На площадке мы такие же противоположности. Джерри хорошо бросает с дистанции, я же работаю под щитом. Джерри любит игру в защите, а я предпочитаю уходить под корзину, где могу выручить своих партнеров, когда они выпускают из-под контроля соперника. Кстати, с моим приходом результативность Джерри, да и Элджи, не уменьшилась, а повысилась. Некоторые трения между нами все-таки были, да их и нельзя было избежать, когда рядом играют два ветерана, две звезды. Джерри, очевидно, завидовал моим рекордам, высоким гонорарам и опасался, что я могу затмить ту славу, которой он пользовался в Лос-Анджелесе. Но и я завидовал Джерри. Я никогда не был любимцем у болельщиков, а Джерри любили все. Там, где меня освистывали, Джерри встречали аплодисментами. Но несмотря на все это, мы оставались друзьями, а наше мастерство только дополняло друг друга.
К сожалению, с Бэйлором отношения у нас не сложились, хотя мы оба были негры, оба жили в больших городах на западе страны и познакомились еще в студенческие годы. Но у нас было чересчур много общего. Я привык к тому, что всегда и везде был в центре внимания. И Элджин привык к тому же. Он был капитаном команды, ее душой, ее умом. И я, где бы ни играл, всегда был лидером. Мои рекорды в баскетболе по всем параметрам превосходили достижения Элджина. Ему, конечно, вовсе не хотелось играть роль второй скрипки. Напряженные отношения между нами сказывались и на игре. Элджин был баскетболистом чисто атакующим. Игру в защите он считал просто перерывом между атаками. С дистанции он бросал посредственно, но зато он обладал виртуозной техникой передвижения с мячом. Он прорывался под щит, взвивался в воздух, «зависал» там, пока все не опускались на площадку, делал пируэт в воздухе и бросал мяч в корзину. Вот это он любил, и здесь он был бесподобен. Но я не меньше его любил играть в нападении, подбирать мяч с отскока, эффектно забивать его в корзину сверху или добивать отскочивший мяч. Мое присутствие на площадке явно ограничивало свободу его действий.
Умные тренеры, такие, как Фрэнк Макгуайер, Алекс Хэннум или Билл Шарман, смогли бы разработать особую тактику игры в нападении, используя способности каждого из нас в интересах команды. Но умного тренера у нас не было. У нас вместо тренера был Ван Бреда Кольф, а таких глупых людей на этом посту мне еще встречать не приходилось.
Может быть, Ван Бреда Кольф разбирался в баскетболе и немного больше, чем Дольф Шейес и Нейл Джонстон, но в человеческих взаимоотношениях он не смыслил ничего. Когда его спросили обо мне, он сказал: «Думаю, что смогу с ним управиться». Управляются с лошадьми, со спортсменами работают. Но Кольф не работал, он думал только о том, как бы с нами «управиться». Бывший служащий морского флота, он, казалось, хотел только одного: доказать всем, что он хозяин положения. Ради этого он отсылал меня на скамью запасных, не обращая никакого внимания на интересы команды, орал на игроков и издевался над ними. Он понятия не имел о том, как можно воздействовать на спортсмена, как координировать игру команды. К тому же он пил, и пил много, доходя до того, что нам приходилось на руках тащить его в постель. Уважать такого человека было просто невозможно. Его никто и не уважал, но все, особенно Элджин и Джерри, боялись об этом сказать открыто. Пришлось это сделать мне, и вмиг газеты стали трубить о вражде между мною и тренером. Газеты писали о том, что я внес сумятицу в «счастливую семью «Лэйкерс». Что за бред? Какая семья? Как и в любой другой профессиональной команде, в «Лэйкерс» случались и ссоры, и вражда еще задолго до моего приезда в Лос-Анджелес. Возьмите, например, отношения между Джерри и Элджином. Между ними всегда была острая борьба за роль лидера в команде — это было естественно, но такая борьба редко порождает дружбу. К тому же хотя Элджин и пользовался большей популярностью, но зарабатывал он меньше Джерри. Джерри в каждом сезоне пропускал из-за травм в среднем по 20 игр, что никогда не вызывало нареканий руководства. Но что позволено Джерри, не разрешалось Элджину. Он должен был играть в каждом матче, невзирая на травмы. Элджин совершенно справедливо считал, что разница в отношениях к ним двоим, как и разница в оплате, определяется разницей в цвете кожи.
