деньги. Это увлечение мы пережили... Затмение умов... Общая истерика...
Помните? Тысячи... Миллионы сидели у телевизоров, и колдуны, они называли
себя экстрасенсами, Чумак, за ним Кашпировский "заряжали" воду. Мои коллеги,
с научными степенями, наливали трехлитровые банки воды и ставили у экранов.
Пили эту воду, умывались... Считалось, что она исцеляет. Колдуны выступали
на стадионах, где собиралось такое количество зрителей, что Алле Пугачевой
только мечтать. Народ туда шел, ехал, полз. С неимоверной верой! Излечимся
по мановению волшебной палочки от всех болезней! А что? Новый большевистский
проект... Публика полна энтузиазма... Головы забиты новой утопией... "Ну, -
думаю, - теперь колдуны будут нас спасать от Чернобыля."
Ко мне вопрос:
- Какое ваше мнение? Конечно, мы все атеисты, но вот говорят... И в
газетах пишут... Мы организуем вам встречу?
Встретилась я с этой Параской... Откуда она взялась, не знаю. Наверное,
с Украины. Она уже два года повсюду ездила и понижала гаммафон.
- Что вы собираетесь делать? - спросила я.
- У меня такие внутренние силы... Я чувствую, что могу понижать
гаммафон.
- А что вам для этого нужно?
- Мне нужен вертолет.
Тут я уже разозлилась. И на Параску, и на наших чинов, которые слушали,
как она им лапшу на уши вешала, раскрыв рты.
- Ну зачем, - говорю я, - сразу вертолет. Вот мы сейчас привезем и
насыпем на пол зараженной земли. Хотя бы полметра. И давайте... Снимайте
фон...
Так и поступили. Привезли земли... И она начала... Что-то шептала,
плевала. Каких-то духов руками гнала. И что? Ну, что получилось. Ничего не
получилось. Сидит Параска сейчас где-то на Украине в тюрьме. За
мошенничество. Другая колдунья... Она обещала на ста гектарах ускорить
распад стронция и цезия. Откуда они брались? Я думаю, их рождало наше
желание чуда. Наши ожидания. Их фотографии, их интервью. Кто-то же давал им
целые полосы в газетах, самое дорогое время на телевидении. Если вера в
разум покидает человека, в его душе поселяется страх, как у дикаря. Вылазят
чудовища...
Тут молчат... Молчат мои оппоненты...
Я помню только одного большого руководителя, который позвонил мне и
попросил: "Давайте я приеду к вам в институт, и вы мне объясните: что такое
кюри? Что такое микрорентген? Как этот микрорентген переходит, допустим, в
импульс? Езжу по деревням, меня спрашивают, а я, как идиот. Как школьник."
Один такой встретился. Алексей Алексеевич Шахнов... Запишите его фамилию...
А большинство руководителей ничего не хотело знать, никакой физики и
математики. Все они кончали высшую партийную школу, там хорошо учили одному
предмету - марксизму. Воодушевлять и поднимать массы. Мышление комиссаров...
Оно не поменялось со времен конницы Буденного... Я вспоминаю афоризм
сталинского любимого командарма: "А мне все равно, кого рубать. Мне шашкой
махать нравится".
А насчет рекомендаций... Как нам жить на этой земле? Боюсь, что вам
будет скучно, как и всем. Не найдете сенсации. Фейерверка. Сколько раз я
выступала перед журналистами, рассказывала одно, а читала на следующий день
другое. Читатель должен был умереть от страха. Кто-то видел в зоне плантации
мака и поселения наркоманов. А кто-то кошку с тремя хвостами... Знамение в
день аварии на небесах...
Вот разработанные нашим институтом программы. Отпечатанные памятки для
колхозов и для населения. Могу дать с собой... Пропагандируйте...
Памятка для колхозов... (Читает)
Что мы предлагаем? Научиться управлять радиацией, как электричеством,
направляя ее по цепочкам в обход человека. Для этого необходима перестройка
нашего типа хозяйствования... Коррекции... Вместо молока и мяса наладить
производство технических культур, которые не попадают в пищу. Тот же рапс.
Из него можно жать масло, в том числе и моторное. Использовать, как топливо
в двигателе. Можно выращивать семена и саженцы. Семена специально подвергают
радиации в лабораторных условиях для сохранения чистоты сорта. Для них она
безопасна. Это один путь. Есть второй... Если мы все-таки производим мясо...
