Другой был Мартынов, которого жертвой пал Лермонтов. Жил он в Москве уже вдовцом, в своем доме в Леонтьевском переулке, окруженный многочисленным семейством, из коего двое его сыновей были моими университетскими товарищами. Я часто бывал в этом доме и не могу не сказать, что Мартынов-отец как нельзя лучше оправдывал данную ему молодежью кличку статуи командора. Каким-то холодом веяло от всей его фигуры, беловолосой (как и Дантес. — Авт.), с неподвижным лицом, с суровым взглядом. Стоило ему появиться в компании молодежи, часто собиравшейся у его сыновей (у Н. С. Мартынова было 6 сыновей и 5 дочерей. — Авт.), как болтовня, веселие, шум и гам разом прекращались и воспроизводилась известная сцена из „Дон-Жуана“. Он был мистик, по-видимому, занимался вызыванием духов, стены его кабинета были увешаны картинами самого таинственного содержания, но такое настроение не мешало ему каждый вечер вести в клубе крупную игру в карты, причем его партнеры ощущали тот холод, который, по-видимому, присущ был самой его натуре»{992}.
30 марта 1863 года
В Венеции в возрасте 59 лет скончалась графиня Долли Фикельмон. «Перевоз ее останков осуществился из Венеции в Теплиц одновременно с гробом внучки Долли Марии-Альды, дочки Елизалекс (именами императрицы Елизаветы Алексеевны и Александра I, соединенными воедино, была названа единственная дочь Долли. — Авт.). <…> Гроб Дарьи Федоровны несли лесники, гробик Марии-Альды — девочки-подростки. Оба гроба были установлены в окружении свечей и цветов посреди Лютеранской капеллы. Затем они были захоронены в капелле, где уже шесть лет покоился граф Фикельмон»{993}.
Май 1863 года
После долгого лечения за границей Наталья Николаевна вместе с семьей вернулась на родину.
Ее дочь Александра писала:
«…Не знаю, приезд ли отца, его беззаветная любовь, нежная забота, проявляющаяся на каждом шагу, или временное затишье, вступившее в бурную жизнь сестры (Н. А. Дубельт. — Авт.), приободрили мать, повлияв на ея нервную систему, но зима прошла настолько благополучно, что в мае она категорически объявила, что пора вернуться домой.
Смутное время, переживаемое Россией в 1863 году, уже выразилось Польским возстанием, отец считал неблаговидным пользоваться долее отпусками, а опять разставаться с ним ей было не под силу. Наконец, мне только-что минуло восемнадцать лет, наступила пора меня вывозить в свет, и я всем существом стремилась к этой минуте, да и остальным это двухлетнее скитание прискучило; всех одинаково тянуло на родину.
<…> По возвращении из-за границы, мы провели лето в подмосковной деревне брата Александра (в Ивановском. — Авт.), но мать часто нас оставляла, наведывая отца, который по обязанности проживал в Елагинском дворце.
Из-за смут и частых поджогов, разоряющих столицу, он был назначен временным генерал-губернатором заречной части ея. Несмотря на краткость этих путешествий, они тем не менее утомляли мать…»{994}.
Из писем Натальи Николаевны своим дочерям в Ивановское:
«21 августа 1863 года.
…В Петербурге жара, дышать нечем… В квартире ремонт… Мы прозябаем в облаках пыли…
Есть ли у Вас новости о Мари? О Натали? Нет писем ни от них, ни от моей сестры…»{995}.
«9 сентября 1863 года.
…Я не получила приглашения в Царское село на обед, который государь дает в честь греческого короля… Моя старость не может служить украшением… Вернулся с обеда Ланской и принес великолепную грушу!»{996}.
«…Как только она покончила устройство новой зимней квартиры, в первых числах сентября, она выписала нас домой, — вспоминала Александра Ланская. — Осень выдалась чудная; помня докторския предписания, мать относилась бережно к своему здоровью, и все шло благополучно до ноября»{997}.
3 октября 1863 года
У Александра Пушкина родился сын, названный Александром.
В день крестин внука Наталья Николаевна, приехавшая к сыну в Московскую губернию, подарила Соне — своей невестке, золотую брошь и серьги с бриллиантами.
