— Через три дня? Через три дня ты мне его сюда Доставишь.
— Но-о...
— Живым! Живым и невредимым!
— Если невредимым, он же братанов наших снова напластает! Ты же его знаешь! Он же так просто не согласится. Может, разрешишь его слегка того... Ну, чтобы он сильно не дергался.
— Я сказал — пальцем не трогать! Ты мне лучше своих «шестерок» сотню положи, чем его один волос обронить. Он дороже «шестерок» стоит! «Шестерок» как грязи, а он один. Он то, что нам с тобой надо, знает!
— А как же я...
— Как хочешь! Но только за его жизнь — своей ответишь. Три дня смотреть, а на четвертый мне, чтобы ни один волосок не шелохнулся, доставить!
— А ты мне его отдашь, Папа? Потом, когда...
— Потом и поговорим. Но если я его кончать над думаю, кончать его будешь ты! Потом! Когда скажу!
— Спасибо, Папа!
— И вот что еще. Пока суть да дело, готовь-ка ты кого-нибудь из братвы, кто посмышленей, в командировку.
— Куда?
— Далеко! За кордон готовь. Пора.
— Да ты что, Папа! Это же...
— Готовь. Приодень, причеши. Документы справ! Этим, как их, манерам научи. И пусть иностранный базар учат. Пора нам к тем сейфам подбираться.
— Мы же шифров не знаем. И счетов тоже не знаем.
— Пока! Пока не знаем! Но скоро узнаем. Если, конечно, ты...
— Папа, я притащу его. Век воли не видать, притащу! Ты же меня знаешь! Землю жрать буду...
— Ладно, не вертись. Притащишь! А не притащишь, действительно будешь! Все будете! А пока распорядись, чтобы гонцов готовили. И все, что им с собой надо, готовили...
— А если он молчать будет? Если он не расколется? Если он шифры не скажет?
— Скажет!
— А если нет?
— Ну и черт с ним! Пусть молчит. Главное, что он у нас. Что никому другому ничего не раззвонит. А шифры... В конце концов без шифров обойдемся. Лучше бы, конечно, с ними, но можно и без них. Названия банков мы знаем, значит, можем там поглядеть. Рано или поздно кто-нибудь возле тех банков объявится. Тот, кто шифры знает. Там мы их за жабры и возьмем.
|
|
— А если никто не придет? Если про них один только Иванов знает?
— Не бывает такого, чтобы никто. Раз есть сейфы, значит, должны быть люди, которые умеют их открывать. Какие-то другие люди, кроме Иванова. Например, те, которые деньги туда положили. Или которые его людей мочили. Зачем-то ведь мочили? Не верю я, что один только Иванов о тех сейфах знает. Кто-то ему должен был о них сказать.
— А как же мы тех фраеров, которые за бабками придут, узнаем?
— По рожам. Заграница, она маленькая. Там нашего человека сразу видно. Особенно который в банк ломится. Понял?
— Понял, Папа! Ты здорово все придумал, Папа. Брать фраеров возле сейфа, в которой они полезут.
Брать фраеров после того, как фраера возьмут сейфы! Чистая работа!
— Ну, тогда иди и готовься. Гонцов готовь. И тех, которые за Ивановым пойдут. Тех особенно готовь! И скажи, что, если они промахнутся... Скажи им, пусть лучше не промахиваются...
Глава пятьдесят первая
Петр Семенович подбивал бабки. Окончательно и бесповоротно подбивал. Потому что отступать уже было некуда. Совсем некуда. Особенно после последнего провала некуда. Когда вместо того, чтобы захватить гражданина Иванова и находящиеся при нем дубль-дискеты с названиями банков, номерами и шифрами счетов, его бойцы попали в ту мясорубку. Из которой вырваться не смогли. Ни один не смог. Все были или убиты, или ранены!
|
|
После такого, уже четвертого по счету, провала избежать утечки информации вряд ли удастся. Тем более что на этот раз в руки следователей попали не трупы, а живые, вернее сказать, полуживые свидетели. Неделя-другая — и они, несмотря на внушенные им понятия о воинской чести и святости приказа, заговорят. И покажут на своего командира. А командир на него, на Петра Семеновича. После чего последуют оргвыводы.
