Но, к сожалению, я всё ещё люблю тебя, а любовь не удовлетворяется плодами завоеваний, какими бы богатыми они ни были. Поэтому даже завоевание не для меня.
Для оправдания, если нужны оправдания, вспомни, что ты солгала мне. Ну, разве это не вызывающе? Ты была с другим мужчиной, проводила время в его обществе, а я неделями не видел тебя. Потом, когда на несколько минут мы остались одни, ты солгала о своей лодыжке и чуть не улизнула, если бы не запирающаяся дверь.
Возможно, нам не стоило жениться. Любовь не всегда сочетается с близостью, иногда даже с симпатией, потому что ты, кажется, меня основательно недолюбливаешь.
Как я уже говорил, я прекращаю свое сотрудничество с «Харви и Харрис». Мне хочется перемен, я чувствую, что должен сейчас же уехать из этого района. Если нам суждено разлучиться, то пусть мы будем далеко друг от друга. Но ты должна знать: если когда-нибудь тебе понадобится помощь и ты сможешь принять ее от меня, я буду счастлив сделать все возможное.
Поверь мне.
Всегда твой Том.
Некоторое время после прочтения письма Пэт стояла перед туалетным столиком и играла с ниткой жемчуга, принадлежавшей ее матери. Она уронила письмо обратно в ящик, но теперь снова взяла его и уставилась на конверт, переворачивая его, как будто размышляя.
С резким, болезненным порывом она схватила письмо и дважды порвала его поперек. Она хотела порвать его на мелкие кусочки, но ослабевшие пальцы с этим не справились.
Так же резко она бросила обрывки обратно в ящик и повернулась к окну, слепо глядя наружу. На ее глазах выступили слезы, и она заморгала. Слезы выступили снова, и на этот раз не задержались на густых ресницах и потекли по щекам. Она плакала впервые после смерти отца.
Глава девятнадцатая
Попытки Патриции найти себе работу не имели заметного успеха. Она никогда раньше не осознавала, как ничтожна возможность для умной, энергичной девушки зарабатывать себе на жизнь, чтобы стать самодостаточной и заслужить уважение своим трудом. Пришлось бы стать гувернанткой, швеей или модисткой, работая бесконечные часы за мизерную плату. Весь мир словно вступил в заговор, чтобы помешать независимой молодой женщине вырваться из стада, и она понимала, что скована по рукам и ногам и вынуждена подчиняться. Впервые Патриция обнаружила, что бунтует против всей структуры общества, которое мирилось с таким положением дел.
К концу третьей недели она с удивлением получила письмо от старой школьной подруги из Труро.
Дорогая Пэт!
Не знаю, ошибается ли Мод Ричардс, но вчера она сказала мне, что ты ищешь, чем заняться. Возможно, ты простишь меня за любопытство, но знаешь ли ты, что мисс Гоуторп, управляющая частной школой, ищет помощницу? Я не знаю, какой должна быть квалификация. Мисс Гоуторп на днях рассказывала маме, что особо не интересуется дипломами, вероятно, не хочет за них платить. Но главным образом ей требуется «молодая леди с хорошей внешностью», которая могла бы помочь ей с младшими детьми и обучить их нескольким элементарным предметам.
Если это тебе подходит, ее адрес: Грин-лейн, Труро.
Вряд ли ты сможешь возвращаться в Фалмут по вечерам, и было бы прекрасно, если бы ты жила поблизости.
С любовью, Сильвия Кент
Патриция поспешно написала по указанному адресу, заменив свою фамилию на девичью и умолчав о некоторых фактах из своей жизни, которые, вероятнее всего, не понравились бы даме с такой профессией, как у мисс Гоуторп. Три недели назад она отвергла бы идею компромисса, но обманутые надежды стирают острые грани прямоты, и она слишком часто замечала перемены, происходящие с лицом потенциального работодателя, когда объясняла, что замужем, но не живет с мужем.
