Конструирование Лесото «агентами развития»
Организации, занимающиеся «развитием» и отвечающие за направление денег, отдают предпочтение стандартизированным пакетам «развития». Поэтому им удобно изображать развивающиеся страны таким образом, чтобы те выглядели подходящей целью подобных пакетов. Не удивительно, что в результате «профили стран», на основе которых эти организации осуществляют свое вмешательство, часто имеют мало или ничего общего с экономическими и общественными реалиями.
Например, в 1975 году Всемирный банк выпустил отчет о Лесото, который использовался для обоснования ряда крупных займов, предоставленных стране. Один из фрагментов этого отчета, описывающий ситуацию в Лесото во время получения независимости от Британии в 1966 году, рисует образ, прекрасно соответствующий институциональным потребностям организаций, занимающихся «развитием»: «Практически не затронутое современным экономическим развитием … Лесото было и остается в своей основе традиционным крестьянским обществом, живущим натуральным хозяйством. Однако из-за быстрого роста населения, приведшего к значительному усилению эксплуатации земель, разрушению почв и сокращению сельскохозяйственных угодий страна оказалась в ситуации, в которой она не могла больше прокормить свое население. Многие трудоспособные мужчины были вынуждены бросить наделы и отправиться на поиски средств существования для своих семей, но единственные возможности трудоустройства предоставляла соседняя Южная Африка. В настоящий момент около 60% мужской рабочей силы работает в Южной Африке в качестве мигрантов… Во время обретения независимости не существовало никакой экономической инфраструктуры. Промышленность практически отсутствовала» [World Bank, 1975, p. 1].
Изобретение «изоляции»
Для исследователя, занимающего Лесото, подобные утверждения звучат не только неточно, но и нелепо. Начать с того, что страна не была обществом натурального хозяйства примерно с середины 1800-х годов, вступив в XX век поставщиком «пшеницы, маиса, сорго, шерсти, мохера, лошадей и крупного рогатого скота» на южноафриканский рынок [Hillier, Cana, 1910]. Местная народность басуто не была изолирована от рынка. Когда у них накапливались излишки зерна или домашнего скота, они всегда знали, как продать их на местных или региональных рынках. Согласно «Оксфордскому словарю истории Южной Африки», «в 1837 году суто Басутоленда… имели запасы зерна на 4–8 лет вперед: в 1844 году белые фермеры ездили к ним, чтобы купить зерно. В течение 1872 года (после потери наиболее плодородных земель к западу от Каледона) суто экспортировали 100 000 мюидов [мешки весом 185 фунтов] зерна, … а в 1877, когда спрос на зерно на алмазных копях упал, поставщики и лавочники в Басутоленде держали „крупные объемы“ зерна» [Wilson, Thompson, 1969]. При этом начиная по крайней мере с 1950-х по всей стране проводились аукционы по продаже домашнего скота, а скот из центрального Лесото продавался басуто по всей Южной Африке сколько они себя помнили. Вполне затронутое современным «развитием» колониальное правительство к моменту обретения независимости построило современную административную систему, аэропорты, дороги, школы, больницы и рынки для западных товаров.
Кроме того, сокращение сельскохозяйственных запасов произошло не в последние годы по причине, как утверждает банк, изоляции от денежной экономики. Гораздо важнее была утрата басуто большей части своих лучших сельскохозяйственных земель, захваченных голландскими поселенцами в серии войн 1840–1869 гг. Миграция не была реакцией примитивной и статичной традиционной экономики на перенаселение. Как отмечал в 1952 году Г. Эштон, самый известный западный этнограф Лесото, «трудовая миграция … столь же стара, как контакты басуто с европейцами» [Ashton, 1967, p. 162]. Весь колониальный период вплоть до сегодняшнего дня Лесото служило трудовым резервуаром, поставлявшим наемных работников для южноафриканских рудников, ферм и фабрик.
