Датировка, место и участники

Историк А.Л. Бертье-Делагард справедливо отмечает, что Rарахарманский морской бой «известен... весьма мало и плохо», а «все писанное доселе об этом бое очень мало точно и неопределенно». После 1902 г., когда было высказано приведенное суждение, не произошло сколько-нибудь заметного продвиже­ния в изучении этого сражения. Между тем еще И.В. Цинкайзен характеризовал его как «одно из замечательнейших морских сражений, которые, пожалуй, когда-либо давались в этих водах».

Яркую, но, как выясняется, неточную характеристику бит­вы дает А.Л. Бертье-Делагард. «По отчаянному мужеству, безграничной отваге и вероятной гибели большей части участни­ков боя — Козаков, — полагает историк, — он не имеет не только равного, но и сколько:нибудь подобного себе во всей истории русских морских сражений, с нашими днями включительно. Козаки сделали неслыханное усилие, собрали более 15 000 то­варищей на 300—350 челнах, такой посуде, на которой совре­менные герои-моряки, пожалуй, не решились бы и Днепр пере­плыть; а козаки вышли на этих челнах в открытое море и там ударили на целую эскадру военных каторг падишаха, бывшую под начальством самого капудан-паши; отчаянно сражались целый день и, почти вырвав победу у турок, погибли от стихий­ной силы».

«Подвиги безвестных героев в этом изумительном бою, ис­тинных рыцарей без страха, если и не без упрека, — по мнению АЛ. Бертье-Делагарда, — заслуживают не то что возможно под­робного описания, но и увековечения. Второе мне недоступно, а первому я желал бы положить начало... Поэтому да позволено мне будет рассмотреть... известное нам об основательно забы­том, но великом бое русских людей на море».

А.Л. Бертье-Делагарду принадлежит единственное более или менее подробное описание Карахарманскогосражения, испра вившее ряд ошибок историков-предшественников, но, ксожа-лению, содержащее новые ошибки.

Что касается собственно оценки сражения, то она получи­лась весьма искаженной в силу недостаточного знакомства авто­ра с казачьей морской историей и вытекавшей отсюда чрезвы­чайной примитивизацией запорожских морских судов и вооб­ще флота Войска Запорожского. Представление о чайках как «челнах, сколоченных на живую нитку», в глазах А.Л. Бертье-Делагарда усиливало героизм казаков, но было крайне далеко от действительности. Автор не использовал некоторые, уже опуб­ликованные тогда источники, в первую очередь документы анг­лийского и французского посольств в Турции, и пришел к оши­бочному выводу о результате сражения, в частности о вероятной гибели большинства казаков. Это, однако, не может послужить причиной для отрицания того, что Карахарманское сражение в самом деле было «великим боем».

В новейшее время Ю. П. Тушин замечает, что в 1625 г. состо­ялись «один из крупнейших морских походов казаков и сражение более чем 350 чаек со всем турецким флотом», но не дает более точного определения исторического места данного сражения. Изучение же казачьих черноморских походов показывает, что это была самая крупная морская битва на протяжении всей истории запорожского и вообще казачьего мореплавания, а также круп­нейшее морское сражение на Черном море в продолжение XVI—XVII вв. и, можетбыть, еще более значительного времени. А.Л. Бертье-Делагард подверг в общем справедливой кри­тике освещение хода сражения у предшествующих историков. И. фон Хаммер писал о нем «по турецким или идущим через турок источникам», спутанным и малоточным. «Рассказ Гаммера, — отмечает А.Л. Бертье-Делагард, — видимо, писан со слов людей, имевших слабое представление о морском деле, почему и обстоятельства боя изложены в таком невероятном освеще­нии, что и он сам может казаться недостоверным и даже едва ли статочным». Н.И. Костомаров привлек сведения Мустафы Най­мы, но в целом «повторил Гаммера, местами произвольно изме­нив его просто по соображению и значительно пополнив цвета­ми красноречия, а всем этим немало ухудшив». Д.И. Эварниц-кий же, в свою очередь, «повторил Костомарова».

Сам А.Л. Бертье-Делагард, констатировав, что «о великом бое и гибели Козаков в наших источниках ничего не найдено», добавил информацию Э. Дортелли д'Асколи, которую высоко оценил. Согласно А.Л. Бертье-Делагарду, «несколько слов об этом бое д'Асколи, умного человека, хорошо знакомого с мо­рем, бывшего в Крыму в те именно времена и, вероятно, слышавшего, как было дело, от самих участников, значат очень много, тем более что сказанное им имеет вид совершенной точности и достоверности, ибо по существу повторяет вполне турецкие рассказы, но только с тем оттенком, который выдумку обращает недостоверность; жаль, что он недостаточно подробен». Кроме того, А.Л. Бертье-Делагард разыскал два упоминания о сражении, «хотя в общих чертах», у Эвлии Челеби. В настоящей главе использован гораздо более широкий круг источников, чем у названных историков, а также у других, не упомянутых авторов, так или иначе касавшихся сражения (по ходу изложения будут отмечены их верные и ошибочные суждения).

