Описание того, как сеть соревнований расширялась от «уличных» турниров до всеамериканских масштабов, шла ли речь о баскетбольных матчах школьников или студентов колледжей и университетов, само по себе интересно. Как интересна и архитектура моста, по которому лучшие из любителей переходили в профессиональные клубы. Но еще любопытнее, по-моему, для нашего читателя, как все эти процессы отразились в жизни одного игрока. Да не какого-нибудь середняка, а великого Боба Коузи.
В наших баскетбольных изданиях портрет Коузи не двумерен, как обычно, а — извините за странную формулировку — одномерен. Играл за «Селтикс», и только за «Бостон Селтикс», с 1950 по 1963 год. Семикратный чемпион НБА 1957-1963 годов. В списках рекордов НБА «всех времен» защитник Боб Коузи сохраняет по количеству голевых передач (6955) место в первой десятке, несмотря на то, что карьеру игрока он закончил двадцать семь лет назад. В 1957 году был признан MVP чемпионата.
Краски к этим сухим сведениям добавляют эмоциональные оценки современников: идеальный плэймейкер, то есть созидатель игры... виртуозный дриблер... сама элегантность на площадке... «Мистер Баскетбол». Правда, к последнему добавляют, что «Мистер Баскетбол» был остер на язык (играла французская кровь), чем нажил себе немало врагов как среди судей, так и среди соперников. Впрочем, великий игрок и обязан иметь некоторые недостатки, ибо без них он становится — по крайней мере в глазах болельщиков — просто машиной для добывания очков.
Как видите, читатель, такого Коузи можно смело воздвигать на пьедестал. Но был ли он таким в реальной жизни?
...Детство Боба проходило в Нью-Йорке — в душных и грязных в 30-е годы закоулках нью-йоркского Манхэттена. Он рано включился в уличные игры — швырял палки, гонял по асфальту вместо мяча пустые коробки, таскал яблоки с витрин маленьких магазинчиков. Словом, был как все мальчишки этого района, где тогда селились в основном эмигранты из Европы.
«Моя мать, француженка, — вспоминает Коузи, — всегда напоминала натянутую тетиву лука, так как ничто в жизни не доставалось ей просто так. Отец же, наоборот, был легким человеком, — самодовольным и благодушным. А я оказался — ни то ни се. Вернее, и то и се. Своего рода комбинация из характера родителей.
В гетто, где я рос, за все мальчишеские блага нужно было сражаться. И, думаю, окажись я в более благоприятных условиях, мои способности — а я имел счастье родиться настоящим атлетом — не развились бы столь быстро.
Нынешним мальчикам все достается слишком просто, и они не в состоянии радоваться даже тому, что для нас являлось недостижимой мечтой. Я, например, три года ждал свой первый велосипед, и, когда отец принес его домой, это стало для меня величайшим событием. Если же у кого-либо из нашей компании появлялся мяч и ничто от него не отвлекало, жизнь становилась воистину прекрасной».
Когда Бобу исполнилось тринадцать лет, его отец нашел выгодную работу. Настолько выгодную, что семья Коузи смогла перебраться в более престижный — естественно, относительно — район: из Манхэттена на Лонг Айленд. И это событие самым существенным образом сказалось на судьбе Боба Коузи.
Дело в том, что Лонг Айленд в те времена «заболел» баскетболом — площадки возникали в каждом дворе, а матчи порой проходили прямо на, асфальте переулков, благо автомобиль тогда еще не стал бичом Нью-Йорка. Не мудрено, что стремящийся всегда и во всем быть первым Боб предпочел баскетбол, который давал возможность оказаться в центре внимания, другим видам спорта.
«Главная мечта любого мальчишки района была играть за школьную команду, — рассказывает Коузи. — О большем мы и не думали.
Тогда еще не родились профессиональные команды. Баскетболу в колледжах было далеко до нынешнего размаха. И кумиры, идолы, которым подражают сегодня тинэйджеры, для нас тогда просто не существовали. По крайней мере — в баскетболе...»
Хотя Коузи и родился, по его словам, настоящим атлетом, тощий маленький парнишка внимания школьного тренера не привлек. Желающих-то попасть в команду было сотни! И Боб стал, по нашей терминологии, «липачом» — играл сразу в трех различных городских лигах одновременно и, естественно, под разными именами. Его быстрота, гибкость, умение видеть на площадке даже то, что происходит за спиной, принесли Бобу известность всюду, кроме... собственной школы: там он и на второй год обучения места в команде не получил.
