Отношения с немусульманами

По иронии истории, казаки, атакуя Босфор и Стамбул, были вынуждены действовать не только против турок-мусульман, но и против проживавшего там немусульманского населения, в том числе и своих единоверцев.

В результате переселенческой политики османских султа­нов, заселявших бывший византийский Константинополь раз­нородным торгово-ремесленным людом из Малой Азии, со Сре­диземноморья и Балкан, а затем и в силу естественного притя­жения Стамбула как столицы многонациональной империи в городском населении оказались представлены все ее этносы. Преобладали, разумеется, «титульные» мусульмане, главным образом турки (из мусульман-нетурок немалое число насчиты­вали арабы, преимущественно из Египта и Сирии, и албанцы), но и немусульман было очень много, причем больше, чем в лю­бом другом городе государства.

По официальным турецким данным, в 1638 г. в Стамбуле насчитывалось 9990 мусульманских кварталов и 1005 кварталов «неверных», в том числе 657 еврейских, 304 греческих, 27 армян­ских и 17 «франкских» (западноевропейских)⁴³. Согласно сведе­ниям французского коммерсанта Фабра, в 1689 г. в городе было 2 тыс. турецких хане (единиц податного обложения), 1200 ев­рейских, 120 армянских и 77 греческих, или около 59 % турец­ких и свыше 41 % прочих, что, по Р. Мантрану, повторяет про­порцию, характерную и для XVI в.⁴⁴ Полагают, что в первой тре­ти XVI в. в Стамбуле жило 58 % мусульманского населения и 42 % немусульманского и что в целом в Средневековье эта про­порция выражалась цифрами около 60 и около 40 %⁴⁵. Ш. Ста-ровольский сообщал, что в 1640-х гг. в городе помимо мечетей насчитывалось около 40 греческих церквей, 4 армянских, 2 ка­толических костела и 38 синагог⁴⁶.

Самой значительной немусульманской общиной столицы была греческая, которую составили не потомки греков-визан­тийцев, очень немногочисленные, а переселенцы из Морей, с островов Эгейского моря и из Малой Азии. Затем по численно­сти шли армяне, а после них евреи — потомки византийских евреев, сефарды из Испании и Португалии, ашкенази из Цент­ральной Европы и выходцы из Италии. В Стамбуле, кроме того, жили валахи, сербы, грузины и др., а также «франки» — в боль­шинстве своем итальянцы, французы, голландцы и англичане.

Греческие, армянские и еврейские кварталы возникли вок­руг соответствующих церквей и резиденций глав конфессий — греческого и армянского патриархов и главного раввина. С 1601 г. местопребыванием греческого патриарха являлся упоминавший­ся квартал Фанар, где и обосновались наиболее зажиточные гре­ки. Основными районами проживания греков были Галата, по­бережье Золотого Рога и мраморноморское побережье Стамбу­ла, армян — западная часть города, побережье Мраморного моря и Золотого Рога, Галата и Ускюдар, евреев — побережье назван­ного залива и Галата. Греки и армяне составляли господствую­щее население Перы, армян было много в Ускюдаре. Колония «франков» сложилась в Галате. Иностранные посольства до се­редины XVII в. размещались в специальном «Посольском Дво­ре» (Эльчихане), а с этого времени, как говорилось, — в Пере и Галате.

Что касается поселений, располагавшихся в XVII в. на Бос­форе и формально не входивших в черту столичного города, то, согласно?. Мантрану, чисто турецкими являлись агломерации, которые размещались вокруг крепостей Румеликавагы, Анадолукавагы, Румелихисары и Анадолухисары, мусульманским было население Бейкоза и Канлыджи, а в остальных поселениях жили по большей части христиане или евреи. По мнению названного историка, основанному, впрочем, как он сам отмечает, на «до­вольно неточных сведениях», большинство населения берегов Босфора состояло из «неверных» — греков и евреев. В черно­морских поселениях Прибосфорского района, особенно евро­пейской его части, также жило много греков47. Некоторые сведе­ния об этом населении уже приводились в главе П.

Греки, как и подавляющее большинство казаков, исповедо­вали православие и являлись их прямыми единоверцами, армя­не были христианами монофизитского толка (принадлежали к армяно-григорианской церкви, отделившейся от византийской в начале VI в.), евреи исповедовали иудаизм. Нас интересуют, конечно, прежде всего отношения между казаками и босфор-ско-стамбульскими христианами, в первую очередь «братьями по вере» — греками и затем уже армянами. По этому вопросу в литературе высказаны прямо противоположные точки зрения, вторых мыв свое время уже касались и на которых остановимся еперь с привлечением нового материала.

