и выдолбленное отверстие получается круглым. Ясно, что оно подобно тому, что его выдолбило; капля высекает себе помещение по своей форме и свойствам. [5.] Кроме того, даже если бы град не был круглым с самого начала, он мог бы округлиться, падая: ведь он столько раз перевернется, летя сквозь густой воздух, что равномерно обточится со всех сторон и станет шаром. Со снегом этого не случается, потому что он не такой твердый, более разреженный и к тому же падает не с такой большой высоты, образуясь над самой землей; так что по воздуху ему приходится лететь сравнительно недалеко.
6. Почему бы мне не позволить себе того, что позволяет себе Анаксагор?[426]Уж где-где, а среди философов должно быть равноправие. Град — это не что иное, как подвешенный в воздухе лед, а снег — висячий иней. Мы уже говорили о разнице между росой и водой; та же разница — между инеем и льдом и между снегом и градом[427].
Глава IV
1. Вопрос исчерпан, и я мог бы на этом остановиться, но я желаю платить полной мерой, и раз уж начал докучать тебе, то скажу обо всех неясностях, которые тут возникают. Спрашивается, отчего зимой идет снег, а весной, когда холода уже прошли, падает град? Тебе может порой казаться, что я заблуждаюсь, мне же мои соображения представляются правильными, а если я и бываю доверчив, то только до известной степени, и принимаю лишь те маленькие выдумки, за которые бьют по губам, а не вырывают глаза.
2. Зимой воздух холоден и тверд и потому превращается не в воду, а в снег, который по природе ближе к воздуху. С наступлением весны погода становится изменчивой, и в потеплевшем воздухе образуются более крупные капли. Поэтому, «как весна дожденосная хлынет»[428], по словам нашего Вергилия, воздух, вслед за самой погодой, начинает сильнее меняться — теперь он разрежен и открыт любым влияниям; оттого-то льют проливные дожди — не столько долгие, сколько обильные.
3. Зимой моросит медленными, тонкими струйками; к мелкому, редкому дождю часто примешивается снег; когда очень холодно и небо мрачно, мы говорим: «Снежный день». И вообще всегда, когда дует аквилон или установится принесенная им погода, моросит мелкий дождь; а при австре[429]льет как из ведра, и капли падают большие.
Глава V
1. У наших [т. е. стоиков] есть одно положение, которое я не решаюсь принять, ибо оно не кажется мне достаточно обоснованным, но и не хочу обойти молчанием. Впрочем, чего мне бояться перед столь снисходительным судьей? Да и вообще, если мы всякое утверждение начнем проверять досконально, как золото на пробу, всем поневоле придется замолчать. Мало найдется таких, против которых нечего возразить; всем прочим придется выдержать долгую тяжбу, даже если они победят в конце концов. — [2.] Так вот, они говорят, будто все, скованное льдом на севере, там где Скифия и Понт, оттаивает весной; приходят в движение замерзшие реки, освобождаются из-под снега горы. Вполне вероятно, что оттуда-то и идут холодные воздушные потоки, попадая в наше весеннее небо.
3. Они добавляют к этому еще кое-что, чего я не проверял и проверять не собираюсь — думаю, что ты сам, если захочешь, сможешь устроить такую проверку и установить истину, испытав снег на свой страх и риск; они говорят, что когда идешь босиком по крепкому, замерзшему снегу, ступни болят от холода меньше, чем на талом и мягком снегу.
4. Тогда, если только они не лгут, все, что несется к нам из тех северных мест, где снег начал таять и ломается лед, сковывает морозом уже теплеющий и влажный воздух южных краев; таким образом, там, где собирался пойти дождь, по вине холода образуется град.
Глава VI
1. Не могу удержаться, чтобы не привести все нелепости, какие рассказывают наши [философы насчет града]. По их словам, существуют опытные наблюдатели облаков, которые в состоянии предсказать град. Этому они действительно могли научиться путем простого упражнения, всякий раз замечая цвет облаков, из которых потом шел град.
