Я не буду заставлять вас выслушивать историю нашей любви, – сказала она, увидев, как Крис пытается смущенно спрятать лицо, а я беспокойно двигаюсь. – Просто скажу, что это была любовь с первого взгляда. Так иногда происходит. Может быть, он был готов влюбиться, как и я, и судьба распорядилась так, что мы встретились, а может быть нам обоим не хватало тепла и внимания. Моих старших братьев тогда уже не было – они погибли от несчастных случаев; и у меня было очень мало друзей, потому что никто не был «достаточно хорош» для дочери Малькольма Фоксворта. Я была его наградой, его paдостью, если он и рассчитывал отдать меня какому‑нибудь мужчине, то за очень, очень добрую цену. Поэтому мы с вашим отцом тайком встречались в саду и часами сидели, просто разговаривая, иногда качаясь на качелях вместе или по очереди, толкая друг друга. Стоя на взлетающей все выше и выше доске, мы забывали о времени и окружающем нас мире. Он рассказывал мне все свои секреты, а я ему – свои. Вскоре как‑то само собой получилось, что мы признались друг другу в любви, и, правильно это было или нет, мы поняли, что должны пожениться. И мы должны были бежать из этого дома, вырваться из‑под власти моих родителей, пока они не превратили нас в себе подобных, потому что именно эту цель они преследовали, принимая вашего отца и пытаясь изменить его, чтобы искупить то зло, которое, в их понимании, совершила его мать, вступив в брак с человеком намного старше себя. Они действительно дали ему все. Они относились к нему, как к собственному сыну, потому что он в какой‑то мере заменял им двух погибших сыновей. Они послали его учиться в Йель, и он добился отличных результатов. Ты именно от него унаследовал свой ум, Кристофер. Он закончил университет за три года, но не мог использовать степень магистра, которую он получил, потому что на дипломе значилась его настоящая фамилия, а мы должны были скрывать ее. Первые годы совместной жизни были особенно трудными для нас, потому что он не мог использовать свое высшее образование.
Она замолчала и задумчиво посмотрела на нас с Крисом. Поцеловав светлые макушки близнецов, она озабоченно нахмурилась.
– Кэти, Кристофер, от вас я жду понимания. Близнецы слишком маленькие. Вы пытаетесь понять меня?
– Да, да, – закивали мы одновременно.
Она говорила на понятном мне языке, языке музыки и балета, романтической любви, прекрасных лиц и живописных ландшафтов. Кто сказал, что такое бывает только в сказках?
Любовь с первого взгляда. О, это должно произойти и со мной, я просто знала, что это случится, и он будет таким же красивым, как папа, излучающим красоту и волнующим мое сердце. Человек должен влюбляться – иначе он увянет и умрет.
– Теперь слушайте внимательно, – сказала она тихо, стараясь придать своим словам больше весомости. – Я должна сделать все от меня зависящее, чтобы снова понравиться отцу и чтобы он простил меня за то, что я вышла замуж за его сводного брата. Как только мне исполнилось восемнадцать лет, мы с вашим отцом сбежали, а через две недели вернулись и рассказали все родителям. С отцом чуть не случился удар. В ярости он изгнал нас обоих из дома и заявил, что больше не хочет нас видеть. И поэтому, как я, так и ваш отец, лишились наследства. Я полагаю, он собирался оставить ему некоторую сумму. Основная часть должна была остаться мне, ведь у моей матери тоже есть состояние, независимое от отцовского. Вообще, надо сказать, что отец женился на ней в основном именно из‑за денег, хотя в молодости она была, что называется, интересной женщиной, не то чтобы красавицей, но в ней было какое‑то властное, царственное благородство.
«Нет, – с горечью подумала я, – эта женщина родилась безобразной!»