Сразу его, конечно, из армии не вышвырнут. Но под контроль поставят сразу, тем лишив свободы маневра. Лишив надежд...
Это с одной стороны.
А с другой... С другой — бывшие партийные боссы, вознамерившиеся с его помощью вернуть былое свое могущество, стали наезжать все настойчивей. Витиеватые оправдания удовлетворять их перестали. Им подай конкретный результат его заговорщической деятельности и конкретные, вызволенные с зарубежных счетов, деньги.
Результатов у Петра Семеновича не было. Денег пока — тоже. Но только на результаты ему было наплевать с самой высокой колокольни. А на деньги нет. Деньги обещали ему свободу и избавление от двусмысленного и очень опасного положения, в которое он по собственной глупости попал. Деньги обещали ему спасение.
И именно поэтому он до сего дня не спешил, справедливо полагая, что спешить в деле, от которого зависело так много, было себе дороже. Холостого выстрела, после которого можно заменить бракованный патрон на новый и повторить попытку, здесь быть не могло. Здесь мог быть только один выстрел. И так, чтобы обязательно в яблочко.
До сего дня не спешил, самым тщательным образом готовясь к решению поставленной задачи. А теперь заспешил. Оттого, что под ступнями загорелось.
|
|
Петр Семенович раскрыл вытащенную из его личного сейфа папку. И, расстегнув «молнию», раскрыл ее. В папке были сложены документы. Те, что были необходимы для последнего акта разыгрываемого им спектакля. После которого можно будет закрывать занавес, распускать массовку и отправлять втридорога заплативших за билеты зрителей. На все четыре стороны... И на все буквы столь почитаемого ими русского алфавита...
Среди документов были заграничные паспорта с открытыми шенгенскими визами. На него, Петра Семеновича. И еще на нескольких человек. Но совсем не на тех, что учили английский язык, примеряли европейского покроя костюмы и изучали географию западноевропейских стран. Совсем на других. О которых знал один только Петр Семенович. И которые даже не догадывались, что им в скором времени предстоит зарубежный вояж.
А эти старые партийные ослы считали, что в Швейцарию поедут бойцы спецгруппы! И что вернутся! Что получат деньги, валюту получат, несколько чемоданов валюты(!), и вернутся назад. Ради субсидирования их революционного дела! С деньгами вернутся, на которые можно безбедно прожить десять жизней в любой стране мира!
Ну точно, они на своем кристально честном партийном прошлом умом тронулись. Решили «принадлежащие народу» деньги употребить во благо народа! Где тот народ? И где те... Впрочем, где деньги, как раз известно. В швейцарских и английских банках. Счета которых известны. И шифры известны. Спасибо тем старым партийным идиотам.
Осталось совсем немного — осталось те деньги с тех счетов из тех банков изъять. И употребить. Тоже на народ. Только не вообще народ, который абстрактный, а на конкретный, который Петр Семенович. Иначе говоря, чтобы не просто разбазарить, а употребить с пользой.
Петр Семенович перелистнул календарные листы. Нет, не седьмого. И не восьмого. И не девятого. Седьмого, восьмого и девятого у него будет служебная запарка. И уж точно не десятого. Десятого его будет очень сильно чихвостить начальство. Которое, если его на том ковре в требуемой позе не окажется, очень обеспокоится. И поднимет ненужный шум.
Нет, десятого нельзя. А вот одиннадцатого? Почему бы не одиннадцатого. Паспорта есть, визы есть, места в гостиницах забронированы, средства доставки стоят под парами. Отчего бы не одиннадцатого.
Петр Семенович взял красный карандаш и жирно обвел одиннадцатое число. Короче, одиннадцатого, и все! Сколько можно тянуть! Тем более что опасность, исходящая от до недавнего времени неизвестных похитителей секретов, миновала. Стараниями изрядно потрепавшего их в ночном бою майора Сивашова.
Правда, остался загадочный во всех отношениях гражданин Иванов... Который, вполне вероятно, грушник. А ГРУ — это серьезно. Ну да теперь времени заниматься разгадкой его личности, его неуловимости и его профессиональной принадлежности нет. Ушел гражданин Иванов. Положив еще четверых его бойцов.
