...Прибыл от начальника артгруппы командир нашей батареи Федоренко. Выражение лица его было суровое. Он собрал командиров взводов и вместе со своим заместителем по политчасти Джепко коротко изложил обстановку; потом, немного подумав, поставил мне боевую задачу... Он коротко сказал о маршруте отхода (последний пункт которого был г. Миллерово), о задачах арьергарда, куда входил наш дивизион; показал на карте место новых огневых позиций и рубеж обороны стрелкового полка, оставшегося в г. Старобельске. Потом встал и неожиданно для меня (раньше с ним этого никогда не случалось) пожал мне руку и сказал:
- Может, больше не увидимся. - Потом добавил:
- Бери с собой любого разведчика; не вздумай пойти один.
Я, не предполагая особой опасности и не отдавая себе отчета о сложившейся обстановке, лишь испытывал чувство гордости: ведь из всего дивизиона выдвинули только меня на выполнение ответственного задания...
Разведчики уже сидели в кузове автомашины; некоторые дремали. Я позвал разведчика Гудыменко, который, как всегда, громко откликнулся, и сказал ему, чтобы он взял автомат, два диска с патронами, бинокль и плащ-палатку. Сам я также взял плащ-палатку, а остальное необходимое у меня было с собой, и мы сразу пошли обратно, в сторону города Старобельска...
Идти надо было километров десять - двенадцать. Гудыменко шел рядом со мной, а нам навстречу шла уставшая пехота и медленно двигался обоз. Несмотря на переполненную движущимися войсками дорогу, всё же было бесшумно, погода стояла тихая, и пыльный воздух не успел еще остыть от дневной жары, не давая нам свободно дышать.
Нам нужно было спешить, так как время было уже за полночь, а к рассвету мы должны прибыть на указанное место и сделать кое-какие приготовления.
Гудыменко всегда держался возле меня при любых опасностях, а в особенности, когда приходилось выбираться из окружений. Много мы уже видели и пережили всяких неожиданностей за время войны, вроде бы привыкли к ним, но всё же моего спутника разбирало любопытство: зачем это мы идем в обратную сторону - навстречу отходящим к востоку войскам? Он поправил ремень своего автомата (который и так был в полном порядке) и спросил: "Куда мы идем?"
А мне было дано боевое задание - вернуться на окраину города Старобельска, разыскать там командира стрелкового полка, занимавшего оборону по окраине города, и по имеющейся в полку рации 5-АК на заданной волне по установленным позывным связаться с огневыми позициями дивизиона, которые предполагалось занять почти на предельной дальности стрельбы наших пушек (20-22 км). Потом надо было пристрелять рапир поблизости от переправы через реку и при подходе немцев открыть по ним огонь артиллерией дивизиона; докладывать о результатах артналёта; помогать пехоте по требованию командира обороняющегося полка; выполнять указания командира артгруппы. Далее мне было сказано, что наш полк будет отходить по маршруту на г. Миллерово.
Когда я кратко изложил Гудыменко нашу задачу, он как-то даже еще больше выпрямился и с улыбкой сказал:
- Представляю, какой будет утренний туалет немцам в Старобельске.
Он знал, что снарядов на это дело командование не пожалеет, а в дальнейшем, может случиться, что и нашим достанется от немцев, но это потом. К тому же немцам не так просто будет засечь на таком большом расстоянии наши огневые позиции. Я заранее предчувствовал удовлетворение, и мне припомнился случай под г. Славянском, где мы, отойдя от основного рубежа обороны на запасной наблюдательный пункт, сходу открыли огонь по колонне немцев, двигавшейся по дороге метрах в 400-500 от нас. Тогда - я уже рассказывал - снаряды очень удачно легли по цели, но, к сожалению, авиация противника не дала продолжить стрельбу.
Глава 6. НА ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ
...Мертвая тишина встретила нас в Старобельске. Под утро местность немного затуманилась, луны не было. Эта тишина как будто предвещала бурю. Мы зашли в первый попавшийся дом с распахнутой дверью и услышали стон человека. Стали искать его, стараясь меньше применять карманный фонарик, и нашли лежавшего на койке в полном снаряжении бойца. Он был в горячке, метался и стонал; на наши вопросы не отвечал. Вдруг затарахтела повозка, проезжавшая мимо дома; мы выскочили на улицу, преграждая движение лошади, и остановили ее. Оторопевший ездовой в первое время не мог разобраться в происходящем, соскочил с повозки. Расспросив его, куда он едет, мы приказали взять больного бойца, и Гудыменко, почти неся его на себе, подвел больного к повозке; мы усадили его поудобнее, но он всё пытался лечь. Повозка, тронувшись, снова загрохотала...