– Итак, я собираюсь приложить все усилия, чтобы снова понравиться отцу и заставить его простить мой побег и замужество. А чтобы сделать это, я намерена играть роль послушной, смиренной, наставленной на путь истинный дочери. Иногда человек слишком вживается в роль, которую он играет, и поэтому, пока я – еще я, я хочу все вам объяснить, стараясь быть насколько возможно честной. Сразу признаюсь, что я не отличаюсь ни сильной волей, ни особой независимостью. Я была сильной только когда за мной стоял ваш отец, но теперь его нет. Внизу, на первом этаже, в маленькой комнате за гигантской библиотекой, живет человек, подобных которому вы никогда не встречали. Вы видели мою мать, и теперь более или менее понимаете, что она из себя представляет, но отца вы еще не видели. И я не хочу, чтобы это произошло, пока он не простит меня и не признает факт, что у меня четверо детей, отцом которых является его сводный брат, который намного младше его самого. Ему будет трудно воспринять это. Но я не думаю, что ему будет слишком трудно простить меня, потому что ваш отец мертв, а на мертвых нельзя держать зла.
Не знаю почему, но мне стало страшно.
– Чтобы мой отец снова вписал меня в завещание, я буду выполнять все его требования.
– Что он может хотеть от тебя, кроме послушания и демонстрации уважения? – спросил серьезным, взрослым тоном Крис, как будто он прекрасно понимал, что к чему.
Мама посмотрела на него взглядом полным сострадания и подняла руку, чтобы потрепать его по щеке. Он был уменьшенной копией мужа, которого она недавно похоронила. Не удивительно, что в глазах у нее стояли слезы.
– Я не знаю, что он захочет, мой милый, но я сделаю все, что он пожелает. Так или иначе он должен включить меня в завещание. Но давайте пока забудем об этом. Я смотрела на ваши лица, пока вы слушали меня. Я не хочу, чтобы вы думали, что ваша бабушка сказала правду. То, что сделали мы с отцом, не противоречит морали. Мы обвенчались в церкви, как и подобает, как любая другая молодая пара. В этом не было ничего «святотатственного». И вы не порождение Дьявола – ваш папа назвал бы это вздором. Моя мать хочет, чтобы вы считали себя недостойными, чтобы наказать меня и вас. Законы создают люди, а не Бог. В других чартях света гораздо более близкие родственники женятся и производят на свет детей, и это считается совершенно нормальным, хотя я и не могу полностью оправдать того, что мы сделали, потому что все мы, в конечном счете, должны подчиняться законам нашего общества. А оно полагает, что мужчины и женщины, связанные узами кровного родства, не должны жениться, потому что, если это произойдет, у их детей могут быть умственные или физические недостатки. Но кто может сказать, что он свободен от недостатков?
Смеясь сквозь слезы, она прижала нас к себе.
– Ваш дедушка предрекал, что наши дети родятся горбатыми, с рогами, с раздвоенными хвостами и с копытами на ногах. Он проклинал нас, как ненормальный, обещая нам, что наши дети будут уродами, потому что он хотел, чтобы на нас легло проклятие. Разве его ужасные предсказания сбылись? – воскликнула она, сама приходя в возбуждение. – Нет, – ответила она сама себе. – Мы с вашим отцом действительно немного волновались, когда я была беременна в первый раз. Он всю ночь мерил шагами больничный коридор, почти до рассвета, когда пришла медсестра и сказала ему, что у него родился сын, безупречный во всех отношениях. Он, конечно, должен был бежать в палату и убедиться в этом сам. Надо было видеть его радостное лицо, когда он появился на пороге моей комнаты с охапкой роз и слезами на глазах, когда он целовал меня. Он так гордился тобой, Кристофер, так гордился. Он раздал персоналу две коробки сигар, выбежал и вернулся с подарком для тебя: мячом для американского футбола, игрушечными бейсбольной битой и перчаткой кэтчера. Когда у тебя начали прорезаться зубы, ты грыз ее и стучал по стенкам своей кроватки, когда хотел, чтобы тебя вынули.
