Столь же торжественно возвестило о демократическом духе земств левое крыло всей нашей либеральной печати.
"Наша Жизнь" на основании ноябрьских резолюций возвещает полное слияние земско-либерального и демократического течений.
"...давняя и ужасная язва русской жизни, - говорит эта газета, - духовное и культурное разъединение народа и интеллигенции... может быть выжжена только героическим средством демократического государственного строительства"... Земцы поняли это и решительно стали "на общую платформу с демократической интеллигенцией. Это - историческое событие. Им положено начало общественно-политическому сотрудничеству, могущее иметь огромное значение в судьбах нашей страны".
Возникший при министре доверия и им же зарезанный "Сын Отечества"*45, который начал свою недолгую жизнь с заявления, что "знаменательной особенностью переживаемого нами исторического момента является радикализм существующих в стране политических направлений", целиком принимает программу земского съезда. Газета рекомендует представителям городов "выступить на тот же славный и верный путь, на который с таким успехом раньше их выступили уже земские люди, и слово в слово, пункт за пунктом повторить все то, что так ясно, внятно и вразумительно, что с таким достоинством и силой уже сказано и говорится представителями земской России".
Словом, демократия зовет всех и вся сомкнуться вокруг земского знамени. Она не видит на этом знамени ни одного пятна и ни одной прорехи. И мы спрашиваем: может ли народ доверять такой демократии?
На том только основании, что в минуту подъема, когда снизу давили, а сверху слегка "позволили", земцы неотчетливо написали на листе бумаги свою неотчетливую конституционную программу, на этом только одном основании мы должны вотировать им доверие, смотреть на их недомолвки, как на случайности, истолковывать их обиняки в демократическом духе, кричать, что "сегодня уж нет споров и разномыслий, которые были еще вчера"*? Неужели же это тактика демократии?
/* "Сын Отечества", N 1, ст. Н. Карышева*46./
Милостивые государи! Это - тактика предателей дела демократии.
После 7 ноября 1904 года*47 много еще будет впереди решающих моментов в освободительной борьбе, - и не всегда задача земской оппозиции будет состоять в одном лишь начертании конституционных резолюций под неофициальной охраной Святополка-Мирского.
Можем ли мы питать какую-либо уверенность, что земства окажутся в такие минуты на высоте? Если наша история чему-либо учит нас, если мы не верим в чудесные превращения, мы ответим: воистину нет! Политика доверия к демократизму и оппозиционной твердости земств - не наша политика. Нам нужно теперь же, немедленно, собирать силы, которые мы могли бы вывести на поле действий и противопоставить всероссийскому земству в тот решительный момент, когда оно начнет выменивать свою легковесную оппозиционность на тяжеловесное золото политических привилегий.
А мы, вместо того, чтобы собирать силы вокруг непримиримых лозунгов демократии, станем сеять доверие к демократизму либеральных верхов, станем направо и налево клясться, будто земцы обязались бороться за всеобщее избирательное право, станем внушать мысль, будто "вчера еще были разногласия, а сегодня их нет"!
Как - нет?
Значит земцы, руководимые г. Шиповым*48, или земцы, руководимые г. Ив. Петрункевичем, признали, что радикально ликвидировать самодержавное хозяйство и вбить в русскую землю сваи демократического строя может лишь народ? Значит земцы отказались от надежды на примирительные шаги монархии? Значит земцы прекратили свое позорное сотрудничество с абсолютизмом на поприще военной авантюры? Значит земцы признали, что единственный путь свободы есть путь революции?
Сознательные элементы народа не только не могут питать политическое доверие к антиреволюционной цензовой оппозиции, но они ни на минуту не поддадутся иллюзиям насчет "демократизма" той растерянной и неустойчивой демократии, которая знает один лозунг, - лозунг слияния с антиреволюционной и антидемократической земской оппозицией.
Классическим образчиком демократической растерянности, неустойчивости и неуверенности является резолюция, выработанная собранием киевской интеллигенции для сведения земского съезда.
"...Собрание остановилось на вопросе: что должен высказать съезд представителей земских управ относительно необходимых реформ? Собрание нашло, что съезд этот, представляя собой лиц, собравшихся по собственной инициативе, не имеет права смотреть на себя, как на выразителя народных желаний. Поэтому съезд прежде всего обязан заявить правительству, что он считает себя некомпетентным представить готовый проект реформ, а рекомендует созвать собрание народных представителей, избранных при помощи всеобщего (равного?), прямого, тайного голосования. Такого рода учредительное собрание и должно будет, обсудив современное положение, предложить (?) свой проект реформ".