В спорте на негров смотрят как на «сверхчеловеков» (или «недочеловеков»), как на гладиаторов, которые должны выступать всегда. Болеть могут только белые, а негры травмам и болезням не подвержены.
Как бы то ни было, но Элджин и Джерри показывали высокие (и равные) результаты, набирая в среднем по 25 очков за игру. В мой первый сезон в «Лэйкерс» я приносил в среднем по 20,5 очка за игру и делал по 21,1 подбора. Это позволило нам, несмотря на Ван Бреда Кольфа, победить в чемпионате западной зоны. Джерри и Элджин вошли в число десяти сильнейших по результативности баскетболистов НБА, а я возглавил список сильнейших по подборам и по проценту попаданий с игры. Посещаемость игр с участием нашей команды резко возросла.
В серии переигровок мы вначале проиграли команде «Сан-Франциско Уорриэз», но затем победили их в четырех играх подряд, после чего разгромили в четырех играх из пяти команду штата Атланта. За звание чемпиона нам предстояла схватка с «Бостон Селтикс». Интересно, что бостонцы не должны были играть в финале — они заняли четвертое место в восточной зоне. Знаменитая некогда династия бостонских баскетболистов померкла. Из команды ушли Коузи, Шарман, Кей Си Джонс, а Билл Рассел и Сэм Джонс доигрывали последний сезон. Однако причудливая система НБА позволила «Бостон Септикс» вновь выйти в финал.
Первая встреча с бостонцами была, пожалуй, самой интересной и артистичной в истории НБА. Джерри потом говорил: «Игра была так хороша, что я завидовал болельщикам — мне так хотелось посмотреть на нас со стороны!» Такое же чувство испытывал и я, но хорошо, что Джерри был на площадке, а не на трибунах. Он набрал 53 очка, и мы победили со счетом 120:118. Мы одержали победу и во втором матче, но в третьем проиграли. В четвертой игре мы вели 88:87 за 15 секунд до конца игры. На последних секундах С. Джонс получил мяч, но подскользнулся и, падая, бросил мяч к кольцу. После игры Джонс признался, что бросал в надежде на Рассела, не заметив, что играющий тренер Рассел усадил сам себя на скамью запасных и в игре не участвовал. А мяч попрыгал по кольцу и, словно нехотя, свалился в корзину. Невообразимо удачный бросок! В пятой игре, где я переиграл Рассела по всем статьям, мы убедительно победили со счетом 117:104. На последних секундах сбили Джерри, и он с травмой выбыл из игры. Шестой матч мы проиграли со счетом 90:99. Джерри был ключевым игроком в атаках, и перед решающей, седьмой, игрой мы чувствовали себя неспокойно, а руководство клуба было настолько уверено в нашей победе, что пригласило оркестр, готовый затрубить триумфальный марш и возглавить победную процессию. Над потолком висели тысячи разноцветных шаров, и в момент триумфа они должны были разлететься по всему залу.
Но приготовления были преждевременны: ни оркестра, ни шаров не понадобилось.
