Стоя перед окном, я смотрю вниз и наблюдаю, как снегоуборочные машины, проезжая по городу, очищают улицы. Я ушла из комнаты Деклана рано утром, пока он еще спал. Я хотела поддерживать таинственность и сделать так, чтобы он еще побегал за мной, а если бы я проснулась в его объятиях — это бы только все упростило для него, и из того, что я узнала о мужчинах — легкость приводит к незначительным вложениям. Мне же нужно, чтобы Деклан был полностью увлечен, если у меня есть хоть какой-то шанс, что это сработает, поэтому я тихонько выскользнула из его комнаты.
Я начинаю смеяться, когда слышу стук в дверь, хотя прошлым вечером он просто явился без предупреждения. Но с другой стороны двери оказался не Деклан, это было обслуживание номеров.
— Мистер Маккиннон заказал для вас завтрак, — говорит парень, закатывая белую тележку с кофейником и блюдом с фруктами и хворостом.
— Когда он сделал этот заказ? — спрашиваю я.
— Около часа назад, миссис Вандервол, — отвечает он. — Налить Вам чашечку кофе?
— Нет, спасибо.
— Хотели бы Вы что-нибудь еще?
— Кажется, мистер Маккиннон все предусмотрел. В любом случае спасибо, — говорю я ему, прежде чем он поворачивается и уходит. Яма в моем желудке сжимается, и эта демонстрация должна понравиться мне, но вместо этого, меня все это только раздражает. Я не должна была соприкасаться с его утешением прошлой ночью. Это было так глупо с моей стороны, и теперь я злюсь сама на себя.
Я оставляю еду и кофе и направляюсь в душ, чтобы освежиться. Поскольку у меня нет никакой одежды, кроме вчерашней и этой пижамы, то я надеваю свое платье и припудриваю лицо с помощью маленькой пудреницы, которую ношу в сумочке, а затем сушу волосы.
Беннетт звонит мне чуть позже утром, беспокоится, не застряла ли я вчера во время снегопада, но я уверяю его, что все в порядке, и чуть позже буду дома, как только очистят улицы. Мы какое-то время просто болтаем, и когда я слышу стук в дверь, то прощаюсь с ним и кладу трубку. Когда я открываю дверь, Деклан заходит внутрь, выглядя более собранным, чем я, в своем сшитом на заказ костюме; одна пуговичка на воротничке рубашки расстегнута и он без галстука.
— Что, сегодня не мог просто вломиться? — говорю я, и мои слова пропитаны остатками раздражения.
— Я забыл ключ на твоем столике прошлой ночью, — отвечает он, подходя к тележке с едой. — Ты даже ни к чему не притронулась.
— Мне не нужно, чтобы ты заказывал мне еду, будто ты знаешь, что мне нравится есть, или что у тебя есть право, делать какие-то предположения обо мне, — выплевываю я и иду на кухню, чтобы поставить чайник.
— Итак, мы вернулись к суровой сучке Нине?
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и говорю:
— Я выпью чашечку чая, и затем я бы хотела, чтобы мою машину подогнали, и я могла бы отправиться домой.
— Там по-прежнему снегопад.
— Снегоуборщики уже прочистили дороги.
Он идет на кухню и останавливается у бара.
— Что случилось с тобой этим утром? Я проснулся, а ты уже исчезла.
— Твое самолюбие задето? — говорю я со снисходительной усмешкой, которая дико бесит его.
Обойдя барную стойку, он прижимает меня к столешнице и шипит:
— А теперь, пришло время тебе взять себя в руки, — чайник свистит, и прежде чем я могу повернуться, чтобы снять его, он дотягивается до него и с громким стуком ставит его на другую конфорку, пугая меня, и выключает плитку. Удерживая меня в клетке своих рук, он говорит серьезным голосом: — Твои игры начинают бесить меня, и мне не нравится, что мной играют.
— А что на счет твоих игр, Деклан? А именно насчет той игры, которую ты затеял с первой нашей встречи?
