Часть четвертая Космософия россии

Весна

26 II 67. Что значит розовый свет на снегу и деревьях за окном? Что значит улыбка, что мне хмурую челюсть раздвигает? Рот раскрывается, глаза шире, уши лезут на макушку: птичий щебет искрами-иголками влетает Наши поры раскупориваются. Да это же творится обсеменение мира рассеянием- рассеванием света Бытие, набухая, саморасширяясь, дает об этом знать увеличением света, и его снопы бьют, лучи вонзаются, теребят. Это — мужское начало. И недаром во многих языках это время года обозначается мужским родом, der Fruhlmg — германское, lе prmtemps — французское^[53]

В России «весна» — женского рода (как, впрочем, и другие времена года, кроме «лета», которое, по существу-то бы, ближе к мужскому, но и то не доходит, а посредине — на среднем роде останавливается. Хотя в немецком и французском и остальные времена года — мужского рода Сама идея Времени — мужская в южных и романских языках, женская — в германских, средняя — в славянских). В России весна — это воды. «Весенние воды» — недаром так чуткий Тютчев обозначил Но раньше — весна света Вот нахмурилось, потемнело за окном — и это женское. Ну да. это она — темень, ночь, тьма, земля, утроба. Матьма и Тьмать Отозвали — к телевизору: вчера купили Там изображается утро и солнце — затем, чтобы люди не взвидели свету живого, заоконного солнца, а глядели на солнце механическое: сразу город свои силки раскидывает, а искусственный соловей — свои фальшивые звуки заводит. И я бегу — к окну, свету за ним, к белой бумаге перед ним. Но, может, это тоже эрзац? Надо за окно — ходить, плескаться. Но и молиться, на него глядючи, — тоже святое дело. Итак, что ж я сделал? Я вырвался из затрагиванья, соприкосновенья, засасыванья от грязной чувственности, от похоти темно-механического мира на меня. Вон мои домашние за окном на лыжах пошли с соседом — это тоже затрагивает! может умилять, радовать, тревожить Все чешет Это — зуд Отстать, отлипнуть — вздохнуть и просветлеть. Зачем? А вот чтоб хотя б раскрыть Библию и наткнуться на такое место о том, как человек-искусник творит идолы. «Будучи смертным, он делает нечестивыми руками мертвое, поэтому он превосходнее божеств своих, ибо он жил, а те — никогда» («Прем Солом» XV, 17)

Но полагают, что человек обретает бессмертие в делах своих изобретениях, вещах, механизмах, книгах Впрочем, это верно он в них именно то, что имеет отношение к смерти, получает — бессмертие Но не вечную жизнь От бессмертия до вечной жизни столь же далеко и непреходимо, как от смерти до жизни Но каким-то образом внедрилось в нас общее предрассуждение что бессмертие и есть вечная жизнь, что это одно и то же И заботится человек о бессмертии (через славу, деяния, гордыню, потомство), но не о жизни Хотя о жизни нельзя заботиться и пещись — она беззаботна Однако жизнь не нуждается в дополнении — «вечная» В тот миг, когда я живу (дрожу от переполняющей жизни, или в эвфории), я вкушаю высший миг — и остановленное мгновение! Тьфу! Для того тебе свобода от внешних касаний, чтоб предаваться умствованью клевать умом свое мирское влагалище и расковыривать там залегшие сведенья, чужие мысли — и в этом рвении вкушать сладострастие самое, и тот, кто уходит внутрь, входит внутрь, — самое, ей занимается

«Лучше сосед вблизи, нежели брат вдали» (Притч Сол 27.10) Сосед — касаемое тело сейчас, по связи секса Брат — внутренняя близость, по корню, когда-то, но нет контакта сейчас, и он выключен из моего прилегания к мировому телу

Асаны истории

27 II 67 Попредисловничаем еще немножко, а там — с богом. В сне сегодня видел Бочарова голого Мы где-то вроде казарм Вызывают на смотр — на выпуск Бочаров ходит бодреньким, розовеньким, голеньким, как всегда, застенчиво веселясь. Пожимая плечами, стыдливо рассказывает, как сегодня

с утра ему довелось впервые лишить невинности девицу. Потом вижу пишет бодро в записки свои А я в хмуре и в старе. Вчера были у них — и вот оживилась и на поверхность вышла затаенная ревность кто точнее жизнь проживет и промыслит/ То было во сне предутреннем.