– Следующей была ты, Кэти, и ты, дорогая, была такой же прекрасной, как и твой брат. Ты ведь знаешь, как папа любил тебя, свою танцовщицу Кэти, которая покорит мир и заставит зал зачарованно смотреть, когда она будет выходить на сцену. Помнишь свое первое балетное выступление, когда тебе было четыре года? Ты в первый раз одела розовую пачку и сделала несколько ошибок, и все зрители смеялись, а ты все равно гордо хлопала в ладоши. А папа подарил тебе дюжину роз, помнишь? Он не желал замечать ошибок. В его глазах ты была само совершенство. А через семь лет господь снова благословил нас, родились близнецы. Теперь у нас было два мальчика и две девочки, и мы искушали судьбу четыре раза – и победили! Четыре ребенка, о которых можно только мечтать. Так что, если бы Бог хотел наказать нас, у него было четыре возможности сделать так, чтобы у нас родились дети с умственными или физическими недостатками. Вместо этого он подарил нам вас. Поэтому никогда не давайте своей бабушке или кому бы то ни было, убедить себя, что вы недостойны или в чем‑то ущербны в глазах Господа. Если кто‑то и совершил грех, то не вы, а ваши родители. Вы остаетесь теми же ребятами, которым завидовали сверстники в Гладстоне и которых называли дрезденскими куколками. Пытайтесь чаще вспоминать свою жизнь в Гладстоне и держитесь за эти воспоминания. Верьте в себя, в меня и в своего отца – в память о нем. Сейчас, когда его нет с нами, он все равно заслуживает любви и уважения. Он всегда стремился быть хорошим отцом. Не думаю, что есть мужчины, способные приложить к этому столько усилий, сколько приложил он.
Она широко улыбнулась сквозь стоящие у нее в глазах слезы.
– Скажите мне теперь, кто вы такие?
– Дрезденские куколки! – хором воскликнули мы с Кристофером.
– Будете вы теперь верить бабушке, когда она называет вас порождением Дьявола?
– Нет! Никогда, никогда!
И все же, и все же… я чувствовала, что мне еще придется поломать голову над кое‑чем из того, что говорили и она, и бабушка. Хотелось верить, что Бог доволен нами, доволен тем, что мы из себя представляли. Я не могла не верить, я чувствовала это. Соглашаться, кивать головой и говорить «да», а не сидеть, безмолвно уставившись на мать, как близнецы. Нельзя, невозможно быть такой подозрительной, говорила я себе, нельзя!
Крис неожиданно заговорил громким, убедительным голосом:
– Да, мама, я верю всему, что ты сказала, потому что, если бы Бог не одобрял вашего союза с отцом, он действительно наказал бы вас через ваших детей. Думаю, Бог не так ограничен и подвержен предрассудкам, как наши дедушка и бабушка. Как может эта женщина говорить такие гнусности, когда у нее есть глаза, и она видит, что мы не уродливые, не безобразные и уж тем более не умственно отсталые?
Слезы облегчения хлынули из маминых глаз как река, прорвавшая плотину. Прижав к себе Кристофера, она поцеловала его в макушку. Потом, не обращая внимания на остальных, она взяла его лицо руками и, глядя прямо в глаза, зашептала:
– Спасибо, спасибо за то, что ты понимаешь меня, сынок. Спасибо тебе, что ты не винишь своих родителей за то, что они сделали.
– Я люблю тебя, мама. Я всегда пойму тебя, что бы ты не делала.
– Да, – пробормотала она, – ты поймешь, я знаю, что ты меня поймешь.
Неловко взглянув на меня, она заметила, как я пыталась взвешивать и анализировать ее слова.
– Любовь не всегда приходит по твоему желанию. Иногда это случается против твоей воли. – Склонившись, она взяла моего брата за руки и приникла к ним. – Мой отец боготворил меня. Он не хотел со мной расставаться. Он не желал, чтобы я выходила замуж. Я помню, когда мне было двенадцать лет, он обещал оставить мне все свое состояние, если я не покину его до самой смерти.