2. Невероятно другое: что якобы в Клеонах[430]существовала государственная должность халадзофилаков — предсказателей града. Они давали знать, где сейчас будет град, и как ты думаешь, что было дальше? Думаешь, люди бежали за плащами и укрывались под навесом? Как бы не так: каждый шел принести за себя жертву — кто ягненка, кто цыпленка. И облака, отведав чуть-чуть крови, тотчас же сворачивали в сторону.
3. Ты смеешься? Послушай кое-что еще посмешнее. Если у кого-то не находилось ягненка или цыпленка, которого не жалко, он налагал руки на самого себя; но не думай, что облака такие уж кровожадные: ему достаточно было поцарапать палец острым кончиком стиля, и выступившая кровь уже была умилостивительной жертвой: град обходил его поле так же, как поля, за которые приносились обильные жертвы.
Глава VII
1. Пытаясь найти объяснение подобным вещам, одни, как и подобает людям мудрым, утверждают, что не может того быть, чтобы кто-нибудь заключал перемирие с градом и откупался от бурь подарками, хотя дарами можно победить и богов. Другие подозревают, что в самой крови заключена некая сила, способная отвращать и отгонять облака.
2. Но как в столь ничтожном количестве крови может заключаться столь великая сила, что преодолеет расстояние до облаков и они в вышине ее почувствуют? Однако клеоняне судили и наказывали тех, кому было положено следить за погодой и предсказывать бури, за то, что по их небрежности побиты виноградники или погибли хлеба. И у нас законы XII таблиц грозят наказанием тому, кто будет «заговаривать чужой урожай»[431].
3. Невежественная древность верила, что заклинаниями можно вызывать дожди и предотвращать их. Что ничего подобного быть не может, настолько очевидно, что не нужно записываться в школу к какому-либо философу, чтобы понять это.
Глава VIII
1. Я прибавлю еще одну вещь, чтобы доставить тебе удовольствие похлопать меня по плечу и воскликнуть: «Здорово!» Говорят, что снег образуется в той части воздуха, которая ближе к земле. Ибо эта часть теплее по четырем причинам. Во-первых, все земные испарения, в которых много горячего и сухого, чем свежее, тем теплее; во-вторых, солнечные лучи отражаются от земли и поворачивают обратно: удваиваясь, они сильно разогревают все, что находится прямо над поверхностью земли, ибо здесь получается в два раза больше солнца, а следовательно, и тепла[432]; в-третьих, наверху более ветрено, а внизу тише.
Глава IX
1. К этим трем Демокрит добавляет еще одно объяснение: «Чем тверже тело, тем быстрее оно нагревается и тем дольше сохраняет тепло. Так, если поставить на солнце два сосуда — медный и стеклянный, то медный быстрее разогреется и дольше будет оставаться горячим». Далее он говорит о том, отчего это, по его мнению, происходит. «В более твердых и плотных телах поры должны быть мельче, и дух в каждой из них более тонкий, разреженный; значит, подобно тому, как маленькая баня или котел согреваются быстрее, так и эти скрытые отверстия, неразличимые простым глазом, скорее ощутят жар и дольше не выпустят его обратно из-за той же своей узости».
Эти долгие приготовления подводят нас к ответу на наш вопрос.
Глава X
[1.] Чем ближе воздух к земле, тем он плотнее. Как в воде и в любой другой жидкости муть оказывается в самом низу, так и в воздухе все более плотные частицы оседают на дно. Но уже доказано, что чем тверже и плотнее вещество, тем лучше оно сохраняет полученное тепло. Наверху, вдали от земного мусора, свободный от примеси воздух чище; солнце не задерживается в нем, проходя, как сквозь пустоту; от этого он меньше нагревается.
Глава XI
1. Некоторые возражают против этого, говоря, что на вершинах гор должно быть тем жарче, чем ближе они к солнцу. Мне кажется, они ошибаются вот в чем: они считают, что высота Апеннин, Альп и других знаменитых гор достаточно велика, чтобы создать ощутимую разницу относительно расстояния до солнца.