Яблоки в чужом саду всегда кажутся слаще — это, увы, одна из многих человеческих слабостей. И, как вскоре выяснилось, не чужд был ей и школьный тренер Коузи. Однажды он проводил в качестве судьи-инспектора встречу в муниципальном спортзале между дворовыми командами (баскетбольный вариант наших «Кожаного мяча» или «Золотой шайбы») и обратил внимание на хитрого и изобретательного в игре Джона Джонса. Джон Джонс — а, как нетрудно догадаться, под этим «псевдонимом» скрывался Боб Коузи — тут же получил приглашение в команду школы. Однако...
«За десять лет до того, я сломал руку, — опять цитирую собственное жизнеописание Коузи, — и из-за гипсовой повязки мог бросать мяч только левой рукой. Когда же повязка была снята, оказалось, что я почти одинаково управляю мячом как левой, так и правой рукой. Надо же было тому случиться, что в школьной команде вакантным оказалось место именно для левши, и потому тренер сказал мне: «Ты — левша и будешь играть там-то и так-то». Я, конечно, готов был выступить на любом месте, но в интересах истины не мог не уточнить: «Я не левша». А в результате вновь получил от ворот поворот: «Если ты не левша, то иди гуляй».
В конце концов место в школьной команде Коузи получил. И одновременно — а шел последний год его учебы в средней школе — он осознал, что баскетбол может приносить не только моральное удовлетворение.
До той поры выходец из Манхэттена о колледже и университете не задумывался. Он был реалистом и понимал, что Коузи-старшему не по карману иметь сына-студента. Тем более что сам Коузи-младший не обременял себя изучением школьных наук. Однако появления на играх школьных команд скаутов колледжей и университетов заставило реалиста Боба пересмотреть свои намерения: «Я понял, что могу использовать свои атлетические способности в качестве автомобиля, на котором мне проще, чем другому простому смертному, въехать в колледж». Когда же цель приобрела определенные очертания, Коузи зашагал к ней без отклонений. И перво-наперво он начал учиться. Разумеется, без отрыва от баскетбола. И школу Боб закончил хоть и не в первой десятке, но и не так уж далеко от нее. Правда, приглашения в два колледжа, конечно, были продиктованы отнюдь не прогрессом Коузи в освоении школьной программы: у колледжей в те годы появился большой интерес к способным баскетболистам.
Боб Коузи выбрал небольшой иезуитский колледж Холи Кросс, дававший своим воспитанникам довольно широкое светское образование. Для игроков его баскетбольной команды — бесплатное.
Случилось так, что отцам-иезуитам повезло: в колледже собрались очень сильные игроки. Настолько сильные, что команда Холи Кросс сумела выиграть однажды студенческий чемпионат США, несмотря на то, что в этом турнире выступало немало университетских команд. Ныне подобное просто невозможно: студенческая команда сегодня — достаточно дорогое удовольствие, и колледжам не под силу тягаться с университетами, которые только в своих студенческих кампусах-общежитиях могут разместить с дюжину учебных заведений, подобных колледжу Холи Кросс.
Любопытно, что тогда, во второй половине 40-х годов, студенты-баскетболисты были поглощены лишь своими студенческими делами и не интересовались профессиональным баскетболом. Достаточно сказать, что Боб Коузи за годы, проведенные в колледже, не удосужился побывать на матчах с участием профессионалов из «Селтикс», хотя Бостон и был под боком. Как это ни удивительно, в 1947-1949 годах зрителей в «Бостон гарден», где «Селтикс» принимали соперников по НБА, приходилось заманивать. Причем «Гарден» не являлся исключением. Стоит ли после этого удивляться, что Боб Коузи после окончания колледжа относился достаточно скептически к идее стать баскетболистом-профессионалом.
«В 1950 году, окончив колледж, я собрался вместе с моим приятелем заняться бизнесом. Правда, я подумывал, что, пригласи меня «Бостон Селтикс», я бы, может быть, и согласился. Но они меня не приглашали.
В это время выяснилось, что профессионалы имели на меня виды — фамилия Коузи уже значилась в списке игроков, правами на которых обладал клуб из местечка под названием Три-сити. Мой первый вопрос: «А где это, Три-сити?» — отнюдь не способствовал моей популярности в глазах местных болельщиков. Хозяина же клуба разочаровала моя убежденность в том, что за сумму меньшую 9000 долларов[99] в его команде пусть играет кто угодно, только не я. Мы долго вели переговоры, так как они стояли насмерть на рубеже в 7500. Я же действительно не был уверен, что профессиональный баскетбол так уж меня интересует — мы с приятелем к тому времени достаточно тщательно обсудили возможность участия в одном деле, которое должно было принести каждому из нас более 7500 долларов. Возможно, сейчас, когда любой университетский баскетболист рвется в профессионалы, все это покажется странным, но так было...»