Уже в третьей чертверти игры разрыв в счете достиг 17 очков в пользу бостонцев. Все это время мы играли слабо. В четвертой четверти мы наконец собрались и сократили разрыв до девяти очков. На моем счету было 18 очков и 27 подборов, но тут я травмировал колено. Товарищи помогли мне подняться и вывели с площадки. Второй тренер применил «заморозку», и за минуту до конца игры я был готов вернуться на площадку. Но разрыв в это время составлял всего три очка, и Кольф решил обойтись без меня. Я нетерпеливо показывал тренеру, что готов вступить в борьбу, и наконец услышал: «Ты нам не нужен!» Он решил раз и навсегда доказать, кто хозяин, и ради этого он готов был принести в жертву успех команды. Так и случилось. Бостонцы вновь победили — 108:106. Никогда еще ни один человек не вызывал у меня такой ненависти, как Кольф. Он не только оскорбил меня на глазах у всех, но лишил меня и моих товарищей победы в чемпионате. Признаюсь, что я получил редчайшее удовлетворение, когда Кольф, сделав нечто подобное в команде «Феникс», был с позором уволен. Как и другим низкопробным тренерам, вроде Джонстона и Шейеса, ему не удалось пробиться в Зал спортивной славы. Из «Лэйкерс» он перешел в команду «Детройт Пистонс» и скорехонько дотренировал ее до последнего места в восточной зоне. После этого он пришел в «Феникс» и был уволен через семь игр с таким заключением: «Уволен за неспособность наладить контакт между игроками и тренером».
После окончания сезона со спортом расстался Билл Рассел. Он предпринял турне по стране, выступая с лекциями о спорте, и в одной из них, в частности, заявил: «Никакая травма не оправдывает Уилта. Оправдать его мог бы только перелом ноги или спины. Я на месте тренера тоже не вернул бы его на площадку».
Услышав это, я не поверил своим ушам. Что могли себе позволить разгневанные болельщики, не разбирающиеся в спорте, не мог себе позволить Билл. Он был другой. Он хорошо знал меня и еще лучше знал баскетбол. Видя наше острое соперничество на площадке, люди принимали нас за врагов и в повседневной жизни. Но это было вовсе не так. Мы дружили, часто виделись друг с другом, и я нередко бывал в гостях у него дома. Возможно, что так старательно разжигаемая прессой кампания «Рассел против Чемберлена» не прошла бесследно. Несмотря на это, наша дружба продолжалась в условиях острого десятилетнего соперничества. Было бы смешно терять эту дружбу теперь, когда Билл покинул профессиональный спорт. Но тут что-то случилось. Став комментатором компании Эй-би-си, он не оставлял меня в покое. Временами казалось, что он выступает только ради того, чтобы досадить Уилту Чемберлену. Иногда он, комментируя игру моей команды, делал вид, что меня нет на площадке. Замалчивания, намеки... Зачем?
Я пытался в этом разобраться, но так и не смог. Одно я знаю: Билл перестал быть прежним Биллом. Может быть, годы побед в чемпионатах НБА так его испортили, что он возомнил себя всемогущим господом богом, которому даровано право судить всех и вся?
Для Билла смысл игр заключался в победе.
«В чем смысл баскетбола? — спрашивал он в одном из своих репортажей и отвечал: — Только в победе, а Уилт чересчур много проигрывал». Сам Билл проигрывал редко и неудачником никогда не был. Школьная команда, за которую он играл, победила в 49 играх из 52-х. Его университетская команда одержала 57 побед из 58 игр и дважды выходила победителем студенческого чемпионата США. Его бостонские команды за 13 лет 11 раз были чемпионами НБА. Для Билла каждая игра была серьезным испытанием. Игру он принимал так серьезно, что перед каждым матчем его наизнанку выворачивало в раздевалке. А для меня баскетбол всегда был просто игрой, я никогда не считал, что это «борьба не на жизнь, а на смерть». Билл знал о моем отношении и, мне кажется, завидовал и презирал меня за это одновременно. С одной стороны, ему хотелось бы научиться смотреть на спорт так же легко, как и я, а с другой — он, наверно, подозревал, что и мои команды могли бы побеждать каждый год в чемпионатах, если бы я, как и он, отдавал всего себя победе. Может быть, и так, но я все-таки считаю, что его команды побеждали по простой причине: благодаря лучшему составу игроков и лучшим тренерам. Известный тренер Джон Вуден[91], признанный авторитет в баскетболе, написал в своей книге:
«Если бы у Уилта были партнеры, равные по классу тем, кто окружал Рассела, и если бы тренером Уилта был Ред Ауэрбах, то команда Уилта, а не Рассела была бы победительницей во всех этих чемпионатах».