У нас нет способов очистить готовое зерно, находим выход - скармливаем
скоту, пропускаем его через животных. Так называемая зоодезактивация. Перед
убоем бычков на два-три месяца переводим на стойловое содержание, привозим
им "чистые" корма. Они очищаются...
Думаю, достаточно... Не читать же мне вам лекцию? Мы говорим о научных
идеях... Я бы даже назвала это философией выживания...
Памятка для частника...
Я приезжаю в деревню к бабушкам и дедушкам... Зачитываю... А они топают
на меня ногами. Слушать отказываются, они хотят жить так, как жили их деды и
прадеды. Праотцы. Хотят пить молоко... А молоко пить нельзя. Покупай
сепаратор и жми из него творог, взбивай масло. Сыворотку выливать, сыворотку
в землю. Хотят сушить грибы... Сначала вымочи их - насыпь на ночь в корыто,
залей водой, а потом суши. А лучше, вообще, не есть. Вся Франция в
шампиньонах, они же их не на улице выращивают. В теплицах. Где наши теплицы?
Дома в Беларуси деревянные, испокон веков живут беларусы среди лесов, так
вот дома лучше обложить кирпичом. Кирпич хорошо экранирует, то есть
рассеивает ионизирующее излучение (в двадцать раз интенсивнее, чем дерево).
Раз в пять лет требуется приусадебный участок известковать. Стронций и цезий
лукавы. Ждут своего часа. Нельзя удобрять навозом из-под своей коровки,
лучше купить минеральные удобрения...
- Для исполнения ваших планов нужна другая страна, другой человек и
другой чиновник. Старым людям у нас с трудом пенсии хватает на хлеб и сахар,
а вы советуете - минеральные удобрения покупать. Приобрести сепаратор...
- Могу ответить... Я сейчас защищаю науку. Я вам доказываю, что не
наука виновата в Чернобыле, а человек. Не реактор, а человек. А политические
вопросы не ко мне. Не по адресу...
Вот... Надо же! Выскочило из головы, а даже пометила себе на листочке,
чтобы не забыть. Рассказать... К нам приехал из Москвы молодой ученый, у
него мечта участвовать в чернобыльском проекте. Юра Жученко... Он привез с
собой беременную жену... На пятом месяце... Все разводят руками - почему?
Зачем? Свои бегут, а чужие едут. А потому, что это настоящий ученый, он
хочет доказать: грамотный человек может здесь жить. Грамотный и
дисциплинированный, как раз те два качества, которые ценятся у нас меньше
всего. Нам бы голой грудью на пулемет лечь. С факелом промчаться... А тут...
Вымачивать грибы, сливать первую воду, когда картошка закипит...Пить
регулярно витамины... Носить в лабораторию на проверку ягоды. Закапывать в
землю золу:.. Я была в Германии и видела, как там каждый немец внимательно
сортирует на улице мусор - в этот контейнер белое стекло от бутылок, сюда
красное... Крышку из-под пакета от молока отдельно - туда, где пластмасса,
сам пакет туда, где бумага. Батарейки от фотоаппарата еще куда-то. Отдельно
биоотходы... Человек работает... Не представляю нашего человека за такой
работой: белое стекло, красное - для него это было бы скукой и унижением.
Мать-перемать. Ему бы сибирские реки повернуть в обратном направлении...
Что-нибудь такое... "Размахнись плечо, разойдись рука..." А чтобы выжить,
нам надо измениться.
Но это уже не мои вопросы... Ваши... Это вопросы культуры.
Ментальности. Всей нашей жизни.
Тут молчат... Молчат мои оппоненты... (Задумалась).
Хочется помечтать... О том, что в скором времени чернобыльскую станцию
закроют. Снесут. А площадку под ней превратят в зеленую лужайку..."
Слава Константиновна Фирсакова,
доктор сельскохозяйственных наук
Монолог у закрытого колодца
По весенней распутице я с трудом добралась до старого хутора. Наш
видавший виды милицейский уазик окончательно заглох - к счастью уже возле
усадьбы, обсаженной широкими дубами и кленами. Приехала я к известной в
Полесье песеннице и сказочнице - Марие Федотовне Величко.