— Разве я не извинился за это? — спрашивает он. — Или ты забыла, что пришла ко мне прошлой ночью?
— Момент слабости. Этого больше не повторится. Так что, если ты надеешься...
— Боже, ты чертовски невыносима.
— Как и ты, — говорю я, пытаясь оттолкнуть его, но он удерживает свое положение, не сдвинувшись ни на дюйм. Я грубо говорю: — Выпусти меня.
— Нет.
Прижимаю свои руки к его крепкой груди, я вне себя от злости.
— Я серьезно, Деклан. Отвали.
— Нет.
— Отпусти меня!
— Нет, пока ты не перестанешь кормить меня чепухой. Перестань лгать и расскажи, почему ты пришла ко мне вчера.
Прижимаю свою грудь к его, прищуриваю глаза и говорю:
— Я уже сказала тебе. Момент слабости.
Он хватает меня за руки чуть повыше локтей, наклоняется ниже и произносит:
— А я сказал тебе — прекрати лгать.
Я сжимаю руки в кулаки и отдергиваю свое тело от него, и он опускает меня. Он делает шаг назад, а я пересекаю комнату, чтобы между нами образовалось пространство, и подхожу к окнам.
— Ты думаешь, я постоянно посягаю на замужних женщин? — спрашивает он.
Обняв себя, я продолжаю стоять к нему спиной.
— Ты думаешь, я мудак? — продолжает он. — Присоединись к клубу. Я гребаный ублюдок, но я ничего не могу поделать с тем, какие чувства ты вызываешь во мне, когда находишься рядом.
Я могу чувствовать тепло его тела, когда он встает позади меня. Его руки опускаются на мои плечи, и он осторожно поворачивает меня лицом к себе, но я продолжаю смотреть в пол.
— Скажи мне, что я не одинок в этом, или скажи, что одинок, потому что в момент, когда я думаю, что понимаю тебя, ты закрываешься от меня. — Когда я поднимаю на него взгляд, в его глазах отражается надежда на мой ответ. — Расскажи, почему ты пришла вчера ночью ко мне.
— Потому что... — начинаю я, но позволяю продолжению повиснуть в воздухе.
— Расскажи мне.
— Потому что я не хотела быть одна.
— Почему?
— Деклан… — колеблюсь я.
— Почему, Нина?
Опустив голову, мой голос идеально дрожит, когда я говорю:
— Потому что я — одинока. — Он гладит своими руками мои плечи, шею, и затем мои щеки, приподнимая мою голову к нему. Когда я смотрю прямо ему в глаза, добавляю: — Независимо от того, здесь он или нет, я — одинока.
— А когда я здесь? — спрашивает он.
— Я не чувствую себя такой одинокой.
Он выдыхает и прислоняется своим лбом к моему, а я обхватываю руками его запястья.
— Прости, — говорит он. — Вчера я был мудаком по отношению к тебе.
— Ну, я тоже не была такой уж хорошей.
Он опускает голову и произносит:
— Не уезжай. Останься. Позволь мне помочь тебе.
— Не могу. Мне нужно вернуться домой.
— Зачем?
Слабо засмеявшись, говорю:
— Ну, во-первых, мне нужно переодеться в чистую одежду.
— Тогда поезжай домой и переоденься. Я заберу тебя.
— Куда мы поедем? — спрашиваю я.
— Когда в последний раз ты веселилась? — я пожимаю плечами, и он говорит: — Так значит давай, немного повеселимся.
Несколько часов назад я вернулась домой. Деклан позвонил мне только что, сказал, что едет за мной и хотел убедиться, что я тепло оденусь. Так что я убедилась, что нарядилась в соответствии с морозом, да и тем более снег по-прежнему продолжал идти.