Побеждать конечно же приятно. Но мне кажется, что поражения закаляют человека. Я это говорю не для красного словца. При поражениях ты вынужден сталкиваться с горькой действительностью и видеть себя таким, каким ты есть на самом деле, без прикрас. Ты приобретаешь способность видеть себя, других и саму жизнь изнутри. Победы и триумфы портят человека, и он начинает судить обо всем поверхностно. Я не завидую Биллу и не сержусь на него больше. Мне жаль его.
Я бы очень хотел стать победителем еще в нескольких чемпионатах. Но ни за какие титулы, ни за какие деньги я не променяю душевного спокойствия и права быть самим собой.
Глава XIII
За день до начала сезона 1969/70 года я встретился с Каримом Абдул-Джаббаром. Он в третий раз подряд стал победителем студенческого чемпионата, и все, восхищенные его мастерством, предвещали ему не менее десяти побед в чемпионатах НБА.
— Не питай чересчур радужных надежд на будущее, — говорил я ему. — Баскетбол — это такая игра, в которой все бывает. Травмы могут остановить тебя в любой момент. Все может закончиться неожиданно, не успеешь и глазом моргнуть.
Я не подозревал тогда, что говорил не о Кариме, а об Уилте Чемберлене.
В игре против команды «Феникс» я подвернул ногу и порвал коленное сухожилие. Боль была невыносимой. Я не мог подняться с пола и пятеро парней с трудом доставили меня в раздевалку. Доктор, едва взглянув на колено, приказал немедленно отправить меня в больницу. На следующий день я уже лежал на операционном столе. Вот так неожиданно все и закончилось, не успел я и глазом моргнуть.
Мне было 33 года — критический возраст для спортсмена, и врачи решили, что играть мне больше не придется. С возрастом организм уже не в состоянии справиться с тяжелыми травмами так быстро, как в молодости, и если, говорили врачи, мне удастся восстановить физическую форму, то психологическая травма останется навсегда. Подсознательно я стану беречь ногу и опасаться за нее, а это будет стоить мне скорости и подвижности. В этом сезоне, говорили мне, о баскетболе придется забыть, а для того, чтобы играть в следующем, потребуется длительный и напряженный период восстановления в течение всего года.
Меня всегда вдохновляло невозможное, но преодолевать такое серьезное и непривычное препятствие мне еще не приходилось. Мой организм еще ни разу меня не подводил. Я был быстр, силен и вынослив и справлялся с любыми перегрузками: в беге, в толкании ядра, в баскетболе, в прыжках в высоту, в поднятии тяжестей... Но вот сейчас мое тело меня подвело, и теперь уж мозг и психика должны были взять бразды правления и заставить мое тело подчиняться им. Самым трудным было начало. Первую неделю я провел на больничной койке. Неподвижность была для меня невыносимой мукой. Восемь недель нога была в гипсе. Но когда гипс сняли, я чуть было на самом деле не распрощался со спортом навсегда. Когда нога была в гипсе, я валился на постель спиной, держа перед собой тяжелую больную ногу. Гипс прочно удерживал коленный сустав, но стоило мне проделать то же самое без гипса, как нога ударилась о кровать, согнувшись в колене, и невыносимая боль пронзила меня. Я подумал, что вновь порвал сухожилие. Тогда мне показалось, что я не только не смогу больше играть в баскетбол, но и не смогу больше ходить.