По дороге домой она сильно простудилась.
| 
26 ноября 1863 года
В этот день «в Петербурге на Екатерининском канале у Казанского моста в доме Белгарда» Наталья Николаевна скончалась.
Из воспоминаний Александры Петровны Ланской:
«…Тут родился у брата третий ребенок, но первый, желанный, сын, названный Александром, в честь деда и отца. Я уже упоминала о нежных, теплых отношениях, соединяющих ее с ним (Наталью Николаевну со старшим сыном. — Авт.).
Переселившись в Москву, он, понятно, сильно желал, чтобы она приехала крестить внука и этого сознания было достаточно, чтобы все остальныя соображения разлетелись в прах.
Тщетно упрашивал ее отец, под гнетом смутнаго предчувствия, чтобы она ограничилась заочной ролью, — она настояла на своем намерении.
Накануне ея возвращения, в праздничной суматохе, позабыли истопить ея комнату, и этого было достаточно, чтобы она схватила насморк.
Путешествие довершило простуду.
Сутки она боролась с недугом: выехала со мною и сестрою по двум-трем официальным визитам, но по возвращении домой, когда она переодевалась, ее внезапно схватил сильнейший озноб. Ее так трясло, что зуб-на-зуб не попадал.
Обезсиленная, она слегла в постель. Призванный домашний доктор сосредоточенно покачал головою и отложил до следующего дня диагноз болезни.
Всю ночь она прометалась в жару, по временам вырывался невольный стон от острой боли при каждом дыхании. Сомнения более не могло быть. Она схватила бурное воспаление легких.
Несмотря на обычное самообладание, отец весь как-то содрогнулся; ужас надвигавшегося удара защемил его сердце, но минутная слабость исчезла под напором твердой воли скрыть от больной охватившую тревогу. <…>
Первые шесть дней она страдала безпрерывно, при полной ясности сознания.
Созванные доктора признали положение очень трудным, но не теряли еще надежду на благополучное разрешение воспалительнаго процесса. <…>
На утро надежды разсеялись. Громовым ударом поразил нас приговор, что не только дни, но, вероятно, и часы ея сочтены.
Телеграммами тотчас выписали Сашу из Москвы, Гришу из Михайловскаго[204], Машу из тульскаго имения (Федяшево, принадлежавшего ее мужу Л. Н. Гартунгу, где супруги проживали с 1864 г. — Авт.).
Воспаление огненной лавой охватило все изможденное тело <…> Старик доктор Каррель, всю жизнь пользовавший мать, утверждал, что за всю свою практику он не встречал такого сложнаго случая.
Физические муки не поддаются описанию. Она знала, что умирает и смерть не страшила ея <…> Но, превозмогая страдания, преисполненное любовью материнское сердце терзалось страхом перед тем, что готовит грядущее покидаемым ею детям.
Образ далекой Таши, без всяких средств, с тремя крошками на руках, грустным видением склонялся над ея смертным одром. Гриша смущал ее давно продолжительной связью с одной Француженкой, в которой она предусматривала угрозу его будущности; нас трое, так нуждающихся в любви и руководстве на первых шагах жизни, а мне, самой старшей, только-что минуло восемнадцать лет!
В этой последней борьбе духа с плотью нас всех поражало, что она об отце заботилась меньше, чем о других близких, а как она его любила, какой благодарной нежностью прозвучало ея последнее прости!
— Ты единственный в мире, давший мне счастье без всякой примеси! До скораго свидания! Я знаю, что без меня ты не проживешь.
И это блаженное сознание, эта вера в несокрушимость любви, даже за гробовым пределом, столь редко выпадавшия на женскую долю в супружестве, способны были изгладить в эту минуту все, выстраданное ею в жизни. Этим убеждением руководилась она, благословляя и наставляя каждую из нас, как уже обреченных на полное сиротство, и, взяв слово с старшаго брата, — что, в случае второго несчастья, он возьмет нас к себе и вместе с женою заменит нам обоих отшедших. <…>
С трепетным ожиданием считала она часы до приезда Маши, которая поспела только накануне смерти. <…> Мы все шестеро, кроме Таши, пребывавшей тогда за границей, рыдая, толпились вокруг нея, когда по самой выраженному желанию, она приобщилась Св. Тайне.
