Тётя всматривалась в пироги сквозь сползающее пенсне, словно прикидывая, достаточно ли наделала. Потом подобрала оставшиеся кусочки теста и стала скатывать вместе.
— Ещё один. Один или два...
— Тётя Мэдж...
Она перевела взгляд на мальчика.
— Не особенно хорошо. Отцовский долг перед сыном. Дать сыну дом. Вот что я скажу.
— Значит, я не еду к нему? Почему?
— Вопросы. Он сказал, следующей весной. А зимой учись здесь. Поглядим, что скажет твой дядя.
— А отец мне что-нибудь передал?
— Да, привет. Говорит, что условия... зимой не место для мальчика. Не особенно верно. Твоему дяде не до школьного обучения. И вообще, недостойно это.
Энтони несколько минут смотрел на неё. Пироги были выложены на противень и отправились в печь.
— Завтра, — сказала тётя. — Доктор. Слишком много твой дядя берёт на себя. Никому не позволяет помочь.
— Тётя Мэдж, — попросил мальчик, — как вы думаете, можно мне прочесть письмо от отца? Понимаете, у меня уже сто лет ни одного не было. Я писал ему на прошлой неделе и ещё неделю назад. Если бы я видел, о чём он пишет, то знал бы, что говорить.
Тётя махнула рукой.
— Это к дяде. Но вообще... место мальчика рядом с отцом. Должен идти в школу в Канаде. Или он пусть вернётся. Избегает ответственности. Твоему дяде нужно встретиться с доктором. Этот мистер Трехорн... Не имеет права распространять подобные сплетни. Так невежливо. Вот дойдёт до Джо, а он ещё подумает, что это правда. Он должен поговорить с мистером Трехорном.
— А письмо у дяди?
В кухню вошла Патриция. Тётя Мэдж уставилась на неё.
— Кажется, ему лучше, — сказала она. — Что случилось, Мэдж? Он давно в таком состоянии?
— Фанни, — ответила миссис Вил, потрясая серьгами. — Вечно там копается. Возится над парой тарелок. Вечно всё на мне. Где твой дядя Перри?
— Разозлился и куда-то ушёл. Как это...
— Он его видел. Он сказал только «Перри, помоги наверху». Когда я пришла, он меня еле узнал. Говорил, что ноги немеют. — Тётя Мэдж опять извлекла носовой платок, и её короткий и толстый нос в нём исчез. — Но мистер Трехорн не имеет права. Джо просто нужно несколько дней отдохнуть в постели.
Девушка, казалось, недоумевала.
— А причём тут мистер Трехорн? Он помог?
Миссис Вил вернулась к помешиванию рагу.
— Нужен доктор. Завтра же утром. Больше так нельзя. Когда явятся эти люди?
— Нынче вечером? Джо сказал, через полчаса.
— Пироги не доспеют. Нужно ждать. Убеди его лечь в постель. Нельзя ему.
— Постараюсь, — сказала Пэт. — Только я боюсь, это напрасный труд.
И она ушла в ресторан.
Тётя Мэдж попробовала рагу.
— Ещё морковку, — объявила она. — В буфетной. И, Энтони... погляди, что там делает Фанни.
Энтони так и не узнал, как же удалось уговорить Джо — возможно, скверное самочувствие в итоге его и убедило — но на следующий день доктора всё же вызвали. Этот высокий пожилой человек с широкими бакенбардами провел наверху не меньше часа.
После того как он спустился, тучи над домом рассеялись. Пэт сказала, что все не так уж и страшно. Джо предстояло провести в постели не меньше недели. Ему позволялось есть только молочные продукты и нельзя было ни курить, ни пить. Абсолютный покой и тишина. Позже, возможно, небольшая смена обстановки. Доктор дал ему мазь от экземы и таблетки, чтобы принимать после еды. Вполне вероятно, что не пройдет и месяца, как самочувствие Джо заметно улучшится. Совсем маленький и в своей ночной рубашке еще больше обычного напоминающий терьера, он лежал в постели и наблюдал за доктором проницательными враждебными глазами.