Когда консьерж звонит, чтобы сказать, что Деклан пришел, я надеваю шерстяное пальто, шарф, печатки и вязаную шапку. Когда двери лифта открываются, я вижу, что Деклан стоит в фойе, и впервые я вижу, что на нем надеты вышарканные темные джинсы и серый свитер под черным шерстяным пальто. Он выглядит круто, и когда поворачивается ко мне, его улыбка становится шире.
— Ты готова? — спрашивает он, когда мы идем рука об руку.
— Не уверена, — осторожно отвечаю я. — Я же не знаю, что мы собираемся делать.
— Пошли.
Я прохожу за ним через парадную дверь и замечаю, что его машина припаркована у бордюра, но он, почему-то, ведет меня в противоположную сторону.
— Мы не поедем на машине?
— Нет.
Я сильнее натягиваю свою вязаную шапку цвета слоновой кости и еще на несколько раз оборачиваю вокруг шеи шарф, он наблюдает за мной с улыбкой, а затем протягивает мне руку. Я не принимаю ее, чтобы не рисковать, что кто-то увидит это, поэтому когда начинаю идти, он кладет свою руку мне на поясницу и переводит через улицу к Миллениум парку.
— Ты ведь знаешь, что там закрыто? — спрашиваю я, когда он ведет меня к катку. — Слишком много снега.
— Он закрыт для всех, кроме тебя.
— Что?
— Мистер Маккиннон, — нас приветствует молодой человек, когда мы подходим к катку.
— Уолтер, спасибо, что делаешь это, — говорит Деклан, и они пожимают друг другу руки.
— Пожалуйста, — отвечает он, затем смотрит на меня и спрашивает: — Готовы?
— Мы будем кататься на коньках?
Деклан смеется, а Уолтер говорит:
— Тут обычно этим и занимаются. Вы когда-нибудь катались?
Немного смущенно я отвечаю:
— Вообще-то... нет. Никогда.
— Никогда? — спрашивает Деклан, и когда я качаю головой, он говорит: — Но ты живешь практически в парке, — когда я пожимаю плечами, он шутит: — Следовательно, это будет забавно. — И я игриво улыбаюсь ему.
После того, как мы надеваем коньки, Уолтер открывает каток, и я хватаюсь за металлическое ограждение, в то время как Деклан легко выкатывается на лед.
— Держи меня за руку, — инструктирует он меня, заметив мою нервозность.
— Это неловко, — говорю я ему.
— Ладно.
— Ладно?
— Ты всегда такая чопорная, Нина, — говорит он. — Давай, держись за мою руку.
— Я шлепнусь на задницу.
Он подкатывает ко мне, протягивает мне обе руки и говорит:
— Отпусти ограждение и возьмись за мои руки.
Я кладу одну руку в его и ступаю на лед, прежде чем отпустить ограждение и вложить свою вторую руку в его. Через секунду я теряю равновесие и падаю прямо на его грудь. Он хватает меня за талию, смеется и говорит:
— Расслабься. Ты слишком напряжена.
— Морозно на улице, а ты привел меня на лед. Я не могу расслабиться, — ворчу я.
— Перестань ныть, — он вновь берет меня за руки и начинает ехать задом на коньках, ну а я соответственно скольжу вперед. — Попробуй подвигать ногами.
— Ух, я упаду.
С усмешкой на лице он спрашивает:
— Почему ты такая упрямая?
— Ты серьезно? Я могу задать тебе тот же вопрос.
— Почему бы тебе не попытаться довериться мне, хотя бы сегодня?
Когда он продолжает возить меня таким способом по катку, пока сам он, полностью все контролирует и едет задом, я спрашиваю:
— Вот что тебе нравится? Кто-то, кто полностью подчиняется тебе и не имеет собственного мнения?
— Нет, Нина. Сейчас разговор не о подчинении, а о доверии, о том, что я думаю, нелегко тебе дается.
— Доверие может дорого обойтись, — заявляю я.
— Или оно может принести успокоение.
Он не отводит от меня взгляда, когда я, наконец, сдаюсь, и, вздохнув, соглашаюсь:
— Ну, ладно. На один день.