Через три дня пришел ответ с просьбой нанести визит, и утренним поездом она уехала в Труро.
Мисс Гоуторп была крупной и грозной, но не сварливой. Явно из тех, кто быстро формирует суждения, и ей сразу же понравилась Пэт. Жалованье хоть и низкое, но включало питание и проживание в доме, и Пэт посчитала, что справится. В любом случае, она так обрадовалась предложению, что ей даже не пришла в голову мысль придираться. Она приехала домой с известием, что в следующую субботу четырехчасовым поездом уезжает из Фалмута, чтобы приступить к своим новым обязанностям.
Новости никого не обрадовали. У вдовы Вил, как ее теперь обычно называли, наступили тяжелые дни с мистером Коудри.
Многие вопросы касательно наследства ещё требовалось уладить, а тётя Луиза, верная своему обещанию, ставила бесконечные препоны, мешая окончательному их решению. У нее были какие-то документы, связанные с землей, которую Джо унаследовал от отца, и ее нельзя было убедить расстаться с бумагами, пока не суд не вынес решение. Мистер Крабб, адвокат тети Луизы, и мистер Коудри со стороны тети Мэдж почти ежедневно обменивались длинными письмами.
Однако время двигалось неумолимо, и наконец пробил тот час, когда всё должно было законно перейти тёте Мэдж, вот только Луиза Вил упорно прислушивалась к голосу веры, а не разума. Примерно через неделю после чтения завещания появилось другое завещание, предоставленное стряпчим из Хельстона и написанное пять лет назад, где основная часть имущества передавалась первой жене Джо, как опекуну «по доверенности» его дочери Патриции; и в результате тётя Луиза ещё сильнее уверилась, что раз есть первое завещание, то, вполне возможно, найдётся и третье. Она считала, что после ссоры Джо разозлился и составил второе завещание, но когда остыл, то написал и третье.
Совсем недавно тётю Луизу посетила мысль, что либо ей, либо её представителям надобно получить разрешение на поиск в доме подобного документа, в чём тётушка Мэдж категорически отказала. Это совершенно неправильно, пробормотала она. Такая мысль оскорбляла её до глубины души. Мол, она скорее помрёт, чем позволит той женщине снова войти в её дом, рыться в её личном имуществе будто ворона. Мистер Коудри, изрядно уставший от нескончаемой тяжбы, предположил, что вполне мог бы извлечь некоторую выгоду из мирового соглашения, если Мэдж пойдёт навстречу Луизе в её требованиях. Он мог бы даже добиться от мистера Крабба обещания, что в случае согласия на обыск дома Коудри уговорит свою клиентку прекратить тяжбу.
Но пока что тётушка Мэдж упорно стояла на своём и ни в какую не хотела уступать. Дело зашло в тупик. А когда тётушка Мэдж находилась в тупике, то и вела себя соответствующе. За последние два дня жизнь в ней словно застыла, и каждое слово она выдавливала из своего плотно сжатого рта как из пипетки.
Так что известия от Патриции занимали все мысли Мэдж и вызывали у неё недовольство. Похоже, поначалу Мэдж решила, что ей некогда беспокоиться о делах Пэт, а позже, когда смысл новостей наконец до нее дошёл, разобиделась на девчонку, что та прибавила ей хлопот.
Тётя Мэдж растолстела. За прошедшие после кончины супруга недели она ощутимо набрала вес. Однажды она села ужинать, а Перри в шутку заметил: «Чтоб мне треснуть, Мэдж, но если ты продолжишь в том же духе, то вырастешь в громадину!» Однако больше он так не шутил. С недавних пор можно было подумать, что непочтительный Перри побаивается невестки. Временами он вёл себя несдержанно, но в целом, особенно когда следовало соблюсти правила приличия касательно траура, старался всё-таки прислушиваться к ней. После кончины Джо закончилась долгая череда попоек, и Энтони ни разу не видел дядю Перри пьяным, а неуверенное исполнение «Тёмного охотника» не тревожило ничей сон, когда исполнитель песни с трудом ковылял до кровати в предрассветные часы.