Все в доме подстраивалось под сложившуюся ситуацию. Чтобы успокоить беспокойный дух отца, Пэт пообещала взять на себя его смену за прилавком, но эта работа оказалась более утомительной, чем она ожидала, и два-три раза в день она рисковала навлечь на себя праведный гнев, передавая свой пост Перри. Его это совершенно не смущало, о ссоре с Джо он и не вспоминал. На следующее утро он явился к завтраку в одиннадцать часов, как обычно громко смеясь и отпуская привычные шутки, будто ничего не случилось. Воспоминания о произошедшем обтекали его, словно вода чемпиона по плаванию, каковым он себя называл.
На четвертые сутки «Серый кот» был замечен пришвартованным в гавани, и Джо отправил дочь пригласить капитана Стивенса на следующий день в гости.
Энтони всегда с радостью посещал дядины корабли, но сегодня был особенный повод. На самом деле Патриция умела грести не хуже любого мужчины, но не возражала сесть на заднюю банку шлюпки и свесить руку за борт, если это доставит удовольствие кузену.
Сегодня она оделась просто, но очаровательно, и Энтони все гадал, расстаралась ли она так ради капитана Стивенса или ради его помощника.
На последнего, безусловно, ее вид произвел большое впечатление. С корабля за ними явно наблюдали, поскольку, когда они подплывали, Нед Поулин с сияющим лицом и растрепанными ветром черными волосами уже спускался по короткому трапу им навстречу.
— Я не мог поверить своим глазам, — воскликнул он.— Я сказал себе: да это точно не старик. Неужели глаза мне врут? Или у меня появилась крестная фея? Осторожней, сынок, суши весло, держи курс, чуть быстрее, вот так. А теперь, позвольте вашу ручку, дорогая.
Его рвение рассмешило Патрицию. Едва ступив на планширь, она быстро и легко взобралась по трапу, размахивая кружевными юбками. Энтони немного рассердился на излишние советы, которые ему давали, но вскоре уже вскарабкался на борт вслед за остальными.
— Где капитан? — спросила Пэт. — Отец приболел и отправил меня с сообщением для него.
— В своей каюте. Когда я увидел, кто к нам плывет, я не сообщил ему. Ну, и мне жаль слышать о старике. Но нет худа без добра. Но не будь его, я увиделся бы с вами лишь сегодня вечером. Раньше мне не освободиться. Только не говорите, что у вас есть еще какие-то поручения.
Патриция подставила лицо ветру и улыбнулась.
— Худо на этом не закончилось. Раз Джо слег, мне придется остаться и помочь. Я замещаю его за прилавком.
Нед Поулин поморщился.
— Тогда я помогу вам. Тоже буду сидеть за прилавком! Уверен, что сумею разделать курицу лучше, чем вы.
Она покачала головой, поджав губы.
— Джо этого не позволит. Вы увидите меня, только когда будете заказывать ужин.
— Значит, я закажу все, что у вас есть. — пригрозил он. — И все съем. И вернусь за новой порцией. Вам не избавиться от меня так легко!
Патриция снова рассмеялась, наслаждаясь его добродушной шуткой, но тут на палубе появился капитан Стивенс и подошел к ним.
— Мистер Поулин, вы не сообщили, что у нас почётная гостья.
— Прошу прощения, сэр, я сам был так поражён...
— Надеюсь, ваш отец в добром здравии, мисс Патриция.
— Увы, нет. Я привезла вам послание от него.
— Вы не желаете спуститься в кают-компанию?
Энтони остался наедине с высоким и симпатичным помощником капитана. Какое-то время они молчали — Энтони с интересом рассматривал корабли вокруг. Вчера в Фалмут прибыл один из крупнейших парусников на австралийской линии, после худшего перехода в своей богатой истории. Обрывки рассказов о ней Энтони слышал во время обедов капитана у Прокуренного Джо. Судно, постоянно борясь с неблагоприятной погодой, с трудом добралось до Фалмута после ста семидесяти девяти дней в плавании из Брисбена, в конце этого долгого испытания потеряв часть оснастки у берегов Португалии. Поэтому, вместо того чтобы гордо и уверенно встать на якорь в бухте, оно приняло лоцмана и вошло в гавань зализывать раны.