В конце концов клуб из местечка под названием Три-сити продал права на Коузи команде Чикаго. Чикагский клуб почти тут же обанкротился, а бумажки с фамилиями его игроков оказались в шляпе. Да, да, в самой обыкновенной шляпе — из нее-то менеджер «Бостон Селтикс» и вытащил свернутую бумажку с надписью «Коузи». Как не сказать после этого, что судьба явно благоволила и к будущей суперзвезде, и к «Селтикс». Не будь «дело в шляпе», Коузи, наверное, занялся бы бизнесом, приносящим более 7500 долларов в год, а «Селтикс» остались бы без своего лучшего — за всю историю клуба — защитника.
В те годы в баскетболе НБА было весьма сильно индивидуальное начало. Игра почти всех клубов — за исключением, пожалуй, «Миннеаполис Лэйкерс» — напоминала эстрадный концерт: сольный номер одного из асов — пауза для его отдыха, которую заполняют игроки рангом пониже, — и снова соло. Естественно, «Селтикс» не являлись исключением. И Коузи в том числе.
Однако Бобу с его ростом (183 см) трудно было солировать под щитами — гигантов, вымахавших за два метра, уже и тогда, в начале 50-х годов, в НБА хватало. А турнирные неудачи «Бостона» заставляли честолюбивого защитника искать новый стиль игры. Разумеется, поначалу — своей, личной игры.
«Наши результаты заставили меня осознать, что баскетбол — не индивидуальный спорт. Это игра, которая требует больше командной работы, чем любая другая. Однако она оставляет благоприятную возможность и для индивидуального творчества».
И Коузи начал творить: довел до совершенства броски со средних дистанций (тут уж и гиганты-соперники не слишком большая помеха), а главное, превратил пас, считавшийся примитивным средством передачи мяча партнерам, в некое искусство. Именно в искусство: порой одноклубники Боба, получая под щитом мяч прямо в руки, с недоумением смотрели на оранжевый шар, прилетевший по немыслимой траектории, точно рассчитанной Коузи.
Делая пас главным средством общения между баскетболистами, Боб Коузи, пожалуй, опережал время. И возможно, его ждала бы печальная судьба многих людей, опережавших время и непонятых современниками, не сойдись в те годы в «Бостоне» пути Коузи, Билла Рассела и тренера Арнольда Ауэрбаха. Это трио единомышленников и предопределило наступление в НБА эры «Бостон Селтикс».
Впервые бостонцы стали чемпионами НБА в 1957 году. В следующем сезоне они, правда, уступили этот титул клубу «Сент-Луис Хокс», где выделялся — вы, читатель, еще познакомитесь с ним — Боб Петит. Однако в дальнейшем «Селтикс» становились триумфаторами еще восемь лет подряд — случай беспрецедентный в НБА!
Здесь я прерву на некоторое время рассказ о Коузи. Ради других членов знаменитого трио. Впрочем, Расселу и так уже уделено достаточно места в описанных чемберленовских битвах на баскетбольных площадках НБА, а вот об Ауэрбахе Чемберлен не говорит почти ничего. Почти ничего и абсолютно ничего хорошего. Последнее, впрочем, не удивительно. «Я не знаю ни одного баскетболиста, который, играя за команду Ауэрбаха, не любил бы его, — писал Билл Рассел. — Равно, как я не знаю ни одного баскетболиста, игравшего против нас, который не ненавидел бы Ауэрбаха. Но независимо от любви или ненависти каждый признает, что Он был тренером-победителем по своей сути...»
«В команде «Бостона», — это мнение главного менеджера клуба Дика О'Коннела — играли черные и белые, католики и протестанты, которые под руководством тренера-еврея побеждали в течение многих лет. Для объяснения этого феномена часто ищут исторические прецеденты или создают собственные теории, но факт остается фактом. Даже если его трудно объяснить...»
Объяснений, однако, существует немало. Те, кто мягко говоря, недолюбливал, Ауэрбаха, утверждают, будто любой тренер, имея под рукой Боба Коузи, Билла Рассела, Кейси Джонса, Тома Хайнсона, Джона Хавличека, Клайда Лаувлетта, был бы «обречен на победы». Но эти оппоненты забывают о том, что управлять таким сборищем личностей способен лишь тренер-личность. А таковых, если верить Чемберлену, в те годы в НБА было раз, два и — обчелся.