Что касается Энтони, то новость о поступлении Патриции на работу обрушилась на него почти с той же силой, как новость об утрате. Год подходил к концу, а никто и не упоминал об учёбе в школе, Энтони надеялся, что до самого Рождества его обойдут вниманием. После отъезда Неда мальчик много времени проводил с Пэт, и это хоть как-то уменьшило его огорчение, что не получается уехать к отцу. Но если Пэт уедет, жизнь его станет совсем тоскливой и невыносимой. Даже учёба в школе скрасила бы грядущие унылые дни. Когда же настала для Пэт пора уезжать, что случилось очень скоро, Энтони стоял с дядей на железнодорожной станции и изо всех сил пытался выразить словами, как ему тоскливо и муторно, но, к собственной досаде, что-то невнятно бормотал и запинался, надеясь, что хотя бы лицо его выразит то, что языку не под силу.
У Патриции были собственные намерения. Она не считала, что Мэдж или Перри по-настоящему привязаны к мальчику, и решила, если его отец все еще не пошлет за ним, а у нее все сложится хорошо, попробует убедить мачеху отправить его в школу, где она преподает. Для него можно найти жилье в доме, и он мог бы даже частично отработать переезд, время от времени подрабатывая.
Но все это в очень сомнительном будущем. Этому может помешать десяток препятствий, и она не собиралась строить надежды на таком хрупком фундаменте.
— Ты и не заметишь, что я уехала, — заверила она Энтони. — Я вернусь на выходные, а до Рождества осталось совсем немного, тогда у меня будет трехнедельный отпуск. Так что вовсе не стоит предаваться унынию.
— Да, — сказал Энтони. — Хотя будет тихо.
— Ну, тогда подними шум. Дядя Перри будет с тобой гулять, правда, Перри?
— Тьфу, — сказал Перри. — Я уже давно не гуляю. Хотя в его возрасте мог глазом не моргнув пробежать пятнадцать или двадцать миль. Я хорошо помню, как в Уганде...
— Мне пора. Вы ведь оба мне напишете, правда? Ей-богу, не понимаю, почему вы напустили на себя такой мрачный вид. Это я должна выглядеть мрачно, покидая дом и... Ну что ж, когда-нибудь... я буду рада, что это закончилось!
Ее голос слегка дрожал. Она положила руку на плечо Перри и поцеловала его в щеку. В ответ он дважды довольно громко ее чмокнул, сжал ее руки и в конце концов отпустил. Затем откинул волосы назад и засмеялся, чтобы скрыть полученное удовольствие.
Кондуктор дал свисток.
Патриция повернулась к Энтони. Он без всяких эмоций протянул руку, но она притянула его к себе и поцеловала не в щеку, а в губы. Примерно на секунду мир для Энтони озарился. Потом она вошла в вагон, и через мгновение поезд с пыхтением уехал со станции.
— Ну, — произнес Перри, — хорошо, что твоя тетя этого не видела.
Когда они уходили с платформы, дядя Перри рассмеялся знакомым заразительным смехом, но его губы слегка перекосились, как будто он прикусил невидимый предмет.
— Почему? — спросил Энтони, в груди у него до сих пор сохранялось тепло.
— Ну... Ты не поймешь. Что значит быть молодым. — Перри вздохнул и на секунду уставился на высокого мальчика рядом с собой. — Хотел бы я снова стать молодым. Невинным как новорожденный младенец. Чистым, как детский свист. Вот на это любопытно было бы поглядеть.
— Возможно, я знаю больше, чем вы думаете, — сказал мальчик.
— А. Удачи тебе, если так. Тогда зачем задавать мне глупые вопросы?
— Ну, я не понимаю почему тетя Мэдж стала бы возражать, чтобы мы прощались с Пэт.
— Мы? Ха-ха! Можешь делать, что хочешь, парень; тетушка не прольет ни слезинки.