Внезапно она вскинула голову и посмотрела на меня, очевидно увидев в моих глазах сомнение и немой вопрос. Ее взгляд сделался глубоким и задумчивым.
– Возьмитесь за руки, – энергично приказала она, расправляя плечи и отпуская одну руку Криса. – Повторяйте за мной: «Мы идеальные дети. Умственно, физически, эмоционально мы полноценны и угодны Богу во всех отношениях. Мы имеем право жить, любить и наслаждаться жизнью, как все остальные дети на земле».
Улыбнувшись мне, она протянула освободившуюся руку и предложила Кэрри и Кори встать в эту семейную цепочку.
– Здесь вам очень пригодятся небольшие ритуалы, чтобы помочь вам пережить одиночество, своеобразные вехи, отмечающие путь и не дающие сбиться с курса. Я хотела бы оставить вам несколько таких памяток. Когда я смотрю на тебя, Кэти, я вижу себя в твои годы. Люби меня, Кэти, верь мне, пожалуйста.
Запинаясь, мы выполнили ее указание и повторили это заклинание, которое с тех пор должно было приходить к нам на помощь, когда нас будут одолевать сомнения. Когда мы закончили, она улыбнулась в знак одобрения, пытаясь вселить в нас надежду и уверенность.
– Знаете, – сказала она обрадованно, – я прожила сегодняшний день в постоянных мыслях о вас, все время думая о нашем будущем. Я решила, что мы не можем продолжать жить здесь, всецело находясь во власти моих матери и отца. Моя мать – жестокая, бессердечная женщина, которая по какому‑то странному стечению обстоятельств родила меня, но никогда не любила. Всю свою любовь она отдала сыновьям. Получив ее письмо, я безрассудно надеялась, что она будет обращаться с вами иначе, чем обращалась со мной. Я думала, что ее характер смягчился с годами, и увидев вас, она поведет себя, как все бабушки – примет своих внуков с распростертыми объятиями, и будет рада, что на старости лет она может посвятить себя детям. Я так верила, что стоит ей посмотреть на вас…
Она запнулась, и на глазах у нее опять выступили слезы. Всем своим видом она давала понять, что, с ее точки зрения, ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не может не любить ее детей.
– Я еще могу понять ее неприязнь к Кристоферу, – продолжала она, крепко прижав брата к себе и целуя его в щеки, – ведь он так похож на своего отца… В тебе, Кэти, она, наверное, видит меня, а меня она никогда не любила, наверное еще и потому, что ревновала ко мне отца. Но я и в мыслях не допускала, что она будет так жестока к любому из вас и тем более к моим маленьким двойняшкам. Я сама себе внушила, что с возрастом люди меняются и осознают свои ошибки, но теперь вижу, как сильно я ошибалась. – И она смахнула с лица слезы.
Поэтому завтра я еду в ближайший большой город и поступаю в школу бизнеса, где меня научат работать секретарем. Я научусь печатать, стенографировать, вести бухгалтерский учет и систематизировать документы
– всему, что должна знать хорошая секретарша. Когда я выучусь и получу свидетельство, я смогу подыскать хорошую работу с приличным жалованьем. И тогда у меня будет достаточно денег, чтобы забрать вас отсюда. Мы найдем квартиру где‑нибудь поблизости, чтобы я могла навещать отца. Так что скоро мы будем снова жить под одной крышей, нашей собственной крышей, и станем настоящей семьей.
– О, мама! – радостно воскликнул Крис, – я знал, что ты найдешь выход. Я знал, что ты не позволишь запереть нас здесь надолго. – Он наклонился вперед и, наклонив голову, с удовлетворением посмотрел на меня, как будто он никогда и не сомневался в том, что уж кто‑кто, а его мама способна разрешить любую проблему, какой бы сложной она не была.
