Даже сквозь эфирный туман после наркотических грез и маску, скрывающую большую часть его лица, Люси отчетливо видела, что доктор Стаффорд не ложился, вероятно, несколько суток подряд. Это был красивый мужчина с благородно вылепленными чертами лица, очень обходительный – излюбленная тема в болтовне медсестер.
Но сегодня он выглядел просто пугающе, в особенности его воспаленные зеленые глаза. Такого субъекта не пригласишь домой на чай.
– Ладно, – засмеялся Алекс, признательный ей за проницательность. – Загляну к вам вечером, а завтра вас переведут в послеоперационное отделение. Тогда я приду уже с мистером Денемом, и вместе мы подберем для вас антибиотики: они необходимы, чтобы не допустить послеоперационной инфекции. – Алекс поправил на Люси одеяло. – Будут какие‑нибудь пожелания? – Он снова вернулся к своим обязанностям; врач лишь на мгновение сбросил маску и стал просто человеком. – Около суток вам ничего нельзя принимать внутрь, поэтому с ростбифом и йоркширским пудингом придется обождать.
Люси была вегетарианкой, и это было ему прекрасно известно, но его шутливое предложение неожиданно напомнило ей о детских годах, когда тетушка угощала ее именно этими любимыми блюдами, и порадовало ее.
– Пока ничего не надо, благодарю. А завтра мне можно будет выпить чаю с лимоном? Мне ужас как хочется.
– Мм… Правильный выбор. Вам придется привыкать жить без кофеина. – Он одобрительно кивнул. – И молочное тоже не приветствуется. Думаю, диетолог навестит вас завтра к вечеру. Ограничивать жиры, я знаю, вам не привыкать. И не забывайте, соль тоже надо будет урезать. Преднизолон повышает содержание глюкозы, поэтому мы будем очень тщательно следить за сахаром в крови.
|
|
– И грейпфруты мне есть нельзя из‑за какого‑то там особого лекарства.
Люси поддразнивала доктора Стаффорда: он заранее успел подробно рассказать ей обо всех ограничениях, а она внимательнейшим образом его слушала.
– Прошу прощения! Не так‑то просто бывает упомнить каждую мелочь: слишком много всего и сразу. – Алекс искренне рассмеялся и от этого даже повеселел. – Да, грейпфрут под запретом из‑за циклоспорина. Но балетные привычки вам не внове, так ведь? Думаю, у нас с вами не возникнет проблем из‑за ваших пищевых пристрастий. А вес вы еще успеете набрать.
Люси по‑прежнему была болезненно худа.
– Доброго вам утра, Люси Кинг. Вернее, уже пора сказать: добрый день!
В дверях бесшумно возник мистер Аззиз в маске и стерильно‑белом халате, сменившем его привычный синий.
– Ну что, есть у вас ощущение, будто вы побывали в Изумрудном городе и вернулись оттуда с новым сердцем и львиной храбростью?
Каждое слово он произносил подчеркнуто тщательно, отчего речь доктора казалась необыкновенно доброжелательной.
– Добрый день, доктор‑волшебник. Я ощущаю… странную размягченность.
Люси вся лучилась от внимания, которым ее окружили два самых обаятельных человека в этой больнице. Оно существенно уменьшало испытываемую ею физическую слабость. В оконце реанимационной палаты проникал свет, распадаясь на спектральные переливы, повторяющие оттенки ее лоскутного одеяла. Может, богиня радуги таким образом давала ей знать, что Люси снова возвращается к жизни? Она добавила с неожиданной сдержанностью:
|
|
– Мне снился сон, недоступный мужскому пониманию, и рассказать о нем невозможно.
Добавить к этому было нечего. Алекс и Амаль Аззиз поглядели на нее с преувеличенной серьезностью, затем главный хирург улыбнулся и обратился к иммунологу:
– Доктор Стаффорд…
Во взгляде Аззиза Алекс мгновенно прочел невысказанное сочувствие. Но вслух тот произнес лишь:
– Рад был повидать вас. Как выдастся свободная минутка, заходите на пару слов.