Ну и, значит, черт с ним! Забыли про него. Не осталось на его поимку ни времени, ни личного состава. Пора сосредоточиться на главном. На том, что обещает разом и окончательно разрешить все вопросы. И с партийными бонзами, и с революционной деятельностью, и с Ивановым, за которым, вполне может быть, стоит военная разведка.
Пора сосредоточиться на одиннадцатом числе... Но не сейчас. Позже. Дома. Когда ему никто не сможет помешать. А пока...
Петр Семенович убрал в сейф заветную папку, отключил телефон и сел сочинять очередной отчет о своих успехах на ниве революционной деятельности, направленной на освобождение российского пролетариата, присоединившегося к нему угнетенного крестьянства и примкнувшей к ним прослойки творческой интеллигенции.
Глава пятьдесят вторая
Папа и его ближайший доверенный помощник заканчивали обсуждение кандидатур для выезда в загранкомандировку. Как и в недавние невыездные времена, отбор шел в основном по идеологическим и профессиональным критериям. По тому, какой срок тянул претендент на зоне, сколько раз тянул, по какой статье, как зарекомендовал себя на производстве и за «забором», насколько хорошо знает и как выполняет воровские законы, как проявил себя в быту, как относится к своим товарищам по профессии и каков его в целом морально-этический облик. Предпочтение отдавалось тем, кто сидел чаще и дольше, по наиболее тяжелым статьям, кто много, часто и систематически нарушал Уголовный кодекс, вышедший из употребления Кодекс строителей коммунизма и хотя бы пять из десяти Божьих заповедей. В общем, все как на заседании профкома, но с точностью до наоборот.
Но главным критерием при принятии положительного решения, как и в невыездные времена, была личная приверженность претендента Папе и его помощнику.
— Не, этот не пойдет. Этот слишком борзый.
— И этот.
— И этот тоже.
— А этот?
— Этот недостоин. Он всего одну ходку имел. И то по смешной статье.
— Ну, тогда...
— А вот этого в самый раз...
— Ну и кто там остался? — наконец спросил Папа, кивая на исчерканный список.
— Зуб, Кривой, Лысый, Мочила, Пятипалый, Сева-Нож, Борзой, Сивый...
— Нет, Кривого тоже не надо. У него рожа как та кликуха. Ни один погранец не пропустит. И ни один ихний фараон. Замени Кривого.
— Ладно, Папа.
— С братвой все?
— Все.
— Тогда давай по ксивам...
— С ксивами, Папа, полный ажур. Наши — натуральные. Их один участковый мент, который в должниках ходил, через паспортный стол нарисовал. А вместо наших заграничных я гондурасские ксивы братве справил.
— Какие?!
— Гондурасские. Страна такая. По их коркам почти во все страны без виз пускают.
— Самопал?
— Почему самопал? Клевые корки. От настоящих не отличить. Я сам смотрел через увеличительное стекло. Один в один. И всякие там знаки и печати с росписями. Наши даже лучше.
— Значит, самопал...
— Ну и что, что самопал? Зато добрый самопал. Их один мой кореш всяким черномазым обезьянам впаривает, которые через Россию за кордон когти рвут. Так они на раз уходят. Влет. Погранцы только глазами хлопают.
— А почему не наши? Что, наши трудно достать?
— Наши не трудно. За пару тысяч баксов в любом УВИРе. Только в наши надо визы шлепать. Тех стран, куда ехать.
— И что?
— А то, что эти козлы, прежде чем свои печатки клепать, проверяют, не тянется ли за тем паспортом какого-нибудь криминала. Ну, в смысле, не опасно ли его хозяина к ним пускать. Ну ты же знаешь, они теперь от наших братанов рожу воротят. После того как беспредельщики там у них пару банков сломали и десяток жлобов замочили. Кабы те штампики наши ставили, тогда базара бы не было. Я бы их тебе сколько хочешь принес. А к этим сволочам не подъедешь. Они кого угодно заворачивают. И наших и не наших. И даже совсем крутых.
— А если дать?
— Им не дать. Они не берут. Говорят, у них этим делом строго. Говорят, их за это дело на раз на нары сажают. С конфискацией. Во житуха. И как они там бабки зарабатывают, если ни брать, ни давать нельзя?
— А если много дать?