Это было рано утром 26 ноября 1863 г. Вслед затем началась тяжелая, душу раздирающая агония.
Но на все вопросы до последней минуты, она отвечала вполне ясно и сознательно. В предсмертной судороге она откинулась на левую сторону. Хрип становился все тише и тише. Когда часы пробили половину десятого вечера, освобожденная душа над молитвенно склоненными главами детей отлетела в вечность! („Горячая, преданная своим близким душа…“)
Несколько часов спустя мощная рука смерти изгладила все следы тяжких страданий.
Отпечаток величественнаго, неземного покоя сошел на застывшее, но все еще прекрасное чело…»{998}.
На похороны собрались и Ланские, и Пушкины, и Гончаровы…
«Жан, друг мой, сейчас получила печальную телеграмму из Петербурга. Для тебя это большое горе. Мне страшно подумать о бедном дяде (П. П. Ланском. — Авт.), и Александр тоже горячо любил свою мать. Едешь ли ты или не едешь в Петербург? Если ты решил ехать, то вероятно тебя уже нет в Москве»{999}, — писала мужу, Ивану Николаевичу Гончарову, из Яропольца Екатерина Николаевна, урожденная Васильчикова.
Наталья Николаевна была похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. У северной ограды кладбища и поныне возвышается черный гранитный саркофаг, надпись на котором гласит:
Наталья Николаевна
Ланская.
Род. 27 Августа 1812 г.
Сконч. 26 Ноября 1863 г.
Прожила она всего 51 год и 3 месяца.
4 декабря 1863 года
Журнал «День» опубликовал некролог П. И. Бартенева — историка и журналиста, одного из первых биографов Пушкина, посвященный памяти Натальи Николаевны:
«26 ноября сего года скончалась в Петербурге на 52-м году Наталья Николаевна Ланская, урожденная Гончарова, в первом браке супруга А. С. Пушкина. Ее имя долго будет произноситься в наших общественных воспоминаниях и в самой истории русской словесности. К ней обращено несколько прекрасных строф, которые и теперь, через 35 лет, когда все у нас так быстро меняется и стареет, еще приходят на память невольно и сами собой затверживаются. С ней соединена была судьба нашего доселе первого, дорогого и незабвенного поэта. О ней, об ее спокойствии заботился он в свои предсмертные минуты. Пушкин погиб, оберегая честь ее. Да будет мир ее праху.
П<етр> Б<артенев>. Москва, 4 дек. 1863 г.»{1000}.
В середине декабря «Иллюстрированная газета» почти дословно перепечатала некролог и добавила, что «…русская словесность со временем исследует, каково влияние имела эта женщина на судьбу и произведения поэта».
«Тесная дружба, соединяющая детей ее от обоих браков, и общее благоговение этих детей к ее памяти служат лучшим опровержением клевет, до сих пор на нее взводимых, и доказательством, что несправедливо иные звали ее „кружевная душа“, тогда как она была красавица не только лицом, а и всем существом своим, рядилась же по приказанию мужа (имеется в виду период брака с Пушкиным. — Авт.), который гордился красотою ее и радовался тому, что его невзрачностью оттенялся „чистейший прелести чистейший образец“, точно так же, как рядом с Вирсавией помещают Арапа. Пушкин до конца любил и берег ее как свое сокровище»{1001}, — писал П. И. Бартенев.
* * *
После кончины Натальи Николаевны ее дочери Ланские остались на руках мужа, гувернантка Констанция, воспитывавшая еще детей Пушкиных, няни Татьяна и Прасковья также остались в доме Петра Петровича.
Александра Ланская отзывалась о гувернантке Констанции, как о «…воспитательнице, женщине, посвятившей младшим сестрам и мне всю свою жизнь и внушавшей матери такое доверие, что на смертном одре она поручила нас ея заботам, прося не покидать дом до замужества последней из нас»{1002}.
То же самое она отмечала и в отношении «…старой няни, от роду не разлучавшейся с матерью, которой и была дана в приданное», — «…доброй, беззаветно преданной Прасковьи, впоследствии вынянчившей всех ее (Натальи Николаевны. — Авт.) семерых детей»{1003}.
