Посреди леса таилось небольшое болото. На его поверхности вздувались согретые подземным, мирным вулканом пузырьки, покрытые тонкой пеленой слизи, цвет которой менялся от синеватого до кровавого в зависимости от времени года. Сейчас, когда близился в Протекторате день Жертвоприношения, день Ребёнка Звёзд, зелень понемногу приобретала голубые тона.
На краю болота, у самой линии камышей, пробившихся сквозь грязь и ил, стояла старуха и опиралась на причудливый посох. Она была низенькой, приземистой, горбатой. Седые косматые волосы были завязаны в тугой узел, из прядей выбивались на свободу цветы и листья. Лицо, вопреки досаде, всё ещё казалось улыбчивым, и старые глаза не утеряли собственную яркость. Вот только с какой-то стороны она казалась огромной, доброй жабой.
Её звали Ксан. И она была Ведьмой.
- Как думаешь, возможно ли спрятаться от меня, смешное чудище? – обратилась она к болоту. – Ведь я знаю, где ты. Так что тут же возродись и извинись передо мною! – она попыталась нахмуриться, - иначе я тебя заставлю! – на самом деле над монстром у неё никакой власти не было, слишком уж велик его и её век. Она могла заставить его кашлять болотом, но вряд ли это так сильно его бы напугало. Ну, впрочем, могла бы лишить дыхания одним жестом руки…
Она вновь попыталась нахмуриться.
- Я знаю, где ты!
Пузырями пошла болотистая вода, и на свет показалась огромная голова болотного чудища. Он моргнул – сначала одним глазом, потом другим, - а потом нагло закатил глаза.
- Не смей так смотреть на меня, юноша! – раздражённо одёрнула его старуха.
- Ведьма… - пробормотало чудище, всё ещё прячась в густых болотах. – Ведь я на много веков старше тебя – и даже твоей бабки и дета, - его широкие губы выдыхали воздух, оставляя поток пузырьков на поверхности болота. – Тысяча лет или больше? Кто б знал.
|
|
- Мне совершенно не по душе твой наглый тон, - Ксан поджала свои огромные губы, казалось, скорее как юная девица, чем как старая, коварная ведьма.
Чудище раздражённо откашлялось, прочищая горло.
- Как однажды сказал один замечательный поэт, сударыня, "Я не позволю шлю…"
- Глерк! – ошеломлённо воскликнула она. – Попридержи-ка свой язык!
- Прощу прощения, - мягко протянул Глерк, хотя, казалось, совсем не от чистого сердца. Он упёрся обеими руками в грязный берег – и все семь пальцев каждой его руки плотно прижимались к болоту. Ворча, он выбрался на траву, несносно пачкая лес. Прежде делать это было куда проще, как вдруг подумалось ему… Впрочем, как на его огромный век, что он даже не помнил даты собственного рождения, это казалось вполне нормальным результатом.
- Вон, бедняжка, кричит, вытаращив глаза, - хмыкнула Ксан. Глерк только глубоко вздохнул. Ксан лишь упёрлась посохом в землю, и брызги искр рассыпались во все стороны, удивив, кажется, даже саму ведьму. – И как же ты чёрств… - она покачала головой. – А ведь это всего лишь ребёнок!
- Моя милая Ксан, - Глерк чувствовал, как гудело что-то у него в груди, и ему хотелось верить, что это звучало внушительно и драматично, а не будто во время простуды. – Это старше тебя! И пришло время…
- Ты знаешь, о чём идёт речь, не говоря уж о данном матери обязательстве!
- Пять сотен лет уже прошло, а кажется, ещё и пару десятков – и эти заблуждения, все эти кошмары ты подталкиваешь, взращиваешь, превращаешь в нечто истинное… Чем ты помогаешь миру? Ведь это не просто Огромный Дракон! А будет ли, ты думаешь? Неизвестно, есть ли вообще шанс! И в чём позор – быть прекрасным Крошечным Драконом! Ведь размер не всё на свете значит! Древний, почтённый вид, какими б они ни были, и сколько существует великих мыслителей Семи Веков! Поверь, это уж точно повод для гордости.
|
|
- Мать выразилась очень ясно… - начала было Ксан, но чудище только быстрым жестом прервало её.