Одна из позиций изложена П.А. Кулишом и заключается в следующем. Запорожские казаки, враги государства и порядка, были в основе своей беспринципными грабителями и грабили всех, кого удавалось, «без различия званий, религий и племен», в том числе и своих единоверцев. «Казацкая добыча... носила общее название "турецкого добра"... хотя каждому было извес тно, что значительная часть ее в своем первоначальном виде составляла добро христианское...» «Берега Румелии и Анатолии были населены почти исключительно одними христианами» и «пустели от казацких набегов»: «вожаки запорожских флотилий» постоянно «опустошали славяно-турецкие поселения берего­вой Румелии и греко-турецкие приморской Анатолии». «Если б у наших пиратов было на уме християнство, то они, овладевая турецкими кораблями, щадили бы хоть греческих купцов...»

«Мы, — заключает П.А. Кулиш, — не только не отрицаем в казаках религиозности, но думаем, что добычники не могли обойтись без веры; только вера у них, называясь христианскою, была в сущности темным язычеством».

Другое мнение об отношении казаков к грекам высказыва­ют С.И. Мышецкий, говоря о запорожцах, и В.Д. Сухорукое, повествуя о донцах. Сечевики, утверждает первый, вообще «лю­дей с судном топили и никакого им пардону не давали, и в плен не брали», но «ежели кто будет на тех судах из християн, таких брали в полон». «В поисках своих, — замечает второй автор, — казаки брали все, что лучше, ценнее и нужнее для них, в особенности они привозили весьма много пленных и освобожденных ими из неволи разных наций и звания людей. Пленных неприятелей умерщвляли только тогда, когда не было возможности поместить их на своих лодьях. Греков щадили во всяком случае».

Рассматривая этот вопрос, надо для начала сказать, что П.А. Кулиш приводит единственный и неудачный пример бес­пощадности казаков по отношению к грекам при овладении не­приятельскими судами. В 1602 г. в руки запорожцев попало ку­печеское судно, шедшее с товарами из Кафы. Историк, цитируя польского посла Л. Пясечиньского, говорит, что казаки по за­хвате судна истребили турок, а грекам «явили opus misericordiae (образец милосердия. — В.К.), то есть обобрали донага и даро­вали жизнь».

Автор, «зашоренный» своей концепцией, при этом не заме­чает, что запорожцы, как вытекает из его же слов, все-таки от­неслись к грекам по-иному, чем к туркам, и в самом прямом смысле пощадили единоверцев, но, разумеется, в пределах воз­можного. Кстати, в более ранней работе П.А. Кулиша приво­дится цитата Л. Пясечиньского, из которой следует, что турок постиг менее жестокий конец, чем сказано в поздней работе того же историка, а греки получили не только жизнь, но и свобо­ду: «Турки успели бежать, а грекам-христианам казаки показали opus misericordiae: обобрали и дали свободу».

Добавим, что практика ограбления христиан, служивших туркам или каким-то образом содействовавших им, в том числе в сфере морской торговли, была обычной для противников Ос­манской империи и в Средиземноморском бассейне. М. Неча­ев, который шел на французском судне с Кипра в Яффу, расска­зывая о встрече с мальтийскими христианскими рыцарями, за­мечал, что они обычно «турков берут в полон, а у христиан все отнявша имение, самих отпускают на волю». Возмущение же П.А. Кулиша относительно казачьих нападений на поселения, в которых жили христиане, носит несколько искусственный ха­рактер, словно бы до казаков и при них христиане никогда не воевали с христианами.

Если отрешиться от абстрактно-теоретических рассуждений, то нельзя не видеть, что возможности казаков по части misericordiae были ограничены. Они вели ожесточенную войну в неприятельских водах и на вражеской территории. Местное христианское и единоверное население уже давно было интег­рировано в Османское государство и, несомненно, восприни­малось казаками хотя как угнетавшееся в массе, но в большин­стве же и покорное турецким властям, в значительной степени пособничавшее им и отчасти даже враждебное к врагам султана. Ведь и К. Збараский, вернувшись из Стамбула, в 1624 г. пи­сал: «Христиане, которые естественно должны бы были быть враждебны вере турок, как своих тиранов и захватчиков, забыв Бога и свою веру... мучают и терзают собственных отцов и роди­чей, когда они попадают в неволю... душой и телом срастаются с их (турок. — В.К.) законами и порядками. И не турки, но хри­стиане и их потомки являются основой и опорой империи и ее господами... Наследники честных семей, попав в неволю или по собственному желанию там очутившись... являются наихуд­шими и неистовыми [слугами султана]. Как и все другие, и я с изумлением отмечаю это».