— Ну, сынок, как шли дела у Прокуренного Джо, пока меня не было? Я слышал, сюда опять приезжала бродячая труппа?
— Да.
— Тебе бы посетить Ливерпуль, сынок. Там есть настоящий театр. Совсем недавно я был в мюзик-холле, смотрел отличное представление.
И Нед Поулин принялся рассказывать о спектакле.
— Хорошее у вас было плавание? — спросил Энтони, ещё разглядывавший побитое непогодой судно.
— Что? Плавание? А, неплохое. Столкнулись со встречным ветром у карнарвонского побережья. А тот тип, Том Харрис, досаждал твоей кузине в моё отсутствие?
Энтони поднял взгляд на помощника капитана.
— Да почти нет... Мы только раз его видели.
— Что ж, будем надеяться, что больше не встретим его, пока я на берегу, — сказал Поулин. — Не то у меня возникнет соблазн натянуть ему на уши его цилиндр. Вот бы он попал на борт хотя бы на пару переходов.
Они болтали несколько минут, пока вновь не появилась Патриция в сопровождении капитана.
Энтони перелез через борт и спустился в лодку.
— До свидания, капитан Стивенс. До свидания, мистер Поулин.
— До свидания, мэм.
— Надеюсь, что буду иметь удовольствие заглянуть к вам нынче вечером, — сказал Нед.
Патриция улыбнулась.
— Надеюсь, вы к тому времени проголодаетесь.
Спустя мгновение она присоединилась к Энтони в лодке, и он принялся грести к берегу.
Нед махал им с палубы, и девушка махала ему в ответ.
И ни один из них не был бы так беззаботен, знай они, что принесёт наступающий вечер.
Глава десятая
В их отсутствие доктор Пенроуз нанёс Джо третий визит, и кажется, был рад и воодушевлён выздоровлением пациента — настолько, что после его ухода Джо объявил о намерении этим вечером встать с постели. Это выходило далеко за рамки разрешённого медициной, и тётя Мэдж с Патрицией делали всё возможное, чтобы его разубедить.
Но Джо, как обычно, был непреклонен. В воскресный вечер, возможно, придёт много народа, и ресторан нуждается в хозяйском присмотре. А кроме того, он чувствует себя лучше, и доктор сказал, что он выздоравливает, а этот постельный режим — не более чем обычная врачебная прихоть, единственный смысл которой напустить на себя важности и стребовать лишних два шиллинга за визит. И так три визита меньше чем за неделю для них довольно накладно, небось Пенроуз считает, что им некуда девать деньги — приходит так часто и так мало делает. А этак-то всякий сумеет с важным видом постоять у кровати, сколько угодно. Они, доктора, все одинаковы. Пенроуз не лучше доктора Боррата Кларка, с которым Джо спорил из-за счёта, когда жена захворала в последний раз. А Фанни приготовила достаточно картошки на вечер? Не дать клиентам вволю картошки — сущее расточительство.
Ему помогли облачиться в сюртук из альпаки с высоким белым воротником и сопроводили по лестнице вниз. Потом принесли прописанный молочный напиток, который Джо проглотил, кривясь и недовольно ворча. Потом, прежде чем дочь и жена успели его остановить, потянулся к своей странной трубке, в дрожащей руке над чубуком вспыхнула спичка. Облачко синего дыма скрыло худое высохшее лицо, которое, появившись снова, имело уже куда более довольный вид. Прокуренный Джо наконец-то опять становился самим собой.
Ресторан уже начинал наполняться. Благодаря летним штормам последней недели, вынудившим корабли искать прибежища, в бухту зашло множество судов. Команде парусника тоже позволили спуститься на берег, но в заведение «У Джо Вила» пришли только три помощника капитана. А остальные моряки наслаждались свободой в череде кабаков.