Прежде всего попытаемся установить, когда произошло Карахарманское сражение.

И. фон Хаммер считает, что столкновение янычар и джебеджи в Варне случилось в праздникжертвоприношения, т.е. в Курбан-байрам, — 13 (3) сентября 1625 г., или 10 зу-л-хиджжа 1034 г. Хиджры. Эта дата оказывается ключевой: после нее флот Реджеб-паши отправился к Очакову, крейсировал и встретился с казаками в рассматриваемом сражении, которое, следователь­но, произошло поздней осенью.

Тюрколог, пишет -АЛ. Бертье-Делагард, «дает время (некото­рых событий. — В.К.)... даже и в числах месяца, но насколько можно доверять такой мелочной точности, можно судить по сле­дующему примеру... он замечает, что капудан-паша 13-го сентяб­ря пошел из Варны к Очакову, заходя по пути во все порты; в Очакове он пробыл шесть недель, потом, идя обратно, вступил вбой с козаками, после которого, значит, никак не ранее начала ноября, возвращаясь в Константинополь, был застигнут бурей... На следующей... странице он же указывает, что эта самая буря была 2-го сентября (12 нов. стиля), а следовательно, предшество­вавший ей бой с козаками был не позже конца августа».

А.Л. Бертье-Делагард не ограничивается указанием на про­тиворечие у И. фон Хаммера, но пытается доказать, что казаки не могли находиться в плавании в указанное им время: «В Чер­ном море выработалось искони общее правило, которого держа- лись все и всегда, — быть в море только летнюю часть года; турки, заимствовав у греков, это выражали, говоря: от Хедерлеза (св. Георгия 23-го апреля) до Хасима (св. Димитрия 26-го ок­тября) (имеются в виду день Хызырильяса, отмечавшийся 23 ап­реля, и день Касыма, приходившийся на 26 октября. — В.К.)... Но и оно касалось только больших судов, а не козачьих челнов». Историк ссылается на Г. де Боплана, согласно которому ка­заки выходили в море после дня св. Иоанна, т.е. 24 июня (4 июля), и возвращались не позже начала августа нового стиля, или 20-х чисел июля старого стиля, и продолжает: «Такое козачье правило неслучайно и даже не козаками выдумано или кем -либо единолично, оно является последствием глубокого и ис­конного знания свойств Черного моря — знания, наследован­ного преемственно от времен греков и римлян, дополненного опытом походов варваров и Руси, переданного козакам прибреж­ным населением и в особенности самими же турецкими капита­нами (рейсами)...»

Процитировав известное изречение генуэзского адмирала Андреа Дориа о том, что лучшими «портами» Средиземного моря являются июнь, июль и Маон (балеарский порт, имею­щий великолепную бухту)1, А.Л. Бертье-Делагард замечает, что «козаки этого наречия не слышали, носвое море понимали очень хорошо, твердо зная, что в нем надежны только те же месяцы и что... пускаться в море в иную пору года, а особенно в осенние равноденственные бури, уже не отвага, а простое безумие. Как же после этого возможно поверить турецкому рассказу, по кото­рому козаки будто бы вышли в море только в начале сентября (автор отталкивается от упоминавшейся даты 13 сентября ново­го стиля. — В.К.) и пробыли там вместо обычного одного меся­ца почти два самых бурных осенних?»

«Вообще, — по А.Л. Бертье-Делагарду, — все морские козачьи походы были делом высокоотважным, но они не были бе­зумною нелепостью, что доказывается и их частыми, даже чрез­вычайными успехами, возможными только при вполне благо­приятном состоянии моря и чрезвычайной быстроте и неожиданности походов: в три, четыре дня чайки уже достигали дальнего края Анатолии, разносили, что было возможно, и с такою же быстротою спешили назад, чтобы не дать много вре­мени туркам приготовить им встречу на обратном пути. Натиск и быстрота сказаны Суворовым, но не им выдуманы; они-то и лежали в основе всех козачьих морских походов, давая козакам главное орудие победы — неожиданность нападения».

Многие из этих тезисов историка при их видимой убедительности, увы, далеки от истины и еще раз обличают в нем плохое знание морской истории казаков. Вопреки ошибочному суждению Г. де Боплана о сроках казачьих плаваний, и запо­рожцы, и донцы весьма часто выходили в море ранней весной и действовали там не только летом, но и осенью, в том числе и глубокой, в зависимости не от каких-либо «догматических» правил и дней, а от погодных условий конкретной кампании. Известны плавания казаков, правда, не слишком дальние, даже и в ноябре — декабре.