Греков-мореходов всегда было много среди командного и нового состава как торгового, так и военного флота Турции, и они играли в нем важную роль. По выражению одного из современников, в плавании по Черному и Средиземному морям никого не было «искуснее греков», которые служили на кораблях «поганцев»-турок и на венецианских судах. Даже в ранний османский флот, создававшийся на европейский лад после завое-юния Константинополя, набирались прежде всего греческие матросы. Приморские селения в дальнейшем обязаны были оставлять моряков на военную службу, причем предпочтение вдавалось опять-таки грекам, и уже во вторую очередь, при острой необходимости, набирали представителей других этносов — евреев, армян и прочих христиан. Почти все мореходные и ры­боловные термины турецкого языка имеют греческое происхож­дение.

После сказанного вряд ли стоит удивляться тому, что в 1638 г. на Босфоре в ходе инсценировки «победоносного» сражения османских кораблей с казачьими чайками, при буксировке «захваченных» неприятельских судов, турецкие моряки пели «Айя мола, тира мола» — «песню греческих матросов, когда они что-нибудь тянут».

Греки, атакже находившиеся на службе султана генуэзцы и венецианцы считались первыми и лучшими судостроителями Турции. Многие османские корабли, действовавшие против ка­заков, были построены именно греками, как, например, оба га­леона из флота, вышедшего в апреле 1640 г. на казаков к Азову и Очакову, что специально подчеркивал польский посол. В XVII в. греческие мастера играли важную роль в работе крупнейшего морского арсенала империи — Касымпаши и других верфей, в изготовлении орудий для флота и армии на «фабрике пушек» Топхане. Среди мастеров-пушкарей последней насчитывалось и немало грузин. Часть греческих и прочих приморских селе­ний освобождалась от всех податей, но взамен была обязана ру­бить лес и изготовлять различные материалы для нужд судо­строения.

Немусульманское население Босфора занималось обслужи­ванием османского флота — людьми, проводкой и ремонтом судов, снабжением их припасами и специальным изготовлени­ем этих припасов, в частности сухарей (среди пекарей в Стамбу­ле и районе было много армян), сушеной рыбы, мяса и пр. Зна­чительная часть выращивавшихся на берегах Босфора овощей и фруктов тоже поставлялась флоту. Наконец, из-за разделения водным пространством Стамбула на три агломерации и Бос­форского района на европейскую и азиатскую части весьма важ­ную роль в перевалке грузов, перевозке людей и транспортиров­ке войск, в частности во время операций против казаков, играли большие и малые суда, специализировавшиеся на этих работах, а около 15 тыс. стамбульских лодочников-перевозчиков состав­ляли влиятельную корпорацию, в которой доминирующее по­ложение, по всей видимости, занимали греки.

В качестве объектов для получения добычи на Босфоре и в Причерноморье вообще казакам были интересны богатые дома, магазины, лавки, склады товаров и т.п. В связи с этим надо ска­зать, что вся торговля Стамбула и пролива находилась в руках греков, армян и евреев, которые занимали важнейшее место так­же в черноморской и международной торговле Османской им­перии. Грекам принадлежало большинство питейных заведе­ний и таверн столицы. Греки, армяне и евреи имели чрезвычай­ный вес в банковском деле и преобладали в ростовщичестве. Греки составляли большинство ювелиров Стамбула, в том чис­ле и весьма богатых.

Преобладание греков в «специфическом бизнесе», позволяв­шем обогащаться и вызывавшем зависть, формировало насторо­женное и подозрительное отношение к ним самих стамбульцев и других жителей Турции, и не только мусульман. Во многих греках тогда и позже видели «пауков», «пенкоснимателей» или даже «героев большой дороги»⁴⁸. Нередко и на Руси в XVII в. считали, что «греки — токмо именем християне, а благочестия и следу в них несть».

Представители немусульманских народов в Стамбуле, на Босфоре и в Причерноморье не гнушались заниматься работор­говлей. Ее крымская часть, главенствовавшая вдоставлении ра­бов в османскую столицу, сосредоточилась у евреев, армян, ту­рок и греков. Богатые греки и армяне сами держали рабов, боль­шинство которых составляли люди, исповедовавшие христианскую же религию. Характерную историю рассказывает источник об одной украинке Тетяне, которая в 1649 г. была за­хвачена татарами и уведена в Крым, где ее купил богатый грек из Стамбула. 11 лет она работала на единоверца-хозяина, пока на­конец не получила «вольную», но затем еще почти четверть века не могла выбраться из турецкой столицы, таким образом вы­нужденно прожив на чужбине 35 лет.