О другой няне вспоминала внучка Натальи Николаевны — Елизавета Николаевна Бибикова:
«…Пишу это по воспоминаниям со слов моей матери Елизаветы Петровны Бибиковой, урожденной Ланской. Она была седьмым ребенком и последней дочерью бабушки Натальи Николаевны Ланской, Пушкиной по первому браку.
Четырнадцати лет она осталась без матери, которая умерла от воспаления легких в ноябре 1862 года (Е. Н. Бибикова ошиблась на год. — Авт.), оставив трех непристроенных дочерей своему престарелому мужу, генералу Ланскому. <…> При ней неотлучно была ее крепостная Таня, впоследствии няня всех ее 7-х детей. Она обожала бабушку, будучи сама из Полотняного Завода, и с ней не расставалась. Умерла в глубокой старости у П. П. Ланского, отдав всю жизнь заботам о семье Натальи Николаевны. Няню дети звали Татенька и моей матери она заменила мать»{1004}.
Ланской, будучи на 13 лет старше Натальи Николаевны и потеряв ее на 65-м году жизни, наверное, понимал, что его земной путь после такой потери будет недолгим, и заранее распорядился по этому поводу. Дело в том, что еще в апреле 1849 г. «в день освящения полкового Благовещенского собора, постройкой которого Николай I живо интересовался, Ланской был произведен генерал-адъютантом и получил право быть погребенным в самой церкви.
Одно место предназначалось кн. А. Ф. Орлову, заложившему первый камень, другое — Ланскому, как полковому командиру, при котором церковь была освящена.
Сын князя Орлова воспользовался для покойного этой привилегией, а Ланской сам отказался от нее. Пережив обожаемую жену, он заблаговременно приготовил себе место рядом с ней в Александро-Невской Лавре»{1005}.
О кончине Натальи Николаевны горевали не только ее дети и муж. Брат покойной, Сергей Гончаров, верный памяти своей сестры, в первую годовщину ее ухода из жизни поведал П. И. Бартеневу свои воспоминания о юной Натали, ее помолвке с Пушкиным и первых годах замужества. Эти воспоминания увидели свет лишь два десятилетия спустя. Сам же Сергей Николаевич умер через год после встречи с Бартеневым, 28 ноября 1865 г., прожив всего 50 лет. Похоронили его в Москве на кладбище Новодевичьего монастыря. На мраморном памятнике с портретом-барельефом была высечена надпись: «От друзей и товарищей его по Московской Городской Думе».
В том же 1865 году были опубликованы и «Воспоминания» графа В. А. Соллогуба, который восклицал:
«Кто из старожилов может говорить без восторга о графине Воронцовой-Дашковой, графине Мусиной-Пушкиной, Авроре Карловне Демидовой, княжнах Трубецких, Барятинских, жене Пушкина?.. Нет сомнения, что и теперь в Петербурге есть много прелестных и красивых женщин, но между ними так много замешалось других, от которых как-то тянет меняльной лавочкой или лабазным товаром, что их присутствие как-то невольно отзывается на самых „чистокровных“»{1006}.
По истечении времени в печати все реже упоминалось имя Поэта, уже не слышно было хвалебных голосов, еще недавно составлявших целый хор.
19-летний историк Сергей Дмитриевич Шереметев (впоследствии женившийся на внучке П. А. Вяземского), посетив бывшего лицеиста — 62-летнего М. А. Корфа, записал:
«После обеда <…> он пригласил нас в свой кабинет и распространялся о своих лицейских воспоминаниях, о Пушкине и др. Тут я заметил, что в этих рассказах было что-то напускное, что о Пушкине говорил он как-то странно: хвалил его, но чувствовалась фальшивая нота…»{1007}.