Во дворе встретила ее сыновей. Знакомимся: старший Матвей - учитель,
младший Андрей - инженер. Весело вступают в разговор, как выясняется, все
возбуждены предстоящим переездом.
- Гость - во двор, а хозяйка со двора. Забираем маму в город. Машину
ждем... А вы какую книжку пишете?
- Про Чернобыль?
- Про Чернобыль сегодня вспоминать интересно... Я слежу, о чем пишут в
газетах на эту тему. Книжек пока мало. Мне, как учителю, надо это знать, нас
никто не учит, как говорить об этом с нашими детьми. Меня волнует не
физика... Я преподаю литературу и меня волнуют вот такие вопросы... Почему
академик Легасов, один из тех, кто руководил работами по ликвидации аварии,
покончил жизнь самоубийством. Вернулся домой в Москву и застрелился. А
главный инженер атомной станции сошел с ума... Бета-частица,
альфа-частица... Цезий, стронций... Они распадаются, размываются,
переносятся... А что с человеком?
- А я - за прогресс! За науку! Никто из нас уже не откажется от
электрической лампочки... Страхом стали торговать...Продают чернобыльский
страх, потому что у нас больше ничего нет, что бы мы могли продать на
мировом рынке. Новый товар - продаем свои страдания.
- Переселили сотни деревень... Десятки тысяч людей... Великую
крестьянскую Атлантиду... Она рассыпалась по бывшему Советскому Союзу, не
собрать обратно. Не спасти. Целый мир мы потеряли... Такого мира больше не
будет, он не повторится. Вот послушайте нашу маму...
Неожиданный разговор, начатый так серьезно, к моему сожалению, не
продолжился. Ждала спешная работа. Я понимала: тут навсегда покидают родной
дом.
Но тут появляется на пороге хозяйка. Обняла, как родную. Поцеловала.
- Донечка, я тут одна две зимы зимовала. Люди не прибивались... А звери
забегали... Лиса один раз заскочила, увидела меня и удивилась. Зимой и день
длинный и ночь, как жизнь, и спела бы тебе, и сказок наплела. Старому
человеку скучно жить, и разговор - это его работа. Когда-то ко мне из
столицы студенты приезжали, на магнитофон записывали. А было это давно... До
Чернобыля...
Что тебе рассказать? Разве успею.... На днях на воду ворожила и
показало мне на дорогу... Вырывается из земельки наш корень. Деды, прадеды
тут жили. В лесах тут появились и меняли один другого век за веком, а теперь
время такое настало, что беда гонит со своей земли. Такой беды и в сказках
нет, я не знаю. Во-о-о...
А, вспомню тебе, донечка, как мы в девках гадали... Хорошее вспомню...
Веселое... Как моя жизнь тут начиналась... У мамы с татой весело до
семнадцати год, а там надо замуж собираться. Суженого-ряженого звать, а
по-нашему гукать. Летом гадали на воду, а зимой на дым, куда дым с трубы
повернет, в ту сторону и замуж возьмут. Я любила гадать на воде... На
реке... Вода, она первая на земле была, она все знает. Может подсказать.
Пускали по воде свечи, лили воск. Свеча поплывет, то любовь близко, а
потонет - на этот год в девках останешься. Девовать будешь. Где она, доля?
Где мое счастье? По-всякому гадали... Брали зеркало и шли в баню, сидели там
ночь, а если в зеркале кто появится, то надо сразу его на стол, а то черт
выскочит. Черт любит через зеркало приходить... Оттуда... Гадали по тени...
Над стаканом воды сжигали бумаги и глядели на тень на стене. Покажется крест
- к смерти, а купол церкви - к свадьбе. Кто плачет, а кто улыбается... Кому
какая доля... На ночь снимали обувку и один ботинок под подушку клали.
Придет ночью суженый будет разувать, а ты на него поглядишь и какой он с
лица запомнишь. Ко мне кто-то другой приходил, не мой Андрей, кто-то
высокий, белый с лица, а мой Андрей был невысокого роста, брови черные и все
смеялся: "Эх, барыня-сударыня... Моя ты барыня..." (Смеется). Прожили мы с
ним шестьдесят годков... Троих детей в свет пустили... Нет деда... На
могилки сыновья отнесли... Перед смертью меня в последний раз поцеловал:
"Эх, барыня-сударыня, одна останешься..." Что знаю? Долго живешь и жизнь
забывается, и любовь забывается. Во-о-о... Дали Бог! Еще в девках засовывали
под подушку гребешок. Волосы распустишь и так спишь. Придет суженый-ряженый
во сне. Попросит воды напиться или коня напоить...