«Греки, желая сказать о холопе, рабе, невольнике или мор­ском гребце, — замечал в 1660-х гг. Ю. Крижанич, — называют его по имени нашего народа "склавос», [то есть] славянин: "это мой славянин", то есть "это — мой невольник". Вместо "поработить" говорят "склавонин", то есть "ославянить"».

К сожалению, мы не располагаем цифровыми данными о рабах у христиан-рабовладельцев Стамбула и босфорских селений, но для параллели можно привести свидетельство Павла Алеппского, который в 1650-х гг. писал о греках Синопа, что «в этом месте живет свыше тысячи христианских семейств, и в каждом семействе есть пять-шесть пленных мужчин и женщин, ато и больше». Вряд ли в столице и ее предместьях дело обстояло «хуже», чем в Синопе.

Христиане и иудеи не могли сделать в Турции военную или административную карьеру, поскольку на государственной служ­бе находились только мусульмане. Исключение делалось лишь для богатых греков-фанариотов, часто служивших драгомана­ми-переводчиками и даже ставших видными дипломатами. Так, убитый донцами посол Ф. Кантакузин, о котором еще будет речь, являлся христианином. Принятие же ислама открывало дорогу служебному продвижению, улучшению имущественного положения и т.п., и многие немусульмане ее выбирали.

Бывшие христиане — потурнаки, как называли их запорож­цы, или ахрияны, как именовали их донцы, испытывали нена­висть со стороны казаков, которые считали, что они «отпали... окаянные, от... православные християнския веры самоволством — ни прелестью, ни мукою турских людей», «для панства великого, для лакомства нещастного». Вероотступники не мог­ли надеяться на казачье снисхождение: ахриян, попавших в плен, донцы обычно вешали на якоре.

Верхушка Османского государства имела космополитичес­кий характер, и в XVI—XVII вв. везиры и прочие сановники в большинстве случаев были по происхождению греками, южны­ми славянами и албанцами. Упоминавшийся выше великий везир Насух-паша родился в семье греческого священника. Султа­ны Осман II, Мурад IV и Ибрахим I имели матерей-гречанок.

Из вероотступников вышли многие турецкие адмиралы, в том числе воевавшие с казаками. Эрмени Халил-паша по крови принадлежал к армянам. Знаменитые флотоводцы XVI в. Хай-раддин Барбаросса и Тургут Рейс были греками, как и известные корсарские адмиралы и капитаны на османской службе XVI— XVII вв. Дели Рейс, Мемми Дели Рейс, Мурад Рейс, Салих Рейс, Хасанико Рейс, Азан Валефат, Али Миникшали Рейс, Бекир Рейс, Ивас Рейс, Мустафа Рейс, выдающийся мореплаватель и картограф Пири Рейс и др. С.М. Тральич приводит весьма внушительный список турецких адмиралов, в частности ВС мно­гих капудан-пашей XVII в., имевших южнославянское проис­хождение.

Однако «турки по профессии», как называли ренегатов, да леко не составляли большинство своих народов, у которых была иная участь. Об ущемленном, неравноправием и унизительном положении христиан в империи и Стамбуле хорошо известно. «Наличие в столице... больших групп подвластных народов, — отмечает Ю.А. Петросян, — было утверждено законами импе­рии. Султаны в первые века существования Османской державы как бы демонстрировали на примере столицы возможность со­существования завоевателей и покоренных. Впрочем, это ни­когда не заслоняло огромную разницу в их правовом статусе». Немусульмане, считавшиеся «кяфирами» (неверными), принад­лежали к «реайе» — податному сословию империи, а именно к той его части, которая называлась «зимми» (иноверцы), плати­ли тяжелую подать «джизье», испытывали многие ограничения и отчуждение со стороны господствовавших турок. Последние, к примеру, почти никогда не селились в Галате и Пере, посколь­ку те являлись обиталищем кяфиров.

Неудивительно, что в христианских массах Турции посто­янно присутствовало недовольство своим положением, витали воспоминания о прошлом и мечты о будущем, которое связыва­лось с грядущим освобождением от османского ига⁴⁹. Отсюда возникали симпатии к казакам — ярым врагам Турецкого госу­дарства и его правившей элиты, постоянно и мужественно вое­вавшим с османской армией и флотом, крепостями и гарнизо­нами. Именно под влиянием казачьих набегов среди греков рас­пространились упорные слухи, о которых мы уже говорили и которые утверждали существование турецкого пророчества от­носительно грядущего освобождения Константинополя и паде­ния мусульманского господства. Греки, констатировал П. Рикоут, очень почитают московского царя, и у них есть пророче­ство, что «оный имеет быти возобновитель их, церкви и их вольности». В.В. Макушев отмечает, что в XVI—XVII вв. хрис­тианские народы империи связывали свои надежды на освобож­дение с Россией, которая была обязана «таким их доверием... преимущественно козакам».

