Севилл помолчал, и Хоффман, хорошо его знавший, терпеливо ждал. Через минуту Севилл выдохнул, мрачно улыбнулся и сказал:
— Ну, кажется, мое расписание слегка сдвинулось. Однако я рад, Вик, как бы там ни было, что ты теперь с нами на борту. Ты не можешь поверить тому, что видишь, потому что я и сам до сих пор в это не верю. Вероятно, произошла спонтанная инициация вербального поведения, и его как-то случайно закрепили. Если это случилось однажды, потом такое поведение довольно легко привести в систему.
— Я понимаю, это трудно сразу переварить, но вот, — он показал на собаку, — сам видишь.
Севилл пожал плечами. Хоффман наклонил голову.
— В один прекрасный день он просто начал разговаривать. Ты же не ждешь, что я в это поверю? — Мужчины обменялись легкими улыбками. Вошел Том и поставил бутылку на стол, краем глаза следя за их лицами.
— Вернуть собаку в комнату? — спросил он.
— Нет, ему и тут хорошо. Я еще буду работать с ним. Ты можешь идти, Том. Жду тебя завтра утром в восемь.
Том вежливо кивнул и ушел без единого слова. Севилл, ухмыляясь, смотрел, как Хоффман делает первый глоток.
— Каким-то образом этот ребенок заставил собаку реагировать на карточки с заданиями и закрепил начатки рудиментарного вербального поведения. Я как раз был в офисе у Катарины, когда она привела собаку, и, разумеется; Катарина отдала этот проект мне в руки. — Виктор пожал плечами. — Эта девчонка принесла такие карточки, маленькие цветные квадраты… Ты не веришь мне, да?… Она принесла эти карточки, встала посреди офиса напротив собаки, сказала: «Ну ладно, что это такое?» — и чертова тварь ответила: «Зеленый» или что-то в этом роде. Можешь себе представить?
Хоффман внезапно поднял руку.
|
|
— Стой! Ни слова больше, погоди… — Он потянулся за бутылкой, налил полный стакан виски себе, затем Севиллу. — Так, теперь я готов. — Он вернул бутылку на стол между ними.
— Этот момент стоил мне пяти лет жизни, — сказал Севилл. — Я сразу понял, что мне в руки его привела судьба, — продолжил он с нехорошей усмешкой. — Все сошлось: этот пес, Нидерланды и наш приятель Огэст Котч. — Хоффман моргнул. Севилл пожал плечами. — Конец истории. Я перевез его сюда и занялся дерьмовой работой, чтобы привести это все в надлежащий вид. Девчонка только сюсюкала с ним, от нее одни проблемы. Баловала его, он становился все строптивее. Однако теперь он работает нормально, и вот это абсолютно восхитительно. — Севилл посмотрел в свой стакан. — Ты не поверишь, что он может делать, Виктор. Это изумляет меня каждый день, снова и снова. Кстати, — добавил он, допивая остатки, — что он тебе сказал? Вот сейчас?
— Что он сказал? Господи, да меня как обухом хватило… я… я думаю, он сказал… знаешь, понятия не имею.
Мужчины уставились друг на друга. Через мгновение Севилл ухмыльнулся.
— Хочешь посмотреть, как он работает? — Тон его неожиданно стал шутливым. Хоффман ничего не ответил. Он осушил два стакана и теперь сидел, сложив руки на груди и восторженно улыбаясь.
— Господи, Джо…
Севилл пошарил вокруг и нашел карточки с заданиями. Он сильно рисковал, собираясь работать с собакой прямо сейчас, пока все еще было слишком зыбко, но хотел похвастаться. Севилл вытолкнул пса из клетки и посадил его на цепь у стены. Затем взял пульт ошейника.
— О'кей, песик, пришло время шоу.
|
|
Севилл и Дамиан быстро прошлись по цветным карточкам.
— Ну? — Севилл повернулся к Хоффману. Тот громко вздохнул.
— Невероятно, невероятно. Я даже не знаю, что сказать.