Вокруг колодца мак сыпали... Кружком... А под вечер соберемся и кричим
в колодец: "Доля, у-у-у! Доля, го-о-о!" Эхо шло, и по звуку читали: кому -
что. Я и сейчас хотела к колодцу пойти... Спросить свою долю... Хотя уже
мало мне той доли осталось. Крошечки. Сухое зерно. А все колодцы у нас
солдаты позакрывали. Забили досками. Мертвые колодцы... Закрытые... Осталась
одна железная колонка возле колхозной конторы. Была в деревне знахарка, она
и на долю гадала, так она к дочери в город уехала. Мешки... Два бульбеных
мешка лекарственных трав с собой повезла. Дали Бог! Во-о-о... Старые
черепки, в которых настои варила... Белые холстины... Кому они нужны в том
городе? В городе сидят и телевизор крутят или книжки читают. Это мы тут...
Как птицы... По земле, по траве, по деревьям читали. Если земля весной долго
открывается, не тает, то жди летом засухи. Светит луна вяло, темная, то скот
не будет родиться. Улетели журавли рано - к морозам... (Рассказывает и тихо
покачивается в такт своим словам).
У меня сыны хорошие, и невестки ласковые. И внуки. Но с кем ты в городе
на улице заговоришь? - чужина. Пустое для сердца место. Что вспомнишь с
чужими людьми? Я в лес любила ходить, мы с леса жили, там всегда в компании.
При людях. Теперь в лес не пускают... Милиция стоит, сторожит радиацию...
Два года... Дали Бог! Два года сыны меня упрашивали: "Мама, собирайся в
город". И в конце концов уломали. И в конце концов... Такие хорошенные у нас
места, кругом леса, озера. Озера чистые, с русалками. Старые люди
рассказывали, что девочки, которые рано померли, русалочками живут. Одежду
им на кустах оставляли - рубашки женские. На кустах и на веревочку в жите
вешали. Они выйдут из воды и по житу бегают. А веришь ли ты мне? Когда-то
люди во все верили... Слушали... Тогда телевизора не было, еще не придумали.
(Смеется). Во-о-о...Красивая у нас земля! Мы тут жили, а наши дети тут жить
не будут. Не-е-е... Я люблю это время... Солнышко высоко на небо полезло,
птицы возвратились. Зима надокучила. Вечером из хаты не выйти. Дикие кабаны
по деревне гоняют, как по лесу. Бульбочку перебрала... Хотела лук
посадить... Надо что-то робить, не будешь сидеть, сложа руки, и ждать
смерти. Тогда она вовек не придет.
А, вспомню, донечка... Про домовика... Он у меня давно живет, точно не
знаю - где, но выходит из-под печи. В черной одежде, в черном картузе, а
пуговицы на костюме блестят. Тела нет, а он идет. Я одно время думала, что
это мой хозяин ко мне наведывается. Во-о-о... Так нет... Домовичок... Одна
живу, не к кому заговорить, так я ночью ему день свой описываю: "Вышла
раненько... До того сонейко ззяет, что я стояла и дивилась на землю.
Радовалась. Такое счастливое было мое сердце..." А вот надо ехать...
Покидать свой край... В вербное воскресенье вербу я всегда рвала. Батюшки
нет, так я ходила к реке и там сама светила. На ворота ставила. В хату
вносила, красиво убирала. Понатыкаю в стены, двери, потолок, под крышу
положу. Хожу и присказываю: "Чтобы ты, вербочка, спасла мою коровку. Чтобы
жито уродило и были яблоки. Цыплята выводились и гуси неслись". Надо так
ходить и долго приговаривать.
Раньше мы весну весело встречали... Играли. Пели. Начинали с того дня,
когда первый раз на луг хозяйки коров пускали. Надо ведьм прогнать... Чтобы
ведьмы коров не портили, не сдаивали молоко, а то они бегут домой выдоенные.