Меж тем четверо детей Пушкиных, связанные с Ланскими кровными узами родства, уходя во взрослую жизнь, всегда были готовы помочь друг другу.
| 
29 мая 1864 года
28-летней Наталье Дубельт был выдан «вид на жительство», то есть право жить отдельно от мужа до развода. Но фактически она уже давно жила отдельно, уехав за границу и оставив 10-летнюю дочь Наташу и 9-летнего сына Леонтия на попечение отчима, служба которого еще с 1863 года «перешла из фронтовой в административную». Младшая, 3-летняя Анечка, тоже осталась в России, но воспитывалась в семье княгини Суворовой, сестра которой была замужем за старшим братом Михаила Дубельта — Николаем Леонтьевичем. Последний, как известно, был «женат на дочери статского советника Александре Ивановне Базилевской. Детей не имел».
19 ноября 1864 года
П. П. Ланской «назначен председателем Высочайше утвержденной в Петербурге следственной комиссии о петербургских поджогах».
6 апреля 1865 года
«Во время отсутствия Петербургского генерал-губернатора Князя Суворова для сопровождения государя за границу, назначен исполнять должность генерал-губернатора» Петр Петрович Ланской.
В том же, 1865 году ему был пожалован очередной орден. На сей раз — орден Св. Александра Невского. Его внучка Е. Н. Бибикова вспоминала:
«…П. П. Ланскому был пожалован орден Александра Невского с бриллиантами и дед заменил бриллианты стекляшками, сделал три брошки, каждой дочери по одной. В приданое они получили лишь самое необходимое, а вышли все три за богатых людей. Ожерелье бабушки с фермуаром досталось моей матери, я их видела»{1008}.
Когда дочери подросли, младшие — Соня и Лиза — были пожалованы во фрейлины, а старшая дочь Ланского, «его любимица… царская крестница, единственная из 3-х сестер не была фрейлиной, т. к. скоро вышла замуж, и, несмотря на ее желание и просьбы, отец не допустил даже мысли беспокоить Государя своим ходатайством»{1009}.
От того времени сохранилась фотография, где Александра Ланская — уже невеста кавалергарда Ивана Андреевича Арапова.
О нелегком житье в материальном отношении в доме Ланских писала Е. Н. Бибикова:
«…Вопреки мемуарам того времени, скажу со слов матери, что Наталья Николаевна тратила очень мало на свои туалеты. Ее снабжала тетка Загряжская, а домашняя портниха их дома перешивала и даже мама моя донашивала эти наряды. Лиф был обыкновенно хорошо сшитый, на костях, атласный и чехол из канауса, а сверху нашивались воланы из какого-то тарлатана (легкой прозрачной материи оборочками, складочками и буфочками. — Авт.), которые после каждого бала отрывались и выкидывались и нашивались новые. Так выезжала в свет моя мать. У Ланского тоже средства были только его служба, и экономия царила у них в доме. Им отец выдавал по два куска пиленого сахара на чашку чая и полагалось пить не более 2-х чашек, а после обеда или завтрака по одной конфете или по три ягодки летом»{1010}.
* * *
1865 год
* * *
Александра Петровна Ланская вышла замуж за корнета Кавалергардского полка Ивана Андреевича Арапова, с которым она познакомилась в 17-летнем возрасте, еще при жизни Натальи Николаевны. Арапов был представителем старинного дворянского рода, ведущего свою историю со времен Ивана Грозного.
Араповы породнились с родом Пушкиных через детей Натальи Николаевны.
Николай Андреевич Арапов (1760–1826) и Ольга Александровна (1769–1824), урожденная Мошкова, были из помещиков Воскресенской Лашмы Наровчатского уезда Пензенской губернии. Пимен Арапов (1796–1861), их старший сын, был 15-м ребенком у матери, но первым из оставшихся в живых.
Сын пензенского губернатора Филипп Филиппович Вигель в своих мемуарах писал:
«Ольга Александровна… имела рост высокий, осанку важную, тело обширное и ошибалась, почитая столь же обширным и ум свой. <…> Пимен Николаевич был старинный дворянин, богатеющий откупами, к тому же — знаменитейший гастроном, и что почти всегда с тем неразлучно, и сам искуснейший повар <…> Уже 14 душ Ольга Александровна народила Николаю Андреевичу, и ни единого живого детища у них не оставалось, как вдруг употребила она с великою пользою одно указанное ей средство: велела пригласить первого встречного быть восприемником новорожденного ею пятнадцатого младенца и по его имени назвала его Пименом. Первый шаг только труден; все последующие затем 7 или 8 человек детей обоего пола остались живы и здравы, крепки и толсты»{1011}.
