Айви уперлась в стол локтем, опустила голову в ладонь. Волосы скрыли ее лицо, и я подумала, что она сейчас должна чувствовать. Черт побери, это же нечестно. Мы сумели это сделать, удержали равновесие, а потом моей памяти надо было вернуться и все испортить.
– Тот вампир тебя убил бы! – продолжал Дженкс молящим тоном. – Я подумал, что если ты просто забудешь, потом время все вылечит. Ты не привязана, и все хорошо! Все хорошо, Рейч!
Я очень хотела, чтобы Дженкс был прав, но меня пробирало дрожью, когда я коснулась рукой шеи, прикрывая укусы. Видит бог, никогда я не чувствовала себя такой беззащитной. Я играла в игры с вампирами. Я было поверила, что меня привязали. И я не могу… не могу больше этого делать.
Айви вздохнула – коротко. Прерывисто. Лоб ее нахмурился, она встала, выпрямилась, я и увидела глубоко на дне этих глаз внутреннюю боль, замурованную в глубине души.
– Простите, – тихо сказала она, и я дернулась, когда она метнулась прочь. Исчезла с пугающей быстротой вампира, только скрипнул мокрый линолеум под ее ногами. Я потянулась ей вслед, но тут дверь ее ванной с отчетливым стуком захлопнулась.
Ну и хреновая же у меня жизнь.
Я посмотрела на Дженкса, устало оперлась спиной на раковину и попыталась сообразить, что и как. Чувствовала я себя паршиво – нехватка сна, нехватка еды и нехватка понимания. И думать я больше не хотела, хотела я спрятаться или рыдать у кого-нибудь на плече. Глаза щипало от непролитых слез, и я отвернулась в сторону. Не буду я плакать перед Кизли. С Кери мы поссорились. Айви прячется. Нет у меня подруг, которые могли бы понять. Подавленная, я посмотрела на этих двоих, а они уставились на меня с выражением неловкости и заботы. Надо отсюда убраться.
– Дженкс, – сказала я с придыханием, оглядывая заляпанную солью кухню. – Я уеду к маме. Кизли, ты меня извини, но мне пора.
Чувствуя какую-то болезненную легкость в теле, нереальность происходящего, с шумом в голове я миновала помрачневшего колдуна и вышла по извилистой водной дорожке в коридор. По дороге к двери я ухватила сумку. Мама как раз настолько псих, что поймет, и настолько в здравом уме, что сможет помочь. Кроме того, она может знать чары, обращающие зелье забвения. А потом мы с Айви распнем убийцу Кистена на древке от метлы.
Глава четырнадцатая
С последнего раза, как я сидела у мамы на кухне и ела хлопья, обстановка здесь поменялась. В воздухе висел густой запах трав, хотя самих трав видно не было. Не было и котлов для зелий и фарфоровых ложек в раковине, но от мамы, когда она вышла открыть мне дверь в махровом леопардовом халате, так пахло красным деревом, что понятно было: недавно она усердно занималась заклинаниями.
Сейчас от нее пахло сиренью, к которой примешивался лишь едва заметный аромат красного дерева. Мне показалось странным ее желание скрывать от меня, что она подпольно делает амулеты на продажу – будто бы я ее заложу. ОВ не всегда щедра на пенсию вдовам – даже к тем, чьи мужья работали в отделе Арканов, – и этой пенсии наверняка было мало, учитывая бешеный рост налогов на недвижимость в этом бывшем районе среднего класса.
День светил в окно весело и ярко, а я сидела мрачная и усталая, ела хлопья из треснувшей тарелки на своем обычном месте. «Чары удачи». И не знаю, отчего мне было больше не по себе: от возможности, что тарелка та же, что и в прошлый раз – или от возможности, что это не та тарелка.
