Однако значение «Левиафана» состоит не только в уничтожающей критике существующего режима, но также и в мощнейшем антицерковном заряде. В самом конце фильма мы видим, что на месте колиного дома, на развалинах жизни его семьи мэр построил вовсе не собственный дворец, а… новую, беленькую церковь. При том, что неподалеку от дома находятся развалины старой церкви, которая, вполне может быть, имеет культурное и историческое значение. Старинные фрески осыпаются, а дети, которым некуда больше пойти и нечем заняться, пьют в ней пиво. Но ни культура, ни действительная история, ни будущее этих детей наших властителей и церковных иерархов нисколько не интересуют. Все что им нужно - это построить новый РПЦшный супермаркет. В котором тот самый архиерей, который весь фильм подталкивал мэра «проявить силу», будет проповедовать, что «Не в силе Бог, а в правде», что «Правда – это сам Христос», т.е. что монополия на правду есть только у ЗАО РПЦ, и что «Всякая власть – от Бога».
«Левиафан» с беспощадной силой вскрывает то, о чем в российском кинематографе еще никто не осмеливался высказаться. О действительном характере православной церкви, о ее целях и назначении. О том, что она срослась и все больше срастается с государственным аппаратом, является простым придатком нашего режима. Что у попов с властями заключен взаимовыгодный договор: «святые отцы» получают от государства щедрое финансирование, здания и земли, новые церкви, доступ в школы и всяческую поддержку, а в обмен на это забивают народу голову всяческой дурью и мракобесием, славят власти, учат «смирению» и покорности перед ними.
Лживые и лицемерные иерархи церкви во главе с патриархом болтают о «духовности», а сами купаются в роскоши, владеют огромными квартирами, особняками и яхтами, ездят на дорогих машинах, носят ролексы, которые чудесным образом исчезают с фотографий. Но и не остаются в долгу: так, во время своей проповеди 4 ноября этого года, в день «народного единства» патриарх заявил: «Мы живем сегодня так богато, как никогда не жили после революции. И потому незначительное понижение уровня нашей жизни не может быть причиной разрушения национального самосознания. Вот об этом мы сегодня все должны молиться и думать, и самих себя подвергать внутреннему экзамену». В том, что попы «никогда так богато не жили» мы ни секунды не сомневаемся. Ну вот и попробовали сами затянуть пояса, как призывают к этому нас!
|
|
Всего несколько дней назад, 22 января в «симфонии» церкви и государства был побит очередной рекорд: наш дорогой патриарх впервые выступил с обращением к Думе. В нем он в очередной раз рассказал об «опасности разрушения духовных ценностей», назвал депутатов Думы (!) их «хранителями» и подчеркнул важность веры в Бога и Отечество (хорошо хоть пока не в Царя-батюшку). А заодно предложил запретить бесплатные аборты и забивать головы наших детей религиозным хламом не один год, а целых девять. Депутаты встретили эту речь единодушным одобрением и тотчас кинулись претворять его предложения в жизнь: на абортах сэкономят - на пропаганду потратятся. («Защитник мусульманской веры» и «пехотинец Путина» Рамзан Кадыров старается не отставать в этом от православных попов, свидетельством чему является организованный им недавно многотысячный митинг в Грозном под лозунгом «Мы любим пророка!»)
|
|
Ничего нового в этом нет: религия всегда, с самого зарождения первых государств была одной из основных опор власти. Жрецы Древнего Египта и Рима прославляли фараонов и императоров как богов, и средневековые монархи правили с благословения церкви как «наместники Бога на земле». В России православная церковь также была только придатком государства, а со времени Петра I даже подчинена ему официально. С момента развала СССР этот союз церкви и государства неуклонно укреплялся. Однако в последние 3-4 года клерикализация государства или, вернее, огосударствление церкви, использование религиозных идей в официозной пропаганде усиливаются с особенной быстротой и интенсивностью. Почему так происходит?