Его улыбка такая дерзкая, и я качаю головой, а затем спрашиваю:
— Что ты сделал, чтобы для нас открыли каток?
— Уолтер работал на меня, когда строился отель. Так что я просто позвонил ему, подсунул парочку купюр, и вуаля — мы здесь.
— Тебе все так легко дается?
— Нет, — говорит он с проницательным взглядом. — Есть кое-что, над чем я должен поработать.
Он говорит это, и я опускаю глаза, чтобы ослабить напряжение, и когда я делаю это, тут же теряю равновесие, споткнувшись о носок своего же конька. Я хватаюсь за его пальто, поскольку падаю на бедро, и тяну его за собой. Он нависает надо мной, смеясь, пока я лежу, распластавшись на спине.
— Моя попа промокает, — говорю я, пытаясь сесть, но он не позволяет мне своим телом, лежащем на моем. Его пальцы гладят меня по волосам, и он шепчет:
— Твои рыжие волосы великолепны, когда на них попадает снег.
Дрожь пробивает меня из-за холодного льда, и он отодвигается, встает на ноги и помогает подняться мне.
— Накатались?
Я киваю, и он ведет меня с катка к скамье. Когда мы садимся, он кладет мои ноги на свои колени и начинает расшнуровывать мои коньки. Снимает с одной ноги, решительно проводит большим пальцем по своду стопы, попутно растирая, а затем повторяет то же самое с другой ногой. Я наблюдаю, как он делает это, и он не отводит своего взгляда от моего ни на секунду. Обожание, которое он источает, ощутимо, и жаль, что он растрачивает его впустую на такую, как я, но я принимаю это и использую для своей выгоды.
Мы надеваем нашу обувь и благодарим Уолтера, прежде чем возвращаемся к моему дому. Прогуливаемся до его машины, он вытаскивает свои ключи и открывает пассажирскую дверцу.
— Садись.
— Куда мы собираемся?
— Один денек просто доверься мне, — говорит он. — Садись.
Я прохожу мимо него и сажусь на кожаное сиденье «Мерседеса», и он закрывает дверцу. Когда он занимает свое место, он заводит машину и выезжает на проезжую часть. Я молча сижу, пока мы едем на север Мичиган-авеню к Ривер-Норт. Поглядываю на него, он поворачивает голову ко мне и спрашивает:
— Что?
— Ты везешь меня к себе домой?
Он подмигивает мне, и когда я открываю рот, чтобы заговорить, он перебивает меня, напоминая:
— Один день, Нина.
Заезжаем в гараж, паркуемся и направляемся к лифту. Он набирает код и нажимает «П».
— Ты нервничаешь из-за того, что ты здесь? — спрашивает он, пока мы поднимаемся на верхний этаж.
— А должна?
Подходя ко мне ближе, он берет меня за руку, когда открываются двери, и мы выходим из лифта во впечатляющую квартиру. Весь верхний этаж принадлежит ему, и когда я смотрю через огромную гостиную с множеством акцентов в сводчатом потолке, то отмечаю архитектурные элементы современного дизайна. Рядом с огромной стеной из окон, из которых прекрасно видно город, и рядом с дальней стеной расположена большая кухня фирмы «Archlinea». Вижу лестницу из нержавеющей стали и спрашиваю:
— А что там?
— Частная терраса на крыше.
— Это место удивительное, — говорю я, когда прохожу дальше в квартиру. Она такая впечатляющая и просторная, но в то же время теплая и уютная, это как раз то чувство, которое я ценю, потому что это далеко от того, как я чувствую себя в собственной квартире.
— Кофе? — спрашивает он.
— Да, пожалуйста, — снимаю пальто и шарф, кладу все мои вещи на один из диванов и направляюсь к дивану, который расположен около огромного камина. Вскоре Деклан присоединяется ко мне, подает мне кружку, включает камин, а затем садится рядом со мной.
— Давно ты здесь живешь?