Начав долгий путь домой, они умолкли. Казалось, прошло много времени с той первой прогулки по городу в день приезда Энтони, когда Патриция шла рядом с ним. Ему хотелось, чтобы она сейчас была здесь, а не мчалась в сторону Труро. Тогда был разгар лета. Теперь на носу была зима, и море в гавани было серым и неспокойным. Энтони взглянул на человека, идущего рядом. Возможно, это лишь воображение, но дядя Перри, как будто подрастерял часть своего пиратского вида. Он уже выглядел не охотником, а словно бы добычей.
Если бы Энтони оглянулся на недели, последовавшие за отъездом Пэт, он, возможно, увидел бы в них мост между двумя периодами. Первым был период упадка, когда закрылся ресторан и вся жизнь и энергия покинули дом, и как будто вообще ничего не происходило. Второй был переломным периодом, когда все, что незаметно назревало, после смерти Джо достигло апогея. Но Энтони никогда не оглядывался на этот переходный период. Он считал, что о том времени лучше забыть.
Для него это была череда скучных, серых, одиноких дней, когда он спал, вставал, умывался, ел и возился по дому, наблюдая как хлещет дождь по окнам, или выходил на бодрящую, но мрачную прогулку под нависшими облаками и резким ветром из-за углов. Или делал покупки для тети Мэдж, с огромной плетеной корзиной, которая теперь была заполнена только наполовину. А в это время лавочники потирали руки, и хотя обращались к нему с уважением, но краешком глаза все время странно косились. Можно сказать, что это было время, когда ничего особенного не произошло.
Но это не так. Если бы Энтони был чуть более внимательным, чуть более осведомленным о подводных течениях вокруг, он бы отметил ряд незначительных событий, которые показали, в какую сторону бежит поток.
Сначала уволили Фанни. Это произошло так быстро, что он не мог поверить своим глазам. Еще вчера она была в доме, а на следующий день уехала. И ни от кого из взрослых он не мог получить объяснения насчет ее отъезда. Когда он задал вопрос, тетя Мэдж закатила глаза, а дядя Перри ухмыльнулся и покачал головой за спиной невестки. Очевидно, от Фанни отказались не из соображений экономии или потому что она стала лишней в доме, как два мальчика-официанта, когда закрылся ресторан. Она приносила много пользы, и дом стал совсем другим в ее отсутствие. Только когда Энтони узнал, что ей без всякого предупреждения выдали деньги за неделю, он начал подозревать, что ее уволили за какое-то преступление. Возможно, ее поймали на краже ножей.
Энтони начало казаться, что в этом доме слишком много общего со стишком про десять негритят. Первый — дядя Джо, потом их стало семеро. Потом — два мальчика-официанта, их стало пятеро. Далее Патриция, их стало четверо. После этого маленькая Фанни, а теперь их осталось трое. Энтони задумался, когда же подойдет его очередь.
Это не могло произойти слишком быстро. После отъезда Фанни тетя Мэдж стала еще дольше отлеживаться в постели по утрам, и часто до десяти часов Энтони был предоставлен самому себе. Завтракали только в одиннадцать, тогда к ним присоединялся Перри, веселый, но небритый. И если в прежние времена миссис Вил всегда вкусно готовила, то закрытие ресторана, похоже, лишило ее стимула, и теперь еда готовилась с наименьшими возможными усилиями.
Он подумал, что сейчас у него не было особых перспектив стать еще одним негритенком. Тетя никогда не любила много гулять, но если все же выходила из дома в эти странные недели, то Энтони приходилось идти с ней. Не Перри, а Энтони. Он провел много унылых часов в пыльной приемной мистера Коудри, пока она вела переговоры, а потом возвращался по главной улице, приспосабливаясь к ее медленному, тяжелому шагу. Сначала тетя хотела брать его под руку, но он умудрялся так часто сбиваться с ритма, что в конце концов она отказалась от этой идеи.