Пимен был одним из первых Араповых, проходивших службу исключительно в Кавалергардском полку. Впоследствии это стало фамильной традицией. Сам Пимен Николаевич — действительный статский советник, писатель, историк театра, автор «Летописи русского театра». Совместно с Д. И. Новиковым в 1830 г. издавал литературный альманах «Радуга». На одном из выпусков, в котором было напечатано стихотворение А. С. Пушкина «К. А. Т<имашевой>», была дарительная надпись: «Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. В знак почтения и благодарности от издателей».
П. Н. Арапов был похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Его могила оказалась рядом с могилами Карамзиных и сохранилась до наших дней.
| 
| 
Младший брат Пимена — Андрей Николаевич Арапов (1807–1874), с 1828 г. также был определен в Кавалергардский полк, где уже служил еще один его брат — Александр Николаевич (1802–1872). Дослужившись до майорского чина, Андрей Николаевич вышел в отставку и переехал в свое имение Андреевку Нижне-Ломовского уезда Пензенской губернии.
Весьма любопытный сюжет о молодом кавалергарде А. Н. Арапове приводит в своих воспоминаниях А. О. Смирнова (Россет). На вопрос «Кто ухаживал за вами в Петербурге?», она ответила: «<…> это был прежде всего кавалергардский офицер Андрей Николаевич Арапов, он был адъютант, у него были синие глаза, нежные и веселые, он не бывал в свете, он только под окошком и на подъездах и разъездах у театров меня преследовал своими вздохами. Императрица поехала весной на Елагин (остров. — Авт.), дворец очень мал, так что я жила в городе и утром после завтрака ездила в экипаже на острова. Едва я въезжала на мост, как мой поклонник галопом на тройке в дрожках оказывался рядом с моим экипажем, я опускала занавеску с его стороны, через секунду он был уже с другой стороны, и эта комедия продолжалась, пока я не приезжала на Елагин, тут он летел в Новую деревню, где стояли кавалергарды, ведь это полк ее величества.
— Чем же все это кончилось?
— Ничем. Арапов вышел в отставку и в Москве женился, не знаю на ком. Он очень богатый саратовский помещик, и в Москве давал балы у старого Пимена; жена его была очень большого росту и звали ее „Колокольня старого Пимена“»{1012}.
В 1839 году Андрей Николаевич Арапов женился на Елизавете Ивановне Ниротморцевой (? — ок. 1852), от брака с которой было семеро детей, но не все из них выжили. Старшая дочь Ольга была замужем за своим троюродным братом — Петром Устиновичем Араповым (1834–1887), Варвара — за бароном Львом Александровичем Фредериксом (1839–?) и два сына — Иван и Николай, ставшие зятьями П. П. Ланского.
Таким образом, два вдовца кавалергарда, сослуживцы Арапов и Ланской, породнились своими детьми. Заметим, что служили они в Кавалергардском полку в те же годы, когда там служили Дантес и Мартынов…
(Сохранился портрет А. Н. Арапова в чине поручика, работы художника Д. И. Антонелли, написанный в 1829 г. Кроме того, у его потомков сохранились фотографии А. Н. Арапова и его жены в пожилом возрасте.)
Муж Александры Петровны Ланской, Иван Андреевич Арапов, родился в Пензе 21 ноября 1844 г., получил домашнее образование, затем учился в Петербургском университете. В 1862 г. по настоянию отца оставил учебу и поступил юнкером в Кавалергардский полк. Женившись, совместно с отцом стал совладельцем имения Воскресенская Лашма. С 1 ноября 1866 г. был «назначен адъютантом к военному министру Д. А. Милютину».
О многочисленной семье А. Н. Арапова писал в своих воспоминаниях его правнук, Михаил Михайлович Бушек:
«Мой прадед (отец бабушки) Андрей Николаевич Арапов — пензенский помещик. Родовое имение было в с. Андреевке, в 80 верстах от г. Пензы. Женат он был на Елизавете Ивановне Ниротморцевой. У него было 2 сына и 2 дочери: Иван Андреевич Арапов, Николай Андреевич Арапов, Ольга Андреевна Арапова — моя бабушка, и Варвара Андреевна Арапова.