Врачи убедили меня, что ничего страшного не случилось, и заверили в том, что я смогу восстановить свою форму к следующему спортивному сезону. Но я решил вернуться в строй в этом же сезоне. Вначале я решил удваивать те нагрузки, которые предложили мне доктора. Бели мне советовали пробегать по пять миль в день, я пробегал десять, а если советовали поднимать ногой 10 фунтов веса, я поднимал 20. Вскоре у меня выработался жесткий режим. Каждое утро я делал водный массаж для восстановления гибкости ноги. Затем около часа я тренировал ногу, проделывая то, что называется упражнениями на сопротивление: сидя на краю стола, бесконечное число раз поднимал и опускал ногу в ботинке с отягощениями. После этого я ехал на пляж и шел 10 миль по песку. Я старался идти быстро, без остановки и преодолевал это расстояние за три или четыре часа. Песок, как и отягощения, оказывал сопротивление, а ходьба по песку развивала дыхание, восстанавливала выносливость, укрепляла ногу и колено. Днем я устраивал себе еще одну тренировку с тяжестями. И еще одну перед сном. Ежедневно на тренировки по восстановлению у меня уходило около 10 часов. Сначала мне приходилось преодолевать и резкую боль, и неверие в то, что я смогу когда-нибудь вернуть былую форму. Но со временем, когда боль стала понемногу ослабевать и я понял, что могу выносить все возрастающие нагрузки, я поверил в успех. Любое, даже самое маленькое, достижение радовало и обнадеживало меня.
На пляже во время тренировок я познакомился и подружился с людьми, увлеченными волейболом. Они стали уговаривать меня заняться им. Врачи сказали, что волейбол может стать хорошим терапевтическим средством, и не только для физического, но и для психологического восстановления. Волейбол оказался для меня находкой, бесценным даром.
Многие любители спорта связывают мое увлечение волейболом с золотой лентой, которую я стал носить на голове, когда вернулся в баскетбол. Да, ленту я придумал именно тогда. Сначала я повязывал голову майкой, скрученной в жгут, а потом придумал эту ленту, чтобы пот не попадал в глаза. Теперь лента стала последним криком моды, особенно среди юных спортсменов. Игры в волейбол на песке укрепили не только травмированное колено, но и обе ноги. У профессионального спортсмена, как известно, с возрастом первыми сдают ноги, и я убежден, что именно волейбол (в большей степени, чем водные лыжи) позволил мне играть в полную силу в том возрасте, когда большинство атлетов сходят со сцены.
Я страстно полюбил волейбол. Он стал моим самым любимым видом спорта.
Волейбол был для меня относительно новой игрой, и в ней мне приходилось встречаться с множеством спортсменов, которые играли лучше меня. Значит, я должен был тренироваться и овладевать мастерством с особым усердием, чтобы иметь возможность участвовать в соревнованиях на высшем уровне. Для меня, баскетболиста с 20-летним стажем, не оставалось уже почти ничего недостижимого в этом виде спорта, и он давно уже не вызывал во мне тщеславных эмоций.
У меня появились новые друзья-волейболисты, а хорошие друзья — это самое ценное, что есть на свете. Никакие титулы и никакие деньги не могут заменить друзей. Но самое ценное, что появилось у меня во время знакомства с волейболом, — это то душевное спокойствие и уверенность, о которых я раньше и не подозревал. В баскетболе я уже исчерпал себя. Каждый сезон я устанавливал рекорды, каждый сезон я был лидером в профессиональной баскетбольной лиге... Пожалуй, хватит. Есть ли смысл вновь и вновь доказывать, что я сильнейший, и обижаться на критиков? Если что-то не удовлетворяет болельщиков и журналистов, то я им ничем помочь не могу. Раньше любые замечания критиков задевали меня за живое. Когда я выполнял функции разыгрывающего, а меня обвиняли в том, что я разучился поражать кольцо, я, чтобы доказать обратное, вновь и вновь превращался в снайпера, набирал по 50-60 очков за игру. Но потом я перестал это делать. Зачем? Чтобы доказать, что я самый результативный баскетболист в мире? Но в этом никто и не сомневался. Чтобы разубедить моих критиков? Но это же бессмысленно. Пусть себе думают что хотят!