А.Л. Бертье-Делагарду было знакомо несколько сообщений пребывании казаков в море в осеннее время, но он отверг все эти известия как недостоверные². И, к сожалению, историк не ведал, что, помимо скоротечных и стремительных, «кинжаль­ных» набегов, было немало и длительных казачьих плаваний, продолжавшихся не один месяц³.

Тем не менее, невзирая на сказанное, принять даты Й. фон Хаммера действительно невозможно, поскольку они противо­речат имеющимся документальным свидетельствам о крейсировании турецкого флота и Карахарманском сражении. Упомянутый тюркологом праздник фигурирует, как мы видели, и в «.английских посольских известиях от 30 июля, согласно кото-.- рым «в день байрама» Шакшаки-паша высадился у Днепра. Сама дата известий свидетельствует, что здесь имелся в виду вовсе не Курбан-байрам, как полагает И. фон Хаммер, а Ураза-байрам, отмечавшийся в том году, по нашему пересчету, 27 июня. В ре­зультате вся «осенняя» хронология тюрколога оказывается не­состоятельной, что подтверждает, как увидим далее, и возвра­щение в Стамбул турецкого флота, завершившего кампанию на Черном море, перед 24 сентября.

Для «соглашения противоречий, впредь до нахождения ка­ких-либо новых источников» А.Л. Бертье-Делагард предлагает считать, что Карахарманское сражение произошло не в 1625, а в 1624 г. Доказательства историка сводятся к следующим обстоя­тельствам.

Во-первых, И. фон Хаммер, датировав сражение 1625 г., да­лее говорит, что «на следующий год», т.е., получается, в 1626 г., была жестокая чума, Египет прислал только половину дани, на­значались общественные молитвы об избавлении от эпидемии и об успехе в осаде Багдада. Но все это, по донесениям Т. Роу и венецианским реляциям, происходило не в 1626-м, а в 1625 г., «и, следовательно, сражение было в 1624 г.».

Во-вторых, согласно Эвлии Челеби, в 1625 г. капудан-пашой был уже Хасан-паша, а не Реджеб-паша, «значит, и по этому показанию сражение было в 1624 году».

В-третьих, Э. Дортелли, «достаточно точный в своих хроно­логических показаниях», в 1634 г. писал, что сражение состоялось«10-тьлеттому назад», т.е., выходит, в 1624 г. «Конечно, он мог обмолвиться или ошибиться, но видимости все в его пользу, и не только вышеуказанные недоразумения турецких источни­ков, но и самые козачьи дела на Украине в особенности».

В-четвертых, «1625 год был вовсе не таков, чтобы там (на Ук­раине. — В. К.) в то время нашлось около 15 000 лучших, храбрейших, свободных Козаков, готовых и могших идти позднею осе­нью искать добычи и славы в отважном заморском походе. С июля 1625 года тридцатитысячное польское войско тронулось на Украину для усмирения и наказания Козаков. Частью в перегово­рах, а частью в мелких стычках прошло все лето; сам гетман козачий Жмайло был все время в Запорогах, а в октябре стоял перед польскими войсками с самыми видными козачьими полковни­ками (Дорошенко, Олифер), когда козаки были разбиты у Курюкова озера. Едва ли в такой год впору было думать о морских похо­дах, из-за которых по преимуществу шла польская гроза...»

«Вероятность такого соображения, — пишет А.Л. Бертье-Делагард, — подтверждается документально, как мне кажется: посланный киевским митрополитом луцкий епископ говорил в Москве в начале февраля 1625 года, что весною запорожцы собираются идти морем на турок, а воевода из Путивля доно­сил, что на Запорожье собралось было до 30 000 Козаков около какого-то темного проходимца, будто бы турецкого царька Александра Ахии (Ягья, будто бы брат падишаха Ахмета), но, узнав, что гетман Конецпольский с польским войском идет к Киеву, разошлось, чтобы собираться по городам для сопротив­ления полякам, а 1 -го сентября оттуда уехал и Ахия, объявив­шийся потом через Киев в том же Путивле. Кажется, отсюда ясно, что в 1625 году никакого козачьего похода в море с Д неп -ра не предпринималось именно вследствие нашествия поля­ков на Украину».

Наконец, в-пятых: «За такое объяснение, а не против него говорит и рассказ козачьего полковника Алексея Шафрана, ко­торый ходил с донскими и запорожскими козаками, будучи их старшиной, к Трапезунту в этом самом 1625 году. Г. Эварниц-кий видит в его словах как бы указание на тот же поход, который закончился нашим боем; но поход Шафрана, без сомнения, был

совсем иной, маленький, вышедший вовсе не с Днепра, как наш, а с Дона... и, конечно, это не была та армада, о которой мы говорим, иначе тот же Шафран не преминул бы на то указать, на ее поражение в особенности, да и никак не мог бы Шафран, если он спасся после боя, успеть до конца того же года проделать все свои похождения от устьев Дуная на Дон, к Киеву и, наконец... к Москве... если бы он участвовал в самом конце октября или на­чале ноября в нашем бое...»