Алекс кивнул, а хирург снова повернулся к Люси:
– Ну ладно, пойду теперь отдохну немного. Думаю, завтра утром вас можно будет выписать из блока интенсивной терапии: вы слишком хороши с виду, чтоб здесь оставаться! Но проявите терпение: все‑таки вы совершили кругосветное путешествие, фигурально выражаясь. Я буду у себя в кабинете, доктор Стаффорд.
И хотя его слова, обращенные к обоим собеседникам, отличались свойственной доктору Аззизу неторопливостью, сам он испарился неожиданно, словно призрак, и в дверь снова пахнуло цветочным ароматом.
– Там, в коридоре, цветы. Я чувствую, как они благоухают. Это нарциссы. – Люси вспомнила, о чем хотела спросить. – Вы не знаете, может, кто‑то из знакомых принес их мне? Я не понимаю, откуда они взялись. Весенние нарциссы – и в сентябре? Хотя в Сиднее они вылезали из земли под окном моей спальни прямо посреди зимы.
– У вас чуткое обоняние! Они из цветочного магазина «Либерти». У них всегда бывают букеты вне сезона. Примите как извинение за то, что не присутствовал на операции. Здесь их поставить нельзя, но я рад, что угодил вам. Пусть они станут для вас, Люси, символом новой весны. Дня через два можете забрать их к себе в палату. А теперь я должен просить вас не разговаривать больше и как следует отдохнуть. Я тоже попытаюсь, а потом вернусь – если только меня не вызовут в другую больницу.
|
|
И он тоже ушел. Люси принялась обдумывать значимость преподнесенного им подарка, сквозь пелену болеутоляющих мучительно пытаясь уяснить, почему эти цветы так дороги ей. Не совсем обычный поступок, не правда ли? Но она предпочла поскорее удалиться из этой опасной зоны. Она всего лишь его пациентка, а он – просто один из наблюдающих ее врачей. Он так же внимателен и добр ко всем прочим больным, и она сама была этому свидетельницей. Например, на прошлой неделе доктор Стаффорд принес ее соседке по палате, миссис Моррис, книгу, а еще раньше подарил букет орхидей старшей медсестре на день рождения. В любом случае, Люси не из тех, кто быстро награждает кого бы то ни было своим расположением. Если она не сможет обуздывать свои эмоции, то возьмется за дело иначе, а пока можно просто плыть по благоуханным волнам в призрачной дремотной колыбели в сторону радуги.
* * *
Несмотря на легкий ветерок, колышущий занавеску перед открытым окном, атмосфера в комнате стояла мрачная и тягостная. День для конца сентября выдался неуместно погожий. Солнце струило лучи, и вокруг разливался запах белых пионов, поставленных на пианино. Шан, для которой они были присланы, не обращала на них внимания, безучастно лежа на диване. Зазвонил телефон, и она зажала ладонями уши. Из кухоньки возник Кэлвин с кофейной чашкой в руке и быстро снял трубку.
– Алло? Да‑да, мне тоже очень жаль. Спасибо за соболезнования. Я скажу ей, что вы звонили. Она сама пока не в состоянии подходить к телефону. – Он недолго слушал собеседника, почти сразу его прервав: – Да‑да, если вы хотели узнать насчет пятничной церемонии, то лучше звонить его брату.
Кэлвин оттараторил в трубку телефонный номер и без обиняков распрощался. Заплаканная Шан поглядела на него с благодарностью:
– Спасибо, милый, что взвалил все это на себя. Я так расстроена. Никогда бы не подумала, что это станет для меня таким ударом. Все же как быстро распространяются вести!