Кроме того, крупномасштабная трудовая миграция началась за много лет до сельскохозяйственного спада и, возможно, даже была одной из его причин. Даже в годы, когда производство зерна было на очень хорошем уровне, с 1870-х и с перерывами до 1920-х, работники покидали страну тысячами. На ранних этапах миграция была связана не с необходимостью компенсировать низкое производство продуктов питания, а с покупкой оружия, одежды, домашнего скота и прочих товаров, а с 1869 года — еще и с уплатой налогов.
Реальность Лесото
Сегодня Лесото, отнюдь не являясь «традиционным натуральным крестьянским обществом», как его описывает Всемирный банк, представляет собой то, что один исследователь называет «сельским пролетариатом, лопатящим землю» [Murray, 1981, p. 1].
Хотя банк заявляет, что «сельское хозяйство является источником существования 85% населения» [FAO, World Bank, 1975, Annex 1, p. 7], в реальности 70% дохода среднестатистического сельского домохозяйства приносит наемный труд в ЮАР и лишь 6% — внутреннее растениеводство [Wiel, 1977]. Аналогичными мифами полон совместный отчет Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН и Всемирного банка от 1975 года, в котором официально утверждается, что «70% ВВП [Лесото] составляют доходы от продажи пастбищных продуктов, в основном шерсти и мохера» [FAO, World Bank, 1975, Annex 1, p. 7]. Более распространенная цифра — 2–3%.
Столь же ложным является формируемый литературой по «развитию» образ Лесото как замкнутого географического региона, чьи отношения с ЮАР («богатым соседом») носят характер случайного географического соположения (а не структурной экономической интеграции или политического подчинения), и его бедность может объясняться главным образом истощением местных природных ресурсов, а также некомпетентностью, с которой подходили к «развитию». Страна бедна ресурсами, потому что хорошие земли суто захвачены Южной Африкой. Говорить, как это делает Агентство США по международному развитию в отчете 1978 года, что «бедность в Лесото обусловлена преимущественно нехваткой ресурсов», все равно, что говорить, будто Южный Бронкс в Нью-Йорке беден потому, что у него недостаточно природных ресурсов и в нем живет больше людей, чем может прокормить земля.
Переупорядочивание реальности
Однако образ, учитывающий, в какой мере Лесото давно вовлечено в современную капиталистическую экономику ЮАР, не смог бы убедить организации, занимающиеся «развитием», в необходимости введения дорог, рынков и кредитов. Он не смог бы подтвердить убеждение, что инновации способны трансформировать Лесото в развитую современную экономику, которая позволила бы сельскому хозяйству справиться с растущим населением и снизила бы трудовую миграцию. Такой образ означал бы, что подобные меры, направленные на открытие страны и включение ее в денежную экономику, почти не имели бы эффекта, поскольку Лесото уже очень давно не изолировано от мировой экономики.
Более того, признать, что Лесото является трудовым резервом горнодобывающей и других отраслей промышленности ЮАР, вместо того, чтобы изображать его автономной «национальной экономикой», значило бы акцентировать важность факторов, недоступных планировщикам «развития». Миссия Всемирного банка в Лесото не предусматривает возможности предлагать программы изменения или контроля горнодобывающей промышленности ЮАР и не готова участвовать в политическом изменении южноафриканской системы управления рабочей силой. Однако Всемирный банк занимает прекрасную позицию, чтобы изобретать проекты совершенствования, расширения, кредитования и технического улучшения сельского хозяйства, поскольку сельское хозяйство Лесото идеально совпадает с областью юрисдикции банка, ожидая, когда его «разовьют». Поэтому внимание фокусируется на сельскохозяйственных концернах, а Лесото изображают государством фермеров, а не наемных работников. При этом вопросы структурной безработицы, контроля притока рабочей силы, низкой заработной платы, политического подчинения ЮАР, паразитических бюрократических элит и т.п. попросту игнорируются.