Посчитав, таким образом, что поход и сражение состоялись в 1624 г., А.Л. Бертье-Делагард попытался «встроить» их в события указанного года, связав с первым и вторым набегами на Босфор, с походом капудан-паши для смены крымского хана и т.д. Это фантастическое построение мы рассматривать не будем⁴. Что же касается «доказательств» в пользу 1624 г., казавшихся А.Л. Бертье-Делагарду весомыми, то на самом деле они ничего не доказывают.

Ю.П. Тушин уже раскритиковал одно из этих «доказательств», относящееся к обстановке на Украине в 1625 г., заме­стив, что «вступление на ее территорию коронного войска во главе со Станиславом Конецпольским относится лишь к сентябрю», тогда как Карахарманское сражение произошло гораздо раньше, и что это «выступление Конецпольского с коронным войском и посполитым рушением украинских воевод как раз и было обусловлено тем, что большая часть казаков находилась в море».

Обратим внимание на следующее обстоятельство: кажется, доказав, что сражение не могло быть осенью, А.Л. Бертье-Дела­гард далее ломится в открытую дверь, рассказывая о тяжелой обстановке на Украине в конце лета и осенью 1625 г., об отъезде Яхъи из Сечи 1 сентября и о том, что А. Шафран не мог участво­вать в сражении в конце октября или начале ноября.

Касаясь других «доказательств», скажем, что И. фон Хаммер ошибся с датировкой чумной эпидемии, что Эвлия Челеби, судя по иным сообщениям, ошибся с капудан-пашой 1625 г., что Э. Дортелли отсчитывал от 1634 г. 10 лет не с буквальной точно­стью и что набег А. Шафрана, как сказано выше, не имеет отно­шения к рассматриваемому времени и датируется 1626 г.

Забавно видеть, как автор, считающий, что все казачьи экс­педиции были стремительными налетами, и обнаруживший у И. фон Хаммера с его хронологией двухмесячный период уди­вительного бездействия казаков, ничего не разграбивших и не­известно чем питавшихся, при перенесении событий из 1625 в1624 г. и у себя самого замечает хронологическую лакуну и «при -чет» огромную казачью флотилию на довольно продолжитель­ный срок в плавни Дуная.

Казаки-де, «возвращаясь из пролива Царьградского (в 1624 г. — В.К.)со славой и большой добычей... конечно, уже знали, что турецкий флот стережет их у Очакова, а потому и зашли на время скрыться в дунайских плавнях и камышах — [в] места, столь им знакомые и любезные. Отсюда они следили за флотом, здесьже, вероятно, были усилены отдельными парти­ями, в особенности тех Козаков, которые были в Крыму (в борь­бе на стороне хана, которого пытался сместить капудан-паша. — В.К.). Выжидая в плавнях, козаки опозднились значительно, быть может, до половины августа, но, сберегая добычу и себя самих, сидели смирно, никому не показываясь на глаза, в самых глухих протоках Дуная, пока, наконец, не приметили эскадру, возвращавшуюся мимо них...» В результате будто бы и произош­ло Карахарманское сражение.

Вообще рассуждения А.Л. Бертье-Делагарда являются при­мером грубой ошибки историка, основанной на нехватке источ­ников, которая, в свою очередь, провоцирует некоторую излиш­нюю «вольность» в построениях. Эти соображения в дальней­шем должны представлять чисто историографический интерес (и, быть может, еще методологический, но «со знаком минус»), поскольку материалы английского и французского посольств в Стамбуле ясно, четко и недвусмысленно говорят, что сражение состоялось в 1625 г.⁵

Теперь укажем датировки Карахарманского сражения у тех историков, помимо И. фон Хаммера, которые не сомневаются в упомянутом годе.

М.С. Грушевский относит битву к последним дням июня или началу июля нового стиля. «Дата, — пишет автор, — опре­деляется тем, что об этой битве читаем в депеше (Ф. де Сези. — В.К.) от 13 июля как о событии последних дней». Но француз­ский посол говорит здесь вовсе не о Карахарманском сражении и, как мы уже указывали, не о «нашей» флотилии. Ю.П. Тушин полагает, что сражение произошло около месяца спустя после штурма Трабзона. Если донская и запорожская флотилии ра­зошлись у этого порта 25 мая, то, следовательно, речь идет при­близительно о 25 июня (5 июля). Иными словами, Ю.П. Ту­шин следует за ошибочной датировкой М.С. Грушевского.

В. М. Пудавов относит сражение к осени, так как совершен­но путает рассматриваемый поход с уже упоминавшейся отдельной осенней экспедицией запорожцев, которых исчисляли в 10 тыс. человек на 300 чайках, и донцов, которых было 1300 человек на 27 стругах. У Н.А. Смирнова, ссылающегося на Й. фон Хаммера, сражение произошло вскоре после того, как капудан-паша в сентябре прибыл к устью Днепра. И.В. Цинкайзен думает, что битва состоялась в июле, и за ним следуют С. Рудницкий и М.А. Алекберли, не уточняющие, однако, стиль летосчисле­ния и, ествественно, не указывающие чисел месяца.

