Бледный сентябрьский рассвет давно догорел над Москвой-рекой. На противоположной стороне, над берегом Тереховского острова, стеной высились великанские буки, уступавшие размерами разве что своим собратьям на Воробьёвых Горах. Набережная, в прежние времена одетая в асфальт, была почти свободна от растительности — филёвские фермеры старались поддерживать в сносном состоянии и её, и дебаркадер, приткнувшийся к берегу ниже по течению. Оттуда доносился смех и задорные женские голоса.
— Чего к пристани-то не пошли? — спросил Коля-Эчемин, выискивая взглядом источник жизнерадостных звуков. — Сейчас бы молочка парного, девчонки сбегают…
— Потому и не пошли, что девчонки, — лениво отозвался егерь. Он улёгся на траву, закинув руки за голову. — Не хочу, чтобы нас лишний раз видели. Пусть думают, что мы двинули к Воробьёвым.
— Всё равно ведь узнают. Деревня, ничего не скроешь…
— Узнают, но не сразу, — Бич глянул на часы и со вздохом переменил позу. — Умар будет через час, и они со Студентом сразу пойдут.
— А ты — назад, к Шмулю?
— Куда ж ещё? Яська затемно прискакала, говорит — к вечеру наши начнут подтягиваться.
Коля-Эчемин заявился в шинок незадолго до рассвета, в точном соответствии с переданными через белку распоряжениями. «Только ради тебя, Бич… — недовольно бурчал он. — В темноте едва днище не пропорол…»
Мастерство не подвело каякера. Участок реки до Филёвской набережной они преодолели меньше, чем за два часа, несмотря на то, что у развалин Живописного моста пришлось вытаскивать пирогу из воды и нести по суше, в обход. А потом возвращаться и тащить охающего и матерящегося егеря. Компресс дяди Вовы помог, воспаления не случилось, но наступать на покалеченную ногу пока не стоило. Тем не менее Бич настоял на том, чтобы лично проводить напарника, — требовалось, по его словам, проинструктировать Умара насчёт маршрута.
«Проще всего было бы добраться до Воробьёвых гор по реке, — втолковывал он Егору. — Но там берег держат золотолесцы, и встречаться с ними тебе не стоит. Можно высадиться на Бережковской, но к Сетуньскому Стану сейчас тоже лучше не приближаться. Седрика они изгнали, но кто знает, сколько там осталось его сторонников? Так что лучше не рисковать — по суше, конечно, дольше, зато надёжнее. Отсюда пойдёте до Парка Победы, мимо Ближней дачи — есть там такое фермерское поселение. Потом по Минской улице, по Ломоносовскому и прямиком до Главного Здания. Часов за десять-двенадцать должны дойти. В долине Сетуни только осторожнее: там, говорят, шастает зверьё с Крылатских холмов, не хватало ещё напороться на смилодона».
Яська ждала на набережной. Не дав егерю выбраться из пироги, она обрушила на него ворох новостей.
— Ответили четверо: Нгуен, Савва из Пойминского городища, Вернер с Конезавода и Уочѝви-танцовщица с Богатырского, — перечисляла она, загибая тонкие пальчики. — От остальных пока ничего нет.
— А дядя Вова у Шмуля, — подвёл итог Бич. — Молодчина, Яська, выручила!
Зелёная девчачья физиономия, обрамлённая рыжими волосами, расцвела в улыбке.
— Я-то думал, Яська — твоя персональная почтовая белка, — не удержался от подколки Егор. — А она, оказывается, у всех егерей за начальника почтовой службы!
Зелёная кожа побурела — видимо это заменяло зеленокожим аватаркам румянец смущения.
— И ничего я не служу! Просто девчонки знают, что мы… что я… в общем, что я часто по его заказам летаю, вот и передали.
— Да ладно, чего там… Платят-то хоть хорошо? Не задерживают, как этот жлобяра?
Егерь хлопнул себя ладонью по лбу.
— Точно! Прости, Ясь, я и забыл. Вот, держи, тут всё, что я задолжал.
И протянул белке объёмистый мешочек.
— Жёлуди, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд Егора. — Взял у Шмуля. Он у нас вместо банкира.
_ Так он не только содержатель малины, но и сидит на общаке? — понимающе кивнул Егор. — Недурно устроился, даром что «тысячный»…
— Ты мне ребёнка не порть! — возмутился егерь. — «Притон», «общак», «малина»… Чему вас только учат в Новосибирске?
— Это кто тут ребёнок? — белка, презрительно фыркнув, сгребла мешок и распихала содержимое по своим сумочкам. — Между прочим, если бы не я…
— Знаю-знаю! — Бич в знак капитуляции поднял ладони. — Ты самая храбрая, самая ловкая, самая быстрая и всё такое. Только орехами больше не кидайся, ладно? До сих пор шишка не прошла. И как это ты ухитряешься каждый раз попадать точнёхонько в макушку?