— С тех пор, как два года назад переехал в Чикаго.
— Тут очень много места для одного человека.
— Говорит женщина, которая живет в пентхаусе в «Легаси», — замечает он с ухмылкой, и я смеюсь.
— Мой муж уже жил там до того, как я встретила его, — возражаю я.
— Тебе нравится там?
— Я привыкла, — отвечаю я. — Большую часть времени я там одна, Беннетт работает и путешествует очень много.
Он не отвечает, так как делает глоток своего кофе, потом ставит кружку на столик. Поворачивается ко мне и говорит:
— Я хочу узнать о тебе.
— Что ты хочешь узнать?
— Что ты изучала в колледже? Ты работала до замужества? Я хочу узнать кто ты, кроме того, что ты его жена, — говорит он и поворачивает свое тело так, чтобы оказаться лицом ко мне. Я верчу кружку в руках, греясь, и отвечаю.
— Я изучала историю искусств в Университете Канзаса. Когда мои родители погибли, я училась на третьем курсе.
— Как они погибли? — спрашивает он. Он не говорит то, что обычно говорят люди, когда вы упоминаете про смерть. Он никогда не говорит, что ему жаль, не извиняется за то, к чему не имеет никакого отношения, и я ценю это, даже притом, что я кормлю его ложью.
— Торнадо разрушил дом, в котором я выросла. Они были найдены под обломками через несколько дней, — говорю я. — Я была единственным ребенком, так что, когда узнала, что они набрали кредитов и повторно заложили дом, чтобы оплатить мою учебу, у меня не оказалось денег. Я пропустила следующий семестр и больше не вернулась в университет.
— Что ты сделала?
Поднимаю ноги, складываю их перед собой и отвечаю:
— Я была абсолютно одна, так что сделала то, что должна была, чтобы сводить концы с концами. Я работала на нескольких работах, чтобы покрыть аренду и оплатить счета.
— Так каким ветром тебя занесло в Чикаго? — спрашивает он.
— Прошло несколько лет, я была в депрессии и двигалась в никуда. Все мои друзья получили высшее образование и жили дальше, пока я застряла. Мне нужны были перемены, поэтому я собрала то малое, что у меня было, и переехала сюда. Без какой-то определенной причины, — говорю я. — У меня было достаточно денег, чтобы снять небольшую квартирку, и я устроилась на работу в кейтеринговую компанию. Я раньше обслуживала эти шикарные вечеринки, и как бы глупо это не звучало, хоть я их только обслуживала, я притворялась, будто принадлежу к этому миру. Той части, где тебя ничего не волнует, где есть возможность носить шикарные платья и пить дорогущее шампанское. К миру, частью которого я никогда не была, пока меня не наняли обслуживать вечеринку Беннетта Вандервол.
— Вот как ты встретила его?
— Жалко, да? Отчасти делает меня похожей на охотницу за богатствами, но это определенно не так, — говорю я ему. — Впервые за долгое время я не чувствовала себя такой потерянной. И когда он смотрел на меня, он не видел бедную девочку из Канзаса, которая убежала от своей несчастной жизни.
Я рассказываю Деклану эту ложь, а взгляд на его лице выражает сочувствие, но жизнь, которой он сочувствует — это жизнь, за которую я бы отдала практически все, чтобы только заполучить ее. Боже, если бы он узнал правду о том, как я росла, он бы убежал. Эта та история, которую никто в здравом уме не хотел бы услышать. Это та история, в существование которой люди не хотят верить, потому что ее сложно переварить. Она слишком темная для людей, чтобы даже рассмотреть вероятность ее существования.
— А сейчас?
Смотря в кружку, я наблюдаю, как пар исходит от кофе и исчезает в воздухе, когда я отвечаю с ложной дрожью:
— А сейчас я осознаю, что я бедная девочка, которая убежала. Девочка, которую он никогда не видел во мне. Как будто однажды проснулась и внезапно поняла, что я не соответствую всему этому. Поняла, что больше не уверена, где мое место в этом мире.