Севилл подошел и встал рядом с Дамианом, а тот отодвинулся, насколько позволяла короткая цепь.
— Знаешь, есть кое-что и удивительнее того, что ты здесь видел. Этот пес действительно может разговаривать. Поддерживать беседу, а не просто называть предметы. Я видел, он может сам идти на контакт, складывать слова и составлять из них фразы. Это абсолютно поразительно. Он пока не хочет делать это для меня — я только начал процесс, — но мы над этим работаем, не так ли, приятель? И он будет работать.
Несколько часов спустя двое мужчин, не очень твердо держась на ногах, вышли из лаборатории вместе. Хоффман называл Севилла «доктором Дулиттлом». Севилл улыбался до ушей и покачивал головой, запирая за гостем дверь.
Пса он отвязал и отвел обратно в комнату, где тот опустошил мочевой пузырь и, как обычно, огляделся, надеясь найти миску с едой или водой. А потом поднял голову на звук открывшейся двери. Дамиан знал, что все сделал правильно, Севилл остался доволен, и он чувствовал себя Хорошо. Ему не нравился этот человек, но ему преподали тяжелый урок: гораздо лучше сделать то, что хочет альфа, чем расстроить его. Человек не наградил и не похвалил его за хорошую работу. Одного слова было бы достаточно. Как у всех собак, у Дамиана было отлично развито чувство справедливости, и без похвалы ему было больно. И как-то виновато. Он-то был уверен, что все сделал правильно, — но вдруг все же где-то ошибся? Он был создан служить, и душа его жаждала человеческого одобрения.
|
|
На этот раз Севилл не стал входить в комнату — он только приоткрыл дверь, просунул в щель ногу и протянул Дамиану миски с едой и водой, по одной в каждой руке.
— Иди сюда, приятель.
Дамиан учуял запах алкоголя, человек пошатывался. А когда наклонился, чтобы поставить миски на пол, ему пришлось сделать шаг, иначе он бы не удержался на ногах. Дверь за ним захлопнулась с тихим, но отчетливым щелчком. Севилл выпрямился и обернулся. Ключ торчал в замке с другой стороны. Он уставился на дверь.
— О, черт!
Том придет только утром.
Дамиан с возрастающим интересом наблюдал за ученым. Тот повернулся. Пес не знал, что происходит, но мог сказать, что человеку очень некомфортно. Дамиан разглядывал миску с водой. Он постоянно хотел пить, а вода стояла у ног Севилла. Пса нервировала странная манера людей требовать субординации: он должен приблизиться к альфе, чтобы взять у него еду и воду. Это, конечно, в высшей степени неправильно и к тому же довольно опасно. Голос твердил ему это всякий раз.
Пес нерешительно двинулся вперед, следя глазами за Севиллом. У того выражение лица было странное. Дамиан колебался. Севилл требует, чтобы он подходил и пил у его ног, — несколько недель на это потратил, — но пса сбивали с толку непривычные, беспокойные движения человека. Тот чего-то боялся. Стоя в шести футах от Севилла, пес не отрываясь глядел на него и пытался разгадать такое странное поведение. Как летний гром, густой и далекий Голос грохотал: что-то не так. Шерсть Дамиана встала дыбом — он испугался. Доктор отступил на шаг, затем еще, пока не прижался спиной к двери.
— Господи, — напряженно вымолвил он.
Пес видел миску с водой. Вода. Он очень хотел пить и сделал еще шаг вперед, - Назад! — крикнул Севилл, тыча в его сторону пальцем, и Дамиан резко остановился. Он не понял, что неправильно; все сильнее нервничая от такого странного поворота событий, он вернулся к своей плексигласовой стене.
Дамиан видел, как Севилл осторожно пробирается вдоль противоположной стены от еды и воды к плексигласовому окну. Когда он проделал примерно половину пути, Дамиан, словно по обоюдному согласию, поспешно двинулся в другую сторону к воде. Севилл уже подходил к окну. Дамиан наклонился к миске, не отрывая глаз от Севилла.