Энергично, решительно, ясно, - не правда ли? Но последуем далее.
"Если правительство от созыва подобного собрания откажется, то съезд должен предъявить известный минимум всеми признанных политических требований... Одни полагали, что минимум должен состоять в требовании: свободы личности, совести, печати и слова, свободы собраний и общественных союзов и созыва законодательного собрания, состоящего из выборных представителей земств и городов... Другая часть собрания находила такого рода законодательное собрание не отвечающим принципу всеобщего избирательного права и высказала опасения, что конституция, построенная на таких началах, надолго отсрочит возможность введения всеобщего избирательного права. Эта часть собрания находила более целесообразным для съезда представителей ограничиться требованием свободы личности, совести, печати и слова, свободы собраний и общественных союзов... Затем все собрание признало необходимым восстановление Земского Положения 1864 г."*49...*.
/* Напомним, что это Положение лишает избирательных прав всех тех, у кого меньше 150 десятин земли или 15.000 рублей валового дохода!/
Таков голос "демократии".
Нужно требовать всенародного учредительного собрания. Если же правительство не согласится, то можно ограничиться дворянско-купеческим собором. Запросить всеобщее избирательное право, а сойтись на высоком сословно-имущественном цензе. Резолюция киевской интеллигенции говорит в сущности следующее: если самодержавие хочет избавиться от требования всенародного учредительного собрания, то ему следует только заявить нам в ответ: на это требование я не соглашаюсь - и мы, с своей стороны, примиримся (о, разумеется, временно!) на представительстве земств и дум!
Киевское собрание свою резолюцию напечатало. Оно не делало значит из нее тайны для кн. Святополка-Мирского. Не думает ли в таком случае киевская интеллигенция, что она дает правительству очень авторитетное указание, как без лишних хлопот и осложнений сдать в архив требования демократии: нужно только отказаться от их принятия. Можно ли хоть на минуту сомневаться, что правительство примет это указание к немедленному руководству? Для того, чтоб не вступить на рекомендуемый ему легкий путь, самодержавие должно было бы само ценить всеобщее избирательное право. Другими словами: оно должно было бы быть демократичнее авторов резолюции. Конечно, это невероятно.
Что же представляет собою в таком случае вся первая часть заявления, так категорически и ясно отказывающая земцам в праве говорить от имени народа, так решительно выдвигающая требование всеобщего избирательного права? Ничто иное, как пустую демократическую фразеологию, с помощью которой киевская интеллигенция примирялась со своим фактическим отказом от демократических требований. Но, предав у самого порога политические права народных масс, киевская "демократия" решительно ничего ценой этого предательства не приобретает: у нее по-прежнему нет ответа на вопрос, - как быть, если самодержавие, соблазнившись легкой победой над демократическими требованиями, откажется далее от принятия минимальных конституционных требований, ниже которых авторы резолюции не хотят спускаться?
Эта резолюция, вынесенная в Киеве, в центре левых "освобожденцев", не исключение. Другие резолюции, вынесенные демократическими банкетами, отличаются от киевской только тем, что не задаются вопросом: что делать, если самодержавие не одобрит демократической программы? - так же точно, как земские либералы нигде до сих пор не отвечали на вопрос: что делать, если самодержавие не примет их цензовой программы?
*44 Эта цитата взята из статьи "Наши внутренние дела", помещенной под инициалами К. С. в "Освобождении", N 61, 1904 г.
*45 "Сын Отечества" - ежедневная газета, выходившая в Петербурге с 18 декабря 1904 г. по 5 февраля 1905 г. Редактором-издателем в это время подписывался С. И. Юрицын, фактическим редактором был Г. И. Шрейдер, сыгравший затем видную роль в эпоху керенщины. Закрытая 5 февраля, газета снова начинает выходить в марте. По отношению к Государственной Думе она сначала занимает неопределенную позицию, затем выправляется и решительно проводит тактику бойкота. С ноября 1905 г. редактором становится Г. И. Шрейдер, издателем С. И. Юрицын. С 15 ноября в состав редакции входят: Кудрин, Мякотин, Пешехонов, Шрейдер, Чернов. Газета становится органом партии эсеров. За напечатание манифеста Совета Рабочих Депутатов газета приостанавливается, а Шрейдер отдается под суд. 7 декабря "Сын Отечества" возобновляется под названием "Наши Дни" (редактор Арефин, издатель Юрицын). За напечатание воззвания союза военнослужащих "Наши Дни" закрываются, успев выпустить всего только два номера. Отражая взгляды радикальной интеллигенции, "Сын Отечества" естественно отражал и эволюцию настроений этих групп. Против его половинчатости, резких поворотов и т. д. социал-демократические газеты вели беспощадную борьбу.