Деклан вынимает кружку из моих рук и ставит ее на столик, а затем придвигается ко мне ближе. Он берет мою руку в свою и говорит:
— Ты любишь его?
Я неуверенно киваю головой и шепчу:
— Да.
Когда он вопросительно приподнимает голову, я добавляю:
— Он любит меня. Он заботится обо мне.
— Но ты чувствуешь себя одиноко, — заявляет он.
— Не надо.
— Не надо, что?
— Заставлять меня плохо говорить о нем, — отвечаю я.
— Я не этого добиваюсь. Я всего лишь хочу, чтобы ты была честной со мной.
— Я и так честна с тобой, но... — опускаю голову и колеблюсь, а он подгоняет меня:
— Но...?
— Это кажется неправильным, обсуждать это с тобой.
— Ты чувствовала себе неправильно, когда лежала вчера в кровати со мной? — задает он вопрос.
— Да.
Его голос низкий и полон решимости, когда он спрашивает:
— Когда это именно чувствовалось неправильно? Когда ты легла в мою кровать или когда сбежала из нее?
Я молчу минуту, затем с трудом сглатываю и отвечаю:
— Когда сбежала.
Его рука проскальзывает в мои волосы, проходит сквозь мои локоны, а затем он проводит рукой по моей щеке, пока его другая рука по-прежнему держит мою. Слабым голосом он говорит:
— Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас.
Поднимаю свою руку к его руке, которая лежит на моей щеке, хватаюсь за его запястье и тихо умоляю:
— Не надо.
— Почему?
— Потом что я не хочу, чтобы ты делал это.
— Почему?
Я открываю глаза и говорю:
— Потому что это неправильно.
— Тогда почему это так не ощущается?
— Возможно, это так не ощущается на данный момент, но в конечно счете будет по-другому.
Он убирает от меня руку и отстраняется. Я не подпускаю его, потому что сейчас он просто голоден, а мне нужно, чтобы он был смертельно голоден — ненасытен. Мне нужно, чтобы он сильнее влюбился в меня. Сильнее, чем сейчас. Так что, я подержу его на расстоянии чуть подольше, потому что, кажется, это работает.
Беннетт как обычно продолжает звонить мне каждый день, чтобы проверить. Он скучает по мне. Ничего нового. Я позволяю ему скучать по себе. И Деклану позволяю скучать. Оба мужчины едят с моей коварной ладошки. Смертные марионетки. Глупые марионетки.
Дорога до Джастиса занимает больше времени, потому что заметена снегом. От напыщенных рождественских украшений в городе до приглушенных трущоб в гетто — я скучаю по Пику независимо от того, где нахожусь. Я вытаскиваю ключ из зажигания, после того как паркую машину, и затем вхожу в трейлер. Звуки стонущей женщины, почти театральные, слышатся из спальни. Скрип металлического каркаса кровати демонстрирует ритм, в котором Пик трахает ее. Мои внутренности сворачиваются от отвращения, и я выхожу обратно к машине, чтобы подождать пока эта телка уйдет.
Если вы думаете, что я ревную, вы ошибаетесь. Мне плевать, кого трахает Пик. Мне вообще плевать, кто кого трахает. Для меня секс омерзителен. Средство для достижения цели. Если ты не нуждаешься, то не вижу в нем смысла. Мое тело отвергает этот акт, возбуждается, чтобы потом все выблевать. Черт, иногда меня подташнивает даже во время секса. Я в состоянии контролировать тошноту, но грязь от этого акта остается.
С Беннеттом я оцепенела и стала безучастной, когда мы занимаемся сексом. Раньше я преодолевала ненависть, когда он находил свой путь в меня, но быстро отключила это, и теперь притворяюсь, что то, что мы делаем — это не секс, а занятия любовью, и он никогда не сомневался в этом.
Да, я хорошая актриса.