Любопытно, что отзывы современников об Ауэрбахе перекликаются с оценками другого тренера, весьма хорошо знакомого нашим любителям спорта — Анатолия Владимировича Тарасова. О Тарасове тоже говорили, что при наличии в составе ЦСКА такого количества хоккеистов экстракласса он просто не может не выигрывать. Однако после того, как Анатолий Владимирович отошел от активной деятельности, выяснилось, что замены, равноценной замены, ему нет и по сей день. Выяснилось, что для того, чтобы сплотить звезд в команду, тоже нужен талант.
«Тарасов всегда требовал от нас максимума возможного, — вспоминает один из лучших хоккеистов конца 50-х — начала 60-х годов Константин Локтев, — оставляя при этом свободу для творчества». И эта оценка едва ли не в точности совпадает с мнением об Ауэрбахе игрока «Селтикс» Джона Хавличека: «Он никогда не требовал от нас больше того, на что мы были способны. Но он никогда не допускал, чтобы мы сделали меньше возможного... Ред[100] ругал нас, нянчился с нами, как с малыми детьми, высмеивал, доводя до исступления, в зависимости от того, что, по его мнению, в данный момент, в данном матче могло заставить нас играть лучше. «Я не всегда прав, — любил повторять Ауэрбах. — Но я никогда не ошибаюсь». И он действительно никогда, или, вернее, почти никогда, не ошибался...»
Не ошибся Ред Ауэрбах и в своей прощальной речи в 1966 году, передавая пост на тренерском мостике «Бостон Селтикс» Биллу Расселу: «Все говорят, каким великим тренером я был, но я ничего бы не добился без Коузи, Рассела и других...»
Действительно, без Боба Коузи, которого природа одарила талантом созидателя игры, Ауэрбах и его команда, возможно, и побеждали бы, но выработать стиль баскетбола, поднявший «Бостон» на пьедестал в 60-х годах и остающийся современным и в 80-х, одному тренеру — даже Реду Ауэрбаху! — было бы не под силу. Тех же, кто усомнится в утверждении о современности стиля «Селтикс» образца 60-х годов, я адресую к самому Бобу Коузи.
«Баскетбол за эти годы не изменился. Изменились игроки — стали выше, мощнее, техничнее. Однако «Селтикс» конца 50-х — 60-х годов с успехом могли бы выступать и сегодня. Причем я не знаю, кто из сегодняшних центров сумел бы остановить Рассела или Чемберлена.
Прижился бы кто-либо из нынешних игроков у «Селтикс» образца 60-х? Кто-то мог бы, но — далеко не каждый. Не следует забывать, что в те годы в НБА входило лишь 8 клубов, а теперь — 25, большинство из которых я отнес бы к разряду средних. Средних по стандартам НБА, разумеется...» Это высказывание принадлежит 60-летнему Бобу Коузи, не потерявшему с годами остроты и бескомпромиссности суждений. Однако поскольку на этих страницах мы с вами, читатель, оставили Коузи в конце 50-х — начале 60-х годов, вернемся назад.
Впервые Боб Коузи стал чемпионом НБА, отметив уже свой двадцать девятый день рождения, в 1957 году. Однако достигнуть вершины легче, чем держаться на ней постоянно. И в один далеко не прекрасный день спортсмен чувствует, что прыгает чуть ниже, чем год назад, что, устремившись на перехват мяча, который еще вчера стал бы его легкой добычей, он опаздывает что его бросок с 7-8 метров уже не является эталоном стопроцентной точности. Тысячи поклонников суперзвезды еще продолжают на всех перекрестках кричать: «Он — лучший баскетболист мира! Он — великий! Он — непревзойденный!» — а он уже знает (кому, как не великому спортсмену, первым чувствовать это!), что не соответствует титулу.
Так было и с Коузи
«Но я знал: продолжать необходимо. Хотя бы из чисто прагматических соображений, чтобы сколотить состояние, позволяющее моей семьей спокойно жить последующие двадцать лет. Сегодняшние гонорары таковы, что года за три звезда экстракласса в состоянии «сделать» миллион баков[101], но в наше время положение было иным.
Когда я был моложе, я не нуждался в дополнительных стимулах. Свисток судьи, вводящего мяч в игру, заставлял встрепенуться каждую клеточку моего тела. Но после тридцати я начал ловить себя на том, что огонек азарта, стремления не включиться, а ворваться в игру разгорается все медленнее.
Пустить все по воле волн — значит капитулировать, а капитулировать я не имел права. Вот почему перед играми «плэй-офф» я начал следовать специально разработанной программе. По поводу этой программы я наслышался немало ехидных суждений, но я не обращал на них никакого внимания — игра стоила свеч.