– Верьте мне, – сказала мама, снова улыбаясь, показывая, что уверенность вернулась к ней, и снова поцеловала Кристофера.
Какой‑то гранью своего «я» я вдруг захотела быть похожей на моего брата Кристофера и принимать все, сказанное матерью за некую священную клятву. Но мои мысли предательски возвращались к ее словам о собственной безвольности и несамостоятельности, о том, что ей недостает поддержки со стороны папы.
– Сколько времени понадобится, чтобы выучиться на секретаршу? – подавленно спросила я.
«Быстро, слишком быстро», – подумала я. Она ответила:
– Совсем недолго. Около месяца. Но если это займет больше времени, вы должны проявить терпение и понять, что я не очень сообразительна в таких вопросах, и это не моя вина, – закончила она торопливо, как будто видела, что я считаю ее поведение неестественным.
Когда ты родилась в богатой семье и получила образование в закрытом пансионе, где учатся только дочери исключительно богатых и влиятельных людей, а затем в специальной школе, где тебя учат этикету, преподают небольшой набор классических предметов, а в основном готовят к романтическим взаимоотношениям с молодыми людьми, выходу в свет и развлечению гостей в качестве образцовой хозяйки дома… Меня не учили ничему практическому. Я не могла представить, что когда‑нибудь мне понадобятся деловые навыки. Я считала, что обо мне всю жизнь будет заботиться муж, а если не муж, то отец. В своего будущего мужа я влюбилась с первого взгляда и точно знала, что мы поженимся как только мне исполнится восемнадцать лет.
В эту минуту она, сама того не подозревая, преподала мне урок, который я запомнила на всю жизнь. Никогда я не поставлю себя в такую зависимость от мужчины, что не смогу сама проложить себе дорогу в жизни, какие бы жестокие удары судьбы на меня не обрушились! Но больше всего я чувствовала себя обозленной, неловкой, виноватой, одновременно понимая, что во всем виновата она, и что теперь у нее нет ни малейшего представления о том, что нас всех ожидает.
– Я ухожу, – сказала она, вставая. Близнецы разразились плачем.
– Мама, не уходи! Не оставляй нас! – кричали они, обхватив руками ее колени.
– Я приду завтра, рано утром, перед тем, как ехать в эту бизнес‑школу. Правда, Кэти, – добавила она, глядя прямо на меня, – я обещаю, что буду стараться. Я хочу увести вас отсюда не меньше, чем вы сами.
Уже в дверях она сказала, что то, что мы видели ее спину, наверное, к лучшему, потому что мы теперь поняли, как бессердечна ее мать.
– Ради Бога, не нарушайте ее правила. Скромно ведите себя в ванной. Поймите, она может поступить так бесчеловечно не только со мной, но и с моими детьми.
Она раскрыла руки для объятий, и мы побежали к ней, забыв о рубцах на ее спине.
– Я так люблю вас, – всхлипнула она, – положитесь на меня. Я приложу все усилия, клянусь. Я чувствую себя здесь такой же узницей, как и вы, точно также пойманной в тиски обстоятельств. Постарайтесь думать о хорошем, когда будете ложиться спать, и помните, что, как бы ни было плохо, все не так плохо, как кажется. Вы знаете, что я умею вызывать симпатию, и мой отец меня когда‑то очень любил. Поэтому, я думаю, ему будет не трудно снова полюбить меня, не правда ли?
Да, да, это уж точно. В душе всегда остается след от сильной любви, и она легко разгорается снова. Я знала это, я влюблялась уже шесть раз.
– Когда вы выключите свет и уляжетесь спать, то в темноте этой комнаты помните, что завтра, после того как я запишусь в эту школу, я пойду покупать вам новые игрушки и настольные игры, чтобы помочь вам скоротать время. А потом, очень скоро, я сделаю так, что отец снова полюбит меня и простит мне все старые обиды.