Это христианское население если и не являлось своеобраз­ной «пятой колонной», то рассматривалось в качестве таковой правящими кругами Стамбула. По определению П.А. Толстого, турки всегда имели христиан «за внутренних врагов», и мы уже указывали, что султан и его двор даже опасались их восстания в столице под влиянием набегов казаков и в соединении с ними. Даже П.А. Кулиш не сомневается, что если бы во время сильно­го мусульманско-христианского столкновения в Стамбуле туда пришли казаки, то они и столичные христиане оказались бы вместе⁵⁰.

Массовая работорговля с ее отвратительными наглядными проявлениями, особенно заметными именно в Стамбуле, вызывала человеческое сочувствие крусским, украинцам и казакам, по крайней мере у части «турецкоподданных» греков. С.М. Соловьев замечает, что константинопольские греки сочувствовали войне русских с татарами, поскольку «к их городу (Стамбулу. — В. К.) ежедневно приставали по три и по четыре корабля, напол­ненные русскими пленниками; на торговых площадях стояли священники, девицы, монахи, юноши; толпами отвозили их в Египет на продажу; некоторые добровольно отрекались от хри­стианства, другие принуждаемы были к тому насилием».

Известны и конкретные проявления упомянутых симпатий к казакам и иным «русским». Так, по свидетельству архиманд­рита Иоанникия (Галятовского), ученого XVII в., некоторые гре­ки и армяне, не страшась лютых казней и конфискации имуще­ства, помогали христианским невольникам, бежавшим от своих хозяев и тайно пробиравшимся по турецкой территории на ро­дину. Упоминавшийся ранее С. Корецкий, с именем которого связывается выход казаков в 1621 г. в Мраморное море, во время своего предпоследнего пленения, в 1617 г., с помощью гречес­ких монахов и львовских армян сумел сбежать от турок, до­браться до Венеции, а затем вернуться в Польшу. Армяне и гре­ки часто посредничали в выкупе пленных у турок и татар. На­пример, в 1628 г. армянин Якуб, сын Ивана, выкупил в Стамбуле нескольких пленных украинцев ⁵¹.

Христианское население Причерноморья иногда снабжало казачьи суда припасами, о чем нам известно, в частности, в от­ношении жителей грузинского побережья. Не исключаем мы и подобных случаев, связанных с греками, на что намекает эпи­зод, который относится к плаванию в 1627 г. по Средиземному морю восставшей галеры: дальше увидим, что освободившиеся невольники, набрав на одном из островов воды, сделают пода­рок находящимся там греческим монахам, очевидно, за оказан­ную помощь. Кое-кто из босфорцев мог служить проводниками во время казачьих нападений, а о немусульманах, вступивших в ряды казачества, и говорить не приходится: они вместе с други­ми казаками воевали не только на Азовском и Черном морях, но и на Босфоре.

Разумеется, отношение различных представителей нему­сульман Турции к казакам и их набегам было неоднозначным и зависело от социального положения и имущественных интере­сов, вовлеченности во власть, верноподданнических или проти­воположных настроений и т.п. Весомую роль в этом играл и район проживания: действия казаков воспринимались теми же греками по-разному, скажем, в Греции, до которой не доходили казачьи набеги, и на Босфоре, куда казаки являлись реальной и страшной силой, или в центре собственно Стамбула, где можно было не беспокоиться о приходе казаков, и в пригородах столи­цы, обращенных к проливу и находившихся под непосредствен­ной угрозой казачьего удара.

Казаки во время набегов, по-видимому, вообще стремились без крайней необходимости «простой народ» не трогать и, мо­жет быть, как-то минимизировать причинявшийся ему урон, что и способствовало «приставанию» к казачьему «товарище­ству» представителей зарубежных «низов». Надо полагать, что и приходя на Босфор, казаки не намеревались специально при­чинять ущерб босфорским ремесленникам, рыбакам, садоводам и крестьянам христианского вероисповедания или даже отчас­ти испытывали потребность в завоевании их симпатий.