Я сильно изменился за это время. Раньше, когда только стал много зарабатывать, я окунулся в «сладкую жизнь». Я любил посещать дорогие рестораны, хорошо одеваться, любил выходить в город с карманами полными денег, не полагаясь на кредитные карточки. Друзья пытались отучить меня от этой привычки. Они говорили, что мне как-нибудь размозжат череп и ограбят. Я отшучивался:
— Для того чтобы размозжить мне череп, нужно сначала добраться до него по лестнице. А как только я увижу ночью человека с лестницей, я сразу узнаю бандита.
Но привычка носить с собой крупные суммы денег прошла сама собой, как только я начал регулярно играть в волейбол. Пропало и желание посещать фешенебельные рестораны и одеваться в шикарные костюмы. День за днем я проводил на волейбольной площадке, играя со своими новыми друзьями, которые, возможно, и за всю жизнь не заработают столько денег, сколько я получал за полгода. Я играл целый день, босиком, в одних трусах, тратя 50 центов на лимонад, и был по-настоящему счастлив. Я понял, как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Возможно, к этой мысли я бы пришел и без волейбола, но он послужил толчком. Двадцать лет я был в центре внимания. А сейчас я понял, что ни баскетбол, ни популярность, ни деньги не сделали меня счастливым. Победы в чемпионатах НБА, поединки с Биллом Расселом, 100-долларовые банкноты в карманах вдруг потеряли для меня то значение, которое я придавал им раньше. Не поймите меня превратно. Это не означает, что я принял обет бедности. Я по-прежнему стремлюсь заключать выгодные контракты и требую, чтобы мне платили столько, сколько я стою, и я по-прежнему ценю те блага, которые можно приобрести только за деньги: машины, дом, возможность путешествовать. Но тем летом я познал истину, которую бы мне следовало знать всегда: все это предметы роскоши, без которых можно обойтись и быть счастливым.
С такой философией было бы естественно распрощаться навсегда с профессиональным баскетболом. Но время покинуть большой баскетбол еще не пришло. Я по-прежнему любил эту игру и во время выздоровления не пропускал ни одного матча своей команды. Кроме того, я дал слово вернуться в строй в том же сезоне, и мне хотелось сдержать его. Мое возвращение породило множество суждений. Одни считали, что без меня команда играла так хорошо, что я стал испытывать зависть; другие говорили, что я завидовал Бэйлору, который в мое отсутствие восстановил свою форму; третьи утверждали, будто мне хотелось доказать, что я играю лучше Карима. Не совсем так. Команда занимала второе место, играя в подгруппе, — достижение ниже среднего. Результаты Бэйлора были хуже тех, что он показывал в прошлом году, а что касается Карима, то я был настолько сыт бесконечной шумихой о противоборстве с Расселом, что начинать подобное с Каримом мне уж никак не хотелось. Меня ничуть не волновало, кого из нас сочтут лучше, мне просто хотелось вернуться на площадку и играть.
Врачи периодически проверяли мое колено и были поражены столь быстрым восстановлением. Они полагали, что мой сильный огранизм, упорство и настойчивость сделали свое дело, и хотя и неохотно, но в конце концов разрешили приступить к тренировкам. Не прошло и четырех месяцев после операции, а я уже был готов вступить в игру.