*46 Карышев - известный русский экономист. Читал лекции по статистике и политической экономии в Лесном Институте, Московском Университете, Русском Университете в Париже и Петровской с.-х. академии. Сотрудничал в "Русских Ведомостях", "Русском Богатстве" и других газетах и журналах. Автор нескольких книг по статистике. Был гласным александровского уездного земства; принимал активное участие в земском движении 1900 - 1904 г.г. Умер в Москве в феврале 1905 года.
*47 Здесь имеется в виду ноябрьский съезд (1904 г.) земских деятелей.
*48 Шипов - лидер земского движения 90-х и 900-х годов. Долгое время был гласным московского губернского земства; в течение 11 лет - с 1893 по 1904 г. - председатель московской губернской земской управы. Организатор съездов земских деятелей. На ноябрьском съезде земских деятелей (1904 г.) Шипов был избран председателем и руководил правой группой съезда (так наз. меньшинство, см. прим. 3). В 1905 г. Шипов входит в состав "Союза 17 октября" и является решительным сторонником соглашения между правительством и земцами. В 1906 г. избирается от московского земства в Государственный Совет. Осенью 1906 г., после того как "Союз 17 октября" высказался за военно-полевые суды, Шипов выходит из его состава и становится одним из активнейших членов партии мирнообновленцев. После Октябрьской революции Шипов был руководителем крупнейшей белогвардейской организации, так наз. "национального центра".
*49 Введенный в 1864 г. институт земских учреждений показателен для правительственной политики по отношению к среднему слою дворянства.
Судебная реформа в целом живо заинтересовала лишь городскую интеллигенцию, для массы же среднего дворянства практическое значение имел только мировой суд, выбиравшийся на земских собраниях. До земского положения 1864 г. и низший суд и низшая полиция на местах были целиком в руках местных помещиков, которые выбирали уездных судей и уездного исправника. После же реформы Александра II в руках местного населения остался только местный суд, а полицию (исправников) центральная власть назначала сверху. Средние помещичьи слои дворянства на местах были лишены тем самым самостоятельной судебной власти.
ДЕМОКРАТИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
Действительная демократия в обстановке абсолютизма может быть только революционной демократией. Партия, которая принципиально стоит за мирные средства, деятельность которой рассчитана на соглашение, а не на революцию, при политических условиях России не может быть демократической партией. Это непререкаемо ясно. Абсолютизм может пойти на соглашение, может сделать те или иные уступки, но целью этих уступок всегда будет не самоупразднение, а самосохранение. Этим предрешается политический объем уступок и демократическая ценность реформ.
Правительство может призвать представителей народа или его более сговорчивой части с тем расчетом, чтоб превратить их в новую опору царского трона. Демократия, если она только не лжет своим именем, требует неограниченного народоправства. Она противопоставляет суверенную волю народа суверенной воле монарха. Она противопоставляет коллективное "я" народа индивидуальному "я" божьей милостью.
Но, противопоставляя волю народа воле монарха, демократия, если она верит в свою программу, должна понять, что ее задача: противопоставить силу народа силе монарха. А такое противопоставление и есть революция. Имея пред собою борющийся за свое существование абсолютизм, демократия, если она верит в свою программу, может быть только революционной демократией. Кто ясно понимает эту простую и непререкаемую мысль, тот без труда сорвет с кого следует фальшивые эполеты демократизма, которыми - чем дальше, тем больше - украшают себя многие развращенные до мозга костей либеральные оппортунисты.
Всякая сделка между абсолютизмом и оппозицией может совершиться только за счет демократии. Иначе сделка не будет иметь смысла для абсолютизма. С решительной, верной себе демократией ему остается только бороться до конца. Но если так, то и демократии не остается ничего иного.
Это значит, что демократия, поворачивающаяся к революции спиной или поддерживающая иллюзии мирного обновления России, ослабляет свои собственные силы, подкапывается под свое собственное будущее. Такая демократия есть внутреннее противоречие. Антиреволюционная демократия не есть демократия.
"Освобождение", которое стоит в эти дни под знаком демократизма, уверяет, что, "благодаря решительности и мужеству земцев, путь мирного конституционного преобразования еще не закрыт для правительства. Стать твердо и решительно на этот путь будет актом элементарной государственной мудрости"*50. (N 60, стр. 183.)