Между тем, на наш взгляд, дата сражения поддается точному определению. Ф. де Сези сообщает о битве с запозданием, уже по возвращении турецкого флота в Стамбул, в письме от 5 октября (25 сентября) 1625 г., но о сражении рассказано в известиях английского посольства от 30 июля (9 августа) того же года. Следовательно, битва при Карахармане произошла перед 30 июля и, видимо, незадолго до этого числа, учитывая обыч­ную оперативность информации Т. Роу.

Совершенно точно дату сражения называет Р. Левакович — 6 августа 1625 г., и поскольку она дана по григорианскому календарю, это, соответственно, будет 27 июля старого стиля. Полагаем, что названную дату можно принять за действительную на основании следующих соображений.

Во-первых, она не только не противоречит, но и согласуется с информацией известий посольства Т. Роу от 30 июля.

Во-вторых, она в принципе соответствует информации Мустафы Наймы. Турецкий хронист говорит, что капудан-паша поджидал в устье Днепра возвращения казаков, ушедших к Трабзону, полтора месяца. Если к 12 июня, когда Т. Роу сообщал об отданном флоту приказе выйти в Черное море, прибавить пол­тора месяца, то получится приблизительно 27 июля, как раз дата сражения по Р. Леваковичу.

В-третьих, у И. фон Хаммера в связи с тем, что он посчитал Ураза-байрам за Курбан-байрам, события сдвинуты по времени примерно натри месяца. Если, согласно хаммеровскому тексту, сражение произошло около начала ноября, то, отняв от этой даты три месяца, мы снова получаем приблизительно 27 июля (6 августа).

Посмотрим теперь, где случилось сражение, и начнем с ин­формации группы источников, связанной с деятельностью «ца­ревича» Яхьи.

«Капитан» Иван утверждал, что казаки встретились с турец­ким флотом, «направляясь (по контексту — из Синопа. — В. К.) на осаду Константинополя», т.е. где-то между Синопом и вхо- дом в Босфор. В письме Л. Фаброни 1646 г. сказано несколько неопределенно, но в том же смысле: Яхья из Синопа «отправился на Константинополь, где сразился с флотом» турок.

У Р. Леваковича находим больше подробностей. Претендент с авангардом флотилии направился к месту, отстоящему на 25 миль от Босфора, и там стал ждать остальную часть флотилии. Когда Яхья, «казачий генерал» и авангард «шли вдоль бере­га, поджидая свой флот», со стороны Мидье показались кораб­ли османской эскадры («вот со стороны порта Мидии ясно вы -деляются турецкие галеры»). Указание на появление неприятельских кораблей со стороны Мидье, а не со стороны Босфора, несколько странно, но, очевидно, возникло потому, что перед тем было сказано о турецком флоте, стоявшем в Ми­дье.

Впрочем, контекст В. Катуальди, следовавшего за Р. Лева-ковичем, можно понять и так, что дело происходило совсем ря­дом с Мидье (галеры «вышли из индийского порта. Снявшись с якоря... пошли... прямо на ладьи отряда Яхьи»), однако этого не должно было быть, поскольку Мидье расположено уже за Босфором, а сражение трактуется в качестве причины, поме­шавшей казакам зайти в пролив. Остается предположить недо­статочное знакомство автора с географией района. Неизвестно, какие именно мили имел в виду Р. Левакович, но если морские, то 25 миль от Босфора — это 46,3 км, и дело, стало быть, проис­ходило восточнее Шиле.

Информация «прояхьяевских» источников выглядит недо­стоверной, так как резко противоречит английскому и турец­ким источникам, единогласно утверждающим, что сражение состоялось у берегов Румелии, т.е. уже после того, как казачья флотилия прошла мимо босфорского устья. Получается, что казаки не захотели не только штурмовать Стамбул, но даже и зайти в пролив.

Почему они этого не сделали, что произошло между ними и Яхьей, неизвестно. Здесь могут быть высказаны лишь предполо­жения. Возможно, сыграло роль ослабление казачьих сил в ре­зультате ссоры с донцами. На казаков могло повлиять отсут­ствие поддержки Яхьи со стороны малоазийского христианско­го населения. «Недовольные правительством (османские подданные. — В.К.), — говорится у В. Миньо, —...с радостью внемлют (разглашениям о праве «царевича» на престол. — В. К.); ни один, однако же, подкреплять Якаию (Яхью. — В.К.) не отва­живается...»6 Нельзя исключить и появление среди местных христиан негативного отношения к самозванцу, вызванного разгромом не чужого для Яхьи Трабзона. Возможно, среди казачьего командования усугубились разногласия по поводу атаки турецкой столицы. Но факт остается фактом: флотилия миновала Босфор и пошла на север. У авторов, рассказывавших о претенденте и расписывавших его «огромное» влияние на казаков, получился своеобразный конфуз. Вследствие этого возникает вопрос: не в попытке ли скрыть «казачий провал» Яхьи и отсюда — его стамбульских планов появилось утверждение, что сражение состоялось не доходя до Босфора и что отказ зайти в пролив явился следствием этого сражения?