Где-то в центре города послышалось несколько выстрелов. Мы вернулись в дом и стали отыскивать на карте точку нашего местонахождения. Изучив немного место возможного нахождения командного пункта стрелкового полка, который нам необходимо найти, мы вышли из дома.
Мы измучились, ходя по окраине города, часто преодолевая изгороди, дворы, но найти никого не смогли и решили, что это темная ночь нам вредит и поэтому нас никто из часовых или дозорных не заметил. Потом присели на какой-то бугорок возле ровика, прислушались, но кругом было тихо. А уже приближался рассвет.
С наступлением рассвета мы стали тщательно рассматривать в бинокль всю окружающую местность, зная о том, что перед рассветом люди как бы расслабляются и плохо маскируются, и в это время их легче заметить. Но всё было спокойно, и какого-либо движения мы не заметили.
Я стал беспокоиться, что могу опоздать на связь с огневыми позициями. Торопясь, мы пошли во весь рост, всматриваясь в горизонт.
Так мы ходили до восхода солнца, и нас никто не ругал (как это обычно бывает) за демаскировку расположения обороны или какого-либо объекта.
Левее нас, недалеко от окраины города показалась группа людей. Мы стали рассматривать их в бинокль. Они изредка давали очереди из автоматов по бурьяну, бросали гранаты в ровики, попадавшиеся на их пути, и не встречали какого-либо сопротивления. Справа мы увидели еще несколько таких групп, направляющихся к дороге, по которой мы пришли в город. Потом мы увидели колонну, движущуюся в Старобельск. Колонна остановилась, а вперед двинулась к переправе группа мотоциклистов.
Я знал, что по ту сторону реки наших войск не было уже вчера. Я оторвался от бинокля, взглянул на Гудыменко, который вопросительно смотрел на меня, и спросил его: "Что это может быть?" - зная уже сам, что это немцы. Но почему наши пехотинцы, находящиеся в обороне, не оказывают сопротивления? Почемунет наших отступающих подразделений? Значит, в обороне наших войск нет?
Те группы немцев, которые мы рассматривали, уже далеко ушли в поле и скрылись за высоким бурьяном. Стоять и ждать, пока нас схватят, нельзя, но как быть? Что делать? Ведь мы бессильны, раз нет связи. Всё происходящее давало нам основание уходить с этого места, но у меня возникали сомнения: я стал предполагать, что полк ранее имел потери и стал малочисленным, поэтому мы и не смогли его найти, поэтому и немцы не обнаружили его. Но тогда почему нет интенсивной перестрелки? Ведь должны же были наши открыть огонь по врагу!
Мы потихоньку стали удаляться от окраины города в поле, прислушиваясь к доносящимся звукам, но, кроме одиночных автоматных очередей в разных местах, слышно ничего не было.
Гудыменко дернул меня за рукав и негромко сказал:
- Немцы!
Я обернулся и увидел на том месте, где мы стояли несколько минут назад, группу немцев, которых было хорошо видно невооруженным глазом. Чтобы не вызывать подозрения, мы неторопливым шагом пошли в поле, где рос высокий бурьян. Местность была открытая, и спрятаться было негде, да и бесполезно, так как впереди нас уже прошли немцы, а в городе слышался шум машин, танков и трескотня мотоциклов.
К нашему счастью, мы оказались в густом и высоком бурьяне, а немцы, очевидно, принимали нас за своих и вели себя спокойно. Бурьян был почти в рост человека, однако надо было нагибаться для предосторожности, и мы ускорили шаги. Бурьян был преимущественно из полыни; вначале, мокрый от росы, он хлестал нас по лицу, а потом роса высохла, и горькая пыль полыни застревала в горле. Мы сплевывали ее, и у нас во рту и в горле пересохло, язык плохо ворочался, голос стал сиплым, в носоглотке образовалась вязкая горькая слизь. Нужна была вода, но мы знали, что ближайшие десять-двенадцать километров воды нет и что вряд ли ее удастся найти и через двадцать километров...