Редактор-издатель газеты "Сын Отечества" патетически восклицает: "Как сын своего века, я не разделяю суеверий прежних веков и глубоко верю в то, что новый храм богу свободы, истины и права будет заложен у нас без искупительных жертв...
"Я глубоко верю, что... не сегодня - завтра мы услышим мирный удар молота по первому камню, и сотни трудолюбивых каменщиков, созванных в Петроград, соберутся сюда для постройки новых храмин".
Так мыслят многие наивные "сыны отечества", искренно мнящие себя демократами. Революция для них - "суеверие прежних веков". В белых фартуках и в благочестивом настроении приступают они к созиданию храма так называемому богу свободы, истины и права. Они "верят". Они верят в возможность обойтись без искупительных жертв и сохранить незапятнанными свои белые фартуки. Они верят "в возможность мирного перехода к плодотворной работе, потому что и в высшие сферы должно, наконец, проникнуть сознание неизбежности коренных перемен". ("Сын Отечества", N 9.) Они "верят", эти мягкотелые "демократы" Петрограда, и они патетически излагают свою веру, доколе просветленный их пропагандой представитель "высших сфер" не прекратит их идеалистического жужжания. Но и после того они свято хранят свое единственное политическое достояние - веру в просветление начальства... "Путь мирного конституционного преобразования, - уверяет "Освобождение", - еще не закрыт для правительства. Стать твердо и решительно на этот путь будет актом элементарной государственной мудрости".
Г. Струве доказывает абсолютизму, что для него, для абсолютизма, конституционная реформа является делом политической выгоды. Какое заключение следует сделать из этих слов? Одно из двух:
Либо "мирное конституционное преобразование", о котором говорит г. Струве, заставит абсолютизм поступиться лишь частью своих прерогатив и упрочить свои позиции, превратив либеральные верхи в опору полуконституционного трона. Политически выгодным для правительства было бы лишь такое мирное преобразование, которое прикрыло бы обнаженный абсолютизм, страдающий от собственной обнаженности, декорациями "правового порядка", превратило бы его в Scheinkonstituti n lismus, в призрачный конституционализм, более опасный для демократического развития, чем сам абсолютизм. Такая сделка - почву для которой создает бесхарактерное поведение земств - была бы действительно в интересах абсолютизма. Но такого рода "мирное преобразование" совершилось бы исключительно путем предательства политических интересов народа и, значит, дела демократии. Этого ли исхода ищет "демократ" Струве? Не этого?
Но в таком случае, говоря об "акте элементарной государственной мудрости", г. Струве просто-напросто надеется вовлечь абсолютизм в невыгодную сделку. Он пытается "заговорить" врага. Убедить самодержавие, что его ждет обновление и возрождение после демократической купели. Уверить правительство, что нет ничего выгоднее, как покончить с собой во славу демократии. Убедить волка, что с его стороны актом элементарной зоологической мудрости будет дарование Habeas corpus act'a жалобно мычащим демократическим телятам. Какая глубокая политика! Какой гениальный стратегический план!
Либо предать дело демократии ради мнимо-конституционной сделки, либо обманными речами завлечь абсолютизм на путь демократии.
Тщетные, жалкие, смешные, ничтожные планы! Рабья политика!
Но ничего более достойного наша quasi-демократия не сможет предложить, доколе она будет цепляться за призрак мирного конституционного преобразования, доколе к революции она будет относиться, как к суеверию прежних веков...
Если она не пойдет дальше, дальнейшее революционное развитие отбросит ее назад: оно заставит ее отказаться от демократических суеверий и, в хвосте земских либералов, вступить на путь мирного конституционного предательства элементарнейших народных интересов.
"Московские Ведомости" резко и отчетливо ставят вопрос, когда пишут, что "в составе населения России нет политической партии, достаточно сильной, чтобы принудить правительство к опасным для ее (читай: его) целости и могущества политическим реформам". Реакционная газета берет вопрос, как он есть, т.-е. как вопрос силы. Точно так же должна взять этот вопрос и печать демократическая. Пора перестать видеть в абсолютизме политического собеседника, которого можно просветить, убедить, или, на худой конец, заговорить, umlugen, залгать. Абсолютизм нельзя убедить, его можно победить. Но для этого нужна не сила логики, а логика силы. Демократия должна накоплять силу, т.-е. мобилизовать революционные ряды. А эту работу можно выполнять, разрушая либеральные суеверия на счет мирных путей конституционного развития и отрадных перспектив правительственного просветления.