Джо Севилл оглядывал маленькую пустую комнату. Здесь было нечем защититься, если зверь станет агрессивным, не на что было даже сесть. Поэтому он сел на пол.
— Черт, — злобно повторил доктор. Он запустил пальцы в волосы, медленно снял лабораторную куртку. Не отводя глаз от собаки, с ворчанием сложил ее и уселся, прислонившись к стене.
Дамиан закончил пить, но есть не мог — слишком тревожно. Он начал ходить по комнате, стараясь не приближаться к человеку, а Севилл беспокойно смотрел на него.
Пес никогда раньше не видел Севилла на полу. Как-то неправильно, что альфа сидит в непривычной, неуместной и покорной позе. Пес видел, что человек боится, и не понимал, почему он ничего не делает с тем, что его пугает. Человек не подавал резких команд, не демонстрировал превосходства, как бывало раньше. Из-за всего этого Дамиан нервничал. В социальной структуре собачьего племени может быть только один вожак. В противном случае в стае постоянно будут возникать конфликты и драки. Чем сильнее и авторитетнее альфа-лидер, тем лучше живется группе. В стае должны царить согласие и четкая иерархия, потому что, когда грозит опасность, нет ничего важнее единства.
От непонятности ситуации шерсть Дамиана вставала дыбом, по его телу пробегали волны тревоги. Почему Севилл не встает, почему не ведет себя так, как должен вожак? Чего он боится и почему Дамиан не может учуять или увидеть эту опасность? Псу очень хотелось исполнить долг и помочь человеку, но он понятия не имел, что так пугало Севилла. Если уж Севилл боится, для пса это и вовсе что-то смертельное. Дамиан тщательно прислушивался, внимательно вглядывался в лицо Севилла, втягивал воздух, но не находил никаких признаков опасности.
Пес больше не мог бездействовать. У альфы проблемы, и ему, Дамиану, неловко: он не знает, как себя вести с хозяином. Он ведь обрадовал его чуть раньше — в этом он был уверен. Он сделал все наилучшим образом, а теперь человек отвергает его и гонит прочь. В отсутствие Элизабет Дамиан обратился к единственному возможному лидеру. Дамиан не любил его, но Севилл был человеком, и пес смотрел на него, ожидая инструкций. Неуверенность — это Плохо. Он должен сделать что-нибудь.
Не глядя Севиллу в глаза, пес пополз к нему, всем своим видом выражая умиротворение и покорность. Голос понуждал его выказать лояльность вожаку и тем сохранить единство в стае. Севилл молчал и не двигался. Пес прополз последние несколько футов, искоса глядя на мужчину, опустив хвост. Питбуль не знал, как человек отнесется к его приближению, поэтому припал к полу рядом с ним, не прижимаясь к Севиллу, чтобы не показаться слишком фамильярным, и бережно положил голову ему на бедро. Человек сидел совершенно неподвижно, и Дамиан в страхе ждал его реакции. Его снова прогонят или Севилл подтвердит их единство, этот союз человека и собаки перед лицом неведомой опасности? Или продолжится это мучительное безделье, что хуже всего?
Спустя целую вечность, как показалось псу, Севилл осторожно опустил руку на его массивную голову и оставил ее там. Дамиан задрожал от благосклонности вожака — стало невообразимо легче. Теперь неважно, какая жуть им угрожает: они — стая и могут противостоять ей вместе. Так было много тысяч лет: перед лицом опасности два вида сплачивались. Пес пролежал всю ночь около человека, не сомкнув глаз, — пока хозяин спал, он охранял его.
На следующее утро Том пришел в лабораторию и, не увидев босса, отправился его искать. Он решил, что Севилл может быть уже в комнате у собаки, и заглянул в окно. Севилл спал, тяжело прислонившись к плексигласовой стене. Рядом свернулся клубком пес — он тоже спал. Рука доктора покоилась на голове собаки, а подбородок зверя лежал на бедре Севилла.