Коля-Эчемин, удивлённо наблюдавший за пикировкой, встал.
— Ладно, вы тут беседуйте, а я пирогу гляну. Когда проходили под мостом, вроде задели что-то, надо бы проверить.
— Деликатность проявил… — Егор проводил каякера взглядом. — Хорошие у тебя друзья, Бич.
— А иначе в Лесу никак, — серьёзно ответил егерь. — На том и держимся — на друзьях. Можно, конечно, и в одиночку бродить, но всё одно надо знать, что есть где-то такие вот люди. Коля-Эчемин, Ваха, Нгуен, Лёха-Кочегар, Яша Шапиро…
— А я? — ревниво вскинулась Яська. — Меня ты, значит, за друга, не считаешь?
— Ну и ты, куда ж без тебя…
— Не больно-то и хотелось! — белка вскочила на ноги. — И вообще, у меня на сегодня ещё куча вызовов, некогда тут с вами рассиживаться!
— Что за муха её укусила? — недоумённо спросил Бич, когда беличий хвост канул в листве. — Сидели, вроде, разговаривали…
Егор насмешливо сощурился.
— Я всё собирался спросить — ты слепой или тупой?
— Ты это о чём?
— О Яське, ясное дело. Девчонка влюблена в тебя по уши, а ты упорно не желаешь этого замечать.
— Да ладно? — егерь изумлённо уставился на напарника. — Ерунда, она же мне как дочь!
— Как дочь? Ну-ну… Ты что, не видишь, какими глазами она на тебя смотрит?
— Какими? Нормальными, как на всех. Нервная только стала, слова ни скажи — шипит и чуть ли не кусается.
— А ты чего ждал? Обращаешься с ней, как с приятелем, а девушке ласка нужна, внимание. Да чего я тебе объясняю, сам взрослый мужик.
Бич помолчал, словно собираясь с духом
— Да всё я понимаю, Студент, не слепой же, в самом деле… Но и ты пойми: я ведь не пошутил, когда сказал, что она мне как дочь. Её отец — мой старый друг, ещё с прежних, доприливных времён. Учились вместе когда-то на геологическом. Несколько лет назад у Яськи — вообще-то её зовут Ярослава — нашли глиому[16]. Врачи давали пятьдесят процентов успеха операции и предупреждали о возможностях необратимого поражения зрительного центра. Ну, я, дурак, возьми и посоветуй лесные снадобья!
— Почему дурак-то? — удивился Егор. — Не помогли, что ли?
— Помогли. Месяца не прошло, как опухоль рассосалась и даже зрение не пострадало. Врач от радости места себе не находил — чудо, да и только! А через полгода у девчонки развилась «Зелёная Проказа». Побочный эффект тех самых порошочков, будь они неладны…
И сокрушённо помотал головой. Похоже, старая боль до сих пор не отпускала.
— Обратились сдуру к врачам, нет, чтобы мне сразу сообщить... Ну, те поняли, что к чему — у них же инструкции Минздрава как раз на этот счёт. Позвонили в полицию, те приехали, хотели забрать Яську в спецсанаторий. Отец говорит: «Не дам!», они его крутить. А он, на секундочку, служил в спецназе ГРУ инструктором по рукопашке, потом выступал в боях без правил в тяжёлом весе. В общем, дело скверно обернулось: пять покалеченных и один труп, причём не кто-нибудь, а сотрудник полиции. Но дочку он отбил, спрятался на даче у приятеля и мне дал знать — приезжай, беда! Пока сообщение шло, пока я до Екатеринбурга добирался, девочка уже…
И запнулся на полуслове.
— До Екатеринбурга, говоришь? — Егор пристально посмотрел на напарника. — А что же этот, как его…. Лесной Призыв?
— «Зов Леса», — буркнул Бич. Он уже понял, что прокололся. — Ладно, Студент, чего уж там… Ты, вроде, парень свой, надёжный. Но смотри: будешь болтать — клык на холодец, найду хоть в Африке, хоть в Австралии!
— Тем более, что тебе туда добраться не проблема, как я понимаю? И много среди егерей, таких?
— Насколько мне известно, я один. Остальные кто как: Нгуен шага за МКАД сделать не может, дядя Вова выбирается иногда наружу, но не дальше Мытищ. Лучше всего Вернеру — он как-то три дня провёл в Твери, но после этого мы со Шмулем его неделю пейсаховкой отпаивали, так приплющило парня. Но если дальше — то только под порошочками, или терпеть, пока есть силы.
— А тебе, значит, всё нипочём?
Егерь развёл руками.