А при пробуждении в полусне разодрал воздух писк кота — и помыслился крик младенца и веселый говор мальчика Как явился в мир избыток света, солнца. И веселый щебет — это розовый луч И оживилось прежнее умозрение! набухает фалл, наливается, раздвигает стенки жизни И если в первой части рассуждения о русском Эросе главным было разработать умозрение человека как фалла и его статического состава из стихий, то теперь надо увидеть человека-фалл в продвижении, в соитии с миром, — те жизнь как соитие рассмотреть Но и история как набухание человечества в разные общества, — разные виды соитий являет разное прилегание индивида и целого, разные асаны (тоже позы соитий, как в Кама-сутре. где — через битье, где он — заяц, а она слониха, как в России. она — лохань и прорва, а мужской дух мал и оттого мечется) Отсюда — специфическое общественное обустройство, перипетии классовой борьбы- разные фигуры хоровых ель, соитий высшего пилотажа

Вот в эти края мое плаванье пойдет, зов в которую даль я почуял, подойдя утром к деревьям и нюхая весенний дразнящий ветер Да, никуда не сдвину тело свое — пусть здесь прирастает (в отличие от прошлых весен и позывов к телодвижениям) и не удручаюсь этой прикованностью, как раньше. Зато постранствую в воображении и умозрении в сексуальность. И давно опять тянет об историю подрочиться: об это свертывающееся (когда в глубь идешь веков) и развертывающееся (когда ближе к нашему времени) влагалище; какое сладострастие — опробовать духом, продвигаяся, как Данте, по ее кругам и раздвигая складки и завесы, проваливаться с замиранием духа и щекотом в паху на новые ее этажи и сферы — и там снова рыться, рыться, пока не найти узкий, впритирку, проход в новую ее внутреннюю полость — в новое измерение бытия! И какой экстаз, когда проход этот найдешь и, как в оргазме! «Эврика!» — кричишь (Недаром и Архимед возопил это слово, во влагалище ванны сидя) Следопытство, искательство, география и геология, археология и история («рыться, в хронологической пыли бытописания земли»), как и хирургия и медицина, все эти осмотры, опыты, исследованья, — то все сладострастные вдвижения и въосязания

О! наука, значит, не эролишенная, как и е — не умалишенная (во, б, боюсь слово полностью написать, в предчувствии обысков, о чем говорят ныне, и как бы, пришив порнографию и нецензурные слова, не отобрали мои умозрения?) Конечно, какой образ мы имеем о науке, о том, что она делает? Это — проникновение в тайны, луча во тьму, в манящее неизвестное И недаром детей (которые суть эротические мембраны, лакмусы и барометры Эроса: сколько его в какой сфере бытия?) гак влекут приключения, путешествия, плаванья, география, следопытство, джунгли (плаванья — особенно, ибо дитя — из воды водяного пузыря в матери вышел. Да и мой образ отправиться в плаванье духа — ту же родность качания на водах имеет в подоснове), где страх и дух замирает от неожиданностей, — это щекотка духа, как дети любят и страшное в сказках, и телесное щекотанье Любят они рассказы о чужих странах, но не статично, а как путешествие и опыт человека, т. е. сюжетно! Ибо сами они — штопоры, навинчивающие бытие на себя, следопыты, стенки бытия раздвигающие. И их любопытство, «сто тысяч почему?» — это набухание человечка-фалла, его пища и все новые и новые касания «А почему это?», «А почему так?». Это луч за лучом падает на предмет — и вот он весь освещен и облюбован. А первый вопрос — это как луч из-за горизонта вышел и упал на это дерево, это зацепка и любовь с первого взгляда. Внимательный и верхогляд — это разные склады э р о у м а: один чует глубину в каждой точке и ее преследует и раздвинуть щель в бездну хочет: как фалл он — тяжел, загребист и засосист; а другой — летуч, зрит многоточечность бытия и объять необъятное хочет: он женствен и нежен, это, скорее, фалл-влагалище2