Я люблю людей. Но люблю людей, так сказать, отдельных, а не людскую массу. Меня раздражает атмосфера повышенного внимания — в ней я чувствую себя как человек в барокамере. И потому перед матчами «плей-офф» я начал отключаться от всего мира хотя бы на 24 часа. Заранее закупал еду. Не отвечал на телефонные звонки. Становился отшельником в одном из самых крупных городов Штатов. И все ради того, чтобы без помех сосредоточиться на предстоящей игре, чтобы разжечь свой «огонек» еще до ее начала.
Это не было модной ныне аутогенной тренировкой. Но я действительно прокручивал в мозгу все возможные ситуации предстоящего матча...»
Со стороны казалось, что Коузи вечен, что нимб великого всегда будет сиять вокруг его головы. Он по-прежнему вселял уверенность в партнеров и нагонял страх на соперников. Однако если прежде баскетбол приносил ему радость, то в последние годы его карьеры две проблемы постоянно тревожили «плеймейкера № 1» НБА.
В те времена на баскетбольных площадках драки были не редкость. А поскольку при инциденте арбитры в соответствии с правилами НБА удаляли и зачинщика, и жертву, то тренеры команд, соперничавших с «Селтикс», всегда включали в состав игрока, целью которого было спровоцировать стычку с Коузи или Расселом. Рассела, правда, вывести из себя было довольно трудно. Коузи же в последние годы баскетбольной карьеры сдерживался далеко не всегда, а порой становился и инициатором стычки.
«...Я начал осознавать, что экстремальные условия игры, ставшей для меня жизнью, вырабатывают во мне своего рода инстинкт убийцы — готовность пойти на все ради победы. Я почувствовал, что еще год и я начну прибегать к тем приемам, которые мне всегда претили, ибо стареющая звезда не имеет возможности быть слишком щепетильной. В этот момент и созрело решение уйти...»
И второе обстоятельство ускорило уход Боба Коузи.
«Внезапно, в тридцать четыре года, выяснилось, что все, кроме мяча — этой, как ни верти, детской игрушки, — для меня вторично. Моим дочерям было одиннадцать и двенадцать лет, но я был для них незнакомцем. Это ныне самолет, укорачивая пространство и время, позволяет профессионалу все же бывать дома. Мы же путешествовали часто на поезде — порой по два-два с половиной дня, переодеваясь иногда на игру в такси по дороге с вокзала в зал...»
Многие, и не только среди профессионалов НБА, гоняются за скачущим оранжевым мячом до смерти. Коузи же решил остановиться, «познакомиться» с дочерьми и начать новую жизнь в 1963 году. Ему было тридцать пять лет.
Остается добавить, что некоторое время великий Коузи занимался тренерской деятельностью — работал с молодыми баскетболистами одного из бостонских колледжей, потом возглавил клуб «Цинциннати Роялз». Сначала работа приносила ему удовлетворение: «Игрок стремится не только к победе команды, но и к своему личному успеху, у тренера же такого раздвоения нет». Однако, еще работая в колледже, Коузи почувствовал, что оборотная, или «серая», по его словам, сторона спорта вновь затягивает его: «Я начал делать то, чего никогда не хотел делать даже ради победы». И Коузи ушел. Ушел окончательно...
Роберт Петит. Формально он — из второго поколения профессионалов: на четыре года младше Коузи... на пять лет позже — в 1955 году — появился в НБА, отметившей вскоре свое десятилетие... одиннадцать сезонов провел на баскетбольных площадках в форме клуба «Сент-Луис Хоукс». И если исходить из утверждения писателя О’Генри: тот не знал жизни, кто не пережил войны, бедности и любви, то Петит познал жизнь профессионала сполна. И «войн» хватало. Чемберлен уже писал, что баскетбол в трактовке профи порой напоминал настоящие сражения. И «бедность» была: хотя клуб Петита «Сент-Луис Хоукс» с 1957 по 1961 год первенствовал в Западной конференции[102] крупные — по тем временам — суммы, причитающиеся чемпиону НБА все эти годы, за исключением 1958-го, уплывали в руки баскетболистов «Бостон Селтикс». Что же касается любви, то она, любовь к баскетболу, хоть и поразила Боба, но так и не стала всепоглощающей: гоняясь за оранжевым мячом, Петит рано начал готовиться к иной деятельности...
Как и Коузи, Боб Петит не приглянулся тренеру баскетбольной команды средней школы, в которой он учился. Правда, по иным причинам — высокий (180 см) мальчишка своей некоординированностью напоминал щенка дога, заплетающегося на своих длинных ногах. Не получив форменную спортивную куртку с аббревиатурой названия школы на спине (а одно это свидетельствует, что Петит учился в отнюдь не захудалой школе), будущая звезда решила отказаться от спортивной деятельности. Однако родители, заботившиеся о здоровье сына, соорудили — вряд ли своими руками, ибо это была семья преуспевающих бизнесменов в небольшом городке Батон Руж — баскетбольную площадку во дворе своего коттеджа, и Петит-младший каждый день, вернувшись из школы, часами пропадал на ней. Естественно, в одиночестве — подходящей, по мнению родителей, компании поблизости не было.