"Актом элементарной государственной мудрости" для каждого демократа должно явиться признание, что выражать надежду на демократическую инициативу со стороны абсолютизма, знающего только один интерес: самосохранение - значит поддерживать веру в будущее абсолютизма, значит создавать вокруг него атмосферу нерешительного выжидания, значит упрочать его позиции, значит предавать дело свободы.
Ясно это сказать значит, вместе с тем, сказать и другое: не соглашение, не сделка, а торжественное провозглашение народной воли, т.-е. революция.
Российская демократия может быть только революционной, иначе она не будет демократией.
Она может быть только революционной, так как в нашем обществе и государстве нет таких официальных организаций, от которых будущая демократическая Россия могла бы повести свою родословную. У нас, с одной стороны, имеется монархия, опирающаяся на колоссальный разветвленный бюрократический аппарат, с другой стороны, так называемые органы общественного самоуправления: земства и думы. Либералы и строят будущую Россию, исходя из этих двух исторических учреждений. Конституционная Россия должна, на их взгляд, возникнуть, как легальный продукт легального соглашения легальных контрагентов: абсолютизма и думско-земских представителей. Их тактика есть тактика компромисса. Они хотят перенести в новую или, вернее, обновленную Россию две легальные традиции русской истории: монархию и земство.
Демократия лишена возможности опираться на национальные традиции. Демократическая Россия не может быть простым детищем высочайшего соизволения. Но она не может опереться и на земства, так как земства построены не на демократическом принципе, а на начале сословного и имущественного ценза. Демократия, если она не лжет своим именем, если она действительно является партией народного верховенства, не может ни на минуту признать за земством право говорить именем России. Всякую попытку со стороны земств и дум вступить с абсолютизмом в соглашение от имени народа демократия должна клеймить, как узурпацию народного суверенитета, как политическое самозванство.
Но если не абсолютизм и не дворянское земство, то кто же? Народ! Но народ не имеет никаких легальных форм для выражения своей суверенной воли. Создать их он может только революционным путем. Апелляция к Всенародному Учредительному Собранию есть разрыв со всей официальной традицией русской истории. Вызывая на историческую сцену суверенный народ, демократия врезывается в легальную русскую историю клином революции.
У нас нет демократических традиций, их нужно создать. Сделать это способна только революция. Партия демократии не может не быть партией революции. Эта идея должна проникнуть во всеобщее сознание, она должна наполнять нашу политическую атмосферу, самое слово демократия должно быть пропитано содержанием революции, так чтоб при одном прикосновении оно жестоко обжигало пальцы либеральных оппортунистов, которые стараются уверить своих друзей и врагов, что они стали демократами с тех пор, как назвались этим именем.
"Мирное" сотрудничество с земством или революционное сотрудничество с массой? Этот вопрос демократия должна решить для себя, - мы ее заставим решить этот вопрос, так как будем его ставить пред нею не только в общей форме, не только в литературе, но самым конкретным образом, в каждом живом политическом действии.
Конечно, демократия хочет союза с массой и тянется к ней. Но она боится порвать со своими влиятельными союзниками и мечтает о том, не сможет ли она сделаться связующим звеном между земством и массой.
В замечательно поучительной статье "Нашей Жизни" выдвигается та мысль, что для "безболезненного" осуществления демократической реформы "необходимо интеллигенции сейчас же, не теряя дорогого времени, прийти в тесное соприкосновение с широкими народными массами, войти с ними в непрерывное общение". Статья не отрицает, что часть интеллигенции и раньше стремилась к этому, - но она делала это, "исключительно напирая на классовые противоречия, существующие между народными массами и теми слоями общества, из которых до сих пор выходит и долго еще будет выходить большая часть русской интеллигенции"*... Теперь нужна другая работа. Нужно в человеке из "народа", прежде всего в крестьянине, пробудить "свободного гражданина, сознающего свои права и бесстрашно их отстаивающего". Для этой работы "нужно сотрудничество демократической интеллигенции с выборными представителями земства"! Другими словами: так называемая демократическая интеллигенция должна пробуждать свободных граждан не только без "исключительного напирания" на классовые противоречия внутри оппозиции, но и в "дружном сотрудничестве" с земской оппозицией. Это значит, что интеллигенция не только лишает себя возможности смело и решительно ставить вопросы аграрной реформы, - но и отказывает себе в праве революционно и демократически ставить конституционную проблему. Эта внутренне-противоречивая задача: пробуждать массы, тащась в хвосте у земцев, - не может создать для демократа достойной политической роли. В своей агитации демократия будет неизбежно лгать - не той смелой, на половину бессознательной ложью якобинской демагогии, которая в своем революционном самозабвении находит долю своего прощения, - а той скаредной либеральной ложью, которая опасливо озирается раскосыми глазами, обходит острые вопросы, как будто боится наступить на гвозди, говорит шепелявой скользящей речью, потому что всякое "да" и всякое "нет" как огнем обжигает ее уклончивый язык. Образцом ее будет лишь освобожденская прокламация о войне и конституции, которую мы в свое время разбирали в "Искре"*51. Прокламация эта написана для массы, старается говорить языком, понятным массе, и взывает к интересам массы.