– Еще каким ударом! Сколько вы поддерживали отношения? Когда теряешь близкого человека, с которым тебя связывает не один год, то невозможно от этого просто отмахнуться, и все. – Он подал ей кофе, а сам взялся за пальто и ключи. – Слушай, я сбегаю в магазин. Надо купить тебе что‑нибудь к обеду. Как насчет цыпленка‑гриль и салата?
По лицу Шан было видно, что она его даже не слышит. Тогда Кэлвин вложил ей прямо в руки записку, доставленную вместе с пионами:
– И не забудь, что брат Уилла ждет твоего звонка.
Уже в дверях Кэлвин услышал, что снова кто‑то звонит – на этот раз на его мобильный.
– Боже, неужели нельзя оставить нас вдвоем в покое на пару дней? – взорвалась Шан.
Ей хотелось всецело предаться переживаниям, а не отягощать себя изнурительным состраданием знакомых. Это переходило всякие границы. Она взяла на работе отгул всего на день – и вот, кажется, уже весь мир в курсе ее дел. Свой мобильник она отключила, но благонамеренные сослуживцы выследили Кэлвина, и теперь кто попало интересуется у него ее состоянием.
Ответив на звонок, Кэлвин покачал головой, давая Шан знать, что спрашивают его самого. Помахав Шан на прощание, он закрыл за собой массивную дверь.
– Странные дела творятся. – Кэлвин ускорил шаг, чтобы поскорей миновать фасад бесконечного викторианского здания, и понизил голос, опасаясь быть подслушанным. Улочки в этом квартале были расположены хаотично и казались чересчур безлюдными. – Сначала умирает мой кузен. Потом вламываются в дом к его отцу. Вы, случайно, не причастны к этому? Ну, ко взлому? Я понимаю, нам очень нужны сведения, но совпадения слишком уж зловещие.
– Знаю, Кэлвин. – Его телефонный собеседник безупречно владел собой. – Я понятия об этом не имею. Я лишь безоговорочно верю в твой успех, как и профессор Уолтере.
– Не волнуйся, Ги, ключ я добуду. Его скоро привезет отец. Я пока слоняюсь здесь поблизости и высматриваю, что к чему. Но давайте будем соблюдать хоть минимальные приличия!
– Не подведи нас, Кэлвин. Те документы, к которым, мы надеемся, даст нам доступ этот ключ, могут оказаться весьма секретными. И это единственная возможность для нас увидеть целостную картину. Меня поторапливают сверху. Ты же знаешь, Эф‑У и так не слишком терпелив, поэтому представь, как он теперь негодует.
Кэлвин заметил, что необоснованно разнервничался.
– Поверь, Ги, я ведь тоже потратил немалое время на то… – он замешкался, подыскивая слова, – чтобы не явиться с пустыми руками. Как член семьи я приду на похороны в пятницу, но не наседайте на меня. Дело тут щекотливое, и мне надо войти к ним в доверие, если вы ждете от меня помощи.
– Помоги нам, Кэлвин. Не забывай, насколько ты сам в этом заинтересован.
И в телефоне раздались гудки.
Алекс застал Кортни Денема в кабинете у Амаля, где они изучали результаты наблюдений. Он тут же развернулся, чтобы уйти:
– Я загляну попозже.
– Нет‑нет, дружище, мы уже закончили. Хочу вас порадовать: операция Люси Кинг прошла очень успешно. Может быть, совместимость тканей с первым подобранным нами органом была немного лучше, зато это сердце моложе. А характер у девушки оказался бойцовский!
Алекс испытывал к Кортни искреннее расположение. Денем был родом с Тринидада, и его музыкальный акцент, от которого тот полностью так и не избавился, звучал немного забавно, а сегодня – особенно к месту. Нельзя было недооценивать и его заслуги как кардиолога.
Денем подошел к Алексу и сжал ему руку:
– Я очень сожалел, когда узнал. Уилл был своеобразной личностью. Мне нравилось его мрачное чувство юмора. Я им восторгался.
Алекс был не в состоянии даже поблагодарить и в знак признательности просто ответил на рукопожатие. Кортни ушел.