Вскоре Боб «заболел» баскетболом всерьез — родителям пришлось подвести к домашнему стадиону электрическое освещение, так как дневного времени для тренировок уже не хватало. Однако хотя Петит, вытянувшийся за три года под два метра, и окреп, только в выпускном классе его сочли достойным защищать честь школы.
Впрочем, только — школы. В колледже Бобу Петиту пришлось вновь доказывать, что баскетбол и он созданы друг для друга. Многие его друзья вспоминали позже, когда Петит стал фигурой НБА, что не могли и предположить, будто он добьется многого, хотя бы на уровне турниров колледжей и университетов. Однако сам Боб, став студентом, уже позволял себе помечтать об участии в финале студенческого чемпионата США — его точные броски, дриблинг, достаточно совершенный для вытянувшегося до двух с небольшим метров юноши (203 см) делали эти мечты не беспочвенными.
В середине 50-х годов на западе США понятия о профессиональном баскетболе еще не имели. Единственный профессиональный клуб, о котором там хоть что-то слышали, был «Миннеаполис Лэйкерс». Единственное знакомое имя среди профессионалов — Джордж Микен. И, казалось, единственный в баскетболе путь для Боба Петита, ставшего студентом университета штата Луизиана, был путь в олимпийскую сборную страны.
В США, где руководители спорта весьма спокойно относились к итогам выступлений сборной в чемпионатах мира, культ олимпийского баскетбола, наоборот, был чрезвычайно высок.
Так, например, выявление кандидатов в олимпийскую сборную-56 началось еще в 1954 году. И одним из возможных будущих олимпийцев был назван Боб Петит. Но...
Боба уже присмотрели скауты профессионалов: он значился под № 1 в списке игроков-любителей, права на которых получил клуб «Милуоки Хокс» (позднее «Сент-Луис Хоукс»). Следовало выбирать — олимпиада или жизнь профессионала.
«Единственной причиной, — вспоминал потом Роберт Петит, — заставившей меня выбрать профессиональный баскетбол, было следующее обстоятельство (и весьма странное на сегодняшний взгляд. — Д.Р.). Как профессионал, я был свободен пять месяцев в году и мог приезжать в Батон Руж, чтобы работать, осваивая иную, неспортивную специальность, и жить с родителями. В качестве же кандидата в олимпийцы я такую возможность не получал. Это и заставило меня сделать выбор в пользу профессионального баскетбола. Причем деньги в этом решении роли не играли — зарплата профессионалов не слишком превышала стипендию кандидатов в олимпийцы: они должны были выступать за команды ААЮ (Американское объединение любителей), а после олимпийских игр их ждада карьера в промышленных компаниях вроде «Филипс Петролеум»...
В «Милуоки» тренер первым делом сменил амплуа Петита — из центровых он был переквалифицирован в нападающие. Это значительно расширило диапазон действий Петита, дало возможность значительно чаще атаковать кольцо с дистанции, к чему Боб был хорошо подготовлен матчами «сам с собой» на домашнем стадионе.
И еще одну главу книги «Баскетбол» Бобу, ставшему профессионалом, пришлось штудировать весьма тщательно. Главу об искусстве обороны.
Мы как-то привыкли прежде думать и писать, что профессиональный спорт — в первую очередь арена для проявления индивидуализма. Теперь не только наши представители игровых видов спорта, попробовавшие силы в командах профессионалов, но и, скажем, велосипедисты утверждают, опровергая прежние заблуждения, что чувство локтя у «индивидуалистов-профессионалов» развито куда больше, чем у наших «коллективистов».
Этот факт проливает свет на непонятное прежде утверждение американских специалистов профессионального баскетбола: «В Европе наш вид спорта развивается как игра индивидуальностей — все сводится к броскам... и только в США баскетбол — командная игра, так как только Команда с большой буквы в состоянии хорошо обороняться. Именно поэтому Петиту, игроку-любителю, ставшему профессионалом клуба «Хокс», пришлось усиленно осваивать искусство защиты.