По воскресеньям Энтони приходилось ходить с ней в церковь дважды. Они медленно шли по узкой главной улице, в лучших нарядах. Прохожие кивали и желали им доброго утра или вечера. Тетя Мэдж всегда хотела сидеть на одной из передних скамей и задерживалась для разговора с викарием после службы. Затем следовала медленная прогулка с новыми кивками и случайной остановкой, чтобы перекинуться словечком. Обычно, возвращаясь домой, они обнаруживали, что Перри сжег обед или передержал на огне сваренный на ужин картофель. Затем Перри подробно рассказывал, чем занимался в их отсутствие, а тетя Мэдж на протяжении всего ужина сетовала на свои обиды.
Энтони часто вспоминал замечание, сделанное Перри после того, как они проводили Пэт, и заметил: если они все втроем сидели вечером в гостиной, а Перри вставал или передвигал свой стул, тетя Мэдж сразу же отрывала взгляд от вязания, поправляла пенсне и не спускала с него глаз, пока он снова не сядет. Иногда она также тихонько наблюдала за ним издали, пока он мыл посуду или сидел в одной рубашке на кухне, курил и читал газету. Выражением на лице она напоминала пушистую персидскую кошку, в чьих глазах отражаются огни и тени внешнего мира, но невозможно узнать, что происходит у нее внутри.
Однажды вечером они отправили Энтони за пивом. Он пробежал к «Кораблю и матросу» на углу главной улицы и обнаружил, что бар переполнен. Стоявший за стойкой мистер Трехорн принял его заказ, разговаривая с другим мужчиной. Только передавая кувшин обратно через прилавок, он обратил на Энтони любопытный, понимающий взгляд.
— Что-то совсем не видно твоего дяди Перри, мальчик, — сказал он. — Надеюсь, он здоров?
Энтони привык к косым взглядам.
— Да, спасибо.
Он вежливо передал деньги.
— Раньше был одним из наших лучших клиентов, — сказал мистер Трехорн. — Что ж, люди меняют привычки.
— Теперь не может выйти даже за пивом, — сказал один из посетителей. — Посылает мальчугана.
— Похоже, он крепко держится за чью-то юбку, — сказал другой.
Это вызвало всеобщий смех.
— И точно не за материнскую.
С пылающими щеками Энтони терпеливо ждал сдачи.
— Когда-нибудь слыхал про таблицу родства, а, парень? — произнес первый.
Он сделал вид, что не слышит.
— Спроси своего дядю. Может, он знает...
— Сестра покойной жены или брат покойного мужа, без разницы. К её несчастью, они не могут огласить брак.
— Сдаётся мне, всё остальное они уже делали.
Раздался новый взрыв хохота.
— И как там у них, а, парень? — спросил шутник. — Должно быть, уютное гнёздышко. Как думаешь, найдётся и для меня местечко?
— Отстань от парня, — проворчал кто-то. — Он тут ни при чём.
— Ага, — ответил шутник. — Кто ж обвиняет ягоду за то, что та повисла на ветке?
Преследуемый переливами смеха, Энтони пробивался сквозь толпу. На улице, в желанной темноте, он на мгновение остановился и обнаружил, что весь дрожит.
Глава двадцатая
Патриция очень быстро освоилась на новой работе. В некотором смысле, она находила свое занятие удивительно успокаивающим, хотя оно всегда требовало много нервной энергии. Зато не затрагивало ничего личного, и после сумятицы двух предыдущих месяцев она с радостью отдалась на волю неутомимой мисс Гоуторп.
Она не ездила домой каждые выходные. Находила тот или иной предлог, почему не может уехать, но причина была не в этом. Получив это приятное во всех отношениях место не совсем честным путем, она постоянно жила в страхе, что правда обнаружится, хотя с каждым днем он становился все меньше. Она знала, что кое-кто в Фалмуте «сочтет своим долгом» написать мисс Гоуторп, если узнает, что она наняла «эту Патрицию Вил». Главная надежда избежать разоблачения заключалась в том, чтобы держаться подальше от таких людей.