– Мама, – спросила я, – а у тебя хватит денег на все эти покупки?
– Да, конечно, – быстро ответила она, – у меня достаточно денег. Мои родители очень гордые люди, и они не допустят, чтобы в глазах их друзей и соседей я выглядела неопрятной и неухоженной. Они обеспечат и меня, и вас, вот увидите. А я буду использовать каждую свободную минуту и откладывать каждый лишний доллар, чтобы приблизить день, когда мы сможем уехать отсюда и жить сами по себе, в отдельном доме.
Сказав это на прощание, она послала нам воздушный поцелуй, а потом закрыла за собой дверь и повернула ключ в замке.
Еще одна ночь взаперти.
Теперь мы знали намного больше, может быть, даже слишком много.
После маминого ухода мы с Крисом легли спать. Перед тем как свернуться калачиком на своей кровати, спиной к Кори, он ободряюще улыбнулся мне. Закрывая глаза, он пробормотал:
– Спокойной ночи, Кэти. Пусть тебя не кусают клопы.
Кристофер заснул, и я прильнула к маленькому теплому тельцу Кэрри, так что она лежала у меня в руках, а я уткнулась головой в ее мягкие волосы.
Немного повертевшись, я успокоилась, уставившись вперед себя и всем телом чувствуя абсолютную, обволакивающую тишину этого огромного спящего дома. Ни шороха, ни движения, ни скрипа, ни телефонных звонков, ничего не было слышно. Я не улавливала ни звуков включаемого и выключаемого кухонного оборудования, ни собачьего лая. Не слышно было и машин, проезжающих внизу, свет фар которых мог бы проникнуть через тяжелые шторы.
Трусливые мысли начали возникать у меня в голове, убеждая, что мы – запертое, никому на свете не нужное порождение Дьявола. Они окружили меня со всех сторон, стремясь сделать так, чтобы я почувствовала себя жалкой и никчемной. Надо было найти способ справиться с ними. Мама! Она любила нас, мы были ей нужны, она сделает все, чтобы стать секретаршей у какого‑нибудь удачливого бизнесмена. Обязательно! Я была уверена, что она это сделает. Она не пойдет на поводу у своих родителей, которые хотят, чтобы она отвернулась от нас. Обязательно, обязательно.
– Боже, – молилась я, – помоги маме научиться быстрее.
В комнате было ужасно жарко и душно. Я слышала, как снаружи ветер шуршит листьями деревьев, но он был недостаточно сильным, чтобы залететь сюда и сделать комнату попрохладней, только давая знать, что там, за окном, свежий воздух, и если мы широко откроем окна, то им наполнится и эта комната. Я так хотела оказаться снаружи! Разве мама не говорила, что ночи в горах холодные даже летом?
Было лето, и в комнате было далеко не прохладно при закрытых окнах.
В розоватой полутьме Крис шепотом позвал меня по имени.
– О чем ты думаешь?
– О ветре. Воет, как волк.
– Так и знал, что ты пребываешь в хорошем настроении. Или я не я, или тебе надо принимать таблетки от меланхолии.
– Могу тебя еще повеселить: шепот ветра напоминает голоса умерших, и они пытаются сказать нам о чем‑то. Он заскрипел зубами.
– А теперь, Кэтрин Долл (сценический псевдоним, который я собиралась когда‑нибудь использовать), слушай меня внимательно. Я приказываю тебе не предаваться, лежа здесь, своим жалким страхам. С этой минуты, мы будем принимать каждый час таким, какой он есть, не переставая думать о том, что, я уверен, в нашем положении будет значительно легче, чем вести счет на дни и недели. Старайся больше думать о музыке, пении и танцах. По‑моему, ты говорила, что никогда не грустишь, если в голове у тебя звучит какая‑нибудь мелодия.
– А о чем будешь думать ты?