— Сколько? Мне один кореш рассказывал, что слышал от своего другана, который там дворником горбатит, что их главный в посольстве бугор сотни тысяч баксов гребет с наших крутых, которые нефть и газ за кордон гонят. Ну за то, что он их с нужными людьми сводит и с гражданством может подсуетиться. Это кроме жалованья! Что же нам, за каждую ксиву миллион кидать?
— Миллион много будет.
— Вот и я так подумал. И гондурасские ксивы сделал. Ну клевые ксивы! Ни один чухан-погранец не врубится. Гадом буду!
— Нет. Гондурасские не пойдут. Наши нужны.
— На наших ксивах братаны сгорят. Как свечки.
— Значит, надо такие, на которых не сгорят! Не может быть, чтобы не было крученых деляг, которые не имели бы подходов к посольствам. В посольствах тоже люди работают. Или у нас за рубеж только «чистые» ездят?
— Да нет, разные...
— Ну, значит, и наши могут. Надо только щелку найти. Кто у нас по туристическим фирмам работает?
— Специально никто. Туристические фирмы трясут по месту расположения.
— Кто трясет?
— Шантрапа всякая.
— А кто отвечает?
— Гнилой отвечает. Вся мелочевка на нем. Ты сам распорядился.
— Гнилой, говоришь? Ну-ка давай его сюда.
Через минуту Гнилой, занимающийся сбором дани с мелкооптовых торговых точек, предстал пред светлы очи Папы.
— Сколько под тобой туристических фирм сидит? — спросил Папа.
— Много. Очень много, Папа. Их невозможно сосчитать. Люди стали любить ездить. И стали ездить очень много. Новые фирмы открываются каждый день.
— И ты все их знаешь?
— Их не знаю. Доход их знаю.
— Ну, тогда вот что, подбери несколько. Штук пять. Из тех, что посолидней. Скажи, что тебе ксивы заграничные нужны для твоих человечков. И визы. Но такие, чтобы не крапленые. Чтобы родные. Чтобы ни один погранец не засомневался. Понял?
— Как не понять? Сделаем, Папа.
— Сделай! Как надо сделай. Если мои человечки на погранцах сгорят, я тебя на кол посажу. Это ты тоже понял?
Гнилой судорожно кивнул. Папа не пугал. Папа усаживал.
— Понял, Папа.
— Ну, тогда ступай...
Ответственный за мелкооптовые точки Гнилой вызвал подчиненных ему районных представителей.
— Нужны туристические фирмачи. Такие фирмачи, чтобы без туфты. Чтобы могли делать визы и гостиницы.
— Кому визы нужны?
— Не мне нужны. Папе нужны. А Папа не шутит. И я не шучу! Если будет лажа и если Папа помилует, я не спущу!
— Сколько нужно фирм? — спросили представители. — Десять? Сто? Двести? Мы сделаем столько фирм, сколько надо Папе.
— Папе надо мало фирм. Но таких фирм, чтобы ставили натуральные визы по первому требованию хоть даже на Луну. И чтобы делали пятизвездочные номера, даже если на той Луне нет гостиниц. И чтобы ни один погранец... Так Папа сказал!
— Передай Папе, что пусть он не беспокоится. Что мы сделаем ему любые фирмы, которые он только пожелает...
Из десяти предложенных к сотрудничеству фирм были выбраны две. Самые фешенебельные. Которые обслуживали очень известных в стране лиц. И которые не могли себе позволить баловаться липой.
— Подите и договоритесь с ними, — велел ответственный за сбор дани с мелкооптовых торговых точек Гнилой.
— А если они заупрямятся?
— Если они заупрямятся, тогда пусть они продадут вам билет в заполярный тур. В один конец. Я сказал!..
Глава пятьдесят третья
Всю первую ночь и всю вторую ночь Ивану Ивановичу снились кошмары. Снились стучащие в платяной шкаф бандиты. Которые собирались его убить. Иногда снился ревнивый, с огромным кинжалом в руках грузин, которого пытался из своих пистолетов убить он. Но когда кинжал опасно зависал над его головой, пистолеты всегда не срабатывали. И Иван Иванович просыпался.
Иван Иванович просыпался и видел роскошный люксовый номер. В котором не было платяного шкафа. И видел себя лежащим на необъятном трехспальном диване. Но то, что он просыпался в роскошном люксовом номере на трехспальном диване, сути дела не меняло. Что в номере, что в шкафу он чувствовал себя одинаково. Одинаково паршиво. Потому что и там и там он прятался. Потому что и там и там ему было страшно. До судорог страшно.
