«скромные торжества» все же прошли.
Впрочем, в самом начале сороковых годов о скорой войне думали все
же меньше, чем, например, о присоединении к СССР «Южного Азербайджана» (об этом в третьей главе), а посему всем ходом шла подготовка к историческому празднику. Именно тогда и появились впервые переводы на азербайджанский тюркский язык нескольких произведений персидского классика. Отсутствие ранних исследований на тему Низами азербайджанские авторы традиционно объясняли трафаретом: «подлые агенты фашизма, буржуазные националисты, великодержавные шовинисты делали все возможное, чтобы скрыть от нас, от азербайджанского народа наследие великого его сына поэта Низами».
В 1940г. в рамках Декады азербайджанской литературы в Москве поэт Самед Вургун выступил с очередным докладом, где вновь заявил: «Подлые враги народа <> хотели отнять Низами у своего родного народа <> Но великий гений трудящихся, наш отец и вождь товарищ Сталин вернул азербайджанскому народу его величайшего поэта Низами»[24].
Естественно, в эту пропагандистскую кампанию был втянут и первый знаток персидской литературы Агафангел Крымский. К юбилею «великого азербайджанского поэта» семидесятилетнему ученому предписывалось срочно
подготовить исследование «Низами и его современники». Стоит ли гадать о
том, с какой «большой неохотой» авторитетный специалист взялся за работу? Еще в 1912г. вышло третье, дополненное издание его знаменитой «Истории Персии и ее литературы», где отдельная большая глава посвящалась Низами. Крымский тогда снабдил ее не только подробной библиографией, но и новыми переводами отрывков из книги «Пятерицы». Из «Семи красавиц» он перевел отрывок «Бахрам-Гур и русская царевна» (кстати, перевод этот сопровождался обширными сносками, в которых указывалось на ошибки в переводе Эрдмана). И вот теперь, в угоду сталинскому эксперименту по построению отдельной нации в отдельной республике, этот выдающийся востоковед вынужден был обесценить все свои достижения, изменить все свои взгляды.
Драма жизни Агафангела Крымского или того же Евгения Бертельса – это иллюстрация времени и человеческих судеб в этом времени, это та жертва,
которую приносили великие гуманитарии еще более великой цели. Любопытно,
что в 1941г. Крымский «так и не успел» подготовить монографию. Мы не располагаем конкретными данными о причинах «безответственного подхода к
делу», однако обращаем внимание на то, что в том же году его арестовали (инкриминировали многолетнюю антисоветскую деятельность, а также связи с Петлюрой и Винниченко), сослали в Казахстан, где он и скончался месяцами позже. В отличие от большинства репрессированных, ученый не был полностью предан забвению: в 1947г. – в период послевоенных юбилейных торжеств – отдельной брошюрой вышел в свет небольшой кусок из его предполагаемого сочинения, впрочем, не касающийся «национального вопроса» (он представлял мистический и религиозный срез творчества Низами). Видимо, маститому ученому удалось отстоять свой профессионализм[25].
О послевоенной атмосфере подготовки к юбилею позже вспоминал и
Игорь Дьяконов. Выше мы цитировали отрывок из опубликованной в 1995г. его «Книги воспоминаний». В свете сказанного есть смысл вновь вернуться к
впечатлениям востоковеда. «Однажды, когда в мою честь был устроен банкет на квартире директора института (кажется, переброшенного с партийной работы на железной дороге), я был поражен тем, что в этом обществе, состоявшем из одних членов партии коммунистов, не было ни одной женщины. Даже хозяйка дома вышла к нам только около четвертого часа утра и выпила за наше здоровье рюмочку, стоя в дверях комнаты. К науке большинство сотрудников института имело довольно косвенное отношение <...>
В Азербайджане готовился юбилей великого поэта Низами. С Низами была некоторая небольшая неловкость: во-первых, он был не азербайджанский, а персидский (иранский) поэт, хотя жил он в ныне азербайджанском городе Гяндже, которая, как и большинство здешних городов, имела в средние века
иранское население. Кроме того, по ритуалу полагалось выставить на видном
месте портрет поэта, и в одном из центральных районов Баку было выделено целое здание под музей картин, иллюстрирующих поэмы Низами. Трудность заключалась в том, что Коран <> запрещает изображения живых существ, и ни
портрета, ни иллюстрационных картин во времена Низами <..> не существовало. Портрет Низами и картины, иллюстрирующие его поэмы (численностью на целую большущую галерею), должны были изготовить к юбилею за три месяца.
Портрет был доставлен на дом первому секретарю ЦК КП Азербайджана Багирову, локальному Сталину. Тот вызвал к себе ведущего медиевиста из Института истории, отдернул полотно с портрета и спросил:
– Похож?
– На кого?.. – робко промямлил эксперт. Багиров покраснел от гнева.
– На Низами!
– Видите ли, – сказал эксперт, – в средние века на Востоке портретов не создавали...
Короче говоря, портрет занял ведущее место в галерее. Большего собрания безобразной мазни, чем было собрано на музейном этаже к юбилею, едва ли можно себе вообразить»[26].
Так или иначе, но уже сразу после войны в Баку был основан музей Низами Гянджеви, в котором «золотыми буквами вдоль стены начертаны слова, сказанные товарищем Сталиным о Низами как о великом азербайджанском поэте, который вынужден был прибегать к иранскому языку, ибо ему не разрешали обращаться к своему народу на родном языке»[27].
22 сентября 1947г. газета «Правда» опубликовала статью «Низами» за
подписью заместителя председателя Союза писателей СССР Николая Тихонова: «Известно, что Низами писал свои поэмы на фарсидском языке. Этот факт был не раз использован врагами азербайджанского народа, буржуазными историками, иранскими националистами, чтобы провозгласить Низами иранским поэтом, будто бы не имеющим ничего общего с его родиной – Азербайджаном. Но эта наглая ложь никого не обманет»[28].
В целом нужно признать, что советская публицистика по прошествии десятилетий читается с большим интересом. С одной стороны, все материалы, разумеется, фильтровались идеологически, но с другой – подобная цензура как
раз и позволяет нашему современнику прочувствовать пульс эпохи, проследить за динамикой настроений того периода. Показательно выступление секретаря Союза писателей СССР Александра Фадеева. Будучи в сентябре 1947г. в Баку, он подчеркнул: «Если бы не было советской власти, самого величайшего гения азербайджанского народа, гения всего человечества Низами не знал бы сам азербайджанский народ»[29]. Это поразительно откровенное признание, с одной стороны, вписывается в контекст времени, является одним из многочисленных образцов восхваления советского строя и лично великого Сталина, но с другой – констатирует очевидное: «азербайджанская нация» веками не знала своего «выдающегося национального поэта»[30].
Воистину, бывает ли такое?
***