– Если бы я не хотел спать, то рассказал бы тебе о своих мыслях на десять увесистых томов. Так или иначе ты знаешь мою мечту. Наверное, сейчас, перед сном, я буду думать, на какие игры мы сможем потратить наше время.
Широко зевнув, он вытянулся на кровати и в который раз улыбнулся мне.
– Что ты думаешь по поводу всех этих разговоров про уродцев с копытами, хвостами и рогами, которые получаются от брака близких родственников.
– А ты, будущий доктор и искатель всех и всяческих знаний, можешь сказать, возможно ли это с научной точки зрения?
– Не‑а, – уверенно ответил он, как будто хорошо знал предмет. – Если бы это было так, мир наполнился бы дьяволоподобными монстрами, хотя, честно говоря, я лично был бы не прочь взглянуть на дьявола хоть одним глазком.
– Я иногда вижу чертей во сне.
– Ха! – усмехнулся Крис. – Опять ты со своими снами. Скажи лучше, как тебе понравились близнецы? Честное слово, я горжусь ими, ведь они не побоялись бросить вызов нашей великанше – бабушке. Черт возьми, они действительно смелые ребята. Правда, я все время боялся, что она сделает с ними что‑то ужасное.
– Ты считаешь, что она не сделала ничего ужасного? Она подняла Кэрри за волосы. Ей наверняка было больно. А Кори она толкнула с такой силой, что тот покатился, и это тоже было больно. Чего еще ты хочешь?
– Все могло бы быть намного хуже.
– Я думаю, она просто сумасшедшая.
– Может быть, может быть, – сонно пробормотал он.
– Ведь близнецы такие маленькие. Кори просто защищал Кэрри, ты ведь знаешь, как они привязаны друг к другу. – Я немного поколебалась, прежде чем перейти к тому, что меня так волновало. – Крис, ты думаешь, наши папа и мама правильно сделали, что полюбили друг друга? Они могли как‑то остановить это?
– Не знаю. Давай не будем говорить об этом. Я чувствую себя как‑то неловко.
– Я тоже. По крайней мере теперь ясно, почему у нас у всех голубые глаза и светлые волосы.
– Ага, – зевнул он, – точно. Дрезденские куколки. Это мы.
– Ты был прав. Я всегда хотела играть в игры весь день напролет. Ты только подумай, если мама принесет нам новый, улучшенный вариант «Монополии», мы, наконец, сможем закончить игру. – До этого нам никогда не удавалось доиграть до конца. – И еще, Крис. Серебряные балетные туфли будут мои.
– Хорошо, – пробормотал он. – А я возьму шлем или гоночную машину.
– Шлем, пожалуйста.
– Хорошо. Извини, я забыл. Близнецов мы научим быть банкирами и считать деньги.
– Сначала нам придется просто научить их считать.
– Это ничего. Фоксворты понимают толк в деньгах с рождения.
– Но мы не Фоксворты!
– А кто же?
– Доллангенджеры! Вот кто!
– Ладно, пусть будет по твоему. – И он снова пожелал мне спокойной ночи.
Я снова села на колени на полу у кровати и молитвенно сложила руки под подбородком. Очень тихо я начала молитву:
– Сейчас, когда ложусь я спать, прошу я Господа опять… – Но почему‑то я опять не смогла произнести эти слова о том, чтобы Бог позаботился о моей душе, если я умру во сне. Пропустив эту часть, я попросила благословения для мамы, Криса, близнецов и для папы, где бы там, на небесах, он не находился.
Потом я снова забралась в кровать и старалась думать о торте, печенье и мороженом, которые бабушка почти обещала нам вчера вечером, если мы будем хорошо себя вести.
А вели мы себя хорошо.
По крайней мере пока Кэрри не напала на нее. С другой стороны, она все равно пришла без всякого десерта.
Откуда она знала, что мы вдруг поведем себя так недостойно?
– О чем ты теперь думаешь? – спросил Крис сонным, монотонным голосом. Я думала, что он давно заснул и не смотрит на меня.