Я наблюдаю, как снег скапливается на стекле, и когда слышу скрип двери, поворачиваюсь и замечаю, как жалко выглядящая женщина спускается вниз по ступенькам в своей ужасной фиолетовой шубке. Она, вероятно, думает, что выглядит модно, но на самом деле она выглядит как шлюшка.
Когда она садится в свой проржавевший «Бьюик», я вижу, что Пик стоит, держась руками за дверную раму, штаны расстегнуты, он без рубашки, и все его татуировки выставлены на показ. Он улыбается, когда видит меня. Я выхожу из машины, и он говорит:
— Давно здесь?
— Нет.
Он отходит в сторону, пропуская меня внутрь, и закрывает дверь.
— Не ожидал так скоро тебя увидеть.
— Беннетта нет в городе. Приедет на неделе, — объясняю я и кладу пальто с сумочкой на край дивана.
Он зажигает сигарету, и когда делает затяжку, я подхожу и обнимаю его. Он крепко держит меня, и я чувствую запах чьего-то парфюма. Я отстраняюсь от него, и он спрашивает:
— В чем дело?
— Я чувствую запах ее дешевых духов на тебе.
Он смеется, и качает головой.
— И из-за чего ты так разозлилась?
Выдыхая, я поворачиваюсь и иду к дивану, сажусь, тяжело вздыхаю и говорю:
— Я просто устала.
— Я догадываюсь, — бормочет он и садится рядом со мной на диван. — Так как все проходит с тем парнем?
— Декланом? Хорошо. Правда, хорошо.
— На каком вы этапе? — спрашивает он.
— Я еще обрабатываю его, — отвечаю я. — Он ревнует к Беннетту.
— Это все? Давай, Элизабет, введи меня в курс дела.
— Мы проводим время вместе. Что ты хочешь, чтобы я рассказала? Я нравлюсь ему, это очевидно. Вчера мы вместе провели целый день.
— И что вы делали?
— Он водил меня кататься на коньках, — говорю я с легкой улыбкой, и выражение его лица искажается, прежде чем он выплевывает:
— Что за херня?
— Что? — отвечаю я, защищаясь.
— Ты прикалываешься надо мной, да? Ты ходишь на свидание покататься на коньках, как гребаная малолетка, когда как предполагается, ты должна соблазнить этого мудака. И пока ты там ходишь вокруг да около, я живу в этом дерьмище.
Тон его голоса разжигает мой характер. Я встаю, поворачиваюсь, смотрю на него и, разозлившись, говорю:
— Пошел ты, Пик. Ты ни хрена не знаешь о том, что я делаю, так что просто жди, трахай шлюх, которые обитают поблизости, и дай мне самой обо всем позаботиться.
— Позаботиться самой? — насмехается он. — Тик-так, тик-так.
— Ты хочешь ускорить все это? Ты устал ждать? Тогда найми одного из своих дружков, уличных бандитов, чтобы все это уладить и сэкономь мое собственное время, — выпаливаю я.
— Ты тратишь слишком много времени.
Пересекаю комнату, сжимая руки в кулаки по бокам и делая глубокий вдох, прежде чем поворачиваюсь обратно к нему.
— Просто помни, что мы оба согласились не марать руки. Мы нанимаем кого-нибудь, и мы непосредственно привязаны к нашему плану. Мы ведь решили, что не будем произносить никаких приказов, а просто спровоцируем, чтобы мужчина сам сделал все. Думаешь, ты смог бы лучше справиться с планом?
Он тушит сигарету в пепельнице на кофейном столике, затем встает и говорит:
— Нет, пока они предпочитают киски членам.
— Боже, Пик, — закипаю я, сжимаю волосы в кулак, потом опускаю руки по швам и говорю ему: — Мне так осточертело спорить с тобой. А последнее время мы только это с тобой и делаем, и я закончила с этим.
— Преимущества старшего братишки, — заявляет он с широченной улыбкой.
— Видимо, — шепчу я, упираясь руками в бедра и смотря на него.
