Глава двадцать четвертая 15 глава. Только в последние несколько дней, впервые за многие годы




Только в последние несколько дней, впервые за многие годы, события, особенно новости, которые принес Энтони, распахнули некоторые двери настежь, и теперь они покачивались. Мэдж поспешила снова прикрыть их, ее измотанный разум отшатнулся от прикосновения холодного воздуха. Она сопротивлялась, как недовольный калека, с которого сорвали постельное белье, вцепилась зубами и ногтями, чтобы снова укрыться и защититься. Ей это удалось, но только потому, что она признала существование тревожащих фактов за ширмой. Даже сейчас они никуда не делись, и Перри настаивал на том, что по своей природе они не останутся бесплодными, а будут расти и дадут плоды.

И чтобы совладать с ними, потребуется много усилий.

Вот почему сегодня вечером она чувствовала себя одинокой и потеряла равновесие. Вот почему так много сказала глупому репортеру с пристальным взглядом, разговаривала вопреки собственной натуре, жаловалась на жизнь, оправдывала и жалела себя, призывала его похвалить ее поведение, в какой-то степени сделала его наперсником. Но это неважно. Она ничего не выдала. Репортер ничего не понял. Только лишь оттого, что Мэдж поговорила с ним, чувствуя свое умственное превосходство, она успокоилась. Вдобавок и облегчение от того, что она наконец-то выговорилась, внушало уверенность. Перед уютным теплом огня и мерцанием отражений она задремала.

Мэдж очень устала. Задремав, она думала о сестре, высокой привлекательной девушке, в которой объединились все достоинства семьи. В полудреме Мэдж вспоминала, каким странным образом сестра лишилась перед смертью красоты — щеки запали, и вылезло столько красивых белокурых волос. Их семья славилась белокурыми волосами; ее мать могла ими похвастаться до самого конца. Мэдж вспоминала о матери и о том, как в один год та была ей необходима, на следующий оказалась лишней, еще через год — неприятной, а на четвертый — ее вдруг не стало. Один, два, три, четыре года свалились, как спелые сливы с дерева; как мухи, падающие с липучки.

Она начала думать о липучках и о мухах, которые умирают и падают, словно годы. И в сонных мыслях начала путать людей и мух, мух и людей, так что каждый имел для нее одинаковую важность.

Она иногда и раньше так делала; это был удобный выход из многих моральных тупиков; ее мысли часто повторялись таким образом, складываясь в собственную рутину и софизмы. Чем старше она становилась, тем менее реальными становились дела других людей, тем легче было свести не касающиеся ее заботы всех живых существ до одного уровня тривиальности и незначительности.

Когда она дремала, ее закутанное, вялое тело приняло новую, более расслабленную форму, как будто холодное море Корнуолла размыло знакомые контуры, как будто кто-то встряхнул дрожжевой пирог, когда он поднимался. Пенсне слегка съехало набок, губы растянулись, как ослабленные завязки кошелька. Когда она проснется, факты подстроятся под нее. А пока она поспит.

За последние несколько дней грубый мир вторгся в ее частную жизнь, в ее благодушные мечты. Двери были выбиты, но ее терпеливый, настойчивый, третьесортный ум уже устанавливал их снова. Нужно сделать их крепче прежнего.

Сейчас ей не хватало Перри, который никогда не оказывался в такой изоляции и поэтому лучше понимал опасности внешнего мира. Без Перри совсем непросто убедить себя, что никакие заплаты на ее эгоизме не позволят устоять перед грядущим ударом.

Закон, каким бы пустячным он ни казался любому, а тем более Мэдж, которая куда выше ставила собственные ценности, преображал реальность не в лучшую сторону, как только приводился в действие, и Перри всегда на это указывал. Понадобилось бы нечто более серьезное, нежели эгоизм, чтобы не заметить сталь на запястьях или веревку на шее.

 

Пэт проснулась. Некоторое время она спала, положив голову на согнутую руку Тома. Она не замёрзла, потому что в комнате было не холодно, а Том укрыл ее своим пальто. Лампа почти погасла. Угасающая желтоватая капелька света едва отделяла от них кромешную тьму.