Т. Роу и Ф. де Сези не называют точно место, где случился морской бой, однако в английских известиях от 30 июля сказано, что это произошло во время движения эскадры капудан-паши от северочерноморских берегов к Босфору. Турецкие же источники прямо говорят о месте сражения. Мустафа Найма сообщает, что Реджеб-паша от устья Днепра «поплыл вдоль берегов к югу» и встретился с казачьей флотилией «на высоте местечка, называемого Карахарман». По И. фон Хаммеру, который пользовался и другими османскими известиями помимо Наймы, турецкий флот шел из Очакова вдоль европейского берега и наткнулся на казаков у того же самого населенного пункта.

Карахарман, изображавшийся на картах иногда и как Кара-керман (Кара-Керман), — это нынешнее местечко Караорман в румынской Добрудже, в 30 км к северу от Констанцы⁷. В XVII в. Карахарман и его округа составляли нахие (административно-территориальную единицу) Бабадагской казы Силистрийского эйялета. По словам Эвлии Челеби, посетившего эту местность в 1652 г., когда-то там стоял генуэзский замок, захваченный и срав­ненный с землей Баезидом I. В 1620-х гг. для защиты «этих ок­рестностей от атак своевольных казаков» капудан-паше Реджеб-паше пришлось построить новый замок. Он был «прекрасным», каменным, четырехугольным, возвышался на зеленой равнине, на берегу моря⁸.

На каком расстоянии от Карахармана происходило сраже­ние? Мустафа Найма, мы помним, отмечал, что флот капудан-паши шел вдоль берегов, «не теряя земли из виду». Совсем близ­ко к берегу, до двух-пяти миль, идти не имело смысла, посколь­ку в заливах румелийского побережья наблюдаются круговороты, направленные почасовой стрелке, и корабли могли попадать во встречное течение. И. фон Хаммер на основании турецких ис­точников указывает, что в момент встречи с казаками галеры шли на расстоянии семи-восьми миль от Карахармана. Отсюда, как видим, не вытекает утверждение Н.И. Костомарова, что на­званные корабли «отступили на семь или восемь миль» от Кара­хармана.

А.Л. Бертье-Делагард, пользовавшийся французским изда­нием труда И. фон Хаммера, где показаны не мили, а лье, счита­ет, что, «галерам не было никакого повода идти далеко от бере­га, верстах в 30—40, как выходит, если считать здесь меру в фран -цузских лье или морских милях», и что указание Наймы верно, так как флот «занимался поисками Козаков». По мнению А.Л. Бертье-Делагарда, у И. фон Хаммера фигурируют турецкие мили, «и тогда это будет около 10 верст (5,8 морской мили, или 10,7 км. — В. К.) от берега». Заметим, что капудан-паша не столько искал казаков, сколько стремился к Босфору, и что А.Л. Бертье-Делагард ошибся в пересчете: семь-восемь морских миль состав­ляют не 30—40, а 13—14,8 км⁹.

Историки по-разному определяют состав эскадры Реджеб-паши, участвовавшей в Карахарманском сражении. По Д.И. Эвар-ницкому, в ней насчитывалось 43 галеры, по В.М. Пудавову — 50, по «Всеобщей истории о мореходстве» — 55. Как будет вид­но из дальнейшего изложения, у ряда авторов фигурирует 21 га­лера. Посмотрим, какую информацию на этот счет предостав­ляют источники.

Итальянский документ XVII в. утверждает, что с казачьими чайками встретились 70 галер. Эту же цифру видим и у Р. Лева-ковича. В письме Л. Фаброни 1646 г. читаем, чтоЯхья «сразил­ся с флотом из 72 галер». Эти источники «крута Яхьи», несом­ненно, допускают сильное преувеличение, так как эскадра ока­зывается больше, чем весь тогдашний турецкий флот на Черном море. В. Катуальди, в данном случае отступая от «основополага­ющего» для него Р. Леваковича, не верит его информации и пи­шет, что из 60 галер мидийского порта в сражении принимали участие 20. Эту же цифру встречаем и у Н.И. Смирнова. Она близка к той, что называет Мустафа Найма.

Хронист сообщает, что к началу сражения, «из сорока трех галер, которые составляли ту экспедицию, только двадцать одна находилась в сборе около корабля адмирала, поскольку другие из-за отсутствия ветра и изнурения гребцов оставались далеко позади». Всего, следовательно, согласно хронике Наймы, в сра­жение вступили 22 галеры. И. фон Хаммер утверждает, что у ка-пудан-паши была 21 галера, а также называет другие причины отставания прочих кораблей. «Из сорока трех галер флота, — пишет тюрколог, —с капудан-пашой была только двадцать одна, другие, с течью или плохими парусами, отстали, девять из этой двадцати одной галеры были янычарскими судами». К сожалению, мы не знаем, кто здесь, в отношении 21 или 22 галер, неточен — Найма или, может быть, его переводчик, или И. фон Хам-мер. Вслед за последним состав передового отряда из 21 галеры всей эскадры из 43 галер показывают П.А. Кулиш и М.С. Грушевский. То же затем делает и Ю.П. Тушин, но в другом месте тем не менее говорит, что казаки сразились «со всем турецким флотом»¹⁰.

Нам остается полагать, что в сражении при Карахармане участвовали 21—22 галеры, и это было по тогдашним временам очень мощное соединение с лучшими кораблями, экипажами и адмиралами из тех, что находились под начальством главнокомандующего военно-морским флотом Османской империи. Достаточно сказать, что при Реджеб-паше были второй и, возможно, третий адмиралы флота (терсане кетхудасы и терсане агасы) с их персональными галерами.

В английских посольских известиях из Стамбула от 30 июля казачья флотилия, с которой встретилась эскадра капудан-паши, определялась в 350 «фрегатов». Но здесь же, однако, говорилось, что на одну галеру пришлось по три-четыре лодки казаков, и, следовательно, если галер было 21 или 22, то вся флотилия должна была состоять из 63—88 судов. Даже если имелись в виду 43 галеры, то получается 129—172 судна, а не 350. По возвращении турецкого флота с Черного моря Т. Роу, очевидно, получил информацию о рассказах участников сражения, в частности о том, что на одну галеру нападало почти по 20 чаек (как сказано и у Мустафы Наймы). В сообщении посла Э. Конвею от 24 сентября уже говорилось, что казаки имели свыше 400 «фрегатов», — получается по 18—19 чаек на каждую из 21—22 галер.

Ф. де Сези в письме дела Вий-о-Клеру, написанном на следующий день после названного сообщения Т. Роу, указывал, что у казаков в сражении было 380 лодок.

Мустафа Найма при описании боя вначале говорит, что каждую галеру атаковали «почти по двадцать чаек», и всего, значит, на 22 галеры, если взять по 18—19 судов, их должно было быть 396—418. Но далее, указывая, сколько лодок спаслось к концу боя, Найма исходит из общего их числа 350 (хотя, может быть, он не включил в это число чайки, потопленные ранее?).

И. фон Хаммер, пользуясь сведениями Наймы и исчисляя казачью флотилию в 350 судов, однако, указывает, что он берет эту цифру из материалов Т. Роу. Каждую галеру из 21, по И. фон Хаммеру, атаковали уже от 20 до 30 чаек, что должно было в це­лом составить 420—630 судов. Те же 350 чаек и по 20—30 на га­леру находим и у И.В. Цинкайзена ¹¹.

Посольство Т. Роу, как мы видели, сообщало, что Трабзон разгромили казаки с 300 чаек. Потом запорожская и донская флотилии разошлись, однако при Карахармане у Т. Роу вместо уменьшения казачьих сил появляются уже 350 и даже свыше 400 чаек. Т. Роу и Ф. де Сези при описании сражения явно дове­рились «турецким» цифрам, но они, без сомнения, преувеличе­ны (И. фон Хаммер неслучайно взял у Т. Роу цифру 350, а не более 400) и, разнясь между собой, могут быть скорректированы в меньшую сторону.

У Э. Дортелли, который также писал о сражении по расска­зам турок, фигурируют уже не свыше 400, 380 или 350 лодок, а заметно меньше — «300 слишком челнов». А.Л. Бертье-Дела-гард, относящийся к этому современнику с большим доверием, в общем принимает указанный им состав флотилии, колеблясь между цифрами 300 и 350, хотя в другом месте говорит, что ка­заки были «в исключительно больших силах, вдвое — втрое пре­вышавших обыкновенные (80—100 чаек)», а это должно озна­чать от 160 до 300 судов¹².

У Эвлии Челеби находим число казачьих судов несколько меньше, чему Э. Дортелли, а именно ровно 300.0 техже 300 чай­ках, отправившихся к Трабзону, как помним, говорит и Найма. П.А. Кулиш и к этой последней цифре относится недоверчиво, но принимает ее с учетом сообщения митрополита Иова. «Хотя турки, — замечает историк, — и любили преувеличивать силу побежденного неприятеля, но как предыдущее показание ту­рецкой летописи относительно числа казацких чаек согласно с письмом Борецкого Радивилу (Иова К. Радзивиллу. — В. К.), то я принимаю здесь цифру 300 как вероятную, тем более что вы­везенная из Золотого Рога добыча давал а казакам возможность увеличить свою флотилию вдвое». Далее, говоря, по Найме, о числе чаек при Карахармане, П.А. Кулиш исправляет 350 на 300 ¹³. Согласно Н.И. Костомарову и Д.И. Эварнищкому, как при Трабзоне и Синопе, так и в Карахарманском сражении у казаков было 300 судов¹⁴.