Нед Поулин прибыл около половины шестого и, обнаружив, что Джо снова на месте, стал уговаривать Патрицию прогуляться с ним вечером. Она согласилась, но ненадолго, и оба вернулись после семи. Тогда Поулин направился за девушкой на кухню, он твёрдо решил помочь. А позже вечером на ужин явились ещё девять человек из команды парусника, финны и шведы, и в сильном подпитии. Они заказали роскошный ужин, поднялись в верхний зал ресторана, но обнаружив там трёх помощников капитана, развернулись и с хохотом потопали в нижний, где можно расслабиться без надзора начальства.
Вскоре после этого Энтони вручили ещё один напиток для Джо и приказали остаться с дядей, пока тот не выпьет. Всю ту неделю Энтони жаждал расспросить про содержание отцовского письма, однако такой возможности не представилось. Теперь, с некоторой тревогой и извинениями перед пожилым дядей за беспокойство, он наконец решился заговорить на эту тему.
Джо слезящимися глазами посмотрел на него поверх стакана с мерзким питьём.
— Я только раз встречал твоего отца, — сказал он, — как мне понять, что у него на уме? Конечно, он предлагает платить за твою учёбу, ведь у меня лишних денег нет. Но я сомневаюсь, что это покроет затраты. Парню вроде тебя еды потребуется немало, а ещё одежда, и мало ли что. Нам стоит хорошенько подумать.
— А он совсем не хочет, чтобы я приехал в Канаду?
— Я сам в молодости был старателем, — ответил Джо. — В такое время не хочется быть с кем-то связанным. Нужна свобода, возможность путешествовать налегке и не в самых лёгких условиях. Отец твой сказал, что весной будет в Виннипеге, и может, тогда ты присоединишься к нему. Но он понимает, что ты не должен сидеть без дела этой зимой. Твоя тётя выяснит насчёт школы, и мы поглядим, что сможем сделать на то, что прислал твой отец. Да, это не много, но по одёжке и протягивай ножки. На пару фунтов-то не разгуляешься. — Он поставил на стойку пустой стакан и передёрнулся от отвращения. — Фу, пакость! Пища для младенцев. Для взрослого не годится. Да, вот она жизнь — пьёшь молоко, когда молод, потом взрослеешь и начинаешь понимать, что к чему, а в старости приходится опять возвращаться к этому молоку...
И он снова поспешил раскурить трубку.
Вошли два посетителя — парусный мастер и боцман с парусника, оба немцы. Парусный мастер — безобидный и приятный коротышка, но боцмана Тодта, белокурого, широкоплечего и с подлым характером, на судне ненавидели, хотя он и был одним из лучших моряков флота. Они о чём-то посовещались, издавая гортанные звуки, потом оплатили еду и двинулись в зал. За ними почти по пятам пришли ещё три моряка с пензанского буксира, который тем вечером привёл в гавань повреждённый бриг. Потом два корнуольца с обветренными от непогоды лицами, и третий — слегка перебравший с выпивкой рыжий инженер из Шотландии. Пока они обсуждали заказ, вошёл одинокий гость — Том Харрис.
Он ждал, пока обслужат других. Не слишком-то он сегодня похож на денди, подумал Энтони, — на Харрисе были кепка и твидовый костюм.
При виде него Джо явно рассвирепел, однако молчал, ожидая, когда они останутся наедине. Когда остальные посетители разошлись, он отложил разделочный нож и вилку и, взяв свою трубку, провёл мундштуком по усам.
— Чего вам надо?
— Рад видеть вас в добром здравии сэр, — беззлобно отозвался молодой человек. — Я слышал, вы приболели.
— Не будем об этом, — ответил Джо. — Итак, чего надо?
— Поесть. Сегодня не воскресенье. — Харрис осмотрел стойку. — Разумный способ вести дела. Такое разнообразие блюд из мяса, птицы и прочих деликатесов в любом пробудит обжору. При одном взгляде на все это...