Однако начались каникулы, и не нашлось разумного способа избежать двухдневного отпуска. Дом предстал перед глазами Патриции неприбранным, неухоженным и уже не таким чистым, а мачеха раздобревшей, как пирог с избытком дрожжей. Перри постоянно хихикал, как и всегда, но беззвучно, а губы сильнее подергивались в нервном тике, как будто он что-то прикусил и не может удержать. Энтони стал худым, замкнутым и менее раскованным, особенно по отношению к ней. Взгляд голубых глаз больше не был таким непосредственным.
При первой возможности Патриция задала Мэдж вопрос о его обучении в школе.
Мэдж уклонялась от разговора. Или ограничивалась отдельными словами и таким образом уходила от ответственности. Пэт спросила, не было ли новых писем от его отца. Мэдж ответила отрицательно. У Пэт создалось впечатление, что она вновь уходит от разговора. Как они предполагают поступить с Энтони после Рождества? Наводили ли справки в Фалмутской гимназии?
Мэдж подняла взгляд и что-то пробормотала — мол, Перри этим занимается.
— Ах, Перри, — сказала Патриция. — Вы не можете перекладывать решение на него. В смысле, насчет поступления мальчика в школу. Разве закон не обязывает детей ходить в школу? Он уже пропустил один семестр.
Мачеха сказала что-то невнятное о том, что она очень хорошо знает закон. Создалось впечатление, что она готова вот-вот что-то предпринять. Не было никакого смысла много тратить на мальчика, который, вероятнее всего, снова переедет. Нужно просто найти что-то временное.
Очевидно, именно этого шанса девушка и ждала.
— Если только в этом проблема, а вы, вероятно, правы, почему бы не отправить его к мисс Гоуторп? Там есть мальчики двенадцати и тринадцати лет, и мы учим их хорошим манерам, другие школы и того предложить не могут.
Мэдж возилась со своей брошью-камеей. В глубоких кружевных складках ее платья что-то поднималось и опускалось, у нее вырвался слабый вздох.
— Вдали от дома... О нет. Моя обязанность. Без матери... Я не могу...
— Я там за ним присмотрю.
— О, нет... Поездка и...
— Думаю, мисс Гоуторп могла бы поселить его в доме. Там есть свободная спальня, и мисс Гоуторп наверняка обрадуется, если у нее появится помощник по хозяйству. Вообще-то, я ее не спрашивала...
— Я не должна...
— Вообще-то, я ее не спрашивала, но в этом случае, думаю, ее устроит обычная оплата за дневное обучение.
Мисс Вил покачала головой.
— Нет-нет...
Патриция всегда могла понять и оценить аргументированные доводы, но до сих пор по-детски восставала против необоснованного отказа.
— Почему?
— Полезен... Он нужен здесь. Фанни ушла. Очень много работы. Твой дядя, естественно, не... А я... Я плохо себя чувствую. Сильные головные боли. Ревматизм. Иногда сама удивляюсь, как я ещё жива. Огромная помощь... Энтони... Кроме того... мой племянник. Ответственность... И он счастлив здесь.
— Почему бы не поговорить с ним и не узнать, понравится ли ему это предложение.
Подбородки Мэдж задрожали над кружевным воротничком.
— Дети. Они понятия не имеют, что лучше для них... взрослые решают.
— По-моему, вы забыли, что я давно уже не ребёнок, — рассердилась Патриция.
Сейчас ее уже раздражал не только отказ. Просто тётушка Мэдж после её отъезда окончательно превратилась в епископа в юбке, считающего себя непогрешимым. Это нелепое величие не прекращало раздуваться с того момента, как Мэдж получила свою долю наследства.
— Вовсе не забыла, — ответила Мэдж. — Но дело. Надобно решать мне.