Она приняла эту позу не осознанно, её к этому никто не принуждал. Так или иначе, оба чувствовали потребность в поддержке, и, по крайней мере этим вечером, для Патриции было бы невыносимо остаться в одиночестве. Ей не хотелось ложиться спать и даже двигаться, пока не рассветёт. Дневной свет принёс бы новые испытания и проблемы, но, вытеснив тьму, помог бы встретить их. Она чувствовала себя одинокой, больной и испуганной, но всё же временно успокоилась, как будто в этом уголке чужого и уродливого мира было безопасно и тихо. Она боялась пошевелиться, чтобы не разрушить тонкую защитную оболочку их уединения. Ее по-прежнему тошнило — все, что она съела в жизни, все, кого она знала, вдруг стало нечистым.

Патриция подняла веки и мельком взглянула на Тома, не двигая головой. Он дремал, склонив голову к плечу. Как бы там ни было, он олицетворял стабильность и чистоту в испорченном мире.

Сегодня он сказал и открыл больше, чем когда-либо, разве что за исключением письма. Том нравился Патриции в таком настроении — способным убедить без красивых речей. Он был таким, когда они поженились. Их брак был ошибкой, но сегодня уже не выглядел такой большой ошибкой, как еще недавно. Патриция предпочла бы, чтобы Том не был таким сухим, сдержанным, колеблющимся и склонным смотреть на все с точки зрения закона, как на «полное и окончательное владение», считать плоть и кровь чем-то низшим по сравнению с пером, чернилами и гербовой маркой.

Возможно, он никогда об этом не задумывался. Но его всю жизнь сопровождали застенчивость и сдержанность. Патриции пришлось признать, что во время последних встреч эта сторона его натуры проявлялась мало.

Ей впервые пришло в голову, что, возможно, на ее суждения повлияли предубеждения отца против всех адвокатов, его уверенность, что ее муж такой же. Отец повлиял на нее, пусть она этого и не осознавала.

Том зашевелился и проснулся, их взгляды встретились. Теперь Патриция уже не могла беспристрастно его рассматривать. Все вдруг резко изменилось. Она внезапно поняла, что не способна смотреть на Тома беспристрастно. Его глаза и лицо вернули все симпатии и антипатии к изначальному личному уравнению. Этого никак не избежать.

— Мне снилось, что меня снова судят за драку и побои, — сказал он. — Ты пришла в суд и дала показания в мою пользу.

Она опустила глаза.

— Который час?

— Еще не поздно. В баре еще слышны голоса. Ты хочешь уехать?

На этот вопрос она предпочла бы не отвечать. Но все же ответила прямо и честно:

— Нет.

От односложного слова кровь забурлила в его венах. Для самозащиты он решил не принимать это признание в расчет. За последний час все его надежды рухнули.

— Что с ней будет, Том? — спросила Патриция.

— С кем?

— С Мэдж.

— Умелый адвокат может её спасти, но вряд ли это случится. Если... если повторный анализ подтвердит результаты первого, уже ничего не поделать.

— Перри вернулся в Англию только после маминой смерти, — чуть слышно сказала она.

— Да. Какой бы ни была его роль, он прибыл позже. Вряд ли он был для нее больше, чем просто инструментом.

— Ох, если бы эти недели оказались уже позади. Если бы...

— Они пройдут, дорогая. Вопрос в том, как их пережить.

Они умолкли.

— Боже, — внезапно произнесла она с дрожью ужаса в голосе. — Моя мать... я не вынесу этих мыслей.

— Это ночной кошмар. Смотри на всё это так, — произнёс он. — Скоро ты проснешься.

— Да. Но случившееся останется навсегда.

Том не ответил, потому что не знал, что сказать.

Шло время, почти все постояльцы старой гостиницы ушли спать. Бар наконец опустел, остался лишь запах несвежего пива, табачный дым туманом клубился по низкому потолку. Миссис Николс, уже засыпая рядом с мистером Николсом, припомнила, что собиралась подняться и взглянуть, не нужно ли что-нибудь юной леди. Однако миссис Николс была занята подготовкой двух других чердачных комнат для двух пришедших очень поздно гостей, которых муж велел разместить. Когда она закончила, было уже совсем поздно, она не решилась подняться и побеспокоить девушку. Возможно, та всё ещё с мальчиком. Как жаль, что для неё не нашлось ничего получше той комнаты на чердаке. В последний раз у них был такой наплыв семь лет назад, в декабре, тогда на мель у Хай-Клифф сел «Мадрид».

