Церкви и государства
Влад Ваховский
Если мы допустим одного Господа на небе, мы получим тысячи господ на Земле.
Михаил Бакунин
Если старик Гоббс писал в своем «Левиафане», что нет власти, которая сравнилась бы с властью государства, то его «Левиафан» оказался бы щенком по сравнению с той чудовищной силой, которую обнаружил государственный аппарат финансового капитала.
Николай Бухарин
Буря восторгов и шквал критики
«Левиафан» - четвертый большой фильм Андрея Звягинцева – уже получивший несколько престижных международных наград, в том числе призы Каннского и Венецианского фестивалей и два «Золотых глобуса», номинирован на «Оскар». И хотя в российский прокат лента выходит только через неделю, 5 февраля, она уже успела разойтись в многочисленных пиратских копиях и вызвала бурную и не думающую утихать дискуссию в нашем обществе.
Все консервативные, охранительские силы в стране в едином порыве выступили против фильма. Одиозный министр культуры Владимир Мединский, которого правильнее было бы называть «министром бескультурья» и который последние недели буквально бредит «Левиафаном», комментируя его едва ли не каждый день, поспешил загладить свой недосмотр и заявил, что государство не будет больше выделять средства на фильмы о «рашке-говняшке». (Ну как тут невольно не вспомнить известный анекдот о прачечной и министерстве культуры?) Согласна с ним и столь же одиозная говорящая голова РПЦ, протоиерей Всеволод Чаплин, назвавший фильм «явно антихристианским» и обвинивший его авторов в «стремление потрафить западным представлениям о России». Власти Териберки Мурманской области, в которой проходила часть съемок, так же поспешно стали отчитываться о благополучной социальной обстановке в их поселке, которой Звягинцев будто бы оклеветал. Наиболее рьяные попы призвали сжигать диски с фильмами режиссера. «Представители общественности» Самарской области – в числе которых депутаты, доверенные лица президента, атаманы казачества и чины РПЦ - потребовали уволить из местного театра драмы Валерия Гришко, сыгравшего архиерея, за «циничную и грязную пародию на русский православный епископат». Сотни и сотни «патриотических» публицистов и блоггеров на разные голоса, но единогласно обвиняют фильм в русофобии, называя его «поганой клеветой», «тухлой ложью» и т.д. Ко всей этой малопочтенной публике присоединились и некоторые российские левые, объявившие фильм «картонным болотным памфлетом».
С другой стороны, наша либеральная оппозиция поспешила заявить свою идейную монополию на фильм, провозглашая его «гениальным» в художественным отношении, «новой классикой мирового кино» и т.д. и т.п., и объявляя его едва ли не своим политическим манифестом. Справедливости ради надо сказать, что некоторые основания для этого у нее имеются: Звягинцев любит поругать «культ золотого тельца» и «дикий капитализм», но это еще не делает его социалистом, социализм он считает «утопией». Его политические взгляды, при всей их расплывчатости, скорее либеральны. В своих интервью он говорит о том, что «мы живем в феодальной системе», которой - хотя он и утверждает, что рассказанная им история не имеет привязки к России и могла бы произойти в любой стране - склонен противопоставлять развитые западные страны. Кроме того, он является верующим христианином, и, судя по всему, не чужд мечтам не только о демократии и «верховенстве закона», но и об обновлении церкви, попустительство которой с его точки зрения является едва ли не главной причиной происходящих в стране бед. По всему своему мировоззрению он очень близок к Надежде Толоконниковой и Pussy Riot, к которым он относится с нескрываемым сочувствием, и которые, к слову сказать, дважды мимолетом упоминаются в фильме.
В чем тут дело? Ведь такая дискуссия не может разразиться совсем уж на пустом месте. Никакие противники не будут ломать копья из-за несущественных для них вопросов. И если уж «Левиафан» вызвал такую бурю восторгов и шквал критики, если он расколол все общество, то на это должны быть очень серьезные причины. Значит, Звягинцеву удалось задеть какой-то очень болезненный нерв нашего общества, ударить в самое сердце существующих в нем противоречий. Ведь в конечном счете, всякая идея и всякое произведение оказываются ровно настолько значительными, насколько им удается поляризовать общество, разделить его на враждующие лагери, вызвать между ними борьбу. И если вокруг «Левиафана» разыгрываются такие нешуточные страсти, то мы никак не можем пройти мимо него, замолчать его, обойти своим вниманием. Наоборот, нам нужно как можно более внимательно присмотреться к нему, попытаться понять и разобраться из-за чего же весь сыр-бор.
Но важнее всего – сформировать свое собственное отношение. Мы ведь одинаково критично относимся что к власти, что к противостоящей ей либеральной оппозиции, и у нас нет никаких оснований верить ни тем, ни другим на слово, слепо следовать за мнением этих двух враждебных нам лагерей, мы должны прокладывать свой собственный путь и этому пути твердо следовать. Поэтому прежде всего мы просим читателя с сугубым недоверием относиться ко всему, что говорится о «Левиафане» - в том числе и к нашей позиции, с которой он может соглашаться или не соглашаться, - не судить о нем понаслышке, а посмотреть фильм самому, обдумать его самому, сделать свои собственные выводы и уже на их основе судить о правильности или ложности какой бы то ни было критики.
Развивая эту мысль, поясним, под каким углом мы сами подходим к оценке «Левиафана», как и любого другого художественного произведения. Ведь Звягинцев – не политик, а художник. И оценивать его мы должны не как политика, а прежде всего как художника. Художники же, если они действительно честные художники, а не идеологическая обслуга, не «чернильные кули», часто говорят вовсе не то, что сами предполагают. После того, как произведение представлено публике, после того, как оно вышло из лона художника, он над ним больше не властен, оно начинает жить по своим собственным, независимым от чьей бы то ни было индивидуальной воли законам. И задача художественной критики состоит в том, чтобы эти законы понять и объяснить.
Для нас важна, поэтому, вовсе не сама по себе реакция маститых западных кинокритиков, властей, церкви или оппозиции, и даже не то, что сам Звягинцев субъективно хотел нам сказать своим фильмом, а то, что он объективно - т.е., может быть, даже против своего желания - сказал посредством него. Иными словами, в своем рассмотрении мы должны исходить вовсе не из чьей-то внешней реакции, а из самого материала произведения, из его содержания и его отношения к действительности. При таком подходе важнее всего для нас то, что мы сами увидели в нем, какие мысли и чувства оно вызвало в нас самих. Уже из этого отношения произведения к действительности, к тем отношениям, которые реально существуют в обществе, мы можем понять ту реакцию, которое оно вызвало в обществе в целом, т.е. во всех его классах, слоях, группах и организациях, в том числе и в нас самих. И, если получается так, что у художника получилось сказать не совсем то, или совсем не то, что он сам хотел, то это мы также должны объяснить из его положения в обществе, из его отношения к различным общественным силам.