Прадед Андрей Николаевич, как только сыновья стали взрослыми, выделил их, купив по имению и дав по сто тысяч деньгами. Оба имения были и в Пензенской губернии, причем, Ивана Андреевича очень благоустроенное имение, называвшееся Лашма[205], а Николая Андреевича имение — Анучино. Там не было хорошего барского дома. Свое родовое имение Андреевку он оставлял старшей дочери <…> Ольге Андреевне (моей бабушке), но она умерла раньше его[206], оставив восьмерых детей. Старшая из этих детей была моя мать, очень похожая и наружностью и характером на свою мать. Тогда прадед по завещанию оставлял имение Андреевка своей старшей внучке, очень им любимой, моей матери Елизавете Петровне Араповой. В то время моей матери было 12–14 лет. Дед Андрей Николаевич привозил ее в Андреевку с ее отцом, а моим дедом Петром Устиновичем. В то время еще недавно было отменено крепостное право и еще держались старые традиции при приезде своего барина: встречать всей многочисленной дворней. Вот тут-то он и представил мою мать, сказав: „Вот ваша молодая барыня, ей будете служить после меня“»{1013}.
| 
| 
Стоит заметить, что дети А. Н. Арапова, выросшие без матери, были удивительно дружны между собой, и эту дружбу они пронесли через всю жизнь. Особенно нежные отношения связывали двух сестер: Ольгу (1840–1882) и Варвару (1843–1903). От того времени сохранились многочисленные фотографии, запечатлевшие их в молодом возрасте (доныне бережно сохраняемые в семейных альбомах потомками по этой линии; часть из них приводится в книге). Сохранился до нашего времени и портрет сестер кисти художника И. К. Макарова, в 1849 г. написавшего портреты Натальи Николаевны и обеих дочерей Пушкина. К сожалению, художник не поставил даты под портретом сестер Араповых, но нет сомнения, что был написан он в Пензе, где часто бывал Макаров, поскольку там жили его отец, братья и сестры. (Теперь этот изумительный портрет хранится в Пензенской картинной галерее им. К. А. Савицкого.)
29 декабря 1865 года
Прожив 73 года, умер Петр Александрович Плетнев. На его кончину Вяземский отозвался некрологом «Памяти Плетнева»:
«…Заслуги, оказанные им отечественной литературе, не кидаются в глаза с первого взгляда. Но они отыщутся и по достоинству оценятся при позднейшей разработке и приведении в порядок и ясность действий и явлений современной ему литературной эпохи»{1014}.
И добавил:
«…С Плетневым лишился я последнего собеседника о делах минувших лет. Есть еще у меня кое-кто, с кем могу перекликаться воспоминаниями последних двух десятилетий. Но выше эти предания пресекаются»{1015}.
Многие из современников высоко оценивали роль Плетнева как литературного критика и издателя. В частности, тогда еще молодой поэт Аполлон Николаевич Майков (1821–1897) посвятил ему стихотворение:
П. А. Плетневу
При поднесении ему экземпляра первого издания своих сочинений (1842)
Ваш светлый ум и верный вкус
Всегда отечественных Муз
Нелицемерным был судьею.
И Музы русские толпою
Внимали праведным словам…
Иная Муза ныне к Вам
Приходит, очи потупляя
И приговора ожидая.
Благословите: сладко ей
Принять от Вас благословенье,
Ей Ваше верное сужденье
Похвал бессмысленных милей.
Ап. Майков.
В личной жизни Плетнева не все было гладко. После смерти жены он 10 лет был вдовцом, воспитывая свою единственную дочь. Ему было уже 56 лет, когда 26 января 1849 г. он женился на 22-летней княжне Александре Васильевне Щетининой (1826–1902), которая подарила ему сына Алексея.
Его дочь Ольга была замужем за историком и писателем Александром Борисовичем Лакиером (1825–1870), в 1855 г. издавшим книгу «Русская геральдика». А 15 октября 1851 г., когда Ольге Петровне шел всего 22-й год, она скончалась.