Бобу повезло — он попал... в очень слабую команду. Окажись он, скажем, в «Миннеаполис Лэйкерс», большую часть времени проводил бы на скамейке запасных. В «Милуоки» же новичок играл в каждой встрече с первой минуты до последней. Он мог промахиваться десять раз подряд и делать десять ошибок в защите, не рискуя быть замененным, ибо его на месте форварда заменить было просто некем. А поскольку груз ответственности на Петита не давил, то уже вскоре он начал попадать десять раз подряд даже с 10-метровой дистанции и не совершать ни одной ошибки в обороне.
Наибольшую сложность для высокого, но не слишком атлетически развитого, разумеется по меркам НБА, новичка представляла борьба под щитами. В ходе ее профессионалы не церемонились — благо правила НБА куда либеральней, чем у любителей. И Петит, весивший при его росте лишь 80 килограммов, отлетал при столкновении под щитом с могучими соперниками, как мячик от стенки. Ему не хватало обычно физической силы.
«Сила, — как утверждает Боб Петит, — такое же необходимое для баскетболиста качество, как умение точно бросать по кольцу. Профессионал же должен быть атлетом вдвойне: играть пять матчей в неделю — каждый вечер в другом городе, проводить львиную долю времени в поездах, автобусах и самолетах; физически слабому человеку это просто не под силу. И четыре или пять лет я «строил себя» — занимался специальной атлетической подготовкой, в результате которой потяжелел до 96 килограммов. После того борьба под щитами не только не выбивала меня из колеи, а, наоборот, доставляла настоящее удовольствие...» Слова Петита «строил себя» очень характерны для этого, судя по всему, весьма обстоятельного человека. Так, он, по его же словам, никогда не выходил на баскетбольную площадку не будучи, так сказать, в готовности № 1. И психотерапия играла в этом далеко не последнюю роль. Как и Коузи, Петит перед матчем обязательно проигрывал в уме предстоящую встречу: и комбинации с партнерами по команде, и излюбленные приемы того из соперников, кто будет опекать его. Немаловажным для Роберта было и то, для кого он играет. Зрители, правда, чаще всего его не интересовали — он играл с особым удовольствием перед родителями, перед родственниками. Но поскольку ни те, ни другие не могли постоянно путешествовать вместе с «Хокс», Боб высматривал в первых рядах симпатичную девушку и играл для нее. Этот прием безотказно действовал всегда.
«Я никогда, — говорил Роберт Петит, — не нуждался в тренере, чтобы наилучшим образом подготовиться к встрече. Не знаю, пригоден ли мой опыт для всех, но я горжусь им...»
Петит оставил баскетбольные площадки в 1966 году, когда в НБА шла к концу эра «Бостон Селтикс». Однако и двадцать лет спустя его имя еще фигурировало в списках самых-самых...
Он был самым результативным баскетболистом НБА в сезонах 1955/56 и 1958/59 годов — в дочемберленовскую эпоху... По количеству очков, набиравшихся им в среднем за игру (26, 4), Петит шел в списке пятым, вслед за Чемберленом, Бэйлором, Вестом и Джаббаром... Упоминалась его фамилия и среди игроков, наиболее преуспевавших за всю историю НБА в подборах мяча под щитами (12 849). Причем мало того, что Петит оказался самым маленьким в этой десятке, он и игр провел меньше других — всего 11 сезонов. Да к тому же и сам «ниспровергатель рекордов» НБА Уилт Чемберлен поначалу только догонял, но не мог обогнать «маленького» Петита по числу титулов MVP Национальной баскетбольной ассоциации: Боб становился «наиболее ценным игроком НБА» в 1956 и 1959 годах, Уилт — в 1960-м. Лишь во второй половине 60-х годов Чемберлен и в этой сфере был рекордсменом.
Роберт Петит любил баскетбол. Однако в отличие от подавляющего большинства звезд прошлого и настоящего он видел в нем и ступеньку для деловой карьеры. Вы, читатель, далее познакомитесь еще с одним «карьеристом» НБА, но, как мне кажется, сейчас, когда у нас идут споры, возможно ли играть и одновременно осваивать иную профессию, познакомиться с опытом Петита по крайней мере не бесполезно. Правда, не в качестве примера — не та у нас почва для подражания...
«Каждый год после окончания сезона, — я вновь предоставляю слово Роберту Петиту, — мяч полностью вытеснялся из моей головы вопросами бизнеса. Мои родители занимались продажей недвижимости, причем особенно удачливой в этой сфере была мать, и меня с детства готовили к деятельности бизнесмена. Не случайно поэтому в 1954 году, получив как новичок клуба «Хокс» 11 тысяч долларов за сезон, я 6 из них вложил в дело — купил два небольших домика в Батон Руж. Я мог себе позволить заниматься баскетболом не только ради денег, но понимал при этом, что жизнь на площадке скоротечна: в какой-то день придется спуститься с вершины и начать что-то иное, чем занимаются все остальные. Я думаю, что наиважнейшая вещь, о которой нельзя забывать и во время профессиональной карьеры, — это подготовка к будущему, когда я уже не буду в состоянии играть.