2. Эти горы исключительно высоки по сравнению с нами, но взгляни на них с точки зрения вселенной, и сразу увидишь, что все они низки; только друг с другом они могут соперничать в высоте. Даже величайшие из них не поднимаются настолько, чтобы выдержать сопоставление с целым. В противном случае мы не говорили бы, что вся земля есть шар. [3.] Свойство шара — округлость в сочетании с некоей равномерностью; погляди на мяч для игры, и ты поймешь, в чем эта равномерность: он сшит из кусочков, и между ними — рубцы швов, но это не мешает нам сказать, что он со всех сторон себе равен. Как мяч выглядит круглым, несмотря на эти неровности, так и весь земной шар — несмотря на выступы гор, высота которых незаметна при сопоставлении с миром в целом.
4. Кто утверждает, что высокая гора должна нагреваться сильнее, потому что находится ближе к солнцу, тот вынужден будет признать, что долговязый человек согревается скорее коротышки, а голова — скорее, чем ноги. Но тот, кто мерит мир сообразной ему мерой и понимает, что земля в нем — не более, чем точка, тот догадается, что ничто на земле не может возвыситься настолько, чтобы сильнее ощущать влияние небесных светил, словно войдя с ними в близкое соседство.
5. Эти горы, на которые мы глядим снизу вверх, эти пики, покрытые вечными снегами, — все они ниже низкого; конечно, в известном смысле гора ближе к небу, чем луг или долина, но в этом смысле и мяч везде разной толщины. В этом смысле и одно дерево ближе к небу, чем другое. Но это не так, ибо различие между крошечными карликами может быть заметно лишь тогда, когда они сравниваются друг с другом. Но по сравнению с безмерным телом становится безразлично, насколько один из них больше другого: как бы ни была велика разница, и тот и другой окажутся предельно маленькими.
Глава XII
1. Однако вернусь к нашему вопросу. В силу приведенных мною причин большинство придерживается мнения, что снег образуется в той части воздуха, которая соседствует с землей. Частицы его связаны не слишком крепко, ибо соединились под воздействием не очень сильного мороза. Ведь близкий слой воздуха одновременно и слишком холоден, чтобы перейти в воду и дождь, и недостаточно холоден, чтобы затвердеть в град; именно при таком среднем, умеренном холоде из сгущающейся воды получается снег.
Глава XIII
1. Тут ты воскликнешь: «Чего ради ты с таким старанием исследуешь эти глупости, которые могут сделать человека ученее, но не лучше? Ты рассказываешь, как получается снег, в то время как тебе куда больше пристало бы рассказывать нам, почему не следует покупать снега»[433]. — Ты хочешь, чтобы я вызвал на суд роскошь? Эта тяжба и так тянется изо дня в день, и без всякого результата. Впрочем, отчего не потягаться, даже если ей суждено выиграть: пусть если и победят нас, так хотя бы в борьбе и сопротивляющихся.
2. Так что же? Ты думаешь, подобное рассмотрение природы никак не поможет тебе приблизиться к твоей цели? Когда мы задаемся вопросом, из чего получается снег, и приходим к выводу, что природа его такая же, как у инея, в котором духа (spiritus) больше, чем в воде, разве ты не видишь, что это звучит упреком тем, кто покупает его: ведь тратить деньги на воду было бы постыдно, а это даже и не вода.
3. Право, нам лучше исследовать, как снег образуется, нежели как он сохраняется: а то ведь нам уже мало старых выдержанных вин, которые можно разливать по кувшинам[434]и сортировать по вкусу и возрасту, и мы изобретаем новые удовольствия, стремимся набить кладовые снегом, чтобы он перехитрил лето и чтобы холод погреба защитил его от пылающего летнего зноя. И чего же мы достигаем этими ухищрениями? Покупаем за деньги даровую воду. Жаль только, что нам нельзя купить ни ветра (spiritus), ни солнца, что воздух даже к столь утонченным и богатым людям поступает сам собой и совершенно бесплатно. О, как горько нам, что природа вещей оставила что-то на общее пользование!