- В любом случае, давно уже известно о его наследии и о месте в этом мире! А я продержался куда дольше, чем вообще должен был это делать! Но сейчас… - все четыре лапы Глерка прижались к земле, и он наконец-то немного ославил спину, позволив наконец-то своему тяжёлому хвосту обвить тело огромной, блестящей ракушкой, а животу провисать прямо над кривыми, сложенными ногами.
- Не знаю, моя дорогая, что – но что-то уж точно изменилось, - его влажное лицо помрачнело, стало хмурым, но Ксан только покачала головой.
- И мы вновь пришли к этому самому! – издевательски протянула она.
- О, как говорит поэт, когда изменилась Земля…
- О, чтоб этого проклятого поэта повесили! Извиняйся! Немедленно! Прямо сейчас, в эту же секунду! Ведь тебя, в конце концов, видят! На тебя смотрят! – Ксан взглянула на небо. – Пора лететь, мой дорогой. Я опаздываю, так что, давай, я на тебя рассчитываю.
Глерк рванулся к ведьме, и та похлопала его ладошкой по щеке. Он мог, конечно, ходить на своих двух, но со старостью всё чаще предпочитал двигаться на всех шестерых своих лапах – или даже семи, если считать за лапу хвост… Или на пятерых, если одна из его передних лап тянулась к ароматному цветку, подносила его к носу… Или же он собирал камни, или наигрывал какую-то надоедливую мелодию на какой-то резной дудочке. Он прижал свой массивный лоб ко лбу Ксан.
|
|
- Прошу, будь осторожна, - промолвил он, и его голос звучал очень тревожно. – Слишком часто в последнее время меня посещают страшные сны. Ты уходишь – и мне страшно за тебя… - Ксан изогнула брови, а Глерк, загудев, отстранился. – Замечательно! – промолвил он. – Что ж, скажем другу нашему Фириану… Путь к Истине – в сердце, в котором живёт мечта, как говорят нам поэты…
- Да что за вздор! – выдохнула Ксан, прищёлкнула языком и поцеловала чудище. А после подпрыгнула вверх, рванулась вперёд, пропадая в густой зелени.
…Вопреки странным убеждениям людей Протектората, лес не был проклят, и магии в нём оказалось не так уж и много. Вот только он всё равно был опасен. Под лесом таился вулкан, огромный, широченный, очень хитрый… Он ворчал сквозь свой сон, выпускал воздух гейзерами. Сначала никто не думал о трещинах, пока те наконец-то не стали настолько глубокими, что и дна не увидеть… Там кипели целые ручьи грязи, сыпались земляные водопады, люди пропадали в глубоких ямах, туда же стекали воды, пролетая милю за милей. Сквозь дыры прорывались странные запахи, пепел сыпался белыми хлопьями, а ещё были дыры, что, казалось бы, совершенно ничего не демонстрировали людям – до той поры, пока ногти человека не синели вдруг от дурмана, а мир не крутился перед глазами.
Единственным местом, по которому безопасно было идти через лес, по крайней мере, обыкновенному человеку, оказалась Дорога, что тянулась по тонкой линии скалы, пусть и сгладившейся со временем. Дорога не менялась, не сдвигалась, и вулканов под нею не было. Вот только, жаль, управляли ею головорезы-хулиганы из Протектората, поэтому Ксан никогда не пользовалась ею. Терпеть не могла головорезов! И хулиганов. Слишком уж много обвинений сыпалось с их уст. По крайней мере, в прошлый раз, когда она решила проверить… С той поры столько лет прошло – столько веков! И она проделала свой путь, пользуясь магией и странным новшеством в виде здравого смысла.
По лесу ходить было нелегко, но это оказалось необходимым. Прямо возле Протектората её ждало дитя, дитя, чья жизнь зависела от её прихода, и дойти следовало вовремя.
Сколько ни помнила себя Ксан, каждый год в одно и то же время мать из Протектората обрекала своё дитя на смерть в лесу. Ксан не знала причины и не судила людей, но в тот же миг не собиралась позволить погибнуть несчастному младенцу. Именно по этой причине каждый год она отправлялась к тому кругу из сикоморов и забирала оттуда юное дарование Протектората, брала дитя на руки и несла на другую сторону леса, в один из Свободных городов, к которым и вела дорога. То были счастливые места, да и детей там очень любили.
Кривая тропа вела к стенам Протектората. Быстрые шаги Ксан стали более осторожными. Протекторат – то ещё местечко. Отвратительный воздух, гадкая вода, бесконечная скорбь, скользившая облаком над крышами домов. Она чувствовала, как это гадкое чувство отлагалось в её собственных костях отравой.
- Просто забери ребёнка и уходи, - повторила про себя Ксан эту ритуальную, ежегодную фразу.
Со временем она стала готовиться – то брала с собой одеяльце, сотканное из самой мягкой овечьей шерсти, для того, чтобы укутать младенца, согреть его, то прихватывала немного простыней, чтобы сменить мокрые пелёнки, хватала пару бутылочек коровьего молока, дабы накормить… Или козье. Когда оно заканчивалось – ведь поход был длинным, а молоко – слишком тяжёлым, - Ксан делала то, что могла сделать каждая разумная ведьма: однажды, когда стемнело достаточно, подняла руку и собрала свет звёзд, и с той поры каждый раз собирала шелковые нити паутинок сияния и кормила дитя. Каждая ведьма знала, что свет звёзд – это лучшая пища для крохотного младенца. В этом свете прячутся ловкость, талант, да та же магия, но дети ищут в ней просто пищу. Они полнеют, насыщаются, глазки их блестят.
Прошло не так уж и много времени, прежде чем Свободные Города принялись считать ежегодное прибытие Ведьмы чем-то вроде праздника. Детишек, что она привезла с собой, издалека было видно, и их кожа, их глаза изнутри светились звёздным светом, и их принимали за благословения. Ксан выбирала правильную семью каждому ребёнку, подбирая их характеры, даже чувство юмора, чтобы они оказались хорошим подспорьем для маленькой жизни, о которой она заботилась столь долго. И Звёздные дети – так их звали, - превращались из счастливых младенцев в добрых подростков, потом в любезных взрослых. Они были совершенными, щедрыми и богатыми, и умирали от старости в богатстве и достатке.
Когда Ксан прибыла в рощу, ребёнка ещё не было - слишком рано, да и она устала. Она подошла к одному из огромных деревьев и прислонилась к нему, судорожно вдыхая запах коры своим старым носом.
- Немножко сна – и мне станет намного лучше… - промолвила она. Да, чистая правда. Путешествие, что она совершила, было долгим и изнурительным, а то, что как раз она собиралась начать, оказалось ещё более долгим. И ещё более изнурительным. Так что следовало присесть и немножечко отдохнуть. Она часто так делала, надеясь обрести покой вдали от дома – и уже по привычке Ксан превратилась в огромное дерево, покрытое лишайниками, с широкими лапатыми листьями и крепкой корой, что напоминала кору платанов, что стояли на страже этой крохотной рощицы. И, только-только став деревом, она так и уснула.
Не услышала процессию.
Не услышала протестов Энтена, не услышала скорбного и смущённого молчания старейшин Совета, грубых криков и лжи Великого Старейшины Герланда.
Пока она спала, не могла слышать даже маленького ребёнка. Даже его хныканье. Даже его плач.
Но когда ребёнок завопил уже на полную силу, Ксан наконец-то очнулась и выбралась из пелены сна.
- О, пресветлые звёзды! – воскликнула она это своим резким, колючим, лиственным голосом, потому что всё ещё не превратилась обратно. – Я и не видела, как ты тут оказался!
Младенец, кажется, не особо впечатлился. Он всё ещё кричал и продолжал плакать. Лицо покраснело и казалось ну уж точно яростным, а крошечные ручонки сжались в кулачки, и родинка на лбу опасно потемнела.
- Одну минуточку, дорогая. Тётушка Ксан придёт так быстро, как только сможет!
Разумеется, она не солгала ребёнку. Трансформация – дело хитрое, даже для такой опытной ведьмы, как Ксан. Ветви её принялись втягиваться в ствол дерева, в позвоночник, понемногу растворялись складки на коре, превращаясь в глубокие морщины.