— Я не нуждаюсь в ваших советах, — ответил Джо, дрожа от слабости и раздражения. — А если пришли повидать Патрицию, вас ожидает разочарование.
— Я хочу есть, — сказал Харрис. — Ничего более. Раз в данный момент я в Фалмуте, то и пришёл туда, где кормят лучше всего. Это разумный выбор. И думаю, не в ваших принципах отказывать клиентам?
Он вытащил соверен и положил на стойку.
— Благодарю, — проворчал Джо. — Я сам разберусь со своими принципами и не нуждаюсь в оценке юриста.
Однако взгляд его блуждал вокруг золотой монеты.
Они помолчали. Том посмотрел на Энтони и чуть улыбнулся.
— У вас переполнено? — спросил он. — Я могу подождать.
— Вы просто хитрите, чтобы увидеть Патрицию, знаю я вас. И это вам не поможет.
— Она не обязана встречаться со мной. Это совершенно не в моей власти. Вон там у вас — это фазан? Я не отказался бы от кусочка, а перед тем — немного рыбы на пару. Ну хватит, берите деньги и дайте мне сдачи, сколько сочтёте нужным.
— У меня цены фиксированные, — воинственно ответил старик. — И нечего подозревать, что я на ком-то тут наживаюсь. Пришли шпионить?
Том Харрис, казалось, начинал выходить из себя.
— Дражайший сэр, так вышло, что ваша дочь приходится мне женой. Пока это так, я не желаю портить вам репутацию.
Прокуренный Джо поднял монету и бросил на стойку. Затем положил ее в кассу и сунул молодому человеку полсоверена с мелочью.
— Нижний зал, — сказал он. — Через пару минут получите свое первое блюдо.
Джо направил Харриса на нижний этаж, зная, что Патриция помогает на верхнем, который быстро заполнялся. Но он и не догадывался, что, как только схлынул наплыв посетителей, Пэт сразу же поспешила вниз, чтобы отужинать с Недом Поулином.
Когда Том вошел, их только начали обслуживать за маленьким угловым столиком у окна. Его взгляд сразу словно магнитом притянуло к ним, но выражение лица осталось неизменным. Он прошел в другой конец зала и занял свободный столик рядом с тем, за которым сидели девять финнов и шведов.
Патриция, увидев его, покраснела, как краснела всегда, когда он неожиданно появлялся. Поулин, проследив за ее взглядом, недовольно заворчал.
— И что с этим парнем не так? — буркнул он. — Вечно шныряет вокруг. Неужели ответ «нет» ему непонятен?
— Я его не приглашала, — сказала Пэт — На прошлой неделе я дала ясно понять, что ему тут не рады. А он сказал...
— Что он сказал?
— Да ничего такого. Забудем о нем.
Она вдруг осознала, что опасно рассказывать о нелестных отзывах ее мужа о Неде самому Неду.
— Папе не стоило его пускать. Ему же известно, что я неловко себя чувствую, когда он сюда заходит.
— Кто-то должен научить его принимать отказы. И я с радостью это сделаю. Он перестанет таскаться сюда, как только прочувствует тяжесть моего сапога.
— Тихо, тихо. Ешьте свой ужин, как паинька, и давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Трапеза продолжалась. Том Харрис не спеша пережевывал поданную еду. Медленно ели и Патриция с Недом, то и дело разговаривая и перешучиваясь друг с другом. Девушка уделяла моряку больше внимания, чем когда-либо прежде, желая показать Тому свою полную свободу и независимость. Нед был восторге от того, что наконец-то сумел заинтересовать ее.
Том покончил со вторым блюдом и заказал кофе и сыр. Подобные дополнительные заказы после того, как все уже принесенные блюда съедены, у Джо не практиковались. Дэвид, молодой официант-индиец, с озадаченным видом пошел за советом на кухню. Вскоре он вернулся с большим куском хлеба и сыром на тарелке, но без кофе. Том дал ему шиллинг и закурил сигарету.