4. Природа пожелала, чтобы вода текла для всех, равно всем доступная, чтобы всякий мог зачерпнуть живительный глоток; она щедро разлила ее на благо всем — не только человеку, но и всякому зверю, птице и самому неразвитому живому существу; и за эту-то воду хитроумная роскошь вопреки природе назначила цену: ничто не может быть ей мило, если не досталось дорого. Это было единственным, что уравнивало богатых с толпой, единственное, в чем они не могли получить преимущества перед беднейшим; и вот человек, обремененный тяжестью богатства, додумался наконец, как превратить воду в предмет роскоши.
5. Как дошли мы до того, что ни в одном источнике вода не кажется нам достаточно холодной? — Скажу. Пока здоровый желудок получает здоровую пищу и наполняется ею не перегружаясь, ему достаточно естественных освежителей; но когда он сожжен ежедневным перееданием и несварением, когда его печет не летний зной, а свой собственный, когда непрекращающееся опьянение заполнило внутренности и, превращаясь в желчь, жжет грудь, тогда приходится искать что-нибудь такое, что прекратило бы этот пожар, который от воды только сильнее вспыхивает. Лекарства усугубляют болезнь; и вот уже не только летом, но и среди зимы они пьют снег по той же самой причине.
6. Причина эта — не что иное, как внутренний недуг, ибо все нутро их испорчено роскошью. Оно никогда не знает передышки: затянувшиеся до зари обеды без перерыва сменяются завтраками: бурные возлияния еще глубже погружают в пучину недуга тех, чьи желудки уже и так лопаются, трещат от обилия разнообразных яств: невоздержанность не знает устали — поглощенная без меры пища клокочет, становится дыбом, словно взбесившийся зверь, и пылает, требуя все нового охлаждения.
7. И хотя их пиршества защищены от солнца занавесами, а в окна вставлена слюда, и жаркий огонь укрощает зиму, все же их расслабленный и утомленный собственным жаром желудок требует орошения. Подобно тому как мы приводим в чувство тех, кто потерял сознание и лежит в обмороке, брызгая на них чем-нибудь холодным, так и их скованные пороками внутренности не чувствуют ничего, пока их не обожжет чрезвычайно сильный холод.
8. Вот почему им недостаточно даже снега, а требуется лед, более крепкий и оттого вроде бы более холодный; его распускают, часто меняя воду, и пьют. Причем лед берется не сверху, а откапывается с самого дна, чтобы сила в нем была больше и заморожен был крепче. Так что вода не просто продается, а имеет своих торговцев и идет — о стыд! — по разной цене, как хлеб.
9. Лакедемоняне изгнали из города парфюмеров, приказав им не задерживаясь пересечь границу, за то, что они перевозили масло[435]. Что бы они сделали, если бы увидели специальные снегохранилища, вереницы повозок, служащих для перевозки воды, и даже не чистой, ибо цвет ее и вкус испорчены соломой, в которую она обернута?
10. Благие боги, до чего просто утолить здоровую жажду! Но что могут почувствовать эти омертвелые глотки, выдубленные обжигающей с пылу с жару едой? Все для них недостаточно холодно или недостаточно горячо; они хватают с огня раскаленные грибы и тут же глотают их вместе со шкуркой, еще дымящиеся, а потом тушат уже внутри, заливая ледяным питьем. Взгляни на этих неженок, укутанных шарфами и капюшонами, как они, бледные и больные, не просто прихлебывают воду со снегом, но грызут лед, кидая куски в свои кубки — как бы они не согрелись за то время, пока их выпивают.
11. Думаешь, это жажда? — Нет, это лихорадка, и тем более жестокая, что ни биение пульса, ни разлитый по коже жар не выдают ее — она иссушает само сердце. Страсть к роскоши — неизлечимая болезнь, вначале — мягкая и ненавязчивая, затем — жесткая и упорная. Разве ты не понимаешь, что привычка ослабляет действие любой вещи? Так и с этим самым снегом — хоть плавайте вы в нем, все равно повседневное рабство вашего желудка и привычка сделают его для вас не холоднее воды. Скорее ищите что-нибудь похолоднее снега, ибо привычный мороз уже не ощущается.