Ксан потянулась за своим посохом, повела плечами, пытаясь избавиться от усталости в теле – сначала повернула голову вправо, потом влево. Она посмотрела на ребёнка, что немного утихомирился и теперь любовался на ведьму точно так же, как она любовалась на него – так спокойно, внимательно и тревожно. Тот самый пристальный взгляд, что пробивался в самую душу и, кажется, играл самой арфой в сознании человека. Это едва не испугало Ведьму.
- Бутылка, - Ксан попыталась не обращать внимания на треск своих костей. – Тебе срочно нужна бутылочка… - она принялась шарить по карманам в поисках бутылочки с козьим молоком, что утешило бы голод младенца.
Громко топнула нога – и Ксан обратила маленький грибок в замечательный стул как раз ей по размеру. Она прижала ребёнка к своему животу и стала ждать. Полумесяц на лбу стал бордовым, а тёмные кудри отлично оттеняли девичьи глаза. Лицо сияло, будто драгоценный камень, и она так была довольна молоком, что тут же успокоилась, а пристальный взгляд теперь скользил по корням деревьев. Ксан только коротко хмыкнула.
- Чудненько. На меня так смотреть не стоит. Вернуть тебя туда, где ты была прежде, я не могу. Всё закончилось, так что позабудь об этом. Ну-ну, - дитя начало хныкать. – Не плачь! Тебе понравится то место, куда мы придём, как только я решу, в какой город тебя отвести. Они все прекрасны, и ты полюбишь свою новую семью. Уж я-то об этом позабочусь.
Вот только эти простые слова заставили сердце Ксан заныть, и её одолела печаль. Ребёнок оторвался от бутылочки, взирая на неё, но ведьма просто пожала плечами.
- О, не спрашивай меня, - вздохнула она, - ведь я понятия не имею, почему тебя оставили в лесу. Я и половины человеческих действий не понимаю, а на вторую могу только смирно покачать головой. Но оставлять тебя здесь, конечно же, я совершенно не собираюсь. О, драгоценное дитя, нас впереди ждут очень важные дела!
"драгоценное" почему-то оцарапало горло Ксан. Она не понимала причин – только шумно выдохнула воздух и мягко улыбнулась девочке. Потом склонилась чуть ниже и прижалась губами ко лбу ребёнка. Она всегда целовала младенцев – по крайней мере, была в этом уверена. Дитя пахло хлебом и материнским молоком, и Ксан на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь запахом.
- Ну-ка, - протянула она, заставляя голос звучать ещё мягче, - давай-ка посмотрим на мир!
Устроив поудобнее ребёнка в одеяле, Ксан направилась в лес, насвистывая незатейливую мелодию.
И она отправилась бы прямо в Свободные города. Конечно же, она туда направлялась.
Но по пути оказался водопад, заинтересовавший ребёнка. И скалистая почва с особенно прекрасной водой. И ей вдруг показалось, что она сама хочет поведать всё этому ребёнку, спеть ему песню… И пока она пела, то шагала всё медленнее и медленнее. Ксан винила в этом свою старость, то, что спина сильно болела, что ребёнок был слишком неспокоен, но и сама знала, что всё это было настоящей ложью.
Ксан вновь остановилась – и вновь и вновь отворачивала одеяльце, чтобы посмотреть в эти глубокие чёрные глаза.
Каждый день Ксан отходила всё дальше и дальше от дома. Казалось, она блуждала кругами, не в силах шагать быстрее. Как правило, она шла через лес почти так же прямо, как и по дороге, а теперь блуждала настоящими извилинами, словно ворвался в жизнь ветер и внёс беспорядок. А ночью, когда закончилось уже козье молоко, Ксан потянулась за паутиной из звёздного неба, и ребёнок вкусил истинную магию. И каждый глоток звезд делал глаза ребёнка всё темнее и темнее, и в глазах её терялись целые галактики.
На десятую ночь путешествия – этого обычно хватало, - она прошла лишь четверть пути. Луна росла каждую ночь, хотя Ксан не обращала на неё внимание, лишь потянулась привычно за звездным сиянием.