И в испуге. Ты запоминай,. может оно еще все вернется, про то написано в
церковных книгах. Когда у нас служил батюшка, он читал. Жизнь может
кончиться, а потом начнется сначала. Слушай дальше... Мало кто уже помнит,
мало кто тебе расскажет. Перед первым стадом... Надо расстелить на дороге
белую скатерть, пускай оно по ней пробежит, а следом пастушки пойдут. Будут
идти они со словами: "Злая ведьма, грызи теперь камень... Землю грызи... А
вы, коровки, будете спокойно ходить по лугам и болотам. Никого не бояться -
ни людей лихих, ни зверей лютых". Весной не одна трава из земли ползет, а
все ползет. Всякая погань. А хоронится она в темном месте, в доме по углам.
В хлеву, где тепло. Уж во двор с озера приползет, утром пластается по росе.
Человеку надо обороняться. Хорошо землю с муравейника возле калитки
закопать, а самое надежное - зарыть старый замок у ворот. Закрыть всем гадам
зубы. Губы. А земелька? Она не только плуга и бороны требует, ей тоже нужна
защита. От злых духов. Поле свое надо обойти дважды, идти и наговаривать:
"Сею - сею, посеваю... Жду хорошего урожая. И чтобы мыши зерна много не
ели..."
Что тебе еще припомнить? Аисту, а по-нашему бусел-бусько, тоже весной
надо поклониться. Сказать спасибо за то, что прилетел на старое место. Бусел
от пожара боронит, детей малых приносит. Кличут его: "Кле-кле-кле....
Бусько, к нам! К нам!" А молодые, которые недавно поженились, отдельно
просят: "Клее-кле-кле... Чтоб нам любилось и кохалось. А детки росли
гладенькие, как верба".
А на Пасху все красили яйца... Красные, синие, желтые яйца. А у кого
кто-то помер в хате, одно черное яйцо. Жалобное. На печаль. А красное - на
любовь, синее, чтобы жить долго. Во-о-о! Как я.... Живу и живу. Все уже
знаю: и что будет весной, и что летом... Осенью и зимой.... А зачем-то живу?
Гляжу на свет... И не скажу, что не радуюсь. Донечка... А вот это тоже
послушай.... Положишь на Пасху красное яйцо в воду, оно полежит, ты тогда
умывайся. Лицо станет красивое. Чистое. Захочешь, чтобы кто из твоих
приснился, который умер, пойди на могилку и покатай яйцо по земельке:
"Мамочка моя, приди ко мне. Пожалеться хочу". И расскажешь ей все. Свою
жизнь. И если муж обижает, она даст совет. Перед тем, как катать яйцо,
подержи его в руках. Закрой глаза и подумай.... Могилок не бойся, это, когда
везут покойника, то страшно. Закрывают окна, двери, чтобы смерть не влетела.
Она всегда в белом, вся в белом и с косой. Я сама не видела, но люди
донесли... Кто с ней встречался... Надо не попасть ей на глаза. Смеется:
"Ха-ха-а-а..."
Я иду на могилки, то два яйца несу: красное и черное. Одно в жалобной
краске. Сяду возле мужа, там на памятнике его фотография, не молодая и не
старая, хорошая фотография: "Пришла, Андрей. Давай поговорим". Новости все
передам. И кто-то меня позовет... Вот откуда-то голос пролетит: "Эх,
барыня-сударыня..." Навестила Андрея, иду к дочушке... Дочушка умерла в
сорок лет, этот рак к ней залез, куда мы ее ни возили, ничего не помогло.
Молодая легла в земельку... Красивая... На том свете тоже всякие требуются:
и старые, и молодые. И красивые, и некрасивые. Даже маленькие. А кто этих
туда зовет? Ну, что они там могут про этот свет рассказать? Я не понимаю...
Я не понимаю, но и умные люди не понимают. Профессора в городе. Может
батюшка в церкви знает. Встречу - спрошу. Во-о-о... С дочушкой я
разговариваю так: "Донечка моя! Красочка моя! С какими пташечками прилетишь
из дальнего края? Или с соловьями, или с кукушками. С какой стороны тебя
ждать..." Так пою ей и жду. Вдруг появится... Даст мне знак... Но на
могилках оставаться до ночи нельзя, в пять часов... После обеда... Надо
уходить. Солнце должно еще высоко стоять, а как начнет катиться вниз...