– Тебе вообще не надо было сегодня приходить на работу, Алекс. Я просил твою секретаршу передать тебе. Мы смогли бы справиться и без тебя.
– Так легче, Амаль. Лучше уж я буду тут, где от меня есть польза. К тому же у Люси в нашей стране нет родни, и я думаю, она зависит от нас даже больше, чем раньше. Поддержка родственников – неотъемлемая часть послеоперационной реабилитации, а Люси лишена такой поддержки. Допускаю, что соседка по комнате ей почти как сестра, но все же разница есть. Я рад, что могу внести свою лепту.
Другие, подозревая в Алексе обостренную уязвимость, намеренно не интересовались трагедией, но Амаль понял, что Алекс нуждается в другом.
– Похоже, там произошел несчастный случай? Ты, вероятно, в курсе, как все случилось?
Алекс почувствовал неожиданное облегчение от его вопроса. Он совершенно не мог обсуждать эту тему с отцом, которого очень подкосила потеря жены и сына – все за один год. Генри отказывался говорить о полицейских рапортах, поэтому Алексу не удалось выяснить, были ли на месте происшествия другие машины.
– Предположительно Уилл врезался в перила моста через разлившуюся речку, потому что попал в полосу густого тумана. Выдвинута версия, что он не следил за дорогой по причине усталости, – без всякого выражения произнес Алекс, а потом взглянул на Амаля. – Но я даже возможности такой не допускаю. Уилл очень хорошо водил мотоцикл. Если бы он устал – настолько, что не мог управлять им, – он отдохнул бы на обочине. Конечно, он любил риск, но всегда знал, где граница между смелостью и безрассудством.
– Может быть, она стерлась в тумане?
– Он знал эту реку, знал там каждую тропку. Я ни за что не поверю, что Уилл мог совершить такую глупую ошибку. Как можно раскатывать по всей Италии, Франции, Греции без единой царапины, а потом погибнуть в аварии в миле от собственного дома?
Амаль встревоженно взглянул на друга:
– Алекс, неужели ты и в самом деле думаешь, будто тут что‑то нечисто?
Если бы его коллегу кто‑то обвинил в желании пофантазировать, мистер Аззиз первым бы кинулся защищать молодого врача. Алекс никогда не стал бы забивать себе голову относительно всяких заговоров.
– Мне почему‑то кажется, что его могла сбить машина. Первой на место происшествия прибежала соседка – это она оказала Уиллу первую помощь и вызвала «скорую». Она же и рассказала полицейским и моему отцу, что вроде бы слышала где‑то неподалеку автомобиль, то есть шум мотора. Правда, неточно. Мне очень не хочется огорчать близких, но я вовсе не исключаю возможности, что кто‑то налетел на него сзади, а потом струсил и скрылся.
Амаль видел, что внешне его молодой друг и коллега весьма успешно противостоит трагедии, как это было и год назад, когда умерла его мать. Тем не менее в его голосе Аззиз уловил незнакомую ему прежде упрямую нотку, хотя сам Алекс, скорее всего, от нее открестился бы.
– Предоставь решать это полиции. – Амаль положил руку на плечо Алексу. – А тебе сейчас нужно оплакать брата. Мне жаль, что я не был с ним знаком – все здесь, кто знал Уилла, отзываются о нем с теплотой. Для них это большое потрясение. Если не возражаешь, я приду на похороны. Можно?
Алекс, считавший Аззиза самым занятым индивидуумом на земном шаре, был неподдельно тронут. Он не сразу подыскал слова благодарности.
– Спасибо за участие, Амаль. Буду признателен, если ты придешь – конечно, если тебе удастся вырваться. Это ведь пятница. – Алекс разглядывал свои руки. – Мне так и не хватило времени подумать, как бы пожелал все устроить сам Уилл.
– Похороны больше нужны живым, чем мертвым, Алекс, – вот что и тебе, и отцу, и всем друзьям предстоит уяснить в первую очередь. Из этого и исходите – из необходимости достойно попрощаться.