Книга V
О ветрах
Глава I
1. Ветер есть текущий воздух[436]. Некоторые определяют так: ветер есть воздух, текущий в одну сторону. Второе определение, по-видимому, более точно, ибо воздух никогда не бывает вполне неподвижен, но всегда находится в некотором волнении. Так, мы говорим, что море спокойно, когда оно слегка шевелится, не устремляясь в какую-то одну сторону; так что если ты будешь читать, как
не было ветра, и море стояло спокойное[437],
знай, что оно вовсе не стояло, а слегка волновалось, а что оно спокойно, говорится потому, что оно не устремляется ни в ту, ни в другую сторону.
2. То же самое будет справедливо и по отношению к воздуху: он никогда не бывает неподвижным, даже когда спокоен. Ты можешь это понять из такого примера: когда солнечный свет вливается в закрытое помещение, мы видим, как мельчайшие частицы несутся в разные стороны, вверх, вниз и навстречу друг другу.
3. Поэтому тот, кто скажет: «Морское течение есть волнение моря», — не очень точно понимает, что хочет сказать, ибо спокойное море тоже волнуется; но вполне обезопасит себя от возможных возражений тот, кто примет такое определение: «Морское течение есть волнение моря в одну сторону». Точно так же и в том вопросе, который мы сейчас исследуем: не ошибется тот, кто, соблюдая осмотрительность, скажет: «Ветер есть воздух, текущий в одну сторону», или: «воздух, текущий под напором», или: «определенное количество воздуха, направляющегося в одну сторону», или: «движение воздуха, более сильное в одном направлении».
4. Я знаю, что можно возразить по поводу второго определения: зачем тебе понадобилось добавлять «в одну сторону»? Ведь все, что течет, всегда течет в одну сторону. Никто не скажет, что вода течет, если движение происходит только внутри нее самой, но только если она куда-нибудь перемещается; следовательно, нечто может двигаться и при этом не течь, и напротив, ничто не может течь кроме как в одну сторону.
5. Можно, конечно, воспользоваться и этим кратким определением, если оно достаточно надежно обезопасит нас от двусмысленности; но человеку более осмотрительному не стоит скупиться на одно слово, прибавление которого поможет исключить любой подвох. А теперь пора перейти к делу, ибо о формуле мы порассуждали достаточно.
Глава II
1. Демокрит говорит, что когда в тесной пустоте много частиц, которые он называет атомами, тогда поднимается ветер; напротив, спокойное и тихое состояние воздуха бывает тогда, когда в большой пустоте мало частиц. Ведь так же и на площади или на улице: пока малолюдно, можно гулять спокойно, а когда соберется в узком месте толпа, все сталкиваются друг с другом и получается свалка. Вот и здесь, в окружающем нас пространстве, когда множество тел заполнит небольшое место, они непременно начнут налетать друг на друга, толкаться, тесниться и друг другу мешать. От этого и рождается ветер: боровшиеся друг с другом тела, долго колебавшиеся на одном месте и откатывавшиеся из стороны в сторону, вдруг повернут и устремятся в одном направлении. А там, где на большом просторе вьется лишь несколько частиц, они не станут ни бодаться, ни толкаться.
Глава III
1. Нетрудно сообразить, что это неверно: вспомни хотя бы, что когда воздух тяжел от облаков, ветра не бывает; а ведь в это время больше всего тел собирается на небольшом пространстве — оттого-то так тяжелы и густы облака.
2. И вот еще: вокруг рек и озер часто бывают туманы — там собираются и теснятся тела, но ветра нет. Там иногда разливается такой мрак, что не видно стоящих рядом, что возможно только при скоплении множества тел на небольшом месте. А ведь если уж когда не бывает ветра, так это при тумане.
3. И вот еще пример от противного: когда восходящее солнце разрежает плотный и влажный утренний воздух, когда сбитые в толпу тела освобождаются и получают простор — тогда поднимается ветерок.