Брови Тома поднялись на целый дюйм. Он вернулся к наружной двери, открыл ее и увидел ключ во внутренней. Он криво усмехнулся.
Услышав звуки, пес вскочил на ноги. Том заглянул внутрь, и Дамиан бросился на него, ощетинившись и яростно рыча. Том захлопнул дверь.
Севилл поднялся на ноги, с проклятьями схватился за голову. Щурясь, огляделся вокруг.
— Дьявол! Тише! Ты хочешь убить меня своим лаем? — Он пошел к двери. — Том? Это ты?
Пес просунул нос в щель под дверью, глубоко и громко втягивая воздух. Шерсть по всей его спине поднялась дыбом. Дверь чуть приоткрылась, снаружи бросили ключ, и он упал позади Дамиана. Пес метнулся за ним, обнюхал, затем вернулся к своему посту у двери. Севилл поднял ключ и глухо застонал, держась за спину.
— Ну, хватит! Иди назад.
Дамиан отступил, с беспокойством сторожевого пса глядя, как Севилл выходит из комнаты.
Глава 11
Ты погляди на храбреца,
Что рвется с поводка Творца!
Это Бульдог, отваги полн,
Как Бритт на гребне бурных волн.
Пирс Игэн
Виктор Хоффман знал: теперь ему следует только ждать. Элизабет придет к нему снова. Вопрос только в том, что с ней делать. Судя по тому, что видел Хоффман в доме у Севилла, собака в безопасности и с ней хорошо обращаются.
Биолог со вздохом отставил кофейную чашку. Он все равно не сможет успокоить Элизабет: той хотелось бы, чтобы Джо устроил собаку на бархатной кушетке и круглые сутки кормил конфетами. Девушка до предела наивна, видит в собаке только домашнего любимца, а Джо Севилл взял полудикого и абсолютно непредсказуемого пса и превратил его в научный феномен. Сентиментальной студентке Хоффман сочувствовал: человек она, кажется, неплохой, просто слишком увлеклась одной идеей со всем пылом и неблагоразумием юности. Как бы то ни было, Элизабет уверена, что с Дамианом плохо обращаются, а этой ее уверенности биолог ни в коем случае не разделял. Он обдумывал, как безопаснее поступить.
Проблема осложнялась справедливым требованием Севилла до времени хранить все в тайне. Оба они знали, что даже слухи о говорящей собаке навлекут на Севилла шквал унижения и насмешек профессионального сообщества. Если все раскроется и Севиллу придется показывать собаку без должной подготовки, без научного обоснования и соответствующей презентации, на его репутации навсегда останется пятно шарлатанства, популизма от науки. Этого Севилл не потерпит. Девушка должна молчать.
Джо в конце концов согласился, чтобы Хоффман стал посредником в переговорах. Маловероятно, что Элизабет просто примет его уверения, что с собакой обращаются хорошо. Хоффман снова вздохнул. Если бы только мир как-нибудь можно было восстановить, Джо продолжал бы заниматься собакой, Элизабет с легким сердцем обратила бы свой ум к занятиям, а он, Виктор Хоффман, мог бы попивать кофе и курить трубку в относительном спокойствии. На дверь своего кабинета он приклеил большой листок с просьбой, чтобы девушка позвонила и договорилась о встрече. И принялся ждать.
Было уже поздно, когда Том появился на втором этаже у двери кабинета. Севилл совсем забыл, что молодой человек еще в здании: он работал допоздна — делал выписки отовсюду, где упоминались речевые возможности животных любых видов. Том часто приходил и уходил, как кот, сам по себе, и Севилл его даже не замечал.
— Вам что-нибудь еще нужно, сэр, прежде чем я уйду?
— О, Томас! — Севилл показал зажженной сигаретой на его ногу. — Как ранения?
— Хорошо, спасибо.
На самом деле пришлось сделать два укола против столбняка и наложить три шва на жуткие рваные раны. Однако Том не пропустил ни минуты работы — потому-то, в частности, Севилл так им дорожил. Парень что надо.