Мой взгляд рассеянно съехал на кучу таблоидов из супермаркета, которые мама так любит, и я вытащила одну, потому что мое внимание привлек заголовок: «УБИТАЯ ГОРЕМ СЕСТРА НАШЛА КОШАЧИЙ НАПОЛНИТЕЛЬ В УРНЕ СВОЕГО БЛИЗНЕЦА». Ниже – короткая заметка о богатой истории ограбления могил в Цинциннати и вновь начавших пропадать телах по обе стороны реки. Я поморщилась. Кошачий наполнитель в урнах для кремации мог оказаться только по одной причине: добавка в чары пепла смертных мешала вызванному демону появиться не там – например, вне круга. Я такими хитростями обычно не утруждалась, но, вообще говоря, это демоны портили жизнь мне, а не я им.
Вспомнив Ала, я потянула к себе сумку с той стороны стола. Я не сообщила маме никакой причины, с чего вдруг я заявилась и свалилась спать поверх покрывала на своей старой кровати. Страх от мысли, что я привязана, сменился депрессией, и потихоньку я начала уже прощать Дженкса за то, что стер мне память. Правильно сделал. Легко представить, в каком состоянии я была. Заставив меня забыть, он, наверное, спас мне жизнь. Ведьма с вампирским шрамом против неживого вампира не выстоит. Убийцу Кистена найдет Айви, а я займусь демонами.
Порывшись в сумке, я достала телефон и посмотрела на экран. Проснувшись, я тут же позвонила Дженксу узнать, как там Айви. Расстроена, сказал он, что было вполне приемлемо. Я не рвалась возвращаться обратно в церковь и начинать сшивать разорванное – не знала, что я могу ей сказать. Вопреки всему, я была рада, что она есть в моей жизни, и, быть может, можно будет просто забыть, что она сделала мне четыре новых дырки в шее, и как я чуть было не спятила, поверив, будто привязана к убийце Кистена. Посмотрев, который час, я вздохнула.
Было уже почти три, а ни Гленн, ни Дэвид не звонили. Гленн будет злиться, если его доставать, а Дэвиду звонить можно.
Тикали часы над раковиной. Под стук этой уродливой штуковины я пролистала свой список быстрого вызова, ища номер Дэвида. Эти часы сто лет назад купили мы с Робби на День матери; нам тогда еще казалось, что пучеглазая ведьма, мотающая глазами и метлой туда-сюда – это очень прикольно. От метлы откололся кусочек, когда часы однажды упали, и блестело белое пятно. И зачем мама эти часы до сих пор не выбросит? Ну ведь смотреть противно.
Телефон щелкнул. Послышалось уверенное «алло» Дэвида.
– Привет, – сказала я ему. – Ты что-нибудь нашел?
Он помолчал, потом осторожно спросил:
– Тебе мама ничего не говорила?
Он знает, что я у мамы?
– Вообще-то нет, – ответил я, соображая. – А откуда ты знаешь, что я у нее?
Дэвид тихо засмеялся:
– Она ответила, когда я тебе звонил на мобильник, а ты спала. Отлично поболтали. У тебя мама… не такая, как другие.
Не такая, как другие. А насколько это политкорректно?
– Спасибо, – сухо сказала я. – Насколько я понимаю, мы сегодня никуда не едем?
Иначе, наверное, мама бы меня разбудила. Скорее всего.
– У меня лежит на столе эта претензия, – сказал он, и я услышала шелест бумаг. – Но договориться с этой женщиной удалось только на завтра в два часа. – Помолчав, он добавил: – Ты извини, я знаю, что тебе хотелось бы уладить все сегодня, но это лучшее, чего я смог добиться.
Я вздохнула и снова посмотрела на часы. Мысль прятаться в церкви еще целую ночь по привлекательности могла сравниться лишь с перспективой делать педикюр Тренту. И мне не избежать встречи с Айви.
– Завтра – это отлично, – сказала я, думая, что надо бы мне пополнить шкаф с амулетами на случай нападения черных колдунов. Но придется все перетаскивать на освященную землю – тот еще геморрой. – Спасибо, Дэвид, – вспомнила я, что мы еще не закончили разговор. – Я точно думаю, что это тот, кто нам нужен.
– Согласен. Я тебя подберу завтра в час. Ты только оденься поприличнее, ладно? – Голос прозвучал полушутливо. – Опять в коже я тебя с собой не возьму.
– Поприличнее? – спросила, я нахмурившись, но он уже повесил трубку.
Минуту я смотрела на трубку, потом улыбнулась, закрыла и убрала телефон. Слушая тишину в доме, доела розовые сердечки, оставленные на сладкое, как всегда. И постепенно начала опять впадать в меланхолию. Кто-то убил Кистена. Тот же кто-то пытался привязать меня к себе, чтобы я ему голову не оторвала к чертям. Я из кожи вон лезу, чтобы жить с Айви и не быть привязанной, а тут вдруг какой-то хмырь без лица убивает моего бойфренда и чуть не привязывает меня к себе. В одну секунду моя жизнь могла измениться так, что я ей больше не хозяйка. Черт бы все это побрал, я так больше не могу. Не могу так рисковать. И не могу, не могу позволить Айви опять меня укусить. Никогда.
Эта мысль легла в меня как свинец. Мы с Айви живем уже больше года, и когда у нас наконец начало получаться, тут я и становлюсь в позу? Меня затрясло так, что ложка застучала по тарелке. Не могу я больше играть в эту игру. Несколько секунд я жила с мыслью, что я привязана, и никогда не было столь страшных секунд за всю мою жизнь. Из уверенной в себе взрослой женщины я вдруг стала перепуганной чужой игрушкой, кувырком летящей в пропасть и не в силах остановиться. Страх оказался беспочвенным, но это не отменяло ценности урока. Я не могу дать вампиру нарушить целостность моей кожи. Не допущу этого. Но как сказать об этом Айви?
В этом беспокойстве я доела последнюю ложку цукатов. Прислушалась к тишине в доме, убедилась, что мама сюда не идет, и быстро выпила сладкое молоко прямо из тарелки. Ложка упала в пустую тарелку, а я села нормально, держа в руке кофе, еще не готовая перейти к будущему от уютных воспоминаний, окутывающих мысли.
У дальнего края стола стояла красная матерчатая сумочка с амулетами, которые мама сочла необходимыми для моего хеллоуинского костюма. Теперь это все не имеет значения, разве что ниточка в руках у Дэвида приведет к цели и я этих заклинателей демонов найду. А если нет – я завтра буду сторожить дверь, а не веселиться на маскараде. Одеваться в сексуальный кожаный прикид, чтобы раздавать конфеты и помидоры восьмилетним детишкам, – совершенно лишнее.
Я пила кофе и поглядывала на телефон, молча уговаривая его позвонить. Подумала, не надо ли мне позвонить Гленну. Если трубку брала мама, он, конечно, ничего ей не рассказал.
Я уже потянулась к трубке, когда от входной двери послышался уютный и знакомый звук маминых шагов. Я отдернула руку. Нет смысла волновать ее вдобавок к предстоящему разговору: мне все еще предстояло спросить ее, как снять действие зелья забвения.
– Мамочка, спасибо за завтрак, – сказала я, когда она шумно вошла и направилась к кофеварке. Она искала для меня куртку, и я слышала, как она переворачивается сейчас в сушильной машине, проветриваясь. – И спасибо, что впустила меня сегодня утром, когда я вломилась.
Она опустилась на стул напротив меня, поставила кофе на линолеум стола, поцарапанный и с выцветшим от времени узором.
– Мне редко приходится последнее время быть мамочкой, тем более что ты мне не говоришь, когда у тебя не все хорошо.
Она многозначительно посмотрела на два покрасневших укуса у меня на шее, и сладкое молоко стало безвкусным у меня на языке от приступа стыда.
– Ну, прости, – сказала я, отодвигая пустую тарелку прочь от ее острого взгляда. И чувствовала я себя очень неловко. Зелья памяти запрещены, потому что не снимаются чисто. В отличие от амулетов и лей-линейных чар, они порождают физические изменения в мозгу, а физические изменения невозможно обратить с помощью соли, как химические. Мне нужно было контр-заклинание.
Собравшись с мужеством, я выпалила:
– Ма, мне нужно обратить действие зелья памяти.
Она приподняла брови, снова глянула на мою шею.
– Тебе нужны чары Пандоры? Для кого?
И близко она не была такой сумасшедшей, как я думала. Воодушевленная тем, что она знает, как по-настоящему называется то, что я ищу, я сказала:
– Для меня.
Прозвучало это грустно, и мама, услышав мои виноватые интонации, даже испугалась слегка.
– О чем забытом ты теперь вспомнила? – спросила она.
Охватив чашку ладонями, я согревала себе душу. В холодный день включили отопление, но оно никак не могло добраться до моей заледеневшей изнутри сути. Я водила пальцами по узору браслета Кистена. Вот все, что у меня от него осталось – браслет и бильярдный стол.
– Меня укусил вампир, который убил Кистена, – прошептала я.
Застывшая поза матери чуть оживилась, она вздохнула, будто прощала меня, взяла меня за руку. В старомодном платье она казалась пожилой женщиной, но руки выдавали ее молодость. Вот жалко, что она держится так, будто жизнь ее близится к концу. Она ведь еще даже не начиналась.
– Милая, – сказала она, и я посмотрела ей в глаза, полные сострадания, – я тебе очень, очень сочувствую. Может быть, лучше было бы забыть об этом? Зачем такое помнить?
– Потому что так надо, – ответила я, вытирая глаза и высвобождая руку. – Кто-то его убил, а я там была. – Я заморгала, пытаясь взять себя в руки. – И должна выяснить, кто это был. Должна.
– Если ты заставила себя забыть, то тебе не понравится то, что ты узнаешь, – возразила она, и какой-то старый страх, не связанный со мной, отразился у нее на лице. – Оставь так.
– Но ведь это Дженкс… – начала я, но она взяла меня за обе руки, остановив мою речь.
– Скажи, – вдруг начала она, – что ты делала, когда вспомнила? Что включило память?
Я уставилась на нее, и сотня уклончивых ответов промелькнула в сознании, но ни один не сошел с языка. Вдруг до меня дошло, что последние три месяца я так много времени была с мамой не ради нее, а ради себя, такой уязвимой после смерти Кистена. И я дала себе волю, уронив голову на скрещенные руки, давясь слезами, которые не хотела выпускать. Вот почему я прибежала к маме, а не ради дурацкого амулета, которого у нее нет, и я это знала. Я думала, что смогу помочь Айви, имея на руках нужные чары. Думала, что смогу помочь себе, но сейчас не могу помочь ни себе, ни ей. Мы получили, что хотели, и это отбросило нас куда дальше назад, чем если бы мы все оставили как было.
Я не могла смотреть на маму, а смотрела лишь на царапины от ее стула на линолеуме, и когда она положила руку мне на плечо, у меня вырвался противный всхлип – будто собака взлаяла. Черт меня побери, мне давно надо вырасти и жить нормально, действовать заранее, а не когда жареный петух клюнет. Надо жить с вампиршей и бросить даже делать вид, что когда-нибудь нас может связать укус, а от этого Айви может и уйти, и я ее пойму. Но я же не хочу, чтобы она уходила, она мне нравится… черт побери, может быть, я даже люблю ее. А теперь – все. Мы должны вернуться назад и обе делать вид, что впереди может быть еще что-нибудь.
– Рэйчел, лапонька моя, – прошептала мама ласково и близко. Запах сирени успокаивал, как ее голос. – Все хорошо. Мне жаль, что ты в таком смятении, но иногда души созданы, чтобы быть вместе, а соответствующих аппаратов нет. Айви – вампир, но она лучшая твоя подруга уже больше года. Вы как-нибудь придумаете, как жить.
– Ты знаешь? – пролепетала я, поднимая голову, и увидела в ее лице глубокое сострадание.
– Трудно было бы не заметить эти укусы, – сказала она. – И если бы их нанес кто-то другой, а не Айви, ты бы сейчас опознавала тело в морге, а не сидела бы у меня на кухне, делая вид, что ничего не случилось. – Я заморгала, а она отодвинула мне волосы и с озабоченным лицом осмотрела шею. – Дженкс сегодня утром звонил и сказал мне, что случилось. Ты же знаешь, он о тебе волнуется.
У меня челюсть отвисла, и я отодвинулась от маминых рук. Ничего себе. Интересно, что он ей рассказал?
– Мам…
Но она пододвинулась ближе вместе со стулом, не снимая руку с моего плеча.
– Я всем своим существом любила твоего отца. Не принимай зелий забвения – они оставляют дыры, а тогда ты не помнишь, откуда взялись твои чувства. От этого становится еще хуже.
Я не принимала зелий забвения, а что их принимала моя мать, было для меня открытием.
– Ты их пила? – спросила я, гадая, не оттого ли мама такая психованная. А мама прикусила губы, обдумывая ответ.
– Да кто их не пил? – ответила она наконец, погрустнела и тихо добавила: – Однажды. Когда стало по-настоящему плохо. Они никогда не держатся постоянно, и нет чар, которые могли бы вернуть все полностью. Заклинание для отмены действия было утеряно еще до того, как мы переселились на эту сторону линий. Может быть, оно есть у Трента, но выманить у эльфа заклинание не проще, чем выманить тролля из-под моста.
У меня слезы высохли мгновенно.
– Ты знаешь, что он…
Она улыбнулась, гордая мной, и погладила меня по руке.
– Скажи мне, если сумеешь уговорить этого скареда пустить тебя в свою библиотеку. Ему бы полагалось иметь к нашей семье некоторое уважение, а он ведет себя так, будто бы ты ему враг, а не спасительница.
– Стоп, придержи коней! – Я заправила выбившуюся прядь за ухо, потом сдвинула ее опять вперед, чтобы закрывала шею. Все мысли про Айви, Кистена и все прочее отступили на второй план. – Я ему не спасительница, а он убийца и мерзавец. Я его однажды посадила в тюрьму, и сделала бы это опять, если бы думала, что он там задержится.
Мама поморщилась, медленно убрала пальцы с моей руки.
– Не удивительно, что он тебя недолюбливает. Так вот, Рэйчел, это надо прекратить. У него может оказаться то, что тебе когда-нибудь понадобится.
Например, чары Пандоры? – выдохнула я про себя, сутулясь на стуле.
– Мам, – начата я жалобно, но она приподняла бровь.
– Жизнь слишком коротка, чтобы разлучаться с теми, кого любишь, – сказала она. – Даже если это тебя пугает.
Она опять про Айви.
– Мам, я не дам Айви снова меня кусать, пусть даже это один раз получилось хорошо. – Она собралась было дальше произносить слова мудрости, но я перехватила инициативу. – Не дам. Она на минуту забылась, и тут я еще добавила, вспомнив, как на меня напал убийца Кистена. Я подумала… – языком я провела по губе изнутри, – я подумала, что этот убийца меня привязал, но оказалось, что не так. – Слава тебе господи, я обещаю, обещаю быть хорошей. – Все кончилось хорошо, но еще раз я не могу. Так рисковать я больше не могу.
Мамино лицо расплылось улыбкой облегчения. Глаза ее заблестели непролитыми слезами, и она сжала мне руку.
– Вот и хорошо, – сказала он. – Я рада, что ты так чувствуешь. Но то, что ты не можешь давать Айви кровь, еще не значит, что ты должна совсем с ней порвать. Она много для тебя сделала хорошего и заставила тебя чуть-чуть повзрослеть. Мне она нравится. Ты ей нужна, и ты с ней тоже лучше, чем без нее.
Я таращилась на маму, пытаясь сообразить, что она говорит.
– Я знаю, что я не лучшая мать на свете, – сказала она, отпуская мою руку и отворачиваясь к окну. – Но мне хочется верить, что я тебя воспитала так, что ты умеешь думать сама – хотя не всегда успеваешь это делать. Я верю, что ты умеешь принимать лучшее решение, когда дело касается окружающих. – Она улыбнулась: – И того, что делаешь ты для них.
Она видела меня последние десять лет? Все мои решения были – хуже не придумаешь.
– Мам…
– Например, вот Маршал. – Я уставилась на нее в полном недоумении. Она знает про Маршала?
– Очень мил, – продолжала мама, глядя в окно, в пустоту. – Настолько мил, что годится лишь как якорь, чтобы из депрессии вылезти, но вообще-то он тебе кстати. Мир небессмертной душе Кистена, но я как-то никогда не была от него в особом восторге. Два вампира в компании одной ведьмы – это готовая беда. А вот колдун и ведьма в компании одного вампира… – искры танцевали в ее глазах. – Айви он понравился?
Господи, убил бы ты меня на месте, а?
– Сама понимаешь, Айви знает, что не может тебе дать все, – продолжала мама, будто у меня лицо и не горело так, что ад можно поджечь. – Она мудра не по годам, и может отставить ревность в сторону. Куда как проще, если всем понятно, что можно любить двоих одновременно. – Она покраснела и уточнила: – По разным причинам и по-разному.
На секунду я лишилась дара речи, пытаясь все это переварить. Слишком много потенциальных проблем залегло на пути, поджидая только моего вопроса. Наконец я выбрала:
– Ты знаешь про Маршала?
Будто нервничая, она поправила волосы, встала и подошла к холодильнику.
– Он около полудня заглядывал проведать, как ты.
Супер. Он здесь был?
Мама вытащила из холодильника карамельный торт.
– Мы очень мило поговорили о тебе и об Айви, – продолжала она, ставя торт на кухонный стол и доставая тарелки. – Много о чем поговорили. Я думаю, что он теперь понимает. И уверена, что понимаю я. Он сейчас расстался с такой стервой, что пробы негде ставить. Вот почему ты ему нравишься.
– Мама! – воскликнула я.
– Да нет, ты не стерва, – успокоила она меня. – Я хочу сказать, что с тобой интересно и весело. Он думает, что с тобой безопасно, поскольку ты не ищешь себе бойфренда. – Она рассмеялась, держа в руке нож. – Какими идиотами бывают мужчины, когда речь идет о женщинах! Если она говорит, что не ищет, – значит, именно это она и делает!
– Мама!
Они говорили обо мне и Айви? Она его расспрашивала о его подружках?
– Я только говорю, что он, как ты, – ему тоже надоедают отношения сплошь из сердечек и розочек. То, что ему нравится выручать хорошеньких женщин, тоже не способствует. Вот почему, наверное, он на тебя и положил глаз. Постоянная девушка ему сейчас нужна не больше, чем тебе постоянный бойфренд, но сидеть дома у телевизора он тоже не станет. Сегодня он тебя выведет куда-нибудь, вам обоим нужно проветриться.
– Мама, хватит! – воскликнула я. – Не надо устраивать мне свидания, тем более с Маршалом!
– Мне это не стоило труда, деточка, – ответила она, поглаживая меня по плечу. – Устрой себе это маленькое приключение, чтобы жить дальше. Только постарайся его не обижать, ладно?
Я в полном онемении уставилась на собственные руки, держащие чашку. Нехорошо все это.
– Откуда он узнал, что я здесь? – спросила я мрачно.
Приключение? Ох, как мне сейчас нужно куда-нибудь с кем-нибудь выбраться!
– С ним был Дженкс.
Я испустила долгий, медленный вздох, заставила себя убрать пальцы и не теребить свежие укусы. Это все объясняет.
Отчетливо послышался скрип ножа по стеклянной тарелке. Мама молча положила два ломтя на тарелки и облизала вилку. Так же молча поставила передо мной ломоть побольше.
– Дженкс сказал, что случайно лишил Айви сознания. И похоже, что не сонным зельем, – сказала она голосом обвинителя.
Смущенная своей неудачной попыткой создания талисманов тонкого действия, я повернула тарелку пирогом к себе. Тоже не та тема, которую мне хотелось бы обсуждать, но лучше, чем Маршал.
– Я пыталась модифицировать одно сонное заклинание, чтобы Айви могла смирять собственную жажду крови, а она мне лгала, что испытывает пробники. Вот поэтому последняя партия вышла слишком сильной. Дженкс слишком всполошился, когда она меня укусила, и тут же ее облил этой штукой. Но у нас все было хорошо и все под контролем.
Это когда он появился, докончила я про себя.
Я подняла глаза – и на лице матери прочла только интерес. Она положила передо мной вилку. Держа тарелку в руке, она наклонилась к кухонному столу, на много лет помолодевшая.
– Ты выбрала в качестве основы сонные чары? – Увидев мой утвердительный кивок, она улыбнулась и показала на меня вилкой: – Вот здесь и была твоя ошибка. Если ты хотела освободить ее действия от жестких требований инстинкта, надо было усиливать процессы возбуждения нервной системы, а не торможения.
Я вилкой взяла кусок торта, отправила в рот и стала жевать. Острый приятный вкус карамели мне понравился, и я откусила еще кусок. Торт на завтрак – одна из причуд сумасшедшей матери.
– Стимулятор был бы лучше? – пролепетала я.
– Гарантированно.
Она излучала уверенность, но меня не убедила, и я сжалась при мысли, что было бы, если бы средство не дало желательного эффекта. Хотя все это уже не было важно. Я буду идеальной соседкой и никогда больше, никогда не включу у Айви жажду крови. В смысле, это если она не разозлится и не уйдет, ругаясь за все то время, что даром на меня потратила. Но если она останется, может быть, когда-нибудь она захочет чего-нибудь, снимающего остроту…
Мама села напротив, глядя на свою тарелку.
– Добавь побольше давленого лайма. Цитрусовые углубляют все действия, а тебе нужно стимулировать именно глубинные мыслительные процессы, не только поверхностные.
– О'кей, – сказала я, косясь на свои маскарадные амулеты. Мама – эксперт. – Спасибо.
Она улыбнулась шире, но будто была почти готова заплакать:
– Я так хочу тебе помочь, детка. И мне так жаль, что я бывала такой странной, и ты остерегалась ко мне приходить.
Я улыбнулась ей в ответ, чувствуя теплоту внутри:
– И мне тоже жаль, что я не приходила.
Она погладила меня по руке:
– Маршал о тебе беспокоится. Я рада, что ты честно ему сообщила, сколько в твоей жизни опасностей. Честнее, надеюсь, чем мне.
Вот опять. И снова я виновата.
– Я не хотела, чтобы ты тревожилась, – сказала я, чуть не плача. Вот ненавижу себя, когда у меня голос становится такой жалобный.
Похлопав меня по сжатому кулаку, так что обручальное кольцо стукнуло по пальцам, она убрала руку.
– Я знаю, в какой обычно ты сидишь глубокой заднице, но ты ему расскажи об этом до того, как начнешь серьезно ему нравиться.
– Мам!
Она вздохнула и очень грустно произнесла:
– Ну, прости.
Я впилась зубами в торт, чтобы скрыть свое смущение.
– Все в порядке, мама, – произнесла я неразборчиво. – У нас все в порядке.
И снова она улыбнулась, снова став моей обычной мамой:
– Я знаю.
Зазвонил дверной звонок, и обе мы повернулись на звук:
– Это Маршал, – сказала она, поднимаясь и оправляя свитер. – Я ему сказала, что ты будешь готова к вашему свиданию в половине четвертого. У тебя еще будет время вернуться на освященную землю, а доктор Мама выписывает тебе рецепт: развлекись.
Я посмотрела на торт, взяла оставшуюся половинку.
– Мама, – возразила я, прожевывая кусок. – Не могу. Мне нужно вернуться домой и подготовиться к работе. У меня вроде бы есть наводка, кто вызывает Ала, и я завтра хочу вытащить этого типа на солнышко. И вообще я еще не готова заводить бойфренда.