Потому что с наступлением кризиса прежние опоры власти зашатались. Ведь раньше царство Путина было «царством от мира сего». Вся его поддержка основывалась на относительном по сравнению с 90-ми улучшении уровня жизни массы трудящегося населения. В то время даже особенной государственной идеологии-то и не требовалось. Вся она по существу сводилась к тому, что «мы стали жить лучше благодаря президенту и Единой России, а скоро благодаря им станем жить совсем хорошо». Особенная «духовность» тут была ни к чему. Но нефтяные сверхприбыли иссякли, они были присвоены и растрачены элитой, а не вложены в будущее. И наше положение вновь стало неуклонно ухудшаться. Наши мечты о будущем материальном благополучии и личном счастье разбились о суровую реальность. А вместе с ними разбилась и поддержка власти. Все меньше российских трудящихся верят в улучшение своего положения - все меньше доверяют властям. В этих условиях последним просто не остается ничего другого, как искать себе опоры не на грешной земле, а в эфемерном царстве идей. Для этого они не брезгуют ничем от имперской гордости за «наш» Крым до гомофобной истерии, от антиамериканизма до божественной санкции, от национализма до поисков внутренних врагов. И в этом деле попы им – лучшие помощники, ведь они специализируются на этом уже не первое столетие.
|
|
Правящие прекрасно понимают, что ни одна власть не способна удержаться на голом насилии. Ведь если люди освободятся от иллюзий, если они посмотрят на свою жизнь трезво, то раньше или позже, несмотря ни на какой страх перед насилием, они будут стремиться ее изменить, а значит – придут в столкновение с государством. И тут уж никакой, даже самой жестокой власти не устоять. Она может подавить одного, может подавить тысячу и десять тысяч, но что она будет делать с миллионами? Поэтому властям необходимо, чтобы у людей всегда оставался иллюзорный выход, спасение от реальности. И если ставка на будущее и личное благополучие оказалась битой, на помощь приходят три верных союзника: водка, телевизор и церковь.
Ведь мы, как и герои «Левиафана» пьем не просто так – мы убегаем от своих проблем, стараемся не задумываться, не видеть того, что с нами происходит, куда мы движемся. Мы оглушаем себя водкой, отупляем себя ею. Это анестезия от боли, которую причиняет нам невыносимая реальность. Мы упиваемся до того, что нам начисто отшибает память, мы теряем всякое представление о нашем действительном прошлом: так, герои фильма готовы стрелять не только в ненавистного Горбачева, но и в Ленина, да в кого угодно - только б не в нынешних. Лучшего им, тем, в кого стрелять не будут, и желать нельзя: водка делает нас слабыми, покорными, безопасными. Но не то же ли самое делают телевизор и церковь? Это такая же водяра, только несколько иного, «духовного» рода. Не зря Маркс называл религию «опиумом народа» - это такое же обезболивающее, без которого мы не смогли бы далее терпеть такую жизнь. Стоит ли удивляться, что этот товар сегодня пользуется повышенным спросом, а продавцы духовной сивухи получают баснословные барыши? Стоит ли удивляться тому, что они подняли такой вопль ненависти по поводу «Левиафана», который говорит правду о том, кто они есть?
Правда, сам Звягинцев не согласится с нами в том, что всякая религия – только более тонкая замена водки. Сам он считает, что христианское учение хорошо, да вот только жадные и себялюбивые иерархи церкви его извратили. Он хочет показать нам, что вовсе не все священнослужители плохие, и для этого вводит в фильм отца Василия, простого, честного, бескорыстного попика. Однако и в этом случае художник в Звягинцеве оказывается сильнее моралиста: в конце фильма мы видим того же честного отца Василия стоящим рядом с архиереем в новой церкви. Мы видим, что даже самый искренний и простой священник является пусть невольным, но «соработником» в черном деле церкви. Коля, даже лишившись дома, жены и друга, даже на дне отчаяния помогает священнику донести тяжелый мешок, просто так, по доброте душевной. А что делает наш честный попик? Обвиняет его в том, что тот не посещает церковь. Начинает учить «смирению», подчинению силе, т.е. вместо того, чтобы помочь, старается окунуть еще глубже в грязь. И это тем гнуснее, что делается совершенно искренне и бескорыстно. И тысячу раз прав Коля, когда на рассказ о том, как Бог наградил Иова, он отвечает: «Сказка что ли?» Он знает, что за его терпение его никто не вознаградит, что терпением ничего не добьешься, что обнаглевшая власть только прочнее сядет на шею. Пожалуй, это единственный момент фильма, который внушает какую-то надежду. У Коли уже нет веры в будущее, в других людей, в возможность борьбы и победы. Но нет и веры в Бога. И одним этим он уже выше всех тех, кто ищет в нем спасения – по крайней мере от одной из цепей он свободен.