— Ну так решите уже что-нибудь, бога ради, — проговорила девушка, еле сдерживаясь. — Если не хотите отправить его к мисс Гоуторп, тогда отправьте ещё куда-нибудь, чтобы у него хоть интерес к жизни появился. Посмотрите, как он тут зачах, нет ничего хорошего в том, что он целыми днями слоняется по дому без дела.
— Будем решать. Я буду решать... как считаю лучше. Я подумаю… Поспешные решения никогда… Полно времени. Рождество…
Итак, Патриция уехала в понедельник утром, не сумев выполнить своего обещания. Она понимала, что мешает им, что поступает неразумно, и поклялась самой себе, что если бы не Энтони, Фалмут и мачеха не увидели бы её в рождественские каникулы. Когда она прощалась с Энтони, в ней сквозило что-то похожее на досаду, а мальчик понимал, что теперь их разделяет нечто большее, чем несколько недель безделья и неопределённости. В этот раз они не поцеловались, а лишь молча пожали друг другу руки, и совсем скоро Энтони шёл по улице домой один на один со своими мыслями.
Спустя какое-то время после отъезда Патриции тётушка Мэдж наконец разрешила поверенным Луизы, но не самой Луизе, обыскать дом на предмет возможного завещания Джо, написанного позднее. Мистер Коудри объяснил Мэдж, что это разумный способ уладить спор, но скорее всего, больше всего на неё повлияло его сообщение о городских слухах, якобы мисс Вил несправедливо лишили собственности, и это как раз наилучший способ утихомирить сплетников. Несмотря на все раздутое самомнение, Мэдж изрядно волновало мнение общества.
Тётя Мэдж ни с того ни с сего вдруг предложила Энтони взять с собой обед и по реке добраться до деревни Сент-Мовс. Странно было слышать подобное именно от неё. Энтони настолько удивился, что даже и не подумал возражать и согласился на пикник. Такую вылазку имело смысл затевать в тёплый июньский денёк, но уж точно не в ноябре — никакого удовольствия не получишь. Слопав сандвичи раньше времени, Энтони побродил по Сент-Мовсу, бездумно таращась на красивые дома и сады живших здесь стариков, сел на неожиданно рано приехавший паром и вернулся домой. Там он увидел, что из некоторых комнат вынесли почти всю мебель, а посреди всего этого разорения стояли дядя и тётя и о чём-то спорили.
Тётя кисло поздоровалась с ним, а дядя Перри сообщил, что тётушка решила провести генеральную уборку, и ему ещё повезло, что он не застал этого зрелища. Энтони понял, что генеральной уборкой тут не пахнет, потому как не увидел ни вёдер с водой, ни щёток, ни тряпок, ни наведённой чистоты. До самого вечера он ставил мебель и вещи на прежние места, а перед сном ему сообщили, что завтра сюда явятся поверенные мисс Вил, чтобы искать по всему дому завещание, которое якобы мог написать дядя Джо.
Энтони подумал, что завтра ему снова придётся всё расставлять по местам, когда снова выволокут мебель. И зачем дяде с тётей столько лишних хлопот? Понятное дело, они оба такие хозяйственные, и поэтому не хотят, чтобы кто-нибудь нашел хоть пылинку.
На языке у него вертелось желание напомнить, чтобы заглянули под картину в кабинете, куда, как он однажды видел, дядя положил документ, но Энтони предположил, что туда они заглянули первым делом, сразу после смерти Джо. Вероятно, Перри искал там в то утро, когда разбудил его. К этому времени Энтони уже привык к запаху табака дяди Джо, исходящему от трубки дяди Перри.
Энтони все еще иногда задавался вопросом, кто и когда проделал дыру в полу. Дыра возникла не сама по себе, а большую пробку обрезали точно по размеру. Он размышлял, не занимал ли когда-нибудь эту комнату Перри. Несколько раз Энтони собирался рассказать об этом Тому Харрису, но каждый раз это ускользало из памяти. В прошлый раз, когда он приехал в Пенрин, там был еще один человек, который, похоже, много знал о домочадцах Энтони, и ему это совсем не понравилось.