У меня были такие благоприятные возможности, какие мало кто имеет. В своей спортивной профессии я преуспевал. Я испытывал радость, бывая в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, где проводил больше времени, чем в собственных апартаментах в Сент-Луисе. Но после тридцатого дня рождения я почувствовал, что мне уже трудно удерживаться на том уровне игры, который я считал обязательным для себя, и тогда в беседе с хозяином клуба мы решили, что последующие два сезона станут для меня последними...
Я всегда был удачлив. Не изменила удача мне и в апреле 1965 года — я получил приглашение работать в банке. Скорее всего потому, что известные спортсмены имеют определенное преимущество в этой сфере. В банковском бизнесе, как и в спорте, вы «продаете» самого себя — «продаете» свой банк. И быть Бобом Петитом в ходе этой «продажи» — большой плюс. Банковские служащие не раз говорили мне: «Клиенты любят общаться с вами». И это естественно — они помнят, как я играл, и остается только убедить этих клиентов, что мой банк будет лучше способствовать их бизнесу, чем тот, к чьим услугам они прежде прибегали...»
Рациональный склад ума помогает Роберту Петиту и на новом поприще. Банк его процветает, а для того, чтобы вспомнить прошлое, он изредка ходит на баскетбол, который по-прежнему приносит ему радость.
Ходит на баскетбол и Элджин Бэйлор. И игра по-прежнему приносит Бэйлору радость. Однако ходить на баскетбол Элджин Бэйлор обязан: «Это единственная вещь в жизни, которой я обучен...»
Боб Коузи — выходец из пролетарских слоев американского общества. Роберт Петит — представитель среднего класса. Для Бэйлора же баскетбол являлся единственным средством пробиться наверх, ибо в отличие от Коузи и Петита Элджин Бэйлор был чернокожим американцем.
«Я никогда не ставил себе цель в жизни — так начинается монолог Бэйлора о своей судьбе. — Я просто пытался заработать деньги. Этому меня научило мое детство. Кроме личной безопасности и дел, связанных с деньгами, я заботился только о семье и детях. И никаких целей в жизни.
Даже сегодня я хочу быть обычным, рядовым человеком.
Я не занимался многими вещами, пока не стал профессиональным баскетболистом. У меня не было приятелей, имевших рыболовный бот, и поэтому я никогда не ездил на рыбалку. Честно говоря, я не люблю быть на людях. Мне куда приятнее оставаться в своей компании. Я не люблю ходить в большие залы, где собирается много людей, так как не думаю, что у меня найдется много почитателей. Но когда я оказываюсь вместе с близкими друзьями, я счастлив. И дело не в том, о чем мы говорим. Просто мне хорошо быть с теми, кто мне близок...»
Монолог мизантропа? Не торопитесь с оценками, читатель.
«...В нашей средней «черной»[103] школе была непобедимая баскетбольная команда. Но когда они[104] составляли рейтинг, команды «белых» всегда занимали в нем первое — пятое места. «Белые» команды могли проиграть кучу матчей, а мы — оставаться непобедимыми, но наше место в этом рейтинге всегда было восьмым или девятым. Как определялось это соотношение сил, не знаю — ведь мы никогда не встречались на площадке с «белыми»...»
Бэйлор говорит не о прошлом веке и не о начале нынешнего: среднюю школу он, родившийся в 1934 году, заканчивал в конце 40-х — начале 50-х.
«...Эта атмосфера давила меня, пока я не стал профессионалом.
Моя семья была очень бедной и жила в Вашингтоне. Там у нас не было ничего. Кино являлось недоступным для меня и моих друзей — сегрегация. Так же, как и общественный парк, — «черным» и несовершеннолетним играть в нем не разрешалось. Поэтому мы проводили время в переулках, бросая палки, и, если выпадало счастье добыть мяч, играя в американский футбол[105]. Баскетбольный мяч не попадал мне в руки в то время никогда. Да если бы и попал, то играть в баскетбол нам было негде...»
Когда Бэйлору уже исполнилось пятнадцать лет, случилось так, что поблизости от него поселился Кларенс Хейнесдорф. Он учился в колледже, где и играл в баскетбол. А по субботам индивидуально тренировался на площадке в общественном парке. Развитие процесса десегрегации позволило Хейнесдорфу брать с собой в качестве помощника и Элджина Бэйлора: Кларенс бросает по кольцу, Элджин подает