Глава IV
1. Ты скажешь: «Но если, по-твоему, ветры не возникают таким образом, то каким же?» — По-разному. С одной стороны, сама земля извергает большое количество воздуха, как бы выдыхая его из своих глубин; с другой стороны, снизу вверх постоянно поднимается обильное испарение; смешиваясь с воздухом и изменяясь, эти пары превращаются в ветер.
2. Есть еще одна вещь — я не могу ни поверить в нее, ни обойти ее молчанием: как в нашем теле от пищи образуются ветры, которые, испускаясь, чрезвычайно оскорбляют ноздри и освобождают живот иногда с громким звуком, а иногда бесшумно, так, по мнению некоторых, и сама великая природа вещей испускает ветры, переваривая свою пищу. Нам повезло, что она никогда не страдает несварением; в противном случае нам угрожало бы что-то ужасно гадкое и грязное.
3. Но не вернее ли просто сказать, что от всех концов земли постоянно несется множество частиц? Когда они собьются в кучи, а потом начнут расходиться под действием солнца, возникает ветер, ибо все, что, будучи стеснено, начинает расширяться, требует большего пространства.
Глава V
1. Так что же из этого следует? Считаю ли я испарение земли и вод единственной причиной ветра? Из-за них воздух становится тяжелым, и эта тяжесть затем разрешается порывом ветра, ибо все, что находилось в сгущенном состоянии, разрежаясь, не может не устремиться туда, где просторнее. Да, я и такую причину не отрицаю. Однако есть причина гораздо более основательная и истинная, и состоит она в том, что двигаться — естественное свойство воздуха; не заимствованная откуда-то, а внутренне присущая ему наряду с другими способность.
2. Или ты думаешь, что только нам дана способность двигаться, а воздух оставлен косным и неподвижным? Ведь и вода по-своему движется, даже при безветрии: иначе как бы она производила на свет живые существа? Мы видим, что в воде зарождается мох, а на ее поверхности — разные плавучие травы; значит, в воде есть нечто жизнетворное[438].
Глава VI
1. Но что говорить о воде, если даже всепожирающий огонь кое-что создает: как ни малоправдоподобно это звучит, тем не менее истинная правда, что в огне рождаются живые существа. И воздух обладает некой подобной силой; поэтому он то сгущается, то распространяется вширь и очищается, то сжимается, то расходится и редеет. Между воздухом и ветром та же разница, что между озером и рекой. Иногда само по себе солнце вызывает ветер, растопляя застывший воздух и разгоняя вширь сгустившийся и сжатый.
Глава VII
1. До сих пор мы говорили о ветрах вообще; теперь пора разобрать их по отдельности. Может быть, выяснив, когда и откуда они появляются[439], мы выясним, каким образом они возникают. Для начала рассмотрим предрассветные бризы[440], дующие либо от рек, либо из лощин или с какого-нибудь залива.
2. Они никогда не длятся долго, но успокаиваются, как только начнет пригревать солнце, и никогда не переходят за пределы местности, которую можно окинуть глазом. Этот род ветров начинается весной и прекращается вместе с летом; дует он, как правило, оттуда, где больше всего вод и гор. На ровной местности, даже при изобилии воды, его не бывает, если не считать еле заметного дуновения, которое нельзя назвать ветром.
Глава VIII
1. Как же образуется этот ветер, который греки зовут ἐγκολπία?
Все, что испускают из себя болота и реки, — а делают они это беспрестанно и в большом количестве, — днем служит пищей солнцу, а ночью ничем не поглощается. Если кругом горы, [испарения] скапливаются в одном месте. Когда они заполнят это место и перестанут там помещаться, они вытесняются и движутся в какую-либо одну сторону; это уже ветер. Они устремляются туда, где свободнее выход и больше простора, чтобы им, сжатым, было где рассыпаться.
2. Доказательство тому — что в первую половину ночи такой ветер не дует, ибо в это время только начинают образовываться испарения, которые скапливаются к рассвету; отяжелев, они начинают искать выход и выбирают то направление, где больше пустого пространства, вытекая на обширную открытую местность. Восход солнца подгоняет их, бичуя оцепеневший от холода воздух. Но еще прежде, чем солнце появится и пронзит воздух своими лучами, самый свет его уже действует и заранее начинает волновать и раздражать воздух.