Аззиз понимал, что разговоры о душе – не для Алекса: он не был верующим, и они раньше довольно откровенно обсуждали эту тему.
– Уилл придерживался тех же религиозных взглядов, что и ты? Вернее сказать, антирелигиозных?
– Мне кажется, Уилл с большей охотой прочитал бы заветы, написанные рукой Шекспира, чем найденные в Библии. Но его духовное чувство иногда делало странные повороты. Например, в последнем SMS‑сообщении он спрашивал о маминой Библии, а в нагрудном кармане куртки у него нашли открытку с видом Шартрского собора и экземпляр Песни Песней Соломона на французском. В общем, я не знаю.
– Идея насчет Шекспира мне нравится. Другие тоже могут придумать что‑нибудь свое. Знаешь, Гамлет не зря сказал Горацио: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
Алекс негромко рассмеялся. Он знал, что Амаль хоть и человек науки, но верующий. Долгие беседы с Аззизом приоткрыли Алексу всю сложность натуры главного хирурга; он проникся уважением к его взглядам, хотя и не разделял их. По представлениям Амаля, Аллах добродушно посмеивается, наблюдая, как род людской тщится разыскать ключи к тайнам мироздания. Он снисходительно взирает на достижения человечества – тут и Дарвин, и все остальное. Амаль полагал, что Бог и наука вовсе не оппоненты. Наука лишь предоставляет людям приспособления, необходимые для обретения богоподобной мощи. И всем нам, говорил Амаль, еще предстоит проделать долгий путь.
Алекс вгляделся в доброжелательное и мудрое лицо коллеги. Было бы хорошо, если бы он пришел в пятницу. Все‑таки хоть какая‑то поддержка…
Яблоневая аллея спускалась к самой реке, и по выходным этот уголок казался тихой пристанью, будто бы на многие мили удаленной от столичного центра. Стоял промозглый октябрьский вечер, и по берегу стелился невесомый туман. Алекс припарковал машину у старинного особняка, который застал еще романтические прогулки Карла Второго, катавшего по Темзе то одну, то другую пассию. С тех пор, впрочем, миновало более трехсот лет.
Восемь лет назад родители помогли Алексу с Анной – она была уже беременна Максом – взять ссуду и купить дом напротив особняка. Он был недалеко от работы и расположен у воды, что особенно оценил Алекс, а его жену привела в восторг почти сельская атмосфера квартала. Анна с сыном остались жить здесь, и, навещая их, Алекс не раз подумывал о том, как было бы хорошо, если бы он возвращался ко всем троим – Анне, Максу и дому с двумя милыми деревцами – на прежних правах хозяина.
Нельзя сказать, что раньше он не ценил их, но его работа в отделении по пересадке органов и занятия наукой требовали полного самопожертвования и отнимали бесконечно много времени, которое он охотно отдавал, не замечая, что без должного внимания к молодой жене и новорожденному сыну его семейная жизнь дает трещину за трещиной. Анна никогда не упрекала его, не держала зла за то, что, как она сама понимала, он не в силах изменить. Но однажды, проснувшись поутру, они обнаружили, что их отношения остались в прошлом. Обошлось без вражды, без препирательств по поводу опеки или денежного содержания, зато осталась горечь из‑за того, что два интеллигентных человека не застрахованы от ловушек на пути к карьере, которая вдруг оказывается чем‑то несущественным.
Для своего возраста Макс был высоким мальчиком, а его зеленовато‑карие глаза очень напоминали отцовские. Услышав звонок, он метнулся к дверям: Алекс приехал забрать его на выходные.
– Я сейчас тебе что‑то покажу! Это потрясающе! – Не дожидаясь, пока Алекс снимет в прихожей пальто, Макс потянул его на второй этаж. – Я играю с новыми «Симсами», которых ты мне тогда принес! Ты не представляешь, папочка, что они выделывают!