Потом он случайно встретил малышку Фанни. В тот день прибыли люди для обыска: мистер Коудри, аукционист из Пенрина и его помощник. А Энтони вышел прогуляться по дороге через город к морю.
Он не видел Фанни со дня ее отъезда. Она всегда ассоциировалась у Энтони с чепцом и фартуком, он едва узнал хрупкую фигуру в коричневом, с кудрявыми перьями на воротнике и муфточкой оливкового цвета. Она хотела пройти мимо, потупив взгляд, но Энтони остановился и сказал: «Привет, Фанни», и спросил, как у нее дела. Она искоса взглянула на него, как теперь у многих принято, и ответила:
— Прекрасно.
— Жаль что ты ушла, — неловко сказал он. — За что тебя так быстро уволили?
— Ну, я не из тех, кто остается там, где ему не рады.
— Теперь некому пришить мне пуговицы, — посетовал Энтони.
Она посмотрела более дружелюбно.
— Я дома, помогаю маме. Я больше не пойду в услужение, не сейчас. Кого-нибудь взяли на мое место?
— Нет.
Энтони засунул руки в карманы и пнул камень.
— Часто хотел спросить тебя кое о чем, — сказал он. — Кто занимал мою спальню до моего приезда?
Фанни пристально посмотрела на него.
— Никто. А что?
— Да так, ничего.
Фанни неловко перебирала свертки в корзине.
— Дядя Перри когда-нибудь там спал? — спросил он.
— Нет, не спал, и не нужно при мне упоминать твоего дядю Перри! Как бы то ни было, я пробыла там только одиннадцать месяцев, причем последний месяц был лишним. После смерти мистера Вила... — Ее глаза на мгновение блеснули, и она внезапно стала выглядеть повзрослевшей. — Это была комната кухарки. До меня. Когда я пришла, у них не было кухарки.
— Значит, ее занимала тетя Мэдж, когда она работала кухаркой?
— Ой, откуда мне знать? Наверное. Да, скорее всего. Выглядит получше, чем та убогая конура, в которой поселили меня. И это она позаботилась. Разве не она пришивает тебе пуговицы?
— А? Нет. Нет, я сам справляюсь.
— Похоже, она не изменилась, а? Воображает себя королевой.
Энтони удивила прозвучавшая в голосе девушки враждебность.
— Ну, у нее все прекрасно, — сказал он, словно защищаясь. — А с чего бы было по-другому?
— А с чего бы было по-другому! Уж конечно! Вышла сухой из воды, верно?
— Не понимаю, о чем ты.
Она покачала головой.
— Не понимаешь, да? Ты же ее племянник. Ты бы заступался за нее, даже если бы ее повесили за госизмену.
— Нет, не стал бы, — упрямо сказал он.
— Говоришь, что не стал бы, но это не так. Я знаю. Важные такие, в церковь шагают бок о бок!
Мальчик почувствовал, что краснеет.
— Во всяком случае, это не имеет к тебе никакого отношения. Что плохого в том, что мы ходим в церковь? Ты злишься на нее только потому, что она тебя уволила.
— Нет, не злюсь. Я бы не стала до такого опускаться.
— Если не злишься, тогда за что она тебя уволила?
Фанни прищурились. Ее худое лицо сморщилось, как сжатая ладонь.
— Видать, она тебе не сказала.
— Не сказала.
— А почему бы тебе не спросить ее? Попробуй, умник, и посмотри, что она скажет.
— Боишься рассказать? — подначил ее Энтони.
— Такого детям не рассказывают. Будь осторожен со своей тетей. У нее грязные мысли, она такая.
— Наверное, ты сделала что-то ужасное.
— Ничего подобного. Все дело в ее грязных мыслях, ничего больше. Ее и мистера Перри. Меня не спрашивали, вот так-то.
— Ты не хотела уходить?
— Ну, мне пришлось уйти, так или иначе! Только мне совсем не понравилось, как это произошло.