В спальне на чердаке прибывший вместе с Томом Харрисом детектив закурил трубку и задумался, что сталось с молодым адвокатом. Детектив стучался в его комнату, но ответа не последовало. Теперь, когда стихли все звуки, он решил прогуляться. Сегодня ему не суждено поспать.

В гостиной мало что изменилось. Лампа погасла, и кружевные шторы пропускали мерцание звезд.

Патриция снова спала урывками, беспокойно, а Том не спал. Все это время сон к нему не шел. Ее каштановые волосы растрепались и струились по его пальто. Ее дыхание было тихим, но не совсем ровным.

Его мысли легко и бессвязно блуждали по прошлой жизни, с ноткой удовольствия и печали возвращаясь к нынешнему окружению. Он знал, что над Фалмутским заливом белеет под звездами вода. На одиноких холмах у Пенрина стоит притихший после всех ветров и дождя лес, и деревья шепчут о том, что человек смертен. Человеческая жизнь — лишь шелест, слабое брожение между вздохами природы, стремление к свету и сгусток сумерек. Изменчивая и временная связь между светом и тьмой. Вскоре забудутся и самая сильная душевная боль, и самое яркое счастье. Они казались огромными как горы, как громадины туч, но рассеялись как дым.

Он вспоминал о школьных годах и о матери, и об Энтони, спящем в другой комнате, и о Патриции, вышедшей за него замуж, гордой и дерзкой, но теплой и заслуживающей любви; милой, доброй и снисходительной, но вспыльчивой, недисциплинированной и опрометчиво импульсивной. Холод и тепло; теперь они были здесь, в его объятиях. Гнев и любовь. Непокорность и послушание. Непредсказуемая, но верная. Изменится ли она для него? Нет, если он вообще сумеет ее заполучить. Рождение и смерть, дневной свет и закат — все это раньше его не касалось. И теперь стали реальностью, эти несколько часов между молодостью и пониманием.

Он думал о своей профессии и о будущем. Его влекла Южная Африка, вместе с Патрицией или без нее. Там, среди огромных гор, рек и лесов, ссорились крохотные люди, как будто мир принадлежит им, как будто они не получили его на время. Том задумался о кораблекрушении и о зловещем ветре, который время от времени стонал вокруг гостиницы. Он думал об Энтони и его будущем. Они задолжали Энтони не одно только случайное воспоминание… А любовь и ответную преданность.

— Том, — произнесла Патриция.

Том не заметил, что она снова проснулась. Он смотрел на нее в темноте, зная, что невозможно разглядеть выражение его лица.

— Почему ты хочешь, чтобы я к тебе вернулась? — спросила она.

Пытаясь не выдать в голосе чувства, он ответил:

— Я уже говорил тебе почему.

— Для тебя это значит отказаться от многого, — невнятно произнесла она. — Твое место здесь, в Пенрине, ты работаешь в собственной фирме, тебя готовили к такой жизни. Зачем отказываться от всего этого? Тебя знают в Корнуолле, знают и уважают. Это значит, придется начать все с нуля...

— Я в любом случае поеду в Кейптаун.

— Подумай о матери. Зачем портить ей жизнь? Зачем мне вставать между вами?

— Ты и не встанешь. У нас хорошие отношения, и вы сможете поладить. Она примирилась с мыслью о том, что я в любом случае уеду за границу.

Патриция беспокойно заерзала, но не попыталась отодвинуться.

— Я... я тебе не подхожу, Том. Честно. Я не вписываюсь. Я всегда это чувствовала. Зачем из-за этого...

— Необязательно вписываться в новое общество.

— Я даже к тебе не могу приспособиться. Я... не хочу лишать тебя карьеры. Я беспокойная, капризная, изменчивая…

— Я принимаю тебя такой, какая ты есть. Жизнь бывает слишком безопасной, слишком легкой. Ты заставила меня это увидеть. Мы разные, но можем помочь друг другу. Давай воспользуемся шансом.