Анна, опасаясь, как бы сын окончательно не утащил гостя наверх, вышла в прихожую. Ее светлые волосы были аккуратно сколоты на затылке, длинная кремовая блуза с пояском и брюки в тон составляли скромный, но элегантный ансамбль. Похоже, она собиралась уходить, и Алекс обрадовался, когда она без всякой поспешности спросила:
– Ты на сегодня закончил, Ал? Может, задержишься ненадолго и выпьешь вина?
Она окинула бывшего супруга заботливым взглядом. С Алексом они прожили вместе немалое время, и она уважала его и как человека, и как хорошего отца. Вид у него был измученный, как бывает, когда целый месяц не удается выспаться. Вероятно, так оно и было. Но какие бы демоны ни осаждали Алекса, он боролся с ними в одиночку, никому не поверяя то, что было на уме и на сердце. Обсуждать свои планы только с собой стало одной из его привычек, и, по мнению Анны, худшей из них.
– Спасибо, Анна, с удовольствием. Этот день, кажется, никогда не закончится. – Он двинулся на кухню вслед за ней. – Звонил папа и сказал, что надо бы поговорить с коронером без протокола, хотя окончательного заключения следствия придется ждать не меньше пары месяцев. Я с шести утра на работе, а сегодня вечером мне надо заняться вещами Уилла, которые еще остались у меня на квартире. Я их уже более‑менее разобрал, кое‑что можно будет отдать в благотворительный фонд. И сегодня же страховщики вернут нам его мотоцикл. Он практически не поврежден, но я теперь не знаю, куда его деть. Думаю, снова переправлю его в деревню, а потом, скорее всего, продам. В этом весь Уилл, не правда ли? Поселился, а выселиться толком не смог. Он с самого мая одной ногой у меня, а другой – неизвестно где, и привыкнуть к этому было невозможно.
Заметив, что Алекс держится спокойно, Анна подала ему бокал.
– Тебе, наверное, потребуется помощь? Все‑таки работа не из легких…
По ее тону можно было понять, что она не столько ищет его согласия, сколько предлагает поговорить. Макс по‑прежнему висел на руке у отца, как видно, не собираясь так скоро от него отстать, но Анна поняла, что еще мгновение – и момент будет упущен. Необходимо было срочно куда‑нибудь услать сына, чтобы побыть с Алексом наедине.
– Макс, дай нам с папой десять минут: нам нужно кое‑что обсудить, а потом мы вместе поднимемся к тебе и посмотрим, как ты играешь.
Убедить мальчика оказалось не так‑то просто, но Анна заявила, что если не включить паузу, то у Симсов может сгореть дом или папа Симс прозевает повышение по службе.
Макс тут же унесся прочь, а Алекс прошел вслед за Анной в гостиную. Комната была оформлена по‑новому: некогда любимый Анной сельский стиль сменили современные веяния, придававшие интерьеру ощущение чистоты, света и объемности. Белые лилии в безыскусной стеклянной вазе, белая ароматическая свеча, навевающая целомудренные мысли, на стене – полотно в духе Энгра.
Алекс опустился в кресло подле растопленного камина. Он сразу же поинтересовался сыном – упоминает ли Макс дядю в разговорах с ней и сильно ли он переживает?
– Примерно так же, как и ты. – В голосе Анны печаль слилась с иронией. – Он почти ничего не говорит, если я сама не спрошу.
Алекс распознал критику и заставил себя улыбнуться:
– Я с ним побеседую.
– Я так поняла, что осталось еще много рутинных дел?
– Это просто кошмар какой‑то! – Алекс редко употреблял подобные слова. – Ты ведь знаешь, пока папа находился в больнице, нас ограбили. Невероятное совпадение. Полиция уверена, что это ребятишки, потому что украли только деньги по мелочи, CD‑диски, но не взяли никаких ценностей, например мамины украшения.