— Звонил профессор Хоффман. Девушка будет у него в кабинете завтра в половине третьего. Он хотел бы, чтобы вы пришли.
— Я бы не пропустил это… — Севилл затянулся, — …ни за что на свете, — закончил он, выпуская дым.
— Теперь, когда пес работает с вами, я даже не могу представить, что скажут люди, когда узнают о нем.
— О, все будет прекрасно. Совершенно замечательно. Я думаю подать заявку к концу следующей недели. Рановато, конечно, да и рискованно, я бы подождал еще, но вряд ли у меня есть выбор — эта чокнутая девица в любой момент может выкинуть все, что угодно. — Севилл покачал головой. — Господи, теперь-то мы уже все поняли, не так ли?
— Я буду здесь завтра утром, сэр, мы все сделаем. Чейз управится в лаборатории без нас.
Севилл кивнул.
— Позвони завтра Чейзу и скажи, что меня не будет несколько дней. Он будет счастлив. Скажи, чтобы держался подальше от этой штучки из Корнелла, это подождет. И попытайся втолковать, что не надо звонить мне домой каждые полчаса со всякой ерундой. Пусть сам разбирается. Со всем. Еще позвони Джонстону — знаешь его, да? директор отдела — попроси Катарину помочь тебе связаться с этим — как его? — ну, этот, декан…
— Доктор Причард, сэр.
— Причардом, правильно. Я тоже попытаюсь. Скажи, что нам нужно поговорить. Наверное, придется взять в проект несколько этих парней, чтобы они прикрыли мою задницу, когда начнется заваруха. Или лучше я сам позвоню Причарду, а ты позвони Джонстону. — Он помолчал, размышляя. — Том, и вот еще что. Очень не хочется просить тебя об этом, но не мог бы ты позвонить моей бывшей и сказать, что я не смогу взять Кристину на выходные? Лучше уж ты, чем я, приятель.
— Конечно, сэр. Что-нибудь еще?
— Думаю, мы закончили, сынок. Похоже, нам осталось только подтянуть хвосты и составить бумагу.
— Тогда спокойной ночи, сэр, увидимся завтра. Я приду около семи?
— Отлично. Спокойной ночи, Том.
Внизу, в подвале, Дамиан спал, свернувшись клубком на полу в пустой белой комнате. Ему что-то снилось, и между привычными кошмарами про Севилла пес видел приятные сны — сны питбуля. Там всегда присутствовали пес и человек, очень похожий на него самого, и они понимали друг друга. Человек был большой, лысый, с грудью колесом, в грязном кожаном переднике. Дамиан никогда не видел такого человека, но в этих странных картинах, всплывавших откуда-то из генетической памяти, он присутствовал всегда. Человек и пес сидели перед маленьким огнем, и мир становился совершенным, когда человек смотрел на пса. Потом они вставали, выходили из маленькой хижины и работали весь день вместе с другими суровыми людьми, среди быков.
Быки. Пыль и бычьи ноги кружились перед ним в едином опьяняющем вихре. Роскошный запах быков наполнял ноздри, их рев отдавался в ушах. Люди убивали быков и разделывали их. Иногда в самых лучших снах человек мог кивнуть Дамиану и показать на ревущего, непокорного быка. Дамиану тогда разрешалось ворваться в загон и наброситься на зверя. Бык пытался выбить из него жизнь, но пес держался; сон был таким реальным, что Дамиан чувствовал смрадное бычье дыхание, с хрипом вырывавшееся из ноздрей. Затем — и здесь Дамиан резко дергался и стонал в бульдожьем экстазе — человек подходил поближе и убивал смертоносное животное. Пес и человек — они вместе убивали зверя. В одиночку человек не мог справиться с осатаневшим быком, пускал вперед питбуля, а сам шел следом. Работая вместе, в пыли и опасности, человек и собака растворялись в едином бытии, становились одним звеном в вечной цепи, связавшей два вида вместе. То была грубая, опасная работа, и не существовало на земле других животных, которые бы на нее отважились.