Широкое и безлюдное поле раскинулось перед нами. Мы идем уже долго без отдыха, и силы начинают покидать нас. Я взял у Гудыменко автомат, чтобы облегчить его ношу, а у него остались диски с патронами.
Мысль о воде всё время сверлила наше сознание. Мы уже много прошли, вышли на дорогу и идем по ней. Подошли к тому месту, где предполагалось развертывание огневых позиций дивизиона, остановились, просмотрели всё вокруг, но признаков приведения орудий в боевое положение не обнаружили. Мы еще и еще раз осмотрели всё, не желая верить в то, что наши войска не занимали здесь огневые позиции.
Пошли дальше по безлюдной дороге и увидели вдалеке слева какие-то строения, мало похожие на деревню или хутор, но мысль о воде заставила нас свернуть с дороги и пройти еще лишних три-четыре километра. Пройдя их, мы нашли колодец, но он был пуст: всю воду вычерпали до грязи. Однако мы нашли там ледник и взяли льда в плащ-палатки столько, что трудно было нести. Тогда мы опомнились и взяли по одной глыбе. Мелкие кусочки сразу стали сосать, а крупные взвалили на спину и пошли на дорогу. Лед в плащ-палатке таял, спине было прохладно, а когда образовывалась вода, мы пили ее из плащ-палаток. Это нас до некоторой степени оживило...
Мы "вышли на след" своего полка
К вечеру мы подошли к какой-то огневой позиции противотанковой батареи. Обрадовались своим, остановились, решив еще раз попить натаявшей воды. Увидев, что мы пьем воду, некоторые бойцы подошли и попросили промочить горло, и мы отдали им один кусок льда. Мы стали расспрашивать о своем дивизионе, но они ничего не знали и посоветовали обратиться к командующему артиллерией дивизии, который, оказывается, был у них на огневых позициях. Я сразу подошел к нему и по всей форме обратился. Выслушав меня, полковник сказал:
- Обстановка и вариант обороны изменились, а ваш дивизион, ввиду его тяжелой материальной части, вышел из группы поддержки пехоты; огневых позиций он не занимал, а был отправлен в распоряжение командира своего 68-го Гвардейского артполка.
Потом он добавил:
- Недалеко, вон там, - и показал рукой, - из-за неисправности тягача стоит орудие вашего полка.
Мы быстро пошли в указанном направлении и увидели пушку второго дивизиона нашего полка. Возле нее были огневики и заместитель командира батареи по политчасти Кузнецов Иван Филиппович. Мы обрадовались, увидев друг друга.
Но положение его тоже было нехорошее, так как он целый день вместе с трактористом возился возле трактора, но всё безуспешно, а бросить орудие - артиллеристу даже в мысль такое не могло прийти.
С этим трактором можно было возиться еще целую ночь, а утром, возможно, в этом месте будет бой, так как рядом пехота занимала оборону. На наше счастье, неожиданно на перекрестке дороги появилась колонна тракторов какой-то эвакуировавшейся МТС. Мы пошли к старшему этой колонны и уговорили его заменить трактор. Пушку прицепили, трактор поехал, а мы пошли следом.
Вскоре наступила ночь. Листы топографической карты у меня уже кончились, а у Кузнецова еще были, и путь мы продолжали по карте. Так мы шли всю ночь (для меня и Гудыменко это уже вторая ночь похода), и у Кузнецова карта тоже кончилась.
Утром подошли к небольшому лесу. На его опушке стояла автомашина с радиоустановкой. Возле нее было несколько командиров, в том числе два полковника из штаба 255-й стрелковой дивизии. Обстановки они не знали и связи со своими частями не имели, но всё время пытались ее установить.
Впереди нас была широкая низина, вдали протекала какая-то речка, а по ту сторону ее виднелся населенный пункт, и в нем происходило оживленное движение войск.
Трактор с орудием мы замаскировали в лесу недалеко от машины с радиоустановкой и попросили хозяев этой машины, чтобы в случае установления связи они сообщили нам об этом через оставленного у них нашего связного.
Гудыменко и еще один боец, выделенный Кузнецовым, отправились в разведку в тот населенный пункт за речкой. Они поймали двух лошадей, ходивших по лугу, и поехали.
Снова начинался жаркий день. Мы укрылись в тени, но нам было не по себе от неизвестности нашего положения.