— Вроде того. Ты пойми, это ж от меня не зависит. Поначалу-то я думал: отойду на десяток, ну, на сотню километров, а там всё равно дотянется… Делал вылазки, каждый раз всё дальше и дальше. Пилюлями запасался, на случай, если достигну своего предела.
— И как?
— А никак. Времени на это ушло почти пять лет — помногу я наращивать дистанцию опасался, как и слишком часто покидать Лес. Внимание не хотел привлекать. Но когда в один прекрасный день доехал до Лиссабона — окончательно уверился, что «Зов Леса» меня обошёл стороной.
— Ясно, — кивнул Егор. — Я и раньше что-то в этом роде заподозрил — особенно когда ты проговорился насчёт Лазурного Берега. Что, правда, случалось там побывать?
— Было дело. Очень сложный рейд выдался, захотелось сменить обстановку. Вот и сменил. Прожил в Ницце три дня, и всё это время места себе не находил. «Зов Леса» тут ни при чём, клык на холодец! Неспокойно как-то было, неуютно. Не в радость, понимаешь? Хожу, значит, по набережной Круазетт, а у самого перед глазами всё это...
Он обвёл рукой реку, дебаркадер и свисающие к воде ветви филёвских вязов.
— В общем, не выдержал я. Плюнул на оплаченный на две недели вперёд номер в «Негреско», сел в самолёт — и домой. Так что хреновый из меня вышел турист…
Он помотал головой, словно отгоняя наваждение.
— Так о чём это я? Да, в Екатеринбург я приехал буквально в последний момент. Яська совсем плохая была — не узнавала никого, есть ложкой не могла, только как собачонка, из миски. Ещё бы чуть-чуть, и… В общем, я её переправил в Лес и сдал аватаркам. За два месяца её привели в чувство, а в процессе она познакомилась с белками, да так к ним и прибилась.
— Она знает, что это ты её спас?
— Я просил не говорить. Память ей тогда конкретно отшибло.
— А отец? Он же, как я понимаю, жив?
— За убийство полицейского сел пожизненно. Да он и знал, что этим закончится, сам попросил: незачем ей это, пусть живёт спокойно.
— Ну, не знаю… — Егор покачал головой. — Она уже не ребёнок, имеет право знать.
— Зачем? Половина больных «Зелёной Проказой» не помнят о прежней жизни. И хорошо, по-моему: надо начинать с чистого листа, без всякого там поганого багажа.
— А если багаж — не поганый? Не у каждого ведь такая печальная история — могли остаться родственники, родители, супруги…
— Тогда ещё хуже, потому как они с ними никогда не встретятся. Аватарки, Студент, не могут покидать Лес — сделают шаг за разделительную на МКАД и валятся от жесточайшего приступа мигрени. Большинство не выдерживает, сходит с ума. Так что пусть лучше не знает.
— Кстати, — Егор щёлкнул пальцами, — пока не забыл... Что это за слизень, которого дядя Вова тебе наложить собирался?
— Слизень-то? — Бич осторожно, чтобы не потревожить больную ногу, переменил позу. — Это, Студент, вроде живого бинта. Нашлёпка такая, в виде слизняка. Приложишь её к ране — она и кровь остановит, и как обезболивающее. Ну и заразу всякую вытянет или, скажем, яд. Помнишь, Лёха-Кочегар про своего помощника рассказывал, которого красной стрелой подстрелили?
Егор кивнул.
— Если яда слишком много, слизень погибает. Но человека обычно всё-таки спасает, тому парню просто не подфартило. Слизней друиды выращивают, они вообще мастаки на всякие лекарские фокусы.
— А чего ж ты тогда отказался?
— А того, что в Лесу за всё приходится платить. От слизней Зов Леса иногда развивается после первого же применения — оно мне надо, так рисковать? Я слизней даже с собой не ношу, чтобы не поддаться соблазну, если что. А царапина эта и так заживёт, не впервой.
Егерь потянулся и посмотрел на часы.
— Умар вот-вот будет. Давай-ка, Студент, как в песне поётся: на посошок, на дальнюю дорожку…
Он извлёк из кармана маленькую фляжку и пару серебряных стопок.
— Ваха подарил. Давно ещё, лет пять назад. Обычно я их у Шмуля оставляю, в рейде это баловство ни к чему. А тут вот захватил, цени!
— Ценю. Кстати, о Шмуле — ты в шинке надолго собрался зависнуть?
— Как получится. Отлежусь, ногу подлечу — дам знать. Ты, главное, до Универа доберись. И за Умаром присмотри. Молодой он, горячий, как бы не попал в историю.
— Я-то думал, это он за мной должен присматривать…
— Ну… и он за тобой тоже. Ты за ним приглядишь, он за тобой — так и дойдёте в целости и сохранности.
Егерь отвернул крышку и протянул фляжку напарнику.