Во время ужина один из шведов за соседним столиком, крупный блондин с одутловатым лицом, посмеивался над Томом Харрисом. Ничего особенно смешного в адвокате не было, но в нынешнем его состоянии шведа могло позабавить все что угодно. И эпизод с кофе и сыром стал последней каплей. Смех шведа сотряс комнату, потом он поперхнулся и опрокинул стакан пива, приятели с шумом принялись хлопать его по спине, смеяться и спорить между собой. Немецкий боцман, доедавший у двери огромную тарелку жареной свинины, отложил нож и вилку и крикнул им, чтобы угомонились.
В голосе, как и во всем его виде, читалось нескрываемое раздражение. В ответ на замечание его освистали.
— Замолчи, боцман!
— Заткнись, скотина! Заткнись!
— Дьявол тебя возьми! Да ты сам дьявол!
Казалось, сейчас начнётся скандал, но в зал вошли новые посетители, и шум почти стих. Лишь толстомордый швед ещё продолжал хихикать.
Хромой аккордеонист завёл мотив, и несколько человек тут же принялись насвистывать и подпевать хором. Спустя ещё пару минут приятели дяди Перри вытолкнули его из угла. С самодовольной ухмылкой он занял своё привычное место под носовой фигурой с «Мэри Ли Мелфорд», смахнул двумя пальцами со лба волосы и запел.
На свете жил эсквайра сын.
Малец был хоть куда.
Он дочку пристава любил,
Что в Ислингтоне жила.
Она же в робости своей
Поверить не могла,
И ни в один из светлых дней
Он не услышал «да».
Том Харрис прикончил свою сигарету и потушил её. Он хорошо понимал, что забавляет шведа, однако с добродушным видом игнорировал этого человека. Но в то же время, осознание того, что над ним смеются, вместе с лицезрением жены, которая флиртует с другим, уже почти истощили его терпение.
Перри закончил песню, последовали аплодисменты. Он снова улыбнулся и, утирая добродушное и расслабленное лицо, обернулся к аккордеонисту. Том Харрис поднялся, собираясь уйти.
Перри запел куплет песни, популярной в восьмидесятых. Том взял со стоячей вешалки кепку, и швед снова загоготал. Адвокат прошёл через зал к столику, где сидела жена, и заговорил с ней. Нед Поулин тут же, как пёс, сменил игривость на злобную неприязнь, сердито уставился на него, но молчал.
Перри дошел до припева, и разухабистую песню подхватили все, кто закончил есть, а также многие из тех, кто ещё жевал.
Обычно драка в общественном месте становится неожиданностью для большинства невольно вовлечённых участников. Недоброжелательность, враждебность и злоба возникают внезапно. Никто не видел, никто даже не подозревал. Лишь два, четыре, возможно, шесть человек невидимо для остальных доходят в гневе до точки кипения, тогда как другие спокойно читают, едят или развлекаются, ничего не замечая. И лишь когда эмоции накаляются, случается взрыв, посредством которого они передаются всем зрителям. Подобное равнодушие заложено в нашей природе.
По залу как будто сам собой рассыпается порох. Никто не видит, и всем всё равно. Все топчут его, пинают и безнаказанно разносят вокруг. А после кто-то роняет зажжённую спичку.
В квадратном зале с низким потолком и старомодными эркерными окнами с видом на мерцающие огни реки и гавани было шумно, но вполне мирно. Среди публики, как и в интерьере, царил континентальный дух. Перри с расслабленным, но в то же время вызывающим разбойничьим видом стоял под размалёванной носовой фигурой и пел свою песню, старик с деревянной ногой и блестящей в газовом свете лысиной аккомпанировал ему на побитом аккордеоне, а большая часть общества подпевала.
У служебного люка, под картиной, изображавшей сражение адмирала Пеллью с малайскими пиратами, двое немцев торопливо, как изголодавшиеся, расправлялись с большими порциями свинины. В углу у окна, молодой человек приятного вида в аккуратном респектабельном костюме беседовал с миловидной девушкой и темноволосым моряком. Посередине эркера разместилась смешанная компания из шести человек, в другом углу два сурового вида корнуольца темпераментно спорили с рыжим инженером. У большого камина из старинного кирпича за длинным столом ужинали девять норвежцев с парусника. Остальные столики тоже были заполнены. На полках стояли модели кораблей, были там и корабли в бутылках, а на крашенных жёлтым стенах висели потемневшие от копоти масляные картины, все с кораблями.
Посреди такой уютной космополитичной сцены и упала зажжённая спичка. Огонь вспыхнул внезапно, за угловым столиком у окна. Человек в респектабельном твиде беседовал с девушкой, а моряк, развалившийся на другом конце столика, встрял в разговор, что и стало спичкой. И мужчина в твидовом костюме вдруг потянулся через стол и влепил моряку пощечину, резкий звук шлепка перекрыл прочий шум. В ту же секунду моряк вскочил, схватил противника за горло и потащил его через стол, не обращая внимания на тарелки и столовые приборы и пытаясь прижать лицом вниз.
Глава одиннадцатая
После этого недостойного состязания пение продолжалось ещё несколько мгновений. Сначала посетители прекратили есть. Затем умолк Перри. Вслед за ним прекратил играть хромой аккордеонист, и внимание всех присутствующих сосредоточилось на сцепившейся посреди зала паре.
Неду Поулину никогда в жизни не наносили такого оскорбления, каким стала эта пощёчина. Он с куда меньшей злостью принял бы удар кулаком.
На несколько минут он впал в безумную ярость, и со всей силы тянул противника через стол, пока Харрис не сумел вырваться. Потом, когда Патриция отступила к стене, опять достал полузадушенного Харриса и нанёс ему такой удар, что адвокат отлетел назад, к столику, где сидели два немца, и шлёпнулся на колени боцману Тодту. У пьяного шведа всё это вызвало приступ дикого хохота.
Тодт выругался, вытащил недоеденною свинину из-под твидового локтя и поставил Харриса на ноги. В глазах адвоката появилось выражение, какого Пэт прежде не видела. Он снял сюртук, швырнул его на пол, и рьяно двинулся к Поулину.
Возможно, если бы в тот момент Перри вышел вперёд и уверенно встал между спорщиками, их столкновение на этом бы и закончилось, или они хотя бы перенесли его в более подходящее место за пределами ресторана. Но Перри привык всегда избегать проблем на свою голову и предпочёл не вмешиваться в чужую драку. А Патриция, которой следовало мчаться наверх, к отцу, вдруг обнаружила, что не может сдвинуться с места. Как ведьма, баловавшаяся с запретными зельями, теперь она была не в силах справиться с призраком, которого вызвала.
Следующим пострадал столик на шестерых по центру эркера, на этот раз отступал Поулин, а Том нападал. Они наткнулись на стол, и девушка, сидевшая на дальнем его конце, пронзительно закричала, её едва не вытолкнули в окно. Мужчины за этим столиком были совсем юнцами. Один из них взял Поулина за плечо, но тот лишь стряхнул руку и отмахнулся. Стол съехал назад, и рыжий шотландец неожиданно для себя оказался в окружении незнакомых людей, пытавшихся спихнуть его со стула. Он вскочил на ноги, завопил и принялся отталкивать их.
Но тут же на него перестали давить, поскольку сменился характер драки. Противники сцепились и отлетели назад, на свой столик. На лестнице появился официант Дэвид, уставился на них, разинув рот, и убежал.
Казалось, сейчас ни один из двух противников не имел преимущества. Оба были слишком разъярены, чтобы вспомнить хоть какие-то правила бокса, которым учились. Недостаток твёрдости в руках Том Харрис, как мог, компенсировал стойкостью и напором. Его воротник оторвался, и форма открывшейся шеи каким-то образом указывала на то, что с ним, несмотря на всю его респектабельность, непросто справиться.