В шкафу, возможно, даже чуть менее страшно. Шкаф напоминал детство, где безопасность ассоциировалась с замкнутым пространством. С местом под кроватью, с обхватившими со всех сторон руками матери, в крайнем случае с наброшенным на голову одеялом. Пустота номера, напротив, создавала ощущение незащищенности. Но Иван Иванович специально выбрал огромный, как взлетное поле аэродрома, люкс. Чтобы меньше бросаться в глаза. Справедливо рассудив, что вряд ли преследователи станут искать его в валютных номерах пятизвездочных гостиниц. Он ведь не знал, что его не надо искать, что его уже нашли...
Потом Иван Иванович вставал, умывался и шел в ресторан. В руках у него находился объемный, купленный в ближайшем магазине «дипломат». В «дипломате» лежали пачки долларов, пистолеты и те проклятые дискеты. Оставлять «дипломат» в камере хранения Иван Иванович не решался и потому везде таскал его с собой. Даже в туалет таскал. И спал тоже с ним, подложив под голову.
Иван Иванович шел в ресторан и удивлялся тому, что вот ведь такая дорогая и респектабельная гостиница, а этажи полны какого-то странного вида сброда. Ну чуть не на каждом углу!
Внешне вроде ничего, и костюмы дорогие, и обувь, но сидят эти костюмы черт знает как. Как с чужого плеча. А уж рожи... Ну просто какие-то уголовные рожи. Стрижки короткие, ухмылки двусмысленные, взгляды... Взгляды такие, что мурашки по коже пробегают. Так и кажется, что в карманах их дорогих костюмов лежат кастеты или ножи.
Иван Иванович входил в лифт, и, как нарочно, в тот же лифт в последний момент втискивался один из этих самых, сомнительного вида, с сильно измятым костюмом и лицом постоялец. А вслед за ним еще один. На которого и вовсе смотреть было жутко.
— Вам, блин, какой этаж, простите? — вежливо спрашивал тот, на которого смотреть было жутко.
— Второй, — отвечал Иван Иванович. Постоялец нажимал на кнопку, демонстрируя огромные, как помидоры, золотые печатки на пальцах, прикрывающие синие татуировки с сопками, солнцем, какими-то вышками и какими-то надписями.
— Ты здесь давно? — спрашивал Ивана Ивановича тот, что вошел первым.
— Второй день.
— А я, блин, третью неделю кантуюсь. Ты в каком?
— В сотом.
— А я в сто первом. В трехкамерном люксе. Соседи значит. Через стенку. Ты в сотом. Я в сто первом. Дерьмо у них тут люксы. Фуфло. А бабки стригут, как за пять звезд. Скажи?
Иван Иванович неопределенно пожал плечами.
— Ты в шамовку?
— Куда?
— Я спрашиваю, ты в ресторан?
— В ресторан.
— Ну, тогда я тоже с тобой. Схаваю утреннюю пайку. За компанию. Я один есть не люблю. Я компанию люблю.
— Вообще-то я... — попытался отказаться от приглашения Иван Иванович.
— Да брось ты! Раз вместе, значит, вместе. Я теперь тебя ни на шаг от себя не отпущу. Потому как соседи. Так что ты даже и не думай. И не дергайся. — И сосед хлопнул Ивана Ивановича по плечу так, что тот присел к полу. — Мы сейчас по-быстрому похаваем, а потом ко мне пойдем, в буру перекинемся.
— В какую буру? Я в буру не умею.
— Ну, тогда в то, что умеешь. Хошь в шахматы. В ресторане Ивану Ивановичу не понравилось. Из-за общества не понравилось. Сидевшие за столиками посетители все были вроде того соседа. Кое-кто даже и хуже. Как будто это был не ресторан гостиницы высшей категории, а общая камера Бутырской тюрьмы. В момент выдачи шамовки.
Сосед щелчком пальцев подозвал официанта.
— Что будете заказывать?
— Значит, так, вот эту баланду из крабов, ну и на твое усмотрение. Да, и черняшку не забудь.
— Какую «черняшку»? — не понял официант.