Он больше ничего не сказал, с трудом веря, что достиг такого успеха, и боялся испортить всё неправильным ударением, неправильно выбранным словом.

В комнате воцарилась тишина. В Южной Африке чуждые звезды на два часа раньше двигались в своем полете к новому рассвету.

— Между англичанами и бурами существуют обиды, — сказал Том. — Никто не знает, чем это обернется. Еще один шанс для нас.

Она не ответила.

— Все грядущие неприятности, — сказал он, — закончатся достаточно быстро. Важно будущее. Если мы постараемся изо всех сил, оно нас не подведет.

— Дай мне два-три дня, — попросила она. — Ладно? Потом я решу.

— Сколько тебе понадобится, — быстро ответил он.

— Нет. Не столько сколько понадобится. Еще два дня. Понимаешь ли... понимаешь, Том, я бы хотела обозначить срок. Мы поженились в такой спешке, чуть ли не импульсивно. Потом я оставила тебя таким же образом. Когда я вышла замуж за тебя, то думала, что это на благо. Я действительно этого хотела. Потом, когда ушла, я тоже считала, что это к лучшему. Теперь, если я к тебе вернусь, я хочу, чтобы все изменилось. Я не хочу возвращаться импульсивно, как... безумный воланчик, который мотает туда-сюда. Я хочу сделать это осознанно. И если я вернусь, на этот раз навсегда.

Том на мгновение коснулся ее волос и подумал, что она не заметила.

— И в горе, и в радости, — сказал он.

— В богатстве и бедности, в болезни и здравии. Легко обещать, но трудно исполнить. Я... я всегда стыдилась того, как ушла от тебя и из-за чего. Тогда причина казалась мне достаточной, Том. Но временами мне было ужасно стыдно. Отчасти поэтому я злилась на себя так сильно, что пыталась возненавидеть тебя. Но... кажется, тут ничего не поделать. И столько всего случилось, запуталось... Я... так старалась ненавидеть тебя. Не забывай об этом.

— Пока ты в этом не преуспела.

— Да.

Они помолчали.

— Всё остальное неважно, — произнёс он. — Неважно. Спи.

Она поудобнее устроила голову на его плече.

Её дыхание ещё какое-то время оставалось прерывистым, не вполне спокойным.

Том слушал, гадая, чувствует ли она биение его сердца.

 

В соседней комнате спал Энтони. Вокруг него разыгрывалась человеческая комедия, она временами кружила его, швыряла из стороны в сторону. По большей части, он пребывал в неведении как зритель и как участник. Но самое страшное его миновало, осталось вне поля зрения, бросив тень на жизнь мальчика, но оставив его в стороне от главных событий.

К Джо Вилу в дом он явился несчастным и одиноким, как раз во время угасания. Как у больного растения, один за другим отпадали ветви семьи, открыв червоточину в её сердце. Теперь разрушение и распад завершились. Но, разрываясь меж двумя противоречащими друг другу привязанностями и не имея зрелых устоев, дающих возможность верно судить, он смог держаться нейтрального курса, так что не устыдился бы даже взрослый. Произошло много скверных событий, и ещё больше ждало его впереди.

Однако теперь, измученный морской болезнью и нервным напряжением, он позабыл случившееся и оставался в неведении относительно будущего.

Не знал он, и как Пэт удалось оказаться здесь так скоро. Не знал, как вышло, что дверь каюты была заперта, не знал, что спасся вопреки тому, что точно должен был утонуть. Не знал, что вежливый джентльмен, который расспрашивал его у Тома Харриса, опять будет утром записывать показания, а позже Энтони придётся подтвердить их перед суровым старым судьей на процессе. Не знал, что его детская открытость и дружелюбие в последующие два трудных года станут главным связующим звеном для юной пары, которая только что решила начать все сначала после разрыва.

Он также не знал, что его отец снова женился на вдове с двумя маленькими детьми и не видел для него места в своем доме. Он также не знал, что никогда не увидит Канаду, а вместо этого поедет в Южную Африку.

Обычный мальчик, а не провидец, он ничего об этом не знал, и пока что ни о чём не тревожился. Он пережил холод, боль и страх. Сейчас он в тепле, в безопасности и уюте.

Энтони спал.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-10-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: