17. III.67 Вчера были Бочаровы Удрученно поведал им предварительные выводы о русском Эросе: субъект русской жизни — женщина, мужчина — летуч, фитюлька, ветер-ветер; она — мать-сыра земля верно, ей такой и требуется — обдувающий, подсушивающий, а не орошающий семенем (сама сыра — в отличие от земель знойного юга) огня ей, конечно, хотелось бы добавить к себе побольше Когда ж мужчина ее «все просил, огня-огня!» то верно сгорает ни за грош ведь он — ветер, вспыхивает в момент («ведь был солдат бумажный») Потом шли к грузинам (Серго Ломинадзе) и там Давыдовы-Гайденко Тоже — обряд семейно ходить в гости и на беседы Нет в заводе у нас мужских — не холостых — встреч (если есть — то лишь пьянка либо блуд к бабам же опять прислониться Нет, как у мусульман женщина дома, свое дело знает А в России — «смешаны все ремесла», тотальность И женщина захватила себе мужское, передав мужчине часть женскости) Нет мужских разговоров, а обязательно с половинами, с женами — словно взаимопроникаться всем хорово в разговоре надо И недаром русские женщины (тоже и француженки) так любят присутствовать прир[103] умных разговорах (Елена в «Накануне» Тургенева и др.) — словно их пронизывают словами. В общем, я прихожу не к женофобству, но с мистическим ужасом гляжу на русскую женщину — как сверхмерность, избыточествующую не женственность, но мужественность: узурпировала у нас, мужчин, наш домен. И даже поднял тост у грузин, что в России задача — мужской Ренессанс: чтобы орден мужчин образовался. И чтобы, соответственно, женщина вошла в свои берега — стала больше женщиной, т. е. за отделение: чтоб полюса были отдаленнее — и соединение более напряженным. Да! И еще: пили чачу, сейчас отхожу — и, кстати, — о русской пьянке. Ведь мужикам своим Россия, как вечным сосунам, вставляет бутылочку в глотку — и вот они сосут огненно-воздушное семя. Конечно, водочнику женщина не нужна: он же сам в питии женское заглатыванье осуществляет — какой он мужчина, насосавшийся, нализавшийся! Баба он и есть законченная. Так Россия сваливает своих мужчин, а сама зато во весь рост выпрямляется — мужественная русская баба. Синявский про это так сказал: «Русский предпочтет белую магию водки черной магии женщины». Здесь мужик русский воспрянут — как житель духа, обители света. Но вот вопрос: ради чего святость? Вокруг чего духовность, совестливость и нравственные все проблемы русской жизни, точнее — бытия? Какие опоры нравственного поведения? Из-за чего совесть. Ну, у евреев ясно ради чего: ради того, чтобы род, племя не прекращалось, дом, семья, богатство, чтобы избранный народ шел своим путем. Кстати, и это самочувствие хотели и русские интеллигенты внедрить: мессианизм, народ-богоносец, призванный меж Европой и Азией посредником быть. Но это верховная идея — не глубинная, не коренная. У Шекспира — тоже: ради крепкой жизни борются: Отелло — любовь; Гамлет — возмездие, мир в пазы вставить; Венецианский купец — прекрасное богатство; Макбет — власть. Везде это ценности твердые, все создают или добывают или охраняют тот город, то государство, что они создали, нагородили в своей жизни. И если трагедия, то не от того, что любовь — предательска, что власть — пшик, что вставить мир в пазы — немыслимое, невозможное и ненужное дело, что богатство — мнимая ценность (т. е. не от того, что опор и ориентиров нет: все, чуть обопрешься или куда ни ткни, — проваливаются), но от того, что в борьбе интересов, в продвижении к этим реальным опорам в пространстве мира, люди попирают другие ценности или в иную сторону действующие силы (как Гамлет) преобороть не могут. А ради чего в России стараются? Чтоб свою жизнь, семью, детей — этот город нагородить и корабль свой провести сквозь рифы жизни? Это фу! Как эгоистично, узко!.. «Для пользы общества сколь сладостно трудиться!» (Ломоносов). Но в чем она, польза, как узнать? Андрей Болконский в пшике жизнь провел, именно желая трудиться на пользу общества: в комиссии у Сперанского или со знаменем на поле Аустерлица — фальшиво все..
|
|
|
|
Может, для России? Но это — тоже разоблачаемо как фраза. Для любви — чтоб обладать этой женщиной? — Бедно это, и самой русской женщине в мужчине одна любовь к ней, без ума или гражданскости или чего другого — не подходит, не ублажает, не удовлетворит. Все — фальшиво. Значит — соблазн «бросить все и уйти!». Быть ветром. А вот оно — одно истинное: небо и облака. «Как тихо, спокойно и торжественно… ползут облака по этому высокому бесконечному небу… Да! все пустое и обман, кроме этого бесконечного неба», — думает князь Андрей на поле Аустерлица. Значит, ради этого нравственность и святость, и совестливость в России: ради сохранения света и ветра, «светра» — как жертвенного огня, которым подсушивается и так без особых забот родящая мать-сыра земля: худенько, плохенько: кашки да картошки да рыбки в водах, но подаст — сама, чуть ли не сама с собою зачав, при том, что труженик, мужик, пашет женщину свою редковато, лениво, в полусне и в бессознаньи, случайно, без цели и намеренья — не как служенье и не как служба… Двое мужиков, пропившись всю ночь и проговорив, за пустыми бутылками: Светает уж. А у меня корова не доена, жена не (гр)ебана. (Это со слов Синявского сценку я запомнил.) Вот рядом, как две одинаковые операции трудовые, — и обе не сделаны. Итак: ради сохранения завета лени, минимального деланья: «…не тревожь ты меня, не тревожь»?.
|
|
В полусне — спячке зимы, когда поднаркожены чувства и сознание, — легче боль, холод, истязание земли космосом переносится. И что если медведя, залегшего на спячку в берлогу на зиму, — начать каждый день теребить и будить — хотя бы ради того, чтоб подкормить? Да он с ума сойдет от нервотрепки: организм его не настроен на такое, и тогда его со всем его нутром пересоздавать, претворять надо — и сразу, а то сплошная мука ему будет: печенку новую вложили, а ритм дыхания и пульс сердца старый — вот и пошло дерганье несоответствия. Потому попытки перетворить Россию были такими наскоками: сразу переделать все. Блок о Революции: «Что же задумано? Переделать все». То же и Петр, и мечта шестидесятников: чем хуже — тем лучше… Да и в народе — чтоб сразу, само собой сделалось: «по-щучьему веленью»… Кстати, опять обитель всесилья земля (тело) — в воде (сыра же земля), ибо такова и есть рыба. И «скатерть-самобранка»! Русская мать-сыра земля и лежит как такая скатерть-самобранка и самодавалка: Бог подаст! Есть уверенность, что и без трудов не пропадут- где-нибудь, что-нибудь найдется, чтоб перебиться, а там — и Бог подаст. Но где создатель? Где тот, кто вот эти хлеба растит и выпекает, что потом крохами неприхотливыми по ветру расходятся, — чем Бог пошлет и подаст? Редко кто Петр (т. е. столп, камень, ствол и корень), и чуть пустит корень кто, застолбится — тут же его по миру пустят» столбовых бояр — в шеи вытолкали петровские дворяне в случае, т е. фитюльки перелетные ни за что не ответственные, ибо сегодня здесь — завтра там Так бывает и с нынешними ответственными номенклатурными товарищами из аппарата, которых сегодня выбирают по рекомендации райкома председателем в колхозе одном, а через год — бросают на укрепленье — разоренье начальником овощетреста райцентра Все — с большой дороги и по ней, по России, бродят блудят всю жизнь, всегда есть выход на большую дорогусквозную трубу на ветер пущать. Только дворяне осели по местам и вросли помещиками и начали чувствовать ответственность за землю — тут капиталец да купец подобрался с фабричным кабак да трактир переманили людей в город, от работы, купец срубил вишневый сад — опять облегчили землю от бремени, а главное, переместили вертикаль в бок, в сторону (только стал кто пускать корень, вставать на ноги, врастать, как Петр, вниз и вверх ствол и крону, — тут же его, этот тип хозяйства, — под корень) Будто зуд какой у матери-сырой земли не давать человеку глубоко и на одном месте ее долго сосать, — как клеща его отдирает и откидывает Да и присасывается-то слабо Но, значит, чувствительность у кожи велика А! выходит, тонок слой плодородный, не глубока почва такова и есть русская землица вон, где чернозем на Украине или илистые земли наносные — там небось земля-женщина не гонит, не выгоняет мужа (как та у Юза на свадьбе) как оседают из века — так одни и те же и живут и потчуют землю, там земля единомужня и глубоковлагалищна оттого-то и нужнотаки долго выращивать себе своего человека на земле плуг приладить, чтоб глубоко забирал. А уж вырастив, дорожить им земля начинает» как самостью, и у него чувство самца (сам с усам!) — личности В России же все воспитаны землей в психологии подменности, и верно не глубока почва, серенька, без особенностей особых,[104]
чтоб долго прилаживаться, — любой сгодится изредка пропахать (пропихать — «пехать» или «пихать»? Пихать — толкать пинок по поверхности, «пехать» — что-то паховое слышится: сованье во внутрь)» айда, валяй (шаляй-валяй — вот именно!), ребята, навались! Один не может и не работается одному, но вот когда «всем «миром» навалиться», артелью, тогда на миру и смерть красна и гребля спорится, и работа идет: ухает фалл-дубинушка (отчего «дубина» — явный фалл по форме, а женским родом поименован?) Не ты — так другой: какая разница? [105] тут еще и поучает в психологии блядского коллективизма новая савейская словесность… (Недаром мировоззрение такое в народе поселковом и лагпунктном: «Весь мир бардак, а люди — бляди».)