Вниз... Прощайся... Они одни там хотят побыть... Вот, как мы. Одинаково... У
мертвых своя жизнь, как и у нас. Я не знаю, но догадываюсь. Думаю так. А
то... Еще тебе добавлю... Когда умирает человек и долго мучится, а в хате
много людей, то всем надо выйти во двор, чтобы он один остался. Даже маме с
татой надо выйти и детям.
С рассвета хожу сегодня по двору, по огороду и вспоминаю свою жизнь.
Сыны у меня тут хорошие выросли, как дубы. Счастье было, но мало, всю жизнь
работала. Сколько мои руки одной бульбочки перебрали? Перенесли. Пахала,
сеяла... (Повторяет). Пахала, сеяла... И сейчас... Решето с семенами вынесу.
Остались у меня семена - бобы, подсолнухи, бурачки... Побросаю их так, на
голую земельку. Пусть живут. И кветочки по двору развею...Цветы - это
по-нашему кветочки... А знаешь ли ты, как пахнут космеи осенней ночью?
Особенно перед дождем они сильно пахнут. И душистый горошек... Но наступило
такое время, что трогать семя напрасно, кинешь в землю, оно вырастет, силы
наберет, но не для человека. Такое время... Бог дал нам знак... А в тот
день, когда Чернобыль этот проклятый случился, мне снились пчелы,
много-много пчел. Летят и летят куда-то. Рой за роем. А пчелы это на пожар.
Земля загорится... Бог дал знак, что гостюет человек на земле, он не дома
тут, а в гостях. В гостях мы тут... (Заплакала).
- Мама, - позвал кто-то из сыновей. - Мама! Машина приехала...
Монолог о тоске по роли и сюжету
"Написали уже десятки книг... Сняли фильмы. Откомментировали. А событие
все равно выше нас, любого комментария...
Однажды я услышал или прочел, что проблема Чернобыля стоит перед нами
прежде всего, как проблема самопознания. С этим согласился, это совпало с
моими чувствами. Я все время жду, что кто-то умный мне все объяснит...
Разложит...Как объясняют, просвещают меня насчет Сталина, Ленина,
большевизма. Или без конца долдонят: "Рынок! Рынок! Свободный рынок!" А
мы... Люди, воспитанные в мире без Чернобыля, живем с Чернобылем.
Собственно, я -- профессиональный ракетчик, специалист по ракетному
топливу. Служил в Байконуре. Программы: "Космос", "Интеркосмос" -- это
большой кусок моей жизни. Чудесное время! Даешь небо! Даешь Арктику! Даешь
целину! Даешь космос! Вместе с Гагариным весь советский мир полетел в
космос, оторвался от земли... Все мы! Я до сих пор влюблен в него!
Прекрасный русский человек! С прекрасной улыбкой! Даже смерть его как-то
отрежиссирована. Мечты о парении, полете, свободе...Желание куда-то
вырваться...Это было чудесное время! По семейным обстоятельствам я перевелся
в Беларусь, тут дослуживал. Когда я приехал... Погрузился в это
чернобыльское пространство, оно откорректировало мои чувства. Невозможно
что-нибудь подобное было бы вообразить, хотя я всегда имел дело с самой
современной техникой, с космической техникой... Трудно пока произнести... Не
поддается воображению... Нечто... (Задумывается.) А секунду назад казалось,
что поймал смысл... Секунду назад... Тянет философствовать. С кем не
заговори о Чернобыле, всех тянет философствовать.
Но лучше я расскажу вам о своей работе. Чем мы только ни занимаемся!
Строим церковь... Чернобыльскую церковь, в честь Иконы Божией Матери
"Взыскание погибших". Собираем пожертвования, навещаем больных и умирающих.
Пишем летопись. Создаем музей. Одно время думал, что я не смогу, не с моим
сердцем работать на таком месте. Дали первое поручение: "Вот деньги и
раздели их на тридцать пять семей. На тридцать пять вдов, у кого мужья
умерли". Все они были ликвидаторы. Надо справедливо. А как? У одной вдовы --
маленькая девочка, больная, у другой вдовы -- двое детей, третья женщина
сама больная, а та снимает квартиру, а еще у одной -- четверо детей. Ночью я
просыпался с мыслью: "Как мне никого не обделить?" Думал и считал, считал и
думал. Представляете... И не смог... Мы раздали деньги всем поровну, по
списку. Но мое детище -- музей. Музей Чернобыля (Молчит) А иногда мне
кажется, что здесь будет не музей, а похоронное бюро. Я служу в похоронной
команде! Сегодня утром не успел пальто снять, открывается дверь, женщина с
порога рыдает, не рыдает, а кричит: "Заберите его медаль и все грамоты!