А потом Дамиан опять просыпался в заключении — в маленькой стерильной белой комнате, где вместо мясника ученый. И никакой настоящей работы. Он испускал долгий, печальный вздох бесконечно терпеливой собаки и продолжал стоическое бдение, дожидаясь Элизабет.
По пути Элизабет изо всех сил стискивала руль маленького фургона. Она так нервничала последние несколько дней, так запуталась, что ей становилось лучше, лишь когда она вжималась спиной в спинку сиденья.
Сегодня она встречается с Хоффманом. Что он скажет? Никто, кроме него, не станет ее слушать, поэтому вопрос даже не в том, что он скажет, а в том, что делать, если он откажется ей помочь. Пес не колебался ни секунды, пытаясь защитить ее, — так неужели она станет сомневаться, когда придет время защищать его? Если она ничего не сделает, то совершит предательство. Она вздрогнула от этой мысли и нахмурилась, чувствуя свою вину. Внутренний голос, тихий и слабый, отчетливо сказал: «Он бы никогда тебя не бросил».
— И что мне прикажешь делать? — со злостью крикнула она, но голос умолк, оставив ее наедине с сомнениями. Подъезжая к университету, она знала, что никто, кроме нее, не придумает, как спасти ее собаку.
Элизабет присела на жесткий стул с прямой спинкой — единственный предмет обстановки в квадратном кабинете Хоффмана, не считая металлического стола и второго стула, заваленного бумагами. Пока Хоффман раздвигал бумажные башни, готовые в любую секунду обвалиться, она сидела с мрачным и суровым видом. И совсем не удивилась, когда к стеклянной двери снаружи подошел Севилл.
Итак, Хоффман ее предал.
Она ожидала этого. Горькое отвращение к биологу шевельнулось в ее душе, когда он предложил ученому сесть.
— Я постою, — ответил Севилл и, скрестив руки, занял позицию около двери, слева от Элизабет.
Главное — спасение Дамиана, знала она. Нынешняя встреча — простая формальность. Эти люди ничего не могут предложить ей. Да им и нечего предложить — девушка согласилась бы только на то, чтобы забрать Дамиана у Севилла.
— Как твои дела, Элизабет? — неловко спросил Хоффман, пытаясь начать разговор.
— Это вы мне скажите, профессор Хоффман. Пожилого ученого, казалось, ошеломила ее неожиданная грубость. Вмешался Севилл:
— Профессору Хоффману достаточно сложно было организовать нашу встречу, Элизабет. Ни он, ни я в этом не нуждаемся. Он пытается быть с тобой любезным, так что, может быть, сделаешь ему одолжение и будешь вести себя цивилизованно?
Не придумав ничего умного или дерзкого, Элизабет промолчала. Хоффман с еще большей неловкостью попытался вернуться к теме:
— Мы понимаем, что тебе сложно. Именно поэтому Джо и я устроили эту встречу: чтобы мы смогли посидеть спокойно и обсудить наши проблемы.
Зазвонил сотовый телефон Севилла. Он выключил звонок, даже не взглянув, кто это был. Хоффман продолжил:
— Скажи, Элизабет, как ты представляешь себе выход из создавшегося положения?