3. Когда же выходит оно само, часть испарений увлекается вверх, часть рассеивается теплом. Вот почему им дано течь только по утрам: перед лицом солнца вся сила их улетучивается. Даже самые яростные из этих ветров стихают к середине дня и никогда не продолжаются дольше полудня; бывают и более слабые и кратковременные — в зависимости от того, насколько сильны или незначительны были причины, вызвавшие скопление испарений.
Глава IX
1. Но отчего подобные ветры сильнее весной и летом, а в остальное время года еле заметны и не могут даже наполнить паруса? — Оттого, что весна из-за обильных дождей — мокрое время, и насыщенная и перенасыщенная небесной влагой местность выделяет больше испарений.
2. Но почему они столь же сильны летом? — Потому что дневная жара не спадает после захода солнца и держится большую часть ночи. Она вызывает испарения и с силой вытягивает наверх легко отделимые частицы, но, вытянув их, не в состоянии уже их поглотить; поэтому земля и влага дольше обычного источают и выдыхают из себя испарения.
3. На восходе они превращаются в ветер не только от тепла, но и от удара: я уже говорил, что свет, предшествующий солнцу, не согревает воздух, но пронзает его; получив удар, воздух отшатывается в сторону. Я, впрочем, не стану утверждать, что сам по себе свет совсем не греет — ведь он рождается от жара.
4. В самом свете, может быть, не так много тепла, как в его источнике, однако дело свое он делает — разгоняет и разреживает всякую густоту; поэтому и обделенные природой места, со всех сторон закрытые и никогда не видящие солнца, все же согреваются сумрачным туманным светом, и днем в них не так промозгло, как ночью.
5. Повторяю: всякий жар по природе своей отталкивает и прогоняет туман; поэтому и солнце делает то же самое. Вот почему некоторые считают, что ветер всегда дует оттуда, где солнце.
Глава X
1. Что это неверно, явствует из того, что ветер дует во все стороны и корабль может идти против солнца на всех парусах; а этого никогда не случилось бы, если бы ветер всегда дул от солнца.
Этесии[441], на которые часто ссылаются сторонники этой теории, тоже не слишком убедительный довод.
2. Расскажу вначале, что думают по этому поводу они, а затем — почему я так не думаю. По их словам, этесии не дуют зимой оттого, что дни слишком короткие и солнце садится, не дав достаточно тепла. Они начинаются летом, когда дни становятся длиннее и солнечные лучи падают на нас прямо.
3. Весьма вероятно, что снега, потревоженные теплом, начинают испускать больше влажных частиц, и одновременно земля, освобожденная от снежного покрова, начинает дышать свободнее; и вот все больше тел устремляется с севера, стекаясь в более теплые и низменные края; так возникают этесии.
4. Вот почему они поднимаются во время солнцестояния и прекращаются до восхода Пса; в это время уже много частиц из северной части неба перенеслось в нашу, и солнце, переменив свой курс, светит у нас под более прямым углом, притягивая к себе одну часть воздуха и отталкивая другую. Таким образом этесии ломают лето посередине, защищая нас от тяжкого зноя самых жарких месяцев.
Глава XI
1. Теперь пора исполнить мое обещание и объяснить, почему этот довод не убедителен и нисколько не подкрепляет их теорию. Мы говорили, что бриз поднимается перед рассветом и стихает, как только его коснется солнце. Напротив, этесии получили у моряков прозвище «сонь» и «неженок», потому что, по словам Галлиона, «никогда не поднимаются рано». Они начинают дуть обычно тогда, когда самый упорный бриз уже улегся. А этого не могло бы случиться, если бы солнце действовало на них так же, как на бриз, ослабляя их силу.
2. Прибавь к этому и другое: если бы они зависели от протяженности дня, то поднимались бы до солнцестояния, когда дни самые длинные и когда снега тают сильнее всего. Ведь в июле все уже давно растаяло, и если где и лежит еще снег, то крайне мало.