В больнице я получал необычайно теплые и сочувственные письма от болельщиков, но, несмотря на это, я никак не думал, что меня ждет такой восторженный прием, какой я получил, когда впервые появился на площадке. Мне устроили бурную овацию. Я не понимал еще тогда, что этот день стал переломным в моих отношениях с болельщиками. Возвращение после тяжелой травмы в большой спорт сделало меня в их глазах героем. Хотя в Бостоне ко мне и продолжали относиться прохладно, так как бостонцы не могли забыть моих поединков с Расселом, но зато почти во всех других городах болельщики горячо поддерживали меня. Случилось непостижимое: травма словно сняла с меня маску супермена, сделав простым спортсменом. Я стал более понятен людям. Мое возвращение показало, что я готов к тяжелым тренировкам, готов вынести боль и страдания. Это разрушило представление о счастливчике, которому благодаря высокому росту в баскетболе удавалось все.
Прошло немного времени, и реакция зрителей стала еще более восторженной. Тогда Льюис Алсиндор превратился в Карима Абдул-Джаббара, и у них появилась новая мишень для насмешек, новый герой в маске злодея. Его политические и религиозные взгляды, его презрение к журналистам и зрителям заставили всех забыть о моих «грехах». Один из спортивных журналистов написал: «Карим стал воплощать в себе тот образ, в котором так нуждаются любители спорта. Профессиональный баскетбол с его страстью и напряжением порождает потребность в образе злодея. Им и стал Карим». Пройдя через все эти мытарства в прошлом, я сочувствовал Кариму. С годами я стал мудрее и понял то, что наверняка понимает сейчас и Карим. Зрители освистывают тебя не потому, что они болеют за твоих соперников. Нет, они освистывают тебя за твою жизнь, а не за игру. Они завидуют твоему успеху, деньгам, престижу. А если еще по вечерам их ждет ворчливая жена и куча вопящих детей, а днем унылая работа с девяти до пяти, то как хорошо находить утешение в недостатках спортивных звезд, объясняя их успех только тем, что природа создала их двухметровыми уродами. Я и сейчас чувствую иногда подобное отношение, но в значительной мере все уже позади. Весь парадокс заключается в том, что зрители потянулись ко мне как раз в тот момент, когда я решил, что могу обойтись и без них.
В то время когда я пришел к мысли, что реакция зрителей, их досужие домыслы не должны меня больше волновать, появились и уважение, и любовь зрителей, и все это в избытке. Меня тронуло и то, что многие из них выражали беспокойство по поводу моего появления в стартовом составе после тяжелой травмы, они требовали, чтобы я дождался следующего сезона и не подвергал себя опасности. Но спортсмены ждали моего возвращения. Джерри Вест сказал: «В каждой игре без Уилта мы проигрываем под щитом. Один Уилт может спасти команду, у которой не идет игра то в защите, то в нападении».
С моим участием команда «Лэйкерс» провела три игры и победила в двух из них. Наступила пора финальных игр с командой «Феникс». Первую встречу мы выиграли, но игроки не приспособились еще ко мне на месте центрового, где во время моей болезни играл Мел Каунтс[92]. Три последующих встречи мы позорно проиграли. Еще одно поражение, и мы выбывали из борьбы за звание чемпиона. Надо было срочно исправлять положение.
В пятой игре я и Джерри набрали по 36 очков каждый и победили со счетом 138:121. В шестой игре Джерри набрал 35 очков, а я сделал 26 подборов мяча у щита и 12 раз отбил броски по кольцу. Мы победили, и счет матчей сравнялся. В последней, седьмой, игре Элджин, Джерри и я показали все, на что были способны. На счету Джерри было 19 очков и 15 голевых передач, Элджин набрал 25 очков и сделал 14 подборов, на моем счету было 30 очков, 27 подборов, 11 блокированных бросков и шесть результативных передач. Мы разгромили «Феникс» со счетом 129:94.
Следующей на очереди была «Атланта Хокс», команда, отличавшаяся грубой игрой. Ричи Герин, тренер «Атланты», дошел даже до того, что стал угрожать Джерри и Элджину. После первой игры он заявил, что «придется пустить им кровь». Я подошел к тренеру и сказал ему, что если его игроки попытаются вывести из строя Джерри и Элджина, то я камня на камне не оставлю от всей его паршивой команды.