— Мне кажется, я не совсем понимаю, что происходит, профессор. Доктор Севилл сказал мне, что, если я пойду с жалобами к кому-нибудь, кроме него, он запретит мне видеться с Дамианом. Ну, очевидно, теперь он знает, что я попросила вас посмотреть, как он обращается с собакой. Он не собирается снова пускать меня к Дамиану, и я почти уверена, что вы скажете мне, что не нашли в его действиях ничего предосудительного. Так что…
— Ничто не может вынудить меня лгать. Это не мой стиль. Ты попросила меня посмотреть, что делает Джо, и я посмотрел. Я попросил тебя доверять моему суждению и надеялся на это. Здравый смысл мне подсказывает, что единственный способ разрешить вопрос — встретиться и обсудить все открыто. Я понимаю, ты хотела бы, чтобы с собакой обращались, как с домашним животным. Поверь, это невозможно. Я знаю Джо больше двадцати лет. За все это время у меня не было причин сомневаться в том, что он соблюдает нормы профессиональной этики, и я не вижу этих причин сейчас. Ты должна понять, Элизабет: он — ветеринар, имеет научную степень и занимается поведением животных. Он знает, как обращаться с собаками. По правде говоря, его опыт гораздо солидней твоего… Мы признательны тебе, что ты привлекла наше внимание к исключительному поведению собаки, но теперь пришло время, когда тебе нужно отойти в сторону и позволить Джо раскрыть потенциал животного во всей полноте. Он уника…
— Как вы можете говорить о каком-то потенциале? Он бьет Дамиана электрошоком, чтобы добиться от него хоть чего-нибудь. Я никогда этого не делала. Возможно, есть и другие люди, с которыми Дамиан захочет работать. Я прошу лишь одного — чтобы с ним обращались гуманно.
Она не видела, как реагировал Севилл, но Хоффман предостерегающе поднял руку:
— Ты предвзято относишься к стандартным методам, с которыми незнакома. Попытайся мне поверить: использование электроошейников действительно способствует обучению собак. Дамиан быстро научился контролировать негативные стимулы собственными действиями. Это само по себе придает собакам уверенности. Мы не ждем, что ты поймешь сложные принципы формирования поведения, но ты должна поверить, что мы оба — Джо и я — делаем все в интересах собаки.
Как они могут думать, что я им поверю?
Несколько мгновений она сидела молча, не зная, что делать и о чем говорить. Мужчины, казалось, были довольны, что заставили ее сделать следующий шаг.
— Итак, — обратилась она к Севиллу, — вы позволите мне навещать его?
Единственное, о чем реально можно вести переговоры хоть с какими-то шансами на успех. Хоффман, возможно, предложил другу быть с ней помягче в обмен на ее молчание. Прежде чем ответить, Севилл некоторое время ее разглядывал.
— Тому после твоего визита пришлось накладывать швы. Ты подвергла себя, меня и моего помощника опасности. Попыталась силой вмешаться в процесс тренировки собаки… — Севилл перечислял ее преступления. — Затем нарушила наше соглашение и пришла к Виктору жаловаться на меня. Несмотря на все это, я обдумываю возможность позволить тебе видеть собаку. Однако ты должна признать: у меня есть определенные основания сомневаться в тебе. — Элизабет дерзко вскинула брови; этого не мог видеть Хоффман, но видел Севилл. — Я дам тебе месяц испытательного срока, а потом мы вернемся к обсуждению возможности твоих визитов. Если ты докажешь мне, что готова сотрудничать, разумно и ответственно, тогда я позволю тебе его видеть. Это твой последний шанс, Элизабет, упустишь его — и все. Но если ты будешь хорошо себя вести, я подумаю о твоем возвращении в проект.
Легкая улыбка играла на сжатых губах Элизабет.
— О'кей, — ответила она мягко, — звучит справедливо. Думаю, большего я и не могла ожидать.
Севилл и Хоффман переглянулись, и она это заметила. Им плевать, согласится она или откажется. Она знала, что во многом была наивна, знала, что ее дурачили почти все, кто занимался Дамианом. Но при этом она знала и кое-что еще. Джозеф Севилл лгал.
Такую мысль подал ей, сам того не подозревая, Хоффман, когда упомянул о молодых людях, проводивших демонстрации в защиту прав животных. Элизабет выросла в доме, где этих людей открыто сравнивали с фанатичными варварами, которые призывают запретить аборты. Как правило, «зеленые» устраивали свои сборища возле норковых ферм и заведений быстрого питания, где готовили говядину и свинину. Почти всегда — ночные пикеты при свечах, а не какие-то активные действия, что крайне забавляло университетский персонал. Протестующих просто игнорировали.
