управлении предприятиями, банкового дела и т. п. Вытеснение в английском языке термина political economy термином economics (таково в оригинале название книги) объясняется в известной мере той же причиной — специ­ализацией экономических наук.

Но дело не ограничивается этим. Политическая эконо­мия, какой она вышла из рук Смита и Рикардо, была в своем существе наукой о классовых отношениях людей в буржуазном обществе. Центральной ее проблемой было распределение продукта (или доходов) — проблема соци­альная, и притом социально острая. Уже многие последо­ватели Рикардо пытались смягчить социальную остроту его политической экономии, которая представляла собой высшее достижение классической школы. Но этого было уже недостаточно для буржуазии: ведь одновременно на базе рикардианства возникла политическая экономия Мар­кса, открыто провозгласившая предметом науки общест­венные производственные отношения и сделавшая вывод о закономерности гибели капитализма.

Поэтому в 70-х годах прошлого столетия одновременно в ряде стран появились и укрепились новые экономические концепции, которые на основе отказа от трудовой теории стоимости стремились лишить политическую экономию ее социальной остроты. В центре науки были поставлены некоторые общие принципы, лишенные общественного и ис­торического содержания: принцип убывания субъектив­ной полезности благ при потреблении, принцип экономи­ческого равновесия. По существу, предметом этой политической экономии оказались не столько обществен­ные отношения людей в связи с производством, сколько отношения людей к вещам.

Главной проблемой экономической науки стала «техно­логическая», лишенная социального содержания проблема выбора между альтернативными возможностями использо­вания данного блага, или, как стали говорить, данного фактора производства: труда, капитала, земли. Пробле­ма оптимального использования ограниченных ресурсов несомненно существенна для любого общества и входит в сферу экономических наук. Но она не может целиком оп­ределять предмет политической экономии.

Была провозглашена «социальная нейтральность» по­литической экономки: какое дело такой науке до классов, эксплуатации и классовой борьбы? Но за этим скрывалась новая форма идеологической защиты капитализма. В ру­ках этих экономистов — Джевонса в Англии, Менгера и Визера в Австрии, Вальраса в Швейцарии, Дж. Б. Кларка в США — «старая» политическая экономия превратилась в нечто неузнаваемое. Теперь это был набор абстрактно-логических и математических схем, в основе которых лежит субъективно-психологический подход к экономическим явлениям. Естественно, что этой науке скоро потре­бовалось и другое название. Стали говорить о «чистой экономии», очищенной от всего социального. Термин «политическая экономия», который по буквальному смыс­лу и по традиции имел именно социальное содержание, стал неудобным и стеснительным.

Американский историк экономической мысли Бен Б. Селигмен пишет, что Джевонс «успешно освободил политическую экономию от слова «политическая» и превра­тил экономику в науку, изучающую поведение атомисти­ческих индивидуумов, а не поведение общества в целом»[13].

Еще яснее суть происшедшего «переворота» в науке бу­дет видна, если мы процитируем слова другого видного бур­жуазного ученого — француза Эмиля Жамса: «Эти новые классики (так принято в буржуазной литературе называть поименованных выше экономистов.— А. А.) полагали, в частности, что объектом экономической пауки должно быть описание тех механизмов, которые действуют во всех экономических системах, причем надо стремиться не высказывать о них своих суждений. В отношении социаль­ных проблем их основные теории были нейтральны, то есть из них нельзя было извлечь ни одобрения, ни порицания существующих режимов»[14]. Новые австрийские экономисты «в своих объяснениях стоимости через предельную полез­ность нацеливались, в частности, против марксистской трудовой теории стоимости»[15].

В течение следующего столетия буржуазные экономи­сты развивали технику экономического анализа, основан­ного на этих принципах. На них же базируется и книга Самуэльсона. Таким образом, ее русское название «Экономика» отражает также и подход современных буржуазных ученых к методам экономического анализа, имеющий целью выхолостить социальное содержание экономичес­кой науки.

Глава 2