Мама остановилась в длинном зеленом коридоре, окруженная нашими с Робби фотографиями – образами прошлого, в которых она черпает силу. Я видела тень поднимающегося по ступеням мужчины, но мама встала прямо передо мной, загородив от меня мир. И я не могла оторвать взгляда от застарелого сожаления в ее глазах.
– Вот именно поэтому тебе и нужно с ним пойти, – сказала мама и стиснула мне плечо, чтобы я промолчала. – Заклинания подготовишь потом. Ты сейчас натянута почти до разрыва, деточка. И тебе нужно отвлечься, дать мозгам отдохнуть, а Маршал – хороший парень. Он не будет ни разбивать тебе сердце, ни пользоваться твоим положением. Просто ты с ним… ну, как-нибудь развейся. – У нее губы дернулись в мимолетной усмешке. – Или не как-нибудь.
– Мама! – хотела я возразить, но она быстро шагнула к двери и открыла ее. Маршал ждал. Увидев нас двоих, он стал смотреть то на меня, то на нее, сравнивая нас, стоящих рядом. Я суетливо поставила торт на книжный шкаф в коридоре и вытерла руки о штаны. Вряд ли у него брови приподнялись так высоко из-за торта. Мы с мамой очень похожи, если не считать волос и манеры одеваться.
– Здравствуйте, миссис Морган, – поздоровался он с улыбкой и обернулся ко мне. – Привет, Рэйчел!
Мама улыбнулась как Мона Лиза, и я закатила глаза, увидев у тротуара здоровенный вседорожник Маршала.
– Привет, – сухо отозвалась я. – Я так понимаю, с моей мамой вы уже знакомы.
– Мы с Маршалом смотрели твои детские фотографии, пока ты спала, – сказала она, отходя в сторону. – Заходите, мы тут торт едим.
Маршал посмотрел на недоеденный ломоть у нас над головами и улыбнулся. Склонив шею, он шагнул внутрь, освобождая дверь.
– Спасибо, миссис Морган, но если я хочу доставить Рэйчел обратно в церковь до заката, нам и правда нужно сейчас ехать.
– Он прав, – поддержала я его, не желая терпеть еще час унижений от родной матери. Кроме того, чем быстрее мы уедем, тем раньше я смогу извиниться за маму, и он сможет уехать. Не пойду я на свидание, когда Айви сидит одна и думает, что снова все испортила. Ничего она не испортила. Мы отлично все это закончили еще до того, как Дженкс действительно все испортил. Но это не значит, что я снова дам ей прокусить мне кожу. Хватит мне уже говорить, что решение было хорошее, если мне от него лучше. Но быть хорошей, по-настоящему хорошей – очень хреново.
– Ой! – защебетала мама. – Куртка! И сумку ты тоже, кажется, оставила на кухне.
Она унеслась в кухню. Маршал заглянул через мое плечо, когда щелкнула дверца сушильной машины. Я неловко переступила на месте в зеленом свете коридора, не зная, о чем они без меня говорили. Подумала, не будет ли Маршал против, если я доем свой торт, стоящий как раз над нами.
– Мне действительно очень неловко, – сказала я, прислушиваясь к звукам в конце коридора. – Это у мамы жизненная миссия – найти мне бойфренда, и никакие призывы прекратить не действуют.
Маршал с интересом разглядывал висящие перед ним фотографии.
– Это была моя идея.
У меня в мозгу поднялся тревожный флаг. Маршал должен был знать, что случилось сегодня после его ухода на рассвете. В смысле, он должен был говорить с Дженксом, и укусы у меня на шее были видны простым глазом. Я бы на его месте была бы уже на полпути в Макино.
Маршал, глядя на мою любимую фотографию, где я закапываюсь в осенние листья, сообщил:
– Дженкс просил меня тебе передать слова Айви: она сегодня будет поздно. Будет умасливать своих старых друзей поговорить о той ночи, когда погиб твой бойфренд.
Нерешительная интонация в конце подсказала мне, что он хотел бы еще что-то сказать, но он промолчал.
– Спасибо, – ответила я осторожно, гадая, что же осталось не сказанным.