Анна слышала об этом на похоронах и была искренне покороблена чужим бессердечием. Впрочем, вскоре она пришла к мысли о том, что злоумышленники, кем бы они ни были, скорее всего, просто‑напросто соблазнились отсутствием хозяев, едва ли зная о постигшей их трагедии. Иначе как бы они решились?…
– Беда никогда не прихо… – начала она, но Алекс перебил:
– Но все‑таки нескольких вещей не хватает, как мы теперь поняли. Нет двух‑трех старинных маминых книг, в том числе семейной Библии, подаренной ее бабушкой. Эта книга передавалась из поколения в поколение; я думаю, она весьма ценная и совершенно уникальная. Все поля в ней исписаны пометками и датами рождений и смертей многих наших предков.
Анна только потрясенно качала головой.
– И пропал небольшой портрет, который очень много значил для всех нас. По сути, почти миниатюра. Там изображена дама; судя по ее платью, это конец шестнадцатого века. Очень напоминает стиль Хиллиарда,[27]но, скорее всего, писал не он, как нет и никаких предположений, кто мог бы ему позировать. Эта картина тоже пропала. Я знаю, что мама ею очень дорожила.
– Да‑да, теперь припоминаю – на Дианином столе… Там такой густой синий фон. Выходит, они знали, что брать: то, что могло представлять собой немалую ценность?
– Получается, что так. В полиции теперь тоже пересматривают первоначальную версию. К тому же все в деревне единодушны насчет того, что это не мог быть кто‑то из местных. – Алекс невесело улыбнулся. – Людям кажется, в Лонгпэрише никто на такое не способен.
– Как ты сам думаешь, что в результате решат коронеры, Ал?
Анна старалась совладать с дрожью в голосе: она до сих пор не смирилась с гибелью Уилла. Прошел уже месяц, а она все еще по привычке надеялась, что он вот‑вот позвонит. Как вообще мог умереть такой жизнелюб? После развода с Алексом в число огромных потерь попал и Уилл – брат, которого ей всегда недоставало. С Анной он был добр, с Максом – смешлив и всегда спешил откликнуться на ее призыв SOS, когда Алекс оказывался занят. Теперь его отчаянно не хватало. Что до Генри и Алекса – наверное, только Бог мог в полной мере оценить степень страданий, выпавших на их долю.
– Смерть вроде бы случайная – от церебральной аневризмы. Если, конечно, кровотечение не вызвала давнишняя черепно‑мозговая травма, о которой Уилл знал и сам, – так они рассуждают. Тогда все можно свести к неблагоприятному стечению обстоятельств. Никакие прочие странности их не интересуют. Вмятины на шлеме свидетельствуют, что он даже не превышал скорость. По их мнению, это просто несчастливое совпадение – туман плюс усталость. Если всему этому верить, то можно поверить и в то, что земля плоская.
Анна не знала, что ответить, и кивнула. Она вполне могла себе представить, что Уилл повредил спину или сломал ногу, порезался какой‑нибудь железкой или обжегся, потому что он беспрерывно болтал, когда стряпал. Но у нее в голове не умещалось, что он мог не вписаться в поворот или протаранить перила моста на своем чудо‑мотоцикле. Уилл обожал его и разъезжал с большим форсом. Когда он впервые приехал на нем похвастаться перед Анной и Максом, она хихикала, как девчонка. «Никогда еще мой мотоцикл так легко не вставал на дыбы! Переднее колесо словно описывает петлю, и можно его то подтягивать, то отпускать: то же самое, когда дергаешь йо‑йо за ниточку, – смотри!» Уилл резко срывался с места, газовал, затем разворачивался в конце Яблоневой аллеи и скачками несся прямо на них под радостные вопли племянника и свои собственные – и под оцепенелое молчание соседей. Нет, подумалось Анне, Уилл не стал бы гробить свой мотоцикл. Он слишком его берег.