Мы легко победили их во всех четырех матчах, и теперь нам предстояла финальная серия из семи игр за звание чемпиона мира с командой «Нью-Йорк Никс». Мы были не слабее, если не сильнее, их, но фортуна была на стороне ньюйоркцев. Одну игру мы выиграли, вторую проиграли, потерпели поражение и в третьей встрече, несмотря на фантастический бросок Джерри. На последней секунде он бросил с 18 метров и сравнял счет. Но в дополнительном времени чудес не произошло, и тот же Джерри промахнулся пять раз подряд. В четвертой игре мы победили, и счет серии стал 2:2. Наступила пора решающей, пятой, встречи. К перерыву мы вели в счете, опережая «Никс» на 13 очков. Центровой соперников Уиллис Рид покинул площадку травмированный во второй четверти игры, и от нас требовалось только одно — сохранить хотя бы частично завоеванное преимущество. Тогда со счетом встреч 3:2 мы могли рассчитывать на победу у себя дома, в Лос-Анджелесе, и на звание чемпиона. Это нас успокоило, и мы стали играть без выдумки, по шаблону. Зато баскетболисты «Никс» заиграли отчаянно, самоотверженно, и чем отчаянней играли они, тем хуже играли мы. Во второй половине все мы смогли сделать только 26 бросков.
В шестой встрече я решил, что хватит, пора все силы сосредоточить на атаке. Я забросил 20 мячей из 27 с игры, набрал 45 очков и сделал 27 подборов. Мы победили со счетом 135:113.
После этого в «Мэдисон сквер-гардене» состоялась седьмая встреча, в которой ньюйоркцы одержали победу легко — 113:99. Трудно объяснить причину, но на эту встречу мы вышли с чувством обреченности. Нам не хватало той страстной решимости победить, которая отличала игроков «Никс». Они прекрасно сыграли в защите, точно распасовывали мяч, всегда находя открытого игрока в нападении. Их лидер Уолт Фрэйзер великолепно показал себя в критических ситуациях, набрав 36 очков и сделав 19 результативных передач (рекорд финальных игр). Пятый раз за мою спортивную карьеру моя команда потерпела поражение в последней, седьмой, игре. Для Джерри и Элджина это было третье поражение их команды и тоже в седьмой финальной игре. Однако неудача не шла ни в какое сравнение с нашей игрой в следующем сезоне, когда мы не смогли даже пробиться в финал.
К этому времени я уже полностью оправился от травмы колена, набрав в среднем по 20 очков за игру, и вновь вышел на первое место в лиге по подборам (в среднем18 за игру). Но один на баскетбольном поле не воин. Мы проиграли восемь встреч из 11-ти, пока наконец не собрались и не победили сильную команду города Чикаго, в решающей встрече с которой я набрал 25 очков, сделав19 подборов. Но на этом все и кончилось. Следующим соперником была команда «Милуоки Бакс» — команда, которая тогда имела на своем счету 66 побед и 16 поражений (второй результат за всю историю НБА). «Пираты из Милуоки» разгромили нас в двух первых встречах, но, как это ни странно, в третьем матче, хотя мы и выступали в ослабленном составе, мы одержали победу. Зато в двух оставшихся матчах мы проиграли по всем статьям.
Несмотря на поражение, мне кажется, что те пять игр с командой «Милуоки Бакс» были лучшими в моей спортивной карьере. Так думали и болельщики. Никогда в жизни я не встречал такой горячей поддержки со стороны болельщиков команды соперников. Когда закончилась последняя игра, они устроили мне овацию стоя. В каждой игре мне удавалось переиграть Карима, но зрители не возмущались, как обычно. Напротив, они аплодировали мне. Еще два года назад такое и представить было невозможно, но сейчас меня окружали не враги, а друзья. Теперь я понял, как чувствовал себя Джерри, находивший всюду преданных поклонников и восторженный прием.