У Неда Поулина начала кровоточить рассечённая бровь, и, чтобы очистить глаз, он попробовал отстраниться. Но Том держался и в следующем раунде сумел нанести в тот же глаз ещё два удара. Потом Поулин пнул Тома, заставив его зашататься. Том снова повалился на Тодта, и стул, который Прокуренному Джо следовало выбросить месяцев девять назад, сломался под немцем и рухнул.
На этот раз загоготал от радости не только пьяный швед, но все его одурманенные спиртным товарищи.
Тодт выругался и, развернувшись, с силой пнул Тома в спину. Поднявшись на ноги, он уже собирался пнуть ещё раз, но тут по залу пролетела брошенная кем-то бутылка и раскололась о стену прямо над его головой. Тодта осыпало градом из пива и осколков стекла.
Внимание боцмана переключилось с Харриса, он встал и принялся высматривать, откуда прилетела бутылка. А в это время рыжий шотландец, которого раздражали свалившиеся на него юнцы, ударил одного из безобидных мальчишек в ухо, при этом опрокинув собственный стол.
Официант Дэвид взбежал наверх, чтобы вызвать Джо, и тот, пошатываясь, с трясущимися руками поднялся со своего места, запер кассу, дал мальчику ключ и велел присмотреть за дверью, а Энтони приказал бежать за полицией. Потом Джо взял разделочный нож и, при поддержке Дэвида, проследовал к полю битвы.
Но ещё не дойдя до лестничной площадки, они столкнулись с потоком посетителей ресторана, рвущихся к выходу. Сердито размахивая разделочным ножом, Джо направил их через кухню, а сам двинулся вниз по лестнице. На середине пути он остановился.
Это было хуже, чем переполох, случившийся полгода назад. Остановить такое явно не в его власти. И одного разделочного ножа точно мало. Сейчас сцепились не двое, а человек восемнадцать-двадцать. В бедламе, среди опрокинутых столов и битой посуды, мужчины дрались отчаянно, как за жизнь, как будто смертельная вражда наполняла ненавистью их души.
Там были четыре шведа, пятеро финнов, два немца, два моряка-корнуольца, рыжий шотландец с «Эйр» и оба юных приказчика, которые никогда прежде не приходили в ресторан Прокуренного Джо и никогда больше не придут, помощник капитана и стряпчий из Корнуолла, а также трое или четверо случайно попавших под руку посетителей. Одноногий аккордеонист отступил в самый безопасный угол зала, а Перри Вил стоял у камина, выкрикивал ужасные проклятия и угрозы и ел кусок пирога.
Даже теперь всё могло закончиться так же внезапно, как и началось. Пока горел свет, рассудок ещё присутствовал. Возможно, настал бы момент, когда первый всплеск неистовства сам собой стихнет, и большинство дерущихся будут рады перевести дух.
К несчастью, в этот момент три помощника капитана с парусника услышали шум и поспешили из верхнего зала по лестнице вниз. Джо с радостью и признательностью приветствовал их прибытие, махнул разделочным ножом в сторону барахтающихся фигур и что-то выкрикнул дрожащим голосом. Высокий молодой финн, услышавший этот крик, поднял взгляд и увидел помощников капитана. Он помнил ощущения от ударов их кулаков, и потому, пока они сбегали по лестнице, добрался до вентилей и выключил все три вентиля газовой люстры.
Зал погрузился в полную темноту.
Патриция вдруг обнаружила, что лишилась зрения. Она пыталась кричать, но сдавленный звук остался в глубине её горла. Она всматривалась в темноту, но не могла разглядеть даже контуров, лишь уголком глаза различала ставшее ярче мерцание огоньков кораблей в гавани. Но перед ней была лишь чернота. И только слух подсказывал девушке, что тьма отнюдь не положила конец последней сцене, которую она видела, а скрытность, напротив, добавила ожесточения. Вокруг неё то усиливались, то затухали возня и хрипы мужчин, выкрики и угрозы, звон бьющейся посуды и треск ломаемой мебели. Патриция не могла прижаться ближе к стене, не могла глубже укрыться в углу. Совсем рядом с ней кто-то с силой врезался в стену, потом у её ног упал стул, прокатилась бутылка.