Элизабет беспокоило, что, хотя ее будущая карьера связана с изучением животных, она ничего не знает о движении защитников их прав. Вообще-то ее смущала мысль обратиться к ним — она вдруг пугающе близко подошла к тому, чтобы стать такой же. Девушка не знала, борется она за права Дамиана или нет. Вроде не похоже. Она просто хотела забрать его у людей, которые причиняют ему вред. Но теперь, понимая, что сама она Дамиану не поможет, Элизабет была почти готова обратиться к тем, на кого всегда смотрела с пренебрежением. Очень странно. Можно ли повести врага сражаться против своих?
Элизабет нашла их контакты в Интернете. Она знала, что подпольные организации, устраивающие серьезные акции, там не указаны. Их прикрывали и поддерживали группы с официальными названиями. Тем не менее она выбрала самые радикальные сайты. Ей нужны были ударные части, а не философы.
Она отправила письмо на сайт, который наиболее откровенно осуждал опыты над животными и психологические эксперименты. Назывался он «Борцы за свободу животных» и выглядел как ночной кошмар ученого. Смогут ли они для нее что-то сделать? На худой конец, привлечь их внимание к Севиллу и его работе с собакой будет не вредно. А в лучшем случае они помогут ей освободить Дамиана и, возможно, даже спрячут его в безопасном месте.
Ей было тяжело думать, что Дамиан попадет в чужие руки — даже к любителю животных. Однако положение было отчаянным.
Элизабет получила ответ на следующее утро: ее пригласили в «штаб-квартиру» — затрапезную лавчонку рядом с университетом. Директор очень заинтересован, говорилось в письме, и очень стремится встретиться с кем-нибудь «изнутри». От такой формулировки Элизабет только вздохнула.
Они встретились на следующее утро, в субботу. Набравшись духу и с подозрением оглядевшись, она зашла в мутную стеклянную дверь отделения «Борцов за свободу животных». Первым делом в глаза ей бросился гигантский плакат: освежеванная корова с обвиняющим взглядом, казалось, дрожала от отсутствия шкуры, по ней ручьями текла кровь. НОСИШЬ МОЮ КОЖУ? — вопрошала корова. Вздрогнув, Элизабет посмотрела себе на ноги — нет ли на ней кожаных ботинок. Их не было.
Слава тебе господи.
Из-за полога ручной работы вышла женщина. Обветренное лицо, прямые темные волосы, уложенные скорее для удобства, чем по моде. Пристально и не вполне дружелюбно она разглядывала Элизабет. Ее сопровождали трое молодых людей — как раз таких и ожидала увидеть девушка. Благоухало от них, как от целого моря масла пачули. Стройный блондин с дредами, лет двадцати, в безрукавке и мешковатых рабочих штанах, и две девушки, стильно взлохмаченные. Элизабет, пытаясь подавить семейную неприязнь к активистам, все же не смогла удержаться от насмешливого сравнения: женщина постарше напомнила ей Феджина, диккенсовского повелителя умов, который использовал для грязной работы малолетних хулиганов.
Но девушка приказала себе не думать о них как о врагах. Они — ее последняя надежда. Других идей у нее не было. И, впервые подумала она, эти ребята любят животных, они на стороне Дамиана. Странная мысль, но ее взволновала.
— Доброе утро. Меня зовут Элизабет Флетчер. Я посылала вам письмо.
— Доброе утро, Элизабет. Я Марго Гоингз. Заходите, садитесь, нам очень интересно послушать, что вы нам расскажете. Нас чрезвычайно заинтриговало ваше письмо. К нам нечасто приходят работники лабораторий.
Элизабет уже ненавидела ее. Она представила, как эта женщина врывается прямо в кабинет ее отца, ломает вещи и малюет спреем лозунги на стенах.
Остановись. Прекрати. Всё ради Дамиана.
Она выдавила улыбку и села.
— Это Йон, это Джой-Ноэль и Джас. — Директор никак не объяснила их присутствие, но тошнотворный запах пачулей беспокоил Элизабет гораздо меньше, чем эта женщина. Девушка не знала, почему. Марго ей просто не нравилась.