Во всяком случае, в домах рядовых жителей нельзя было най­ти сколько-нибудь привлекательную добычу, и эти жилища были вполне отличимы. Казаки имели возможность обходить сторо­ной и все немусульманские дома: в поселениях на Босфоре тра­диционно султанские дворцы сияли белизной, турецкие жили­ща имели красную окраску, греческие — черную, а армянские — зеленую. Самих немусульман легко было отличить по одежде: согласно законодательству Мехмеда II, они не могли носить тюрбаны и надевали обувь особых цветов: греки — черного, ар­мяне — фиолетового, а евреи — голубого.

Но если даже в более поздние времена щадящее отношение к мирному населению отходило на задний план перед военной необходимостью, то и на Босфоре в XVII в. суровая реальность выстраивала свои закономерности. Нападения сопровождались жертвами среди мирного населения, пожары затрагивали не толь­ко богачей, погромы работодателей отзывались на простых ра­ботниках, равно как и блокада пролива в конечном счете каса­лась всех. Многие немусульмане босфорских поселений, даже те, кто негативно относился к османскому режиму, попав между двух огней, начинали испытывать нечто вроде «стокгольмского синдрома» (синдрома заложников), и привычные «плохие» вла­сти и порядки оказывались милее тех беспорядков и ущерба, которые приходили вместе с казаками.

Заметка Павла Алеппского, связанная с казачьим «сидением» в монастыре близ Сезеболы, позволяет думать, что иноки этой обители сочувствовали казакам, однако более ранняя за­пнись монаха того же монастыря Митрофана недоброжелательна к предшествовавшим набегам запорожцев. Он, между прочим, сообщает, что при нападении казаков на Варну в 1606 г. многие из них были убиты «ромеями» (греками). «Возможно, — считает публикатор записи Е.Э. Гранстрем, — что в этом случае под "ромеями" следует понимать гарнизон крепости Варны, — вряд ли местные жители были в состоянии противостоять хорошо вооруженному казачьему отряду». Из-за отсутствия дополни­тельных сведений остается неясным, кто конкретно были эти ромеи, но случаи, когда представители местного немусульман­ского населения участвовали в сопротивлении казакам, иногда все же происходили.

Эвлия Челеби, рассказывая с известными преувеличениями об отражении другого, более позднего казачьего набега на ту же Варну, утверждает, что «местные жители предприняли ряд на­падений на казаков», а когда те из них, кто не успел уйти, закры­лись в складах около пристани, «жители города, райяты и сво­бодные, собрали много щепок, разложили их на крышах и перед воротами складов и зажгли их. Казаки были вынуждены вы­браться наружу, их хватали в плен и связывали».

Вместе с тем сопротивляться казачьим налетам населению, действительно, было крайне тяжело, и на Босфоре мы знаем только один такой, уже упомянутый случай: в 1624 г. попыта­лись сопротивляться жители Тарабьи, за что и поплатились. Это селение, напомним, состояло из семи кварталов греков и одно­го квартала мусульман. Конечно, возможно предположение, что сопротивлялись только мусульмане, но с еще большей вероят­ностью можно видеть в сопротивлявшихся и греков. Кстати, ра­нее фигурировавшая греческая запись о первом казачьем набеге на Босфор 1624 г. относится к казакам не слишком доброжела­тельно и, как мы видели, фальсифицирует результат экспеди­ции в пользу турок.

Уже говорилось, что стамбульцев буквально сгоняли для за­шиты столицы и пролива от казаков, и среди этих невольных защитников обязательно должны были быть и немусульмане. Иногда значительные отряды из немусульманских подданных Османской империи, включенные в состав турецкой армии, принимали участие в боевых действиях с казаками на их терри -тории. Достаточно вспомнить казачий перечень разноэтнич-ных групп османского войска под Азовом в 1641 г.: «А было с пашами под нами всяких воинских собранных людей всяких розных земель и вер царя турского, его земли и розных земель:

I — турки, 2 — крымцы, 3 — греки, 4 — серби, 5 — арапы, 6 — можары, 7 — буданы, 8 — олшаны, 9 — арнауты, 10 — волохи, 11 — мутьяня, 12 — черкасы, 13 — немцы». Греки здесь постав­лены на третье место, а большинство последующих групп — так же христиане.

В силу сказанного отношение казаков к грекам и другим христианам Причерноморья и Босфора было гораздо более сложным, чем представлялось П.А. Кулишу, С.И. Мышецкому и В.Д. Сухорукову. Это отношение в реальной ситуации объек­тивно не могло быть всегда одинаковым, раз и навсегда установ­ленным и, несомненно, сильно зависело от конкретных обстоя­тельств.

В один ряд выстраиваются сообщения источников о грабе­же и насилиях, которым подвергались турецкие христиане вме­сте с турецкими мусульманами.

В 1606 г., говорит Митрофан, запорожцы «дошли до Вар­ны... и сожгли и разграбили... большинство христиан». Мы увидим, что в 1630 г. казаки будут громить греческие селения «блиско Крыму». По Эвлии Челеби, в 1656 г., когда казаки снова приблизились к Варне, «в городе остались только греки, а дру­гие бежали в горы, унося с собой самые ценные вещи», но во время начавшегося разгрома среди этих греков «слышались та­кие вопли и плач, что кровь стыла в жилах человека». Уже от­мечалось, что в 1623 г. казаки, кажется, пленили монахов пра­вославного монастыря близ Сизеболы. Согласно Э. Дортелли, в Карасубазаре казаки «разграбили и сожгли множество лавок, убивая всех им попадавшихся; такая участь постигла даже не­коего армянского священника». Однажды, говорит П. делла Балле, ссылаясь на информацию армян, «чтобы избежать яро­сти казаков, которые производили невероятные опустошения на всех реках Черного моря», «все жители Трабзона покинули город и отправились в Эрзирум» (Эрзурум). В Трабзоне, как и в разорявшихся казаками селениях Босфора, проживало много немусульман.

Можно здесь снова упомянуть убийство донцами турецкого посла грека Ф. Кантакузина, который по дороге в Москву в 1637 г. находился на Дону и тайно посылал своих сотрудников-греков, перехваченных казаками, предупредить азовцев о казачьих планах ⁵². Турки обвиняли донцов в том, что они, не ограничившись цодним послом, побили и «всех армен и гречан», находившихся при нем, будто бы «для их сребра и злата»; при этом погибли и греки-монахи. Переводчик Ф. Кантакузина ахриян Осанко, казненный казаками, к тому же позволил себе дерзкую насмешку над ними.

Есть, однако, и другой ряд известий, свидетельствующих об особом, щадящем отношении казаков к единоверцам, проживавшим в османских владениях. В 1651 г. в Имеретин стало из­вестно о набеге донцов «к Царюграду», и как раз в этом году имеретинский правитель Александр утверждал, что донские ка­заки «ходят на Черное море и бусурман воюют, а православным христианам никакого вреда не делают». В ходе разгрома греческих сел 1630 г. казаки отказались брать греков в плен. Э. Дортел­ли уже после своего сообщения о расправах казаков в Карасуба­заре и убийстве армянского священника замечает, что они при захвате неприятельских судов турок убивают, тогда как «христи­анам предоставляется выкупиться, если только они сами не по­купали рабов; в таком случае их убивают беспощадно, как и было в прошлом году (1633. — В.К.) со многими армянами».

В 1656 г. греки перед приходом казаков к Варне не ушли из города и, если верить Эвлии Челеби, просчитались. Что там кон­кретно произошло, неизвестно, но вообще христиане могли надеяться на пощаду. Мы еще скажем о взятии казаками Траб­зона в 1625 г. — местные греки, спасавшиеся тогда в городских церквах и осенявшие себя крестным знамением, «были спасе­ны». Подобным же, щадящим образом вели себя даже гораздо менее дисциплинированные разницы во время их персидской экспедиции. При набеге на Фаррахабад, писал Ж. Шарден, ме­стные христиане (это были армяне), «чтобы спастись от их яро­сти и избавить от грабежа свои дома... кричали им: "Христос, Христос!", и, чтобы скорее дать знать о своем христианстве, осе­няли себя большими крестами с головы до ног». Казаки, слыша и видя это, «щадили их и сохраняли их дома».

Турецкий парламентер на переговорах с донцами утверж­дал, что они, «неправие убийцы и разбойницы непощадны», взяв в 1637 г. Азов, «не пощадили... в нем никакова мужеска возраста, ни стара ни мала... посекли всех до единова». Но это было вовсе не так: греков и прочих христиан, как и их имуще- ство, казаки не тронули и предоставили им возможность по-прежнему вести торговлю или идти кто куда хочет. Вскоре же греки, нанятые Войском, заделали разбитое взрывом место го­родовой стены. Известны и некоторые другие случаи «делового сотрудничества» казаков с греками, вроде того, что произошел и 1628 г., когда на Черном море казаки «два корабля встретили и принудили дать выкуп: все у них забрали и продали грекам в Козлове»⁵³.

Эти два приведенных ряда сообщений, как и все другие из­вестия, показывают, что прямолинейные суждения об отноше­ниях казаков и немусульман Босфора ошибочны и далеки от того, что происходило в действительности.