– Да так, ни о чем. О мороженом и прочих сладостях, которые наша бабушка обещала нам за хорошее поведение.
– Завтра будет еще один шанс, так что не думай, что все кончено. И потом, может быть, завтра близнецы забудут о своем желании выйти наружу. У них не очень долгая память.
– Да, действительно. Они уже забыли папу, а он погиб всего‑навсего в апреле прошлого года. Как быстро из их памяти выветрился образ отца, который любил их больше жизни.
А я не могла отказаться от воспоминаний о нем – не могла и не хотела, хотя уже достаточно смутно помнила, как он выглядел. Все равно я, наверное, просто чувствовала его.
МИНУТЫКАК ЧАСЫ
Дни шли и шли. Без всяких изменений. Что бы вы делали со своим временем, если бы оно было у вас в таком избытке? На что бы вы направили свое внимание, если вы уже видели все вокруг тысячу раз? Какое направление приняли бы ваши мысли, когда все ваши мечты и стремления разбились о непреодолимые проблемы? Можно было вообразить, как ты выбегаешь наружу в лес и слышишь хруст сухих листьев под ногами. Можно было представить себя купающейся в озере неподалеку от дома Фоксвортов или в прохладном горном ручье. К сожалению, я понимала, что все эти мечты похожи на паутину, разрывающуюся на части при слабом прикосновении, и не могла не осознавать той мрачной реальности, в которую окунули нас последние события. Где было счастье? Ждало нас впереди или осталось позади? По крайней мере не здесь, в этой секунде, минуте, часе. Единственным, что давало нам силы, была надежда.
Крис говорил, что тратить время зря – преступление. Время – это самое ценное, что у нас есть. Ни один человек еще не обладал достаточным временем, чтобы узнать все, что он хотел. Вокруг нас мир был охвачен суетой, восклицая: «Торопитесь, торопитесь, торопитесь».
У нас была масса времени, миллион книг для чтения, часы, когда мы могли дать волю воображению. Творческий гений рождается в момент бездеятельности, мечтая о невозможном и впоследствии воплощая это невозможное в жизнь.
Мама, как и обещала, навещала нас с новыми играми и игрушками, чтобы занять наше время. Мы с Крисом были в восторге от «Монополии», «Скрэббла», китайских шашек, обыкновенных шашек, а потом, когда она принесла двойную колоду карт для игры в бридж, мы стали настоящими асами!
С близнецами все было сложнее. Они не могли играть в игры со сложными правилами. Ничто не могло удержать их внимания: ни множество крошечных машинок, купленных для них мамой, ни самосвалы, ни электрическая железная дорога, которую Крис соединил так, что поезд проходил под кроватью, под трюмо, в сторону тумбочки и под комодом. Мы все время рисковали на что‑нибудь наступить. Одно можно было сказать определенно, они ненавидели чердак и боялись его.
Мы всегда вставали рано. Будильника не было, у нас были только наручные часы. Но какая‑то независящая от моей воли биологическая система заставляла меня вставать, даже если я этого совсем не хотела.
Очередь на пользование ванной менялась через день: один день первыми были мальчики, один – девочки. Перед приходом бабушки мы должны были быть полностью одетыми. А то…
Она входила в нашу всегда сумеречную комнату, а мы стояли по стойке смирно, ожидая, когда она поставит корзину для пикника и удалится. Она редко заговаривала с нами и обычно спрашивала, молились ли мы перед тем, как сесть за стол, и перед сном, и читали ли страницу из Библии.
– Знаете, – сказал в один из ее приходов Крис, – мы читаем не по страницам, а целыми главами. И если Вы думаете, что это для нас наказание, то забудьте об этом. Это очень увлекательное чтение. Там можно найти больше похоти и насилия, чем в любом фильме, а о грехе в Библии говорится больше, чем в любой книге, которую я до сих пор читал.