В звёздном сиянии, все знали, магия была. Но она оказалась такой хрупкой и рассеянной из-за огромных расстояний, превратилась в столь тонкие нити… Да, этого хватало, чтобы откормить ребёнка, чтобы он был здоровым и красивым, чтобы в сердце проснулось лучшее, что там только было, а ум и душа всегда гармонировали между собой. Да, этого хватало на прекрасное благословление, но не на магию.
Однако, был ещё лунный свет – совсем другой.
Лунный свет – кого угодно спроси! – был магическим.
Ксан от ребёнка не могла отвести глаз. Солнца и звёзды, и маленькие кометы… Пыль туманностей. Чёрные дыры и шлейфы, безграничные пространства… И огромная луна, большая, сверкающая…
Ксан потянулась к облакам. Она не смотрела на небо – она не заметила луну.
Может быть, она всё-таки заметила, как тяжёлый, физически ощутимый свет ударил её пальцы? Заметила, каким он был липким? Каким милым?
Она махнула пальцами над головой, а потом опустила руку, не в силах больше держать её так высоко.
Может быть, ощутит тяжесть силы на своём запястье? Но нет. Она вновь и вновь пыталась его почувствовать, но ничего не выходило.
А ребёнок съел. И не отрывался – а внезапно вздрогнул и вывернулся на руках Ксан, а потом выдал громкий вскрик. Очень громкий. А потом удовлетворённо вздохнул и тут же уснул, прижимаясь к ведьминой груди.
Ксан посмотрела на небо, чувствуя, как падает ей на лицо лунный свет.
- Боже мой! – прошептала она. Она и не заметила лунного света, сильной магии… Ребёнку хватило бы и одного глотка – а ведь девочка выпила много, много больше.
О, как же она жадна!
Так или иначе, было ясно – и луна сверкала над деревьями. Ребёнок переполнился магией, и в этом не было никаких сомнений. И теперь стало ещё сложнее, чем было прежде.
Ксан устроилась на земле, скрестила ноги и уложила на колени спящего ребёнка. Нельзя было её будить хотя бы пару часов. Ксан пробежалась пальцами по девичьим тёмным кудрям. Даже сейчас она чувствовала пульсирующую под кожей силу, чувствовала каждую ниточку лунного света, что наполняла её тело, её кости. Она на какое-то время стала до ужаса хрупкой – но, разумеется, не навсегда. Совсем ненадолго. Вот только Ксан помнила довольно много о волшебниках – и от них тоже, - что воспитали её когда-то давным-давно, когда она была ещё маленьким ребёнком, и пояснили, что не так уж и просто вырастить ребёнка-волшебника. Её учителя очень спешили, чтобы передать ей всё, что только успеют. И её хранитель, Зосим, не раз упоминал об этом в своих длинных рассказах, более того, казалось, до бесконечности говорил: "Дать ребёнку магию – это всё равно, что в руки младенца вложить меч, даровать ему столько власти, но не дать ни капельки здравого смысла! Ты разве не видишь, моя девочка, как нам трудно справиться с тобой?!
И, разумеется, это была чистая правда. Дети, в жилах которых текла не кровь, но магия, были очень опасны. И, конечно же, такого ребёнка с кем попало – даже с самыми хорошими людьми, - она оставить просто не имела никакого права!
- Ну, любовь моя, - промолвила она наконец-то. – Разве ты не приносишь хлопот вдвое больше, чем обычные, нормальные дети?
Ребёнок громко вдохнул носом воздух. На напоминающих лепестки роз губках появилась несмелая, самая первая в жизни ребёнка улыбка. Ксан почувствовала, как громко, как гулко забилось её сердце, и она прижала младенца к своему сердцу.
- Луна, - прошептала она. – Тебя отныне зовут Луна, и я буду твоей бабушкой. Мы станем замечательной семьёй.
Как только она это произнесла, Ксан поняла, что это чистая правда. Слова струнами натянулись между ними, сильнее любой магии.
Она встала, положила ребёнка обратно в тёплые одеяла и начала свой долгий путь к дому, задаваясь вопросом, как, во имя всего святого, пояснит это Глерку.