Отцы и дети

Чтобы любовная игра жизни как внедрения человека в народ могла состояться, наличный люд в каждый момент должен (как в игре сговариваются) разделиться на мужскую и женскую партии! Кстати, напряженный сюжет (и детектив) оттого обладают неотразимой завлекательностью (по сравнению с аморфными хоть и глубокомысленными описаниями и медитациями) и для взрослого, старого и учено-мудрого, что в нем штопор, Эрос вторжения, захватывающий азарт держания и напряжения была не была^[54] — риск первого прободания, завоевания жизни — женщины Твой дух закручивается в стержень, затаивается дыханье, и замирания чувствуются. Сюжетмужское описания — женское в литературе При остросюжетном повествовании мужчина ощущает бодрую волну и начинает пульсировать в такт с ней, ощущает себя дважды мужчиной, а женщина, читая сюжетное, ощущает, как забирает, нутро проникающая туда энергия и воля. Уж раз ангелы от скуки бессмертия, лишь чтобы вечность проводить, — перерядились в род людской, приняли воплощение и связанные с ним теребления и радостей и страданий (т е. приняли касание, ощущение, что есть простая суть секса и Эроса), то в этом тереблении кто-то должен принять роль беспокоящего, а кто-то — субстанции И вот, земную жизнь проходя до полови-ны1, человек — набухающий фалл, теребящий, беспокоящий А потом — беспокойный, желающий неизменного, сохранения. До полжизни человек (будь то мужчина или женщина по органам) мужчина, потом — женщина. И конфликт детей и отцов — это в подоснове полярность мужского и женского Старые и их дела окружают вступающего человека — как объективная действительность, материя, ограда, истина (естина, то, что есть). Тесно было в церкви: яблоку негде упасть; но вошел городничий — и сразу раздвинулась толпа место появилось. Каждый человечек вступающий — и есть такой городничий. И с ним в материю и истину входят дух, риск, воля, случай, труд: труд и есть в чистом виде е, раздвиженье бытия — как ветер и луч Каждое общество имеет свой строй — те тип и позу соития, в котором и мужское и женское, молодое и старое испытывают стройный coitus и одновременное и взаимное удовлетворение Всегда по идее на стороне мужского, молодого, должно быть больше энергии Но место тесновато: место, напротив, должно быть занято старьем, у которого сил должно хватать не на поиск новых миров, идей, каналов деятельности, но на сохранение завета и орошение его бордовостью молодого-зеленого. Тогда соитие протекает в обоюдной притирке и блаженстве: и та и другая сторона ощущаю г силу и красоту партнера и свою Заповедь первая Бога людям была: «Плодитесь и размножай-тесь1» — и то еще до 10 заповедей, которые уже не прямо божьи, а иророковы (Моисея), и тем более до многих новозаветных предписаний И пока этот приказ не отменен Лишь с XIX в (Мальтус) и в XX в забили отбой: земля, мол, тесна. Но это явно из нечистых уст опасение и слово, эгоистически-диавочьское, змее-сатанинское искушение. Сад эдемский густо был засажен, и деревья и плоды, качаясь, могли касаться и созерцать божию благодать и красоту, разлитую в соседе Густо было творение (за 6 дней), да и в Ноевом ковчеге спасения — в тесноте, да не в обиде жили и чистые, и нечистые пары Значит, это заповедь твари множиться так, чтобы все стали друг через друга ближними и соседями, а жизненное пространство — не людская забота. И недаром гордый люциферный германский дух поднял мятеж. и сам захотел познать и устроиться в мире: взял на себя прерогативы Бога и занялся не своим делом «жизненного пространства».

Аллюзия на первый стих «Божественной комедии» Данте — 26 XI 89

Итак, в порядке мироустроения — что с каждым поколением большее множество и масса тел-существ человечьих входит в мир: чем он старее становится и устойчивее, тем больше нового в него войти должно. Если каждый душа-человек — лучик, пламешек, то все больше прометеевых огней — эроумов и трудов — должно лизать распростертую материю-матерь Естественно, что и старые дольше жить начинают- молодому множеству огней должна противостоять возрастающая огнеупорность мира. И молодому нынче дольше разгораться надо: учеба, воспитание — дистанция бега с препятствиями длиннее. Зрелость позже наступает

Одновременно отмечаются акселерация, ускорение: года на два созревают раньше в сексуальном и цивилизованном смысле. Но оттого, рано, до времени, созрев, — так мальчишками до старости проходят: «маленькая собачка — до старости щенок». Мельче, дробнее огни стали — из-за компенсирующего их множества. И это так и надо

Из поколения в поколение идет жалоба на измельчание душ и существ И на это, верно, есть основание

Вопрос такой: когда от первоЧеловека Адамо-евы пошло потомство, то входила ли в каждое тело, в новое существо и новая, равновеликая Адамо-еве — душа? А если да, то откуда она бралась? Значит, параллельно умножению тел множился рост идей и ангелов, субстанций — множилась вечность, что ей не присуще?.. Похоже на истину дробление одной Адамоевиной души — и последующее ее распределение на поколения, народы, индивидов И это не от скудости бывшего хозяйства и от режима экономии, а оттого, что нет нужды людям в новой Идее и принципе жизни — сверх Адамо-евиной. Когда же понадобилось внедрение новой идеи, вошел в человечество Бог-Слово — Мессия. Значит, в ожидании человечеством второго пришествия и Мессии — таится именно ожидание новой Идеи, нового, третьего организующего принципа бытия

«Плодитесь!» и «покайтеся!»