— Хлеба, дурак.
Потом Иван Иванович и сосед с молчаливым, на которого смотреть жутко приятелем ели. Сосед ел шумно, периодически отрыгивая и вытирая руки о край скатерти.
— Дерьмо у них ресторан, — говорил он, — тошниловка. Вот я однажды в Брюсселе хавал... Ты в Брюсселе был?
— Нет.
— Дерьмо городишко. Беднота. Но хавка знатная. Мы с братанами там весь зал откупили, чтобы ихние фраеры веселью не мешали и...
— Спасибо, — сказал Иван Иванович, вставая.
— Сиди! — грозно сказал сосед. — Западло уходить, когда хавка осталась. И когда хорошая компания... Сиди! Я сказал!
Иван Иванович сел. И сидел, пока хавка не кончилась. А потом сидел в сто первом номере и играл в буру. Причем выигрывал. Потому что новичкам в карты везет...
— Он находится в сто первом номере, — доложил помощник Папы Папе.
— Что он там делает? В сто первом.
— В буру играет.
— С кем играет?
Помощник наклонился и сказал на ухо Папе имя.
— Да ты что?
— Точно! Мы по книге регистрации проверили.
— Что он там делает?
— Гуляет. Уже недели две как гуляет.
— Ну ты смотри, как в мире тесно! Как на зоне...
— И что теперь делать?
— Ничего не делать, ждать.
— А может, его из сто первого попробовать выцепить?
— Осади! Если сто первый тронуть, вони не оберешься.
— Да там при нем всего один охранник! А наших на этаже человек шесть!
— Осади, сказал! Тот один охранник твоих троих стоит! Да и не в нем дело. Если к тому в сто первом в дверь стукнуться, там через минуту толпа мочильщиков будет, а мало покажется, взвод ОМОНа при автоматах прибудет. И всех в лапшу покрошит. За тем сто первым такие бабки стоят! И такие люди! Со сто первым дружить надо. Так что скажи своим «шестеркам», чтобы не дай Бог! Чтобы на цыпочках ходили...
И «шестерки» бесшумно отлипали от дверей, которые до того обступили, чтобы при первом приказе ломать...
— Ну ты клевый чувак, хоть видно, что не наш, что простой фраер, — радостно хлопал Ивана Ивановича по плечу его не в меру гостеприимный сосед. — Давай сдавай по новой.
И Иван Иванович сдавал.
Потом пришли проститутки. Много. Штук восемь. Все как на подбор. Все как Клаудиа Шиффер.
Или даже лучше.
— А-а, б... привели, — сказал сосед. — Ну давай проходи, стройся.
Проститутки встали в ряд, отставив ножки, как манекенщицы на подиуме.
— Видал, какие у меня телки! — похвастался сосед. — Одна к одной. Как они тебе?
— Клевые, — сдавленно сказал Иван Иванович, используя соседский, который за день уже начал осваивать, жаргон. И стал обаятельно улыбаться и застегивать пуговицы на рубахе.
— Вообще-то дерьмо телки. Только видимость одна. А на самом деле ни хрена не умеют. Только ходить, стоять и зубы скалить. Любая вокзальная шлюха лучше будет. Вокзальные шлюхи вообще класс. Кабы не их дешевизна, я бы только с ними. Но нельзя. Меньше сотни баксов нельзя! Престиж.
Проститутки продолжали стоять, отставив ножки. И продолжали улыбаться, словно ничего из того, что про них тут говорят, не слышали. Словно с рождения глухие.
— Ты какую будешь?
— Вообще-то я...
— Ну и правильно. Они один хрен все одинаковы. Все как кусковой сахар в пачке. Ну чего встали, шалавы? Чего лыбитесь? Не видите, что ли, что ваша шконка занята. Валите с глаз отсюда. Мы потом, когда доиграем... Может быть. Что, не поняли, что ли? А ну разом, с левой ноги, на... отсюда...
Проститутки повернулись, как по команде, и строем, одновременно покачивая бедрами, вышли в соседнюю комнату. Ну, значит, не глухие, раз команды слышат.
— А ты тасуй давай.
— А может, лучше потом? Доиграем потом? — предложил Иван Иванович.
— Раздавай давай. Эти никуда не денутся. Этим заплачено. На месяц вперед...