– Папа, ну пожалуйста, иди посмотреть Симсов! – Макс мялся на верхней ступеньке лестницы и канючил свое безразмерное «пожалуйста». – У меня там вся семья похожа на нашу. Погляди, они сейчас все вместе. Твой Симс даже забыл побриться – совсем как ты сегодня! Здорово, правда?
Анна и сама рассмеялась совпадению. С утра у Алекса случилось сразу несколько вызовов подряд, и в этот день он был настолько занят, что у него на лице успела проступить едва заметная щетина – нехарактерный для него признак, хотя с ней, по мнению Анны, он выглядел более сексуально и раскованно, словно в былые времена. Уилл всегда подтрунивал над его опрятностью и непременно оценил бы юмор ситуации.
– В той компьютерной игре, которую ты ему подарил, он заново собрал всю нашу семью вместе – еще лучше, чем прежде. Там можно моделировать внешность персонажей, как тебе нравится. Так он справляется с неприятностями – со всем, чем угодно.
Анна грустно взглянула на Алекса, словно поясняя: малыш за свою недлинную жизнь уже впитал в себя немало потрясений – развод родителей, смерть бабушки, – чтобы как следует осознать трагические новости о дяде.
– Дело в том, что наш Макс подал прошение некой особе по имени Старуха с Косой, чтобы она оживила Уилла. Он говорит, что это не всегда получается, но ему все‑таки удалось ее переубедить.
Алекс с недоверчивой улыбкой покачал головой. В глубине души он считал, что все это звучит достаточно дико, но хорошо понимал желание мальчика.
– Пойдем, Макс, покажешь, как там все работает. Ты сегодня возьмешь диски к нам в Челси?
Он поднялся, чтобы поставить бокал с вином на каминную полку, и едва не выронил его, подскочив от неожиданности при виде лежащей там почтовой открытки.
– Шартрский лабиринт?
Он непонимающе поглядел на Анну.
– Это Уилл. Он прислал Максу открытку. Алекс, так странно – она пришла в субботу утром, сразу после похорон. Будто послание с того света. Отправлено в пятницу, девятнадцатого сентября. Как раз накануне происшествия.
Она сняла с полки карточку и дала прочесть Алексу. На обороте оказалось пять пересекающихся квадратов, вместе похожих на головоломку.
Невозможно предсказать, куда приведет нас путь. Мы с тобой приедем сюда весной или летом и пройдем лабиринт снова. Это лучшие на свете "классики". До скорой встречи, привет маме.
Уилл
– Мне он тоже прислал открытку, с таким же точно рисунком, но из тосканской Лукки. – Алекс задумчиво поглядел на Анну. – Можно, я заберу ее на несколько дней? Хочу снять копию.
Анна вытаращила на него глаза от изумления. Откуда у Алекса взялись подобные сантименты? Или он таким образом пытается восстановить последние дни Уилла? Что‑то не похоже. Но, желая хоть в чем‑то быть ему полезной, Анна согласилась.
– Скопируешь ее, ладно? Макс расстроится, если она пропадет.
Алекс сунул открытку во внутренний карман пиджака и поднялся в комнату сына.
Они уже выходили из дверей с дорожной сумкой и компьютерными принадлежностями, когда у Алекса зазвонил мобильник. Анна положила ладонь Максу на макушку, подавляя вздох: она почти ждала подтверждения, что выходной испорчен и что доктора Стаффорда сию минуту ждут в больнице. Пятницы и субботы были самыми востребованными днями для трансплантации органов, и это обстоятельство десятки раз разрушало самые продуманные планы.
– Алекс Стаффорд.
– Алекс, это Шан.
Ее голос нервно вздрагивал.
– Что‑то случилось?
Она проигнорировала его вопрос.
– У меня сегодня день рождения.
Шан замолчала, и Алекс извинился, что забыл поздравить. Сердечным тоном он пожелал ей счастья, но Шан торопливо продолжила:
– Нет, Алекс, ты послушай… Мне только что принесли букет совершенно восхитительных роз.