Заберите все льготы! Отдайте мужа!" Долго кричала. Оставила его медаль,
оставила грамоты. Ну, будут они лежать в музее, под стеклом... Будут на них
смотреть... Но крика, ее крика никто, кроме меня, не слышал, только я, когда
буду раскладывать эти грамоты, буду помнить.
Сейчас умирает полковник Ярошук... Химик-дозиметрист. Здоровенный был
мужик, лежит парализованный. Жена ворочает его, как подушку... Кормит из
ложечки... У него и камни в почках, надо раздробить камни, а у нас нет
денег, чтобы оплатить операцию. Мы -- нищие, существуем на то, что кто
подаст. А государство ведет себя как мошенник, оно бросило этих людей. Умрет
-- назовут его именем улицу, школу или воинскую часть, но это, когда он
умрет... Полковник Ярошук... Ходил пешком по зоне и определял границы
максимальных точек заражения, то есть человека в полном смысле использовали,
как биоробота. И он это понимал, но он шел, начиная от самой атомной станции
и по расходящемуся радиусу, по секторам. Пешком. С дозиметрическими
приборами в руках. Нащупал "пятно" и движется вдоль границы этого "пятна",
чтобы точно нанести на карту...
А солдаты, которые работали на самой крыше реактора? Всего на
ликвидацию последствий аварии было брошено двести десять воинских частей,
около трехсот сорока тысяч военнослужащих. Самое пекло досталось тем, кто
чистил крышу... Им выдавали свинцовые фартуки, но фон шел снизу, а там
человек был неприкрыт. Они -- в обыкновенных кирзовых сапогах... В день по
полторы-две минуты на крыше... А потом их увольняли из армии, давали грамоту
и премию -- сто рублей. И они исчезали на бескрайних просторах нашей родины.
На крыше гребли топливо и реакторный графит, осколки бетона и арматуры...
Двадцать-тридцать секунд, чтобы нагрузить носилки, и столько же, чтобы
сбросить "мусор" с крыши. Одни эти специальные носилки весили сорок
килограммов. Так что представьте себе: свинцовый фартук, маски, эти носилки
и бешеную скорость... Представляете? В музее в Киеве лежит муляж графита,
величиной с фуражку, говорят, будь он настоящим, весил бы шестнадцать
килограммов, такой он плотный, тяжелый. Радиоуправляемые манипуляторы часто
отказывались выполнять команды или делали совершенно не то, так как их
электронные схемы в высоких полях разрушались. Самыми надежными "роботами"
были солдаты. Их окрестили "зелеными роботами" (по цвету военной формы).
Через крышу разрушенного реактора прошло три тысячи шестьсот солдат. Спали
на земле, они все рассказывают, как первое время в палатках бросали на землю
солому. Брали ее тут же, со скирд возле реактора.
Молодые ребята... Они сейчас тоже умирают, но они понимают, что если бы
не они... Это еще и люди особой культуры. Культуры подвига. Жертвы.
Был момент, когда существовала опасность ядерного взрыва, и
потребовалось спустить из-под реактора грунтовую воду, чтобы туда не попал
расплав урана и графита, вместе с водой они дали бы критическую массу. Взрыв
-- три-пять мегатонн. Не только бы Киев и Минск обезжизнели, а и в огромной
части Европы нельзя было бы жить. Представляете?! Европейская катастрофа.
Поставили задачу: кто нырнет в эту воду и откроет там задвижку спускного
клапана? Обещали машину, квартиру, дачу и содержание родных до конца дней.
Искали добровольцев. И они нашлись! Ребята ныряли, много раз ныряли и
открыли эту задвижку, и им дали на команду семь тысяч рублей. А об обещанных
машинах и квартирах забыли. Да, не из-за них они ныряли! Не из-за
материального, меньше всего из-за материального. Не так наш человек прост...