В самом деле, после Адамо-Евина1 принципа «Плодитесь и размножайтесь!» Христов завет явно в иную сторону направил Цель — в рецессивную: вину перед старым ощущать. Не умножение бытия (ибо это — умножение грехов), но безразличие к пложению^[55] и размножению: остановитесь, одумайтесь и покайтесь, ибо близок час, и последние времена..

С тех пор две Идеи сквозь нас проходят: «Плодитесь и размножайтесь!» (пусть и в поте лица трудов Адама и в муках родов Евы) и «Остановитесь! Одумайтесь! Обратите взор не на жизнь телесную, но на духовную!» И это было воздвиженьем второго яруса для дальнейшего беспрепятственного умножения человечества: телам стало не хватать душ, стали задыхаться. И вот как прежде Вавилонский столп стали телесный строить, так теперь отправили взоры в небо, в ангельский мир и с мольбой в поход за душами пошли — в надчеловеческий слой бытия. И в итоге — пошла культура духа развиваться: мысль, переживание — как отвод телесно-порождающего изобилия, эроумов и трудов людей. И как волей Божьей источилась вода из скалы (в Ветхом завете), так теперь молитвами людскими установился постоянный обмен и переход между уровнями: ангельским и человеческим, так что жесткая математическая необходимость Адамо-евина деления (какая часть мировой души падает ныне на меня после всех поколений?) дополняется свободой воли, моим усилием расширить мир, — и вдруг на меня извергнется сноп божьей благодати, и я прозрею не свою частицу и место под солнцем, а всю Истину мира, и бытия, и я, ничтожно-малый, ее вдруг вмещу

Недаром я опять прибег к эротическому образу: ведь именно в соитии исчезает наше предварительное статическое различение большого и малого, как и неясно в его высший миг становится: себя ли, ее ли я чувствую, и теряется жесткое различение мужского и женского, которое есть тоже лишь предпосылочное рассечение бытия — для нашего непосвященного будничного понимания. Ведь, положа руку на сердце и ум: нам непредставима жизнь Адама до рождения ему из ребра его Евы. Ну чем он мог быть занят? — Так же, как нам кажется скучной жизнь Бога и ангелов и вечной Истины. Когда же извлекли из ребра его жизнь (Ева — по-древнееврейски «жизнь») и он стал ее толкать (в Бога душу мать: Ева — из ребра — его душа; значит, в сожительстве с Евой Адам совокупляется со своей душой), — вот це то життя гарна стала

То есть «единое», «сущее», «бытие» — как оно там, что такое? — нам невнятно. Даже «всеединое» — вот уже понятнее, ибо в нем двое. все и единое — и могут друг другом заниматься. Но в то же время по высшим нашим мгновениям мы подозреваем — об исчезновении различий и раздвоений, и оно знается, но не представимо и беспредметно; так что о нем нельзя сказать, что это — то (например, единое, жизнь, Бог), а мы — другое, и его в себе чувствуем; а это — °о? Ом, О, X9 — как в восточных идеях о Дао и Пути спасения..

Вообще заповедь «Плодитесь и размножайтесь!» о росте от малого, пустого к многому говорит в последовательности времен

В восточных идеях сразу, мгновенно сосуществуют и изобильное бытие, и идея прекращения кармы и цепи рождений^[56] (т. е. Адамоевин и Христов принципы- «Плодитесь!» и «Остановитесь!» — в сосуществовании и большем мире там обретаются, а не в жестокой смене и взаимных унижениях, как в Европе). Но, увы, пока сегодня мысль блуждающая, бессюжетная идет: обнюхивает и прищупывается — еще не завелась, когда уж закрутит и сама понесет. Это отчего так? От беззлобья и без-любья^[57]

Вчера с Бочаровым — спросил его! а вот Достоевский не мог бы писать, если б не хотел что-то доказать, оспорить — т. е. без раздражения. Следовательно — на людей, и без печатания он не мог бы. Толстой, скорее, мог без печатанья- из любви к просто процессу мышления и описания Еще больше поэт — Пушкин! просто приступало к горлу, и изливался, как птица: «Я песню для себя пою». Мне тоже — на беспечатье — так пристало: не может мне быть возгорания и стартера от контакта еще с человеком. Сейчас же я начинаю, после перерыва в полтора месяца, где больница и операция^[58], - не имея напора, а просто боясь пустоты: с чем же я останусь, коль не буду по утрам умозреть под бумагу?.. И хоть умозрений мало состоялось, но обряд соблюден, и чувствую себя более-менее при деле

Полис и эрос

28. II.67. Ну что ж? Разве что пожертвовать мыслью ради воли..

То есть я сел за стол, а мысли в голове нет. Можно отказаться на сегодня писать. Как только впустил это послабление, тут же на меня набросились коршуны из теребящего мира жен и издательств. Распушат. Как-то надо спастись. Припомнилась радость от усилия воли. И вот я крепче всаживаюсь в стол и напрягаюсь

Но сам еще пуст: я просто волевая форма для возможной мысли, но ее влага не снисходит. Так что ж? Раздрачивать дряблое мышленьице, что еще во мне шевелится, — лишь бы волю насытить? А ведь ей совершенно все равно: выложен ли будет храм ее усилия идеями-мрамором или мненьями-пластиком-заменителем

Главное, что ее усилье очерчено и оформлено. Даже наоборот: если б пошла мысль высокая, она б влюбила меня в себя и повлекла бы за собой на край света, лишив меня своей воли, — так что воля-то бы и рассеялась и не получила удовлетворенья. Это Кант видел: забота матери о дитяти своем не есть поступок нравственной воли, ибо мать любит и заинтересована. Когда же я даю рубашку чужому человеку, здесь нравственный закон насыщается

Но это значит, что устройство общества таково, что оно по идее исключает любовь и избирательность; его киты. безразличие, равенство и заменимость всех связей, от } ношении, касаний: моей рубашки к чужому телу, моего тела — к безразлично какому телу, т. е. оно — за проституцию

И естественно быть идеальному обществу таковому: ведь именно благодаря безразличию его установлении и полной бескровности и отрешенности от плоти, любви и симпатий, — любые любви, связи, уникальные привязанности могут под его эгидой и крышей вольно установиться. То есть при очищенном от Эроса Логосе — Эросу наиболее вольно живется, и непринужденно устраивается он на свете, как ему естественно и пристало. Представим, что логичным, государственно-почтенным был бы объявлен один вид Эроса (например, зарегистрированный брак) и нелогичным — другой; тогда бы смешались ремесла Эроса и Логоса, и оба душили б друг друга

(Но зато в такой притирке было б их объятие и шло соитие, — так что, может, так и надо и самому Эросу: вечно заигрывать с Логосом. Как раз безразличие и полная свобода друг от друга им обоим убийственна: тогда Логос бесплотен, бессодержателен, безжизнен, бессмыслен. А Эрос — туп.) Итак, независимость строя и порядков общества от любви, а, значит, пристрастий: любимчиков и постылых — обеспечивает Справедливость

Но это верно и хорошо как регулятивный принцип: т. е. Как требованье гражданского общества к себе — чтоб так чиста и прозрачна была его форма, в которой любое возможное естественное сочетание людей по любви или отвращению могло б непринужденно складываться без помех. Когда же социум видит в такой организации не предпосылки, не внешние условия истинной человеческой жизни, но распространяет свои пределы и полагает, что сама Жизнь должна иметь своим содержанием egalite, liberte, fraternite, или даже «Кто не работает, да не ест», если бы эти принципы не провозглашались, а и практиковались — это значило бы, что несправедливо, если не работающий ребенок ест, если для жены я муж, но всякий гражданин определенной комплекции и возраста и состава души возможен ей как муж: что любой матери можно любого сосунка к груди поднести. И это и делается, когда мать современная бежит на работу (чтоб быть полноценным гражданином) — и лишается молока Зато отпускают донорское молоко — нацеженное из разных грудей и простерилизованное (вот прообщественное и справедливейшее молоко! — зеркало fratermte, egalite u liberte) Но у ребенка — понос: его существо-то избирательно и бунтует Тогда обобществленная мать не заботится о том, чтоб себя раздоить и дитю вернуть ему присущее, но, не веря инстинкту и себе, но веря науке и правилу, — бежит проверять и несет к врачу ребенка — будто он виноват, его умное избирательное существо и чистая жизнь, что не соответствуют они стерилизованному бытию цивилизации. Точнее это бытие хорошо — и пусть себе царит вовне — это его дело, и когда оно довольствуется внешним и не претендует на нас, — даже удобно Но не допускайте его внутрь в тело и в дух Не превращайте принципы теоретического разума в нормы практического разума Кант недаром резко разграничил их сферы, дав потому каждой деятельности простор без помех Ого! Оказывается, я что-то люблю и против чего-то протестую! А то вчера у Нат Алекс сетовал, что мышление мое на беззлобьи и безлюбьи- лишь бы время проводить из себя — в себя, чтобы усадив себя на несколько часов за стол, не приносить зла; так спящий — безвреден

Но здесь прозрачно, вроде бы о Канте глубокомыслю, а на самом деле пробую рассудить вчерашнее — вечерний спор с мадонной в рейтузах — молодой ученой женой и полукормящей матерью

Однако в ходе этого спора с женой — рассуждения о легальном и моральном, по Канту, поступке, — прорыто еще несколько метров в штольне нашей проблемы: жизнь человека в обществе — как вид соития

Идеальное устройство общества — это та или иная организация буйного Эроса — прибытка, входящего через него в бытие: новых существ, любвей, ненавистей, пищи, идей, войн — льются потоком из его рога изобилия твари, а попробуй отрегулируй их, справься, чтобы не толкались и не теснились — или чтоб толкались в нужную сторону! История — это возня, гребля Полиса с Эросом. И все попытки идеальных мироустройств в двух направлениях идут: соединить Полис и Эрос — или разъединить. Платон, Мор и утопический коммунизм (особенно Фурье) — чтоб соединить в единое русло и устроить тотальное бытие как бы грандиозную государственную семью. Платон — в труде и любовно-семейной жизни видит лишь подсобное хозяйство для государства мудрецов и воинов. Фурье — напротив: хочет устройство сословий, союзов объединений в обществе создать как серии по страстям — на основе того, что у одних родство влечений к садоводству, у других — к машине и т. п., и использовать страсть людей как производительную силу Например, чтоб провести грандиозную операцию по орошению Сахары, вызываются несколько красивейших молодых женщин и мужчин, и за ними устремляются те, кто любит их, за этими же те, кто в свою очередь их любит, и так миллионные трудармии, собранные по страсти, — и трудиться будут, соревнуясь из любви и стараясь отличиться..

Но и Платон, и Фурье создают тотальность из Полиса и Эроса. По другому пути пошло формальное право (Рим) и теории естественного права: Гоббс (Левиафан), общественный договор Руссо, категорический императив Канта. Их принцип: чтоб Полис и Эрос не мешали друг другу, а каждый занимался своим делом. Хотя тотализаторы Полиса и Эроса заботятся о теснейшем их объятьи и взаимопроникновении без роздыху и дистанции, они тем самым глушат самость сторон: мужского и женского начал, молодого и старого, их полярность и, значит, силу притяжения. Кстати, здесь видно, как сходятся теории Эроса и Полиса у Платона. Тотальное государство идеального общества — это воссоединенный андрогин — в непрерывном объятьи, где уже пол и страсть теряются и не имеют значения, так что любовь-товарищество между мужчинами — «стражами» и мудрецами, что без телесного плода и порождения, — становится адекватна и даже важнее любви, род людской продолжающей. Значит, Платон сродни и Позднышеву в «Крейцеровой сонате», поскольку выше всего ставит воспоминания об истине и осуществление Цели, а не продолжение рода людского; во всяком случае ставит достижение Цели и Истины в независимость от продолжения рода. В этом смысле Библия и иудаизм прямо ставят исполнение завета — т. е. достижение цели — в зависимость от продолжения рода: «Плодитесь и размножайтесь!» В космогонии^[59] греков (Гесиод) этой заповеди нет — и вообще до людей не дошло. Точнее: у греков вначале порождение, а потом — творение. То есть первые божества, первоначала, возникая, порождают друг друга эротическим путем: Хаос, Океан, Эрос, Ночь, Гея, Уран, Хронос и т. д. Зато люди — сотворены: в рассказе о смене веков — золотого, серебряного и т. д. («Работы и дни»); и несколько раз сотворялись заново богами, а не сами распложались

В библейской же космогонии сначала — творение (креационизм)^[60], а потом порождение. И хотя и здесь Бог, как и греческие, насылает на род людской стихийные бедствия: потопы, пожары, моры, язвы — но никогда не истребляет род дотла, а сохраняет ниточку для продолжения рода (Авраам, Ной, Лот); а когда она донельзя истончалась — до того, что остались отец Лот с дочерьми, — позволял даже совокупление отца с дочерьми, лишь бы семя не пропало… И в христианстве когда-то будет 3-я Идея (2-е пришествие)! А до того роду надо сохраниться Хотя, точнее человеку — бодрствовать, ибо неизвестно, когда придет Сын Человеческий, так что здесь, наряду с идеей возмездия и искупления, смазано перенесение в будущее и возвышена идея достижения цели, жизни по истине не когда-то, а сейчас и именно тобой Так что, по христианству, род людской мог бы и вовсе не продолжаться, если б люди (человек) дерзнули осуществить истину сразу, а не делая себе лазейку из потомства- не мы — так они.. Итак, тотальность Полиса и Эроса у Платона грозит задушить Эрос Это подчинение молодого — старому недаром у него Истина — позади и через воспоминание идей достижима Аристократ он и возлюбивший Спарту И всегда у него юноша склоняется перед многоопытным мужем — Сократом У Фурье, напротив, — такой разлив страстей молоди, который в строе общества уже не имеет препятствия (а значит — партнера по соитию), и Эрос направляется в бесчеловечье: в космос, труд, преобразование природы Но тогда получается жизнь, лишенная духовности, а наполненная лишь сексом и трудом Соитие человека с человеком перестает быть страстно желанным, мощным, направленным актом, ибо оно нисколь не трудно Направление же Эроса в Космос, т е. в безбрежность, — тоже рассеивает его. Так что люди в обществе Фурье получаются радостные, нежные, чувственные, — но все более дряблые, как жители тропических стран — на помочах у природы, или как прекрасные, но вялые «злой» в обществе будущего в «Машине времени» Уэллса Разъединение же Полиса и Эроса — в римском праве, да и в христианстве речение- «Богу — Богово, Кесарю — Кесарево» — римским духом формального права напоено; но это соблюдение внешних приличий не затрагивать границ друг друга — допускает бесконечное развитие каждой стороны внутри себя, в своем измерении, и даже стимулирует рыпаться не в сторону отобрания рубежей, пограничной области — те. как если бы Бог рвался отобрать Кесарево (что и случилось в католицизме), так что оба стали бы все на том же одном поверхностном уровне жить распределять одно и то же бедное богатство, — но разделение сфер стимулирует саморазвитие и углубление, так что и свой домен получается не от сих до сих, а от сих — до бесконечности

Германский дух в Лютере еще дальше провел принцип формального разделения и расчленения всего: веры, науки, власти, любви; развил науки, изобретательство, всякого рода производство (Германия — духовное производство, Англия, Америка производство вещей). Шибко же социальный французский дух, выросший на тотальности католицизма, усилия направлял не в стороны от границы разделения сфер, а на переделку границы, на перераспределение одного и того же Так и топтались около рубежа сфер в борческих объятиях сословий — в тесных соитиях революции и перетасовок: все меняли позы, асаны, приемы этих «опасных связей» Во Франции редкий тут нетотальный мыслитель — Руссо Недаром он так близок германскому (Кант) и славянскому духу (Толстой). Но и он Робеспьером был понят тотально-католически Итак, германский мыслитель Кант в теории разделил формальные теоретические принципы и нормы практической жизни, а английское государство произвело разделение властей законодательной, исполнительной и судебной, при котором они сохраняют самостоятельность и могут пышно развиваться, и в то же время в контроле друг за другом — время от времени их соитие совершается Происходит оттяжение Эроса Разрывом формы от существа дела, порядка от связей ближних по родству, пристрастию и избирательной любви — устройство общества создает вакуум, неприлегание — дистанцию для поляризации и притяжения В России еще больше независимость общества, государства от народа, т. е. Полиса от Эроса Полис, государство снято Петром с чужого плеча европейских — немецких империй, а общество — с французского света скроилось (недаром и язык там французский), а под этим спудом сама собой, в гигантском подполье всея Руси оказалась и Старая Русь, раскольничья, и естественная жизнь народа — натуральный быт. Недаром столь жесткое рассечение проводит Толстой между формами и условиями существования в обществе: законами, словами, науками — и живой жизнью, независимо и вольно текущей («Казаки», «Война и мир») Когда же их сцепление и единоборство: «Анна Каренина», «Воскресение», «Хаджи-Мурат», — тогда-то в этом соитии такая мощь борьбы и оттолкновения и такое ее сладострастье, трагедия и безвыходность, какие возможны между мощными самостоятельными сущностями и даже потоками бытия. И оттого столь сладострастно и иссякающе-кроваво их праздничное сцепление, что в буднях форма и слова, и порядки и распоряжения государства — сами по себе, «особь статья», а жизнь и любовь людей народная — сама по себе, так управляются… Бурная пустая бумажная активность бюрократического государства есть тот заслон, что обеспечивает безмятежность бытия, пассивность и блаженно-созерцательную лень и ничегонеделанье народу — непотребному, в смысле: с минимумом претензий, потребностей и запросов Постоянного соития народа и государства в России нет; напротив — меж ними дистанция огромного размера и вакуум, который время от времени прорезается вспышками кроваво-любовных пристрастий, когда учиняются кровосемепускания то со стороны народа (Смута, Разин, Пугачев, пожары, революции), то со стороны государства (Грозный, Петр, раскулачивание и чистка от «врагов народа»)

У Солженицына в «Раковом корпусе» ответ. Работник Русанов любил «народ», но очень неприятно ему было «население» — грубое, живущее, рожающее, толпящееся, сквернословящее «население» — то, что само собой плодится и размножается и никак не дает сотворить себя по воле и подобию начальства И Слово России Литература) — в этой щели между Эросом (народом) и Полисом (государством) обретается И в нем всегда два адреса и два голоса, двунаправленность (от Радищева еще) У Лермонтова в «На смерть поэта» две интонации, два адреса «Зачем от мирных нег и дружбы простодушной / Вступил он в этот свет — завистливый и душный? «(тут «он» — как «ты») Но — «А вы, надменные потомки! «То же и у Некрасова в «Размышлениях у парадного подъезда» две части — два адреса — две интонации

Культ Татьяны

1 III 67 Вот мне подкинуло вовремя Цветаеву «Мой Пушкин» — для возгорания, влюбления, озлобления. А озлобление началось (вместе с В. В. Розановым) на русский культ Татьяны — У других народов, в крови и плоти французов, у их колыбели, как мифы — модели для всякой возможной любви стоят кроваво-семенные Абеляр и Элоиза, смертельно упоившиеся любовью Тристан и Изольда, а потом Манон и де Грие — везде осуществленная любовь, кровь и могила, у итальянцев — Франческа и Паоло, у англичан — Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона — все осуществленные и плотяно-кровные, у немцев Фауст и Гретхен — оплодотворенная, у нас же — словно касты разные мужчина и женщина — неприкасаемость проповедуется Татьяна и Онегин, Настасья Филипповна и т. д. Задан образец любви как оттолкновения, разрежения — создания пространства пустоты, вакуума, — и чтобы тяготеть на расстоянии Руси — в разлуке Но тут как бы воля русского пространства отклонить вертикальное всемирное тяготение (у нас — к центру Земли) и превратить его в плоскостно-горизонтальное чтоб все стремились друг к другу и этим океаном душевности была бы спаяна Русь в единство — покрепче всех застав богатырских Так что пушкинская Татьяна воистину выступила как «устроительница», «мироупорядочивающая» (что и значит по-гречески ее имя) она дала модель для устроения русской Психеи

Мужья россии

2 III. 67 Глядя, как сына обряжали в школу, как мать пуговицы ему на пальто застегивала, что сам может, — понял, какой Эрос балованного ребенка творит: мать теребит его, этот фаллик, это тельце, непрерывно задевает: заботой, замечаниями, мелкие обкусывающие волны любви рябью все заливают Большие волны — как редкие — дают просвет и вздохнуть — паузу и очухаться Непрерывно ласкаемый и заботимый, ребенок — словно голый в мир выходит человек-то вообще гол по сравнению с животным — так этот еще голее. обрезанный, чуткий и пугливый, ибо и покров сам свой не может содержать нуждается, чтобы ему пуговицу застегнули и досадливую заботу устранили В аристократии создавалась действительно особая новая порода рода людского — дальнейшая ступень беззащитности и утонченности ткани и состава Недаром они породой, породистостью, голубой кровью гордились А голубая кровь — это голубизна прожилок сквозь тонкую белую кожу — тонкокожесть — значит, еще один защитный естественный покров содран, скальпирован с человека — и ему его надо восстанавливать искусственным путем через власть, ум, обаяние, святость, любовь, обожание — сделать себе слой — воздушную подушку от резких касаний мира — руками и заботами грубошерстных