Во вторую половину той ночи сосед не казался Ивану Ивановичу таким неприятным, как раньше. Как днем, вечером и в первую половину. И сама жизнь не представлялась такой беспросветной, как прежде. А утром... Утром у него очень сильно болела голова.
Собрав вещи и с трудом отыскав свой «дипломат», он вышел в коридор. И тут же столкнулся с разбежавшимися во все стороны какими-то подозрительными типами. Которые, по всей видимости, сшивались возле двери. Иван Иванович прошел к горничной.
— Кто это живет там, в сто первом? — спросил он.
— В сто первом? А разве вы не узнали?
— Нет.
— Да вы что?! Это же известный бизнесмен и политик. Его все знают. Его постоянно по телевизору показывают. Это Федор Федорович... — И горничная назвала фамилию.
Действительно, очень известная фамилия. И очень известный бизнесмен. И политик. Только на телевизионном экране, во всяких там ток-шоу и дискуссионных клубах, он выглядел совсем по-другому.
И говорил по-другому. И вообще больше напоминал профессора филологии. А здесь...
— Вы ничего не путаете? — переспросил Иван Иванович горничную.
— Ну что вы. Конечно, нет.
— А что же он здесь?..
— Так здесь же не телевидение. Здесь он нормальный. Какой есть. Какой раньше был. Мы так уже привыкли...
Иван Иванович пожал плечами и пошел в свой сотый номер...
— Он вышел! — доложил один из рассыпавшихся в стороны братанов помощнику Папы.
— Откуда вышел?
— Из сто первого. Где крутой квартирует.
— И куда пошел?
— К себе пошел. Отсыпаться.
— Вот что. Собирайте всех. Пора его к рукам прибирать. Пока он снова в сто первый не спрятался...
Иван Иванович зашел в ванную комнату и встал под душ. И стоял, вспоминая подробности прошедшего вечера, пока его не вырвало. Наверное, от чрезмерного употребления внутрь разномастного алкоголя. А может, и всего прочего.
Потом он вышел из душа и лег в постель, чтобы выспаться. После вчерашнего. И уже почти уснул. Но вдруг представил, что всю следующую ночь ему снова придется играть в буру и пить водку. И следующую тоже. Потому что так ему обещал сосед. С которым спорить не принято. С которым никто не спорит.
Иван Иванович представил карты и водку и понял, что лучше снова в шкаф, чем в сто первый. Но с другой стороны, лучше в сто первый, чем на тот свет, если вдруг со своими врагами встретится. Которые рано или поздно...
Иван Иванович сел на диване и стал думать, что делать дальше. Чтобы водку не пить, в буру не играть и в шкафу не сидеть. И чтобы при всем при том живым остаться.
И как он ни думал, ничего у него не выдумывалось. Наверное, потому, что один в том поле не воин. И как один с одним ни комбинируй, все равно ничего путного не получится. Один, он и есть один. Было бы хотя бы двое. Как совсем недавно. Но его второй, тот, который его в шкаф посадил, уже... А может, нет?
Иван Иванович посмотрел на телефон.
В конце концов, тот, пришедший ему на помощь телохранитель был единственным человеком, подтвердившим свое к нему отношение делом. А не одними только словами, бурой и водкой. И если он советовал... то вполне может быть, зла не желал. Единственный...
Иван Иванович снял трубку и набрал продиктованный ему там, на лестнице, по которой поднимались его убийцы, номер.
Номер 223-20-12.
— Здравствуйте, — сказал Иван Иванович, — мне бы услышать Робинзона Крузо.
— Кого?
— Робинзона Крузо.
— Вы не туда попали. Или сошли с ума, — сказал недовольный голос.
И на том конце провода повесили трубку. «Ну вот и все, — подумал Иван Иванович. — Теперь точно все. Окончательно все. Потому что больше за помощью обратиться не к кому».
Иван Иванович повесил трубку и вдруг услышал, как в дверь постучали. Услышал какую-то невнятную возню в коридоре и шорох подошв обуви по покрытому ковролином полу. Услышал чуть неестественный, как будто испуганный, с мелкой дрожью голос горничной.
— Откройте. Мне вам надо белье сменить. От кройте, пожалуйста. Откройте...
И пошел открывать дверь...