Он стоит и просто пялится на меня, и я просто не могу не рассмеяться над его поведением, заполненным самолюбием.
— Ты реально сводишь меня с ума, — бормочу я.
— Я знаю.
Качая головой, я добавляю:
— И тебе надо перестать сомневаться во мне, это бесит меня.
— Я знаю, — сдавшись, повторяет он. — Иди сюда.
Я по-детски стону, топаю к нему, в его крепкие объятия, и дразню его:
— Серьезно, из-за ее дешевого парфюма у меня в носу жжет.
— Ты теперь такая высокомерная, да? Не забывай, откуда ты.
— Разве я могу?
Мы стоим так достаточно долго, пока я вбираю в себя уют его рук, которого мне так недоставало с прошлого раза, перед тем как вновь начинаю говорить:
— У меня хорошее предчувствие насчет него, Пик.
— Хмм.
— Он уже влюбился. Он и не скрывает этого.
— Я беспокоюсь о тебе, — заявляет он, я отклоняю голову, чтобы взглянуть на него, и спрашиваю:
— Почему?
— Потому что знаю, как трудно тебе быть с Беннеттом. Я беспокоюсь о том, как это подействует на тебя, когда ты еще добавишь себе нового парня.
Я знаю, что чувства Пика ко мне искренние. Мы семья, и я понимаю его беспокойство. Он всегда беспокоится. Но напоминаю ему:
— Твердая как сталь, верно?
Он кивает и, держа меня за плечи, ведет обратно в свою спальню. Дальше как обычно последует наш секс. Мы трахаемся каждый раз, когда я приезжаю повидаться с ним, напоминая этим, что у меня есть единственный человек в мире, которому я доверяю, единственный, который всегда заботится обо мне.
Его штаны по-прежнему расстегнуты, так что он рывком спускает их к лодыжкам и снимает. Я ложусь на спину на кровать, ту самую, на которой он только что трахал другую девушку, но мне абсолютно без разницы. Мое тело не имеет никакой ценности, поэтому я спокойно отдаю его, не думая дважды. Снимаю штаны и наблюдаю, как Пик несколько раз проводит рукой по своему члену, и когда он протягивает руку, чтобы проверить, готова ли я, он чувствует, что я сухая. Я хочу с ним секса, но большую часть времени мне надо постараться, чтобы стать влажной. Казалось, это не было проблемой, когда Деклан прикоснулся ко мне той ночью, но большую часть времени мне требуется небольшая помощь.
Пик шире разводит в сторону мои колени и мажет меня своей слюной, увлажняя, затем проводит пальцем по моим складочкам, раскрывая их. Когда я киваю ему, он берет свой член и вводит в меня. Зажмуриваюсь и обнимаю его, пока он трахает меня, очищая мою голову и стирая воспоминания о Беннетте, а теперь и о Деклане.
Возвращаюсь домой и нахожу на кухне Клару, она готовит. Я снимаю шарф и направляюсь на кухню, чтобы поздороваться с ней.
— Клара, привет, — говорю я, подходя к ней, чтобы посмотреть, что именно она готовит.
— А вот и вы. Мне уже показалось, что мы так и не застанем друг друга дома.
— Пахнет вкусно, — говорю я, рассматривая сковороду с бефстроганов.
Она отвечает, тепло улыбаясь:
— Я подумала, что вы могли бы поесть немного вкуснятины, чтобы «заесть» стресс от такой противной зимы.
Я открываю холодильник, вытаскиваю имбирную содовую и говорю:
— Прекрасно. Вообще-то я сегодня не ела весь день.
Поворачиваясь ко мне, она смотрит на мой напиток и спрашивает:
— У вас расстройство желудка?
— Немного.
Меня всегда немного подташнивает после визитов к Пику. После сексуального блюза остается прощальный осадок. Обычно все это так воздействует на мой желудок, когда я уезжаю, превращаясь обратно в бесчувственную машину, которой я была вынуждена стать с детства.