/* "Наша Жизнь", N 28./
И что же говорят в ней освобожденцы народу? Они говорят ему, что война никому не нужна, что царь не хотел ее, что царь миролюбив. Они это доподлинно знают. Они говорят далее, что царя соблазнили дурные советники, не осведомляющие своего государя об истинных нуждах народа, ибо "иные из вельмож ведут государственные дела не по совести, а по корысти для своего кармана и для почестей, а иные из вельмож - глупы". Чтобы помочь делу, нужно созвать народных представителей. Царь от них будет узнавать правду, "как это было изредка в старину, когда русские цари жили в Москве". Управлять делами будут все сообща - государь, министры и собрание народных представителей.
Так строят свободную Россию демократы-"освобожденцы". Они берут под свою защиту царя и вместе с ним и монархию. В своей конституции они отводят царю красный угол. Они созывают собрание народных представителей не для выражения суверенной воли народа, а в помощь монарху. Партия "Освобождения", еще не побежденная в борьбе с монархией, еще не приступившая к этой борьбе, на глазах всего русского народа становится на колени пред носителем власти божьей милостью.
Таков ее либерализм!
Вокруг трона, за которым признается неприкосновенное право исторической традиции, должны расположиться народные представители. Но какой народ они будут представлять? Народ земств и дум? - за которыми ведь тоже неприкосновенное право исторической традиции... Будет ли представлен народ "без традиций", народ без сословных, имущественных и образовательных привилегий? Прокламация не дает на этот вопрос ответа. Она помнит, что задача "освобожденцев" не только пробуждать гражданина в человеке из народа, но и оставаться в добром согласии с привилегированными гражданами из земств. Обращаясь к народу с пропагандой конституции, "освобожденцы" ни словом не упоминают о всеобщем избирательном праве.
Таков их демократизм!
Они не смеют сказать: долой корону! - потому что у них нет отваги противопоставить принцип - принципу, республику - монархии. Еще до борьбы за новую Россию, они протягивают руки для соглашения с коронованным представителем старой России. Они опираются на пример сословно-совещательных Земских Соборов в прошлом, вместо того, чтобы взывать к торжественному провозглашению народной воли в будущем. Словом: они апеллируют к антиреволюционной традиции русской истории, вместо того, чтобы создать историческую традицию русской революции.
Такова их политическая отвага!
Итак, русское конституционное правительство составят: "государь (неизвестно, для чего нужный), министры (неизвестно, пред кем ответственные) и собрание народных представителей (неизвестно, какой "народ" представляющих).
Стоит организовать на этих началах государственную власть, и тогда - здесь начинается центральное место "освобожденского" vademecum'a*52 - и тогда все вопросы разрешатся сами собою, все невзгоды и беды русского народа снимет, как рукой. В тех странах, где народу удавалось добиться конституции, он, по словам прокламации, "везде устраивал себе правые суды, уравнивал подати и облегчал налоги, уничтожал взяточничество, открывал для детей своих училища и быстро богател... И если б и русский народ, - так пишут "освобожденцы", - потребовал себе (как?) и добился от царя (как?) конституции (какой?), то и он избавился бы от оскудения, разорения и всяких притеснений точно так же, как избавились от него и другие народы... Когда будет в России конституция, то народ через своих представителей, наверное, отменит паспорты, заведет хорошие суды и управление, упразднит самовластных чиновников, в роде земских начальников, и в местных делах будет управляться своими свободно выбранными людьми, заведет множество школ, так что всякий сможет получить высшее образование, освободится от всякой тесноты, наказаний розгами (после получения "высшего образования"?) и заживет в довольстве. Словом, при конституции, то есть при управлении страною царя (а без царя?) вместе с собранием народных представителей, народ будет свободен и добьется настоящей, хорошей жизни".