— «Хеннеси», коллекционный, 1965 года. Нашёл в винном погребе «Арагви» — здоровенная такая шестилитровая бутыль в фирменном чемодане. Чуть не грохнул, пока вытаскивал…
Егор поднёс фляжку к носу, понюхал, лизнул — и блаженно зажмурился.
— «Экселлент»! Нет, Бич, мы совсем одичали: девяносто лет выдержки, стоит как чугунный мост — коллекционеры из Замкадья за него дрались бы… Такой коньяк в богемских хрусталях подавать, а мы его из фляжки. Ещё бы селёдкой закусили!
— Извиняй, барин, селёдки не держим. Зато лаваш имеется и сыр, домашний, овечий, Шмуль в дорогу собрал. Под коньячок — самое то.
Бич плеснул в стопки ароматной коричневой жидкости, расстелил на траве тряпицу и стал раскладывать нехитрую дорожную закуску.
— Кстати… — сказал он после недолгой паузы. — Меня зовут Сергей. Фамилия — Бечёвников.
— Хм… — Егор посмотрел на напарника с удивлением. — Очень приятно. Меня…
— Егор Жалнин, знаю, Яша говорил. Это, надеюсь, настоящее имя?
— Самое, что ни на есть.
— А то не по-людски как-то: столько вместе прошли, а представиться-то и забыли. Всё «Бич» да «Студент»… Неправильно. Я-то ладно, в Лесу ко мне иначе, как Бич и не обращаются, привык…
— Да и я, вроде, привык! Студент и Студент, даже нравится, — весело отозвался Егор.
— Ну и ладушки. Тогда — вздрогнули?
Они выпили коньяк, закусили сыром — свежайшим, рассыпчатым, как творог, переложенным веточками петрушки и кинзы. Бич откинулся к поваленному стволу дерева, возле которого они устроили привал, и замер, прислушиваясь к ощущениям.
Егор понюхал пустую стопку, удовлетворённо крякнул и задумался, шевеля губами, будто подсчитывая что-то в уме.
— Слушай, совсем из головы вылетело — какое сегодня число, двадцать шестое?
— Да, воскресенье. Вообще-то, в Лесу мы редко вспоминаем о календаре, обходимся…
— Обходитесь сколько угодно, только не сегодня. Воскресенье, двадцать шестое сентября — дата особая, праздничная. Мне Шапиро за день до выхода про неё рассказал, даже листок из календаря предъявил. Что-то типа профессионального праздника для всего Универа. Говорил — они всегда устраивают в лаборатории застолье, отмечают.
— Точно! — оживился егерь. — Помнится, в прошлом году и мне случилось с ними посидеть. Значит, сегодня? Стало быть, повод имеем…
Он ловко наполнил стопку Егора, потом свою — и поднял, бережно, отставив мизинец, словно старорежимная купчиха, сидящая за самоваром.
— Ну, за День Ботаника?
Май-август 2019 года, Москва.
Оглавление
Пролог стр. 2
День первый стр.9
День второй стр.32
День третий стр. 64
День четвёртый стр. 114
День пятый стр. 131
День шестой стр. 150
День седьмой стр. 168
День восьмой стр. 179
День девятый стр. 186
День десятый стр. 197
День одиннадцатый стр. 218
День двенадцатый стр. 256
[1]Народно-освободительная армия Китая (Прим. автора)
[2] Супрематизм — направление в авангардном искусстве, возникшее в России в 1910-х годах. (Прим. автора)
[3] Популярные среди альпинистов скалы в Красноярском природном заповеднике «Столбы». Столбисты — члены неформального объединения скалолазов.
[4] Чеченское приветствие, обращённое к старшему. Буквально: «Как дела, большой человек?»
[5] Глава чеченского тейпа.
[6] Картина армянского художника М. Сарьяна «Постройка народного дома. Земляные работы», 1930 г.
[7] Поставщик королевского двора. (англ.)
[8] Армянский суп с бараньими фрикадельками.
[9] А. и Б. Стругацкие, «Сказка о Тройке».
[10] В. Богомолов, «В августе 44-го».
[11] Этот сукин сын откинул копыта! (исп. жаргон)
[12] Бант — приём в бейсболе, когда отбивающий (битер) не бьёт по мячу, а подставляет под него биту.
[13] Во Нгуен Зиап — вьетнамский политик и генерал, командовал войсками Вьетминя в Индокитайской войне с французами 1946-1954 гг.
[14] Название вьетнамской мафии.
[15] Прозвище азиатов на американском военном жаргоне. (Прим. автора).
[16] Злокачественная опухоль головного мозга.
[N1]осЫпались или осыпАлись?
[N2]Фильм «Москва слезам не верит» не смотрел, а «Айболита-66» помнит.
И где он берет? Возле Речвокзала. А потом что за Добрынинский кордон? Фразу нужно перестраивать, совершеннейшая чушь иначе получается.