Наконец, М.С. Грушевский, цитируя Мустафу Найму с его 350 чайками, добавляет: «Скромнее описывает эту битву не­сколько более позднее письмо каймакана Махмет-Джурджи. Чаек казацких, запорожских и донских, по его словам, было около 205...»¹⁵ Таким образом, состав казачьей флотилии, приводимый турецким современником, причем весьма осведомленным по должности, уменьшается ровно в два раза по сравнению с упоминавшимися ранее более чем 400 судами.

Очень близкие к цифре каймакама сведения находим у М. Бодье, который утверждает, что к Стамбулу намеревались подойти и участвовали в сражении 200 лодок. И еще меньшее число казачьих судов называет Р. Левакович. По его словам, Яхья отправился из Синопа к Босфору «со 130 парусами», составляв­шими передовой отряд флотилии и вступившими затем в сра­жение¹⁶.

Нам кажется, что есть способ произвести некоторую «проверку» последнего числа. Уже указывалось, что, согласно Р. Леваковичу, в начале похода у запорожцев было будто бы 660 судов, а у донцов 200. Эти цифры исходят от «капитана» Ивана, который их очень сильно преувеличивал, видимо, ис­ходя из «пропагандистских» соображений возвеличения ка­зачьей силы в глазах западноевропейцев. Представить себе приблизительную степень этого преувеличения можно исхо­дя из сообщенного атаманом А. Старым в Посольском прика­зе числа донских участников набега на Трабзон, а именно 2030 человек.

Если предположить, что на струг приходилось по 50 каза­ков, то тогда в донской флотилии окажется примерно 40 судов, т.е. в пять раз меньше, чем указывал Иван. Соответствующее пятикратное уменьшение цифры 660 дает нам 132 судна — чис­ло, практически равное составу отряда, который, по Р. Левако­вичу, участвовал в рассматриваемом сражении. Думаем, что око­ло 130 чаек, а не 200—400 и более, и находилось в действитель­ности при Карахармане.

«Полагают, — пишет А.Л. Бертье-Делагард, —что на челнах (участвовавших в сражении. — В.К.) было около 15 000 Коза­ков; но эта цифра определяется только соображением, считая, что на каждой чайке обыкновенно бывало около 50 человек; прямого показания о числе Козаков не имеется». В последнем историк заблуждается. Приведем имеющиеся сведения о чис­ленности личного состава казачьей флотилии.

Английские известия от 30 июля утверждают, что в Кара­харманском сражении на каждом казачьем «фрегате» насчиты­валось «от 40 до 80 мушкетеров» (казаков, вооруженных мушке­тами)¹⁷. Поскольку судов по этому сообщению было 350, то, взяв среднее число 60 человек на судно, получим всего 21 тыс. казаков. Несколько меньшая цифра содержится в письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября): «Их армия была чуть меньше двад­цати тысяч человек...»

Согласно Мустафе Найме, во время сражения «каждая... чайка насчитывала пятьдесят вооруженных ружьями казаков», и, следо­вательно, если чаек было 350, то всего казаков должно было быть 17,5 тыс. (если 396—418 судов, то 19,8—20,9 тыс.). 50 казаков на судне видим и у И. фон Хаммера, и, значит, всего также 17,5 тыс. Отечественные историки, действительно принимая по 50 че­ловек на каждые из 300 судов, определяют число казаков, уча­ствовавших в походе и сражении, в 15 тыс. человек.

Это очень большое число, и потому А.Л. Бертье-Делагард, согласно которому казаков должно было быть даже больше 15 тыс., подчеркивает: «Козаки сделали неслыханное усилие, собрали более 15 000 товарищей на 300—350 челнах...»

Исключением служит Ю.П. Тушин, утверждающий, что, по свидетельству русских источников, весной 1625 г., перед штур­мом Трабзона, запорожцев было 10 тыс. на 300 судах, а присо­единившихся к ним донцов 2030 человек, всего, стало быть, 12 030 казаков. Потом, после Трабзона, флотилии разошлись, и получается, что в Карахарманском сражении участвовало 10 тыс. запорожцев. На самом же деле Ю.П. Тушин объединяет нескла­дываемые цифры: допустив небрежность, он путает рассматри­ваемую экспедицию с осенним походом того же года, когда, со­гласно отписке астраханских воевод, совместно действовали 10 тыс. запорожцев и «тысечи с две» донцов; по расспросным речам А. Старого, донских казаков было при этом осенью не около 2 тыс., а 1300 человек.