Сделаем выводы:

1. Турция оказалась не готовой к отражению казачьих набе­гов на Босфор. Крепости Анадолухисары и Румелихисары, счи­тавшиеся надежной преградой для любого неприятеля с севера, из-за слабой эффективности их артиллерии и быстроходности чаек и стругов не могли сдержать казаков, оставляя к тому же совершенно беззащитной наибольшую часть пролива, располо­женную севернее крепостей.

2. Османское командование пыталось использовать в борь­бе с казаками многие другие способы и средства, но они не при­носили желаемого успеха. Турецкий флот, стремившийся за­щитить огромное морское побережье и разбрасывавшийся по акватории моря, терял свои преимущества и в силу нехватки кораблей зачастую не мог эффективно оборонять Босфор и даже саму столицу империи. Османская разведка и служба наблюде­ния не справлялись со своими обязанностями.

3. Казаки прибегали к внезапным мощным и скоротечным нападениям, используя фактор неожиданности и максимально применяясь к условиям местности и другим реальным обстоя­тельствам. Успеху казаков способствовали особенности их су­дов, умелое командование, своеобразное казачье военное ис­кусство и высокие воинские качества участников экспедиций.

4. Разгром казаками босфорских поселений носил жесто­кий характер, сопровождался уничтожением живой силы и со­оружений врага, погромом дворцов, богатых домов и торговых заведений, приносившим ценные трофеи.

5. Казачьи сообщества тщательно готовились к набегам и использовали разнообразную информацию о районе и объектах нападения, которую получали от казаков, находившихся в плену в османской столице, всевозможных «выходцев» и «доброхотов», в том числе от турок и даже бывших жителей Стамбула и мореходов, хорошо знавших регион.

6. Значительную часть населения Стамбула и босфорских селений составляли немусульмане, среди которых первое место занимали единоверные казакам греки. Нападавшие были вынуждены сталкиваться с ними, и в литературе высказаны противоположные мнения об отношении казаков к христианам Османской империи: с одной стороны, казаки грабили всех, в частности и христиан, а с другой — щадили своих единоверцев.

7. Стамбульские и босфорские греки были интегрированы в сманскую систему, являлись лучшими моряками и судостроителями Турции, обслуживали османский флот, играли важнейшую роль в экономике государства. В то же время немусульманское население империи находилось в неравноправном, ущем­ленном положении в сравнении с мусульманами, что вызывало мечты об освобождении, симпатии к казакам и даже случаи оказания им помощи.

8. Казаки в ходе своих набегов имели возможность отличать богатые дома от бедных, мусульман от немусульман, однако страдали все босфорцы, которые, как и прочие христиане Осман­ского государства, вовлекались в борьбу с казаками. Отношение нападавших к местному немусульманскому населению было неоднозначным, сочетавшим и действия против него, и его пощаду, и зависело от конкретных обстоятельств.

Примечания

' Иногда переводят и как «Восточная, или Азиатская крепость».

² Основание Анадолухисары приписывают также Мехмеду I, Мураду II и Мехмеду II.

³ Многие считают так и в настоящее время. Согласно одному из описа­ний Босфора XIX в., между Анадолухисары и Румелихисары 402 русских са­жени (857,7 м), между Румеликавагы и Анадолукавагы 395 саженей (842,8 м), а самое узкое место между Делитальяном и Юхой — 281 сажень (599,5 м).

⁴Тимариоты — владельцы военных ленов (тимаров), служившие со сво­ими джебели («латниками»), воинами ополчения, которые находились на обеспечении владельцев.

⁵ Согласно Джелалу Эссад-бею, там стояла генуэзская крепость,

⁶ У И. фон Хаммера ошибочно указано, что крепость построена в 1451 г. за три месяца.

⁷ Название переводят также как «Разрезающая пролив», «Закрываю­щая пролив», «Преграждающая пролив»; эти определения даются и в муж­ском роде, если имеется в виду замок, а не крепость.

⁸ Иногда переводят как «Греческая, или Европейская крепость».

⁹ К.М. Кортепетер ошибается, считая, что Енихисары — это Анадолу хисары и что последнюю крепость построил Мурад П.

¹⁰ Вообще все четыре крепости Босфора — Анадолухисары, Румелихи сэры и позднее Анадолукавагы и Румеликавагы — использовались в каче­стве мест заточения. «Эти укрепления, — отмечал в 1672 г. Ж. Шарден, -служат тюрьмами для военнопленных и для знатных людей, которых хотя! принудить к каким-либо услугам».

" Локоть (зира) в Стамбуле равнялся 68,6см.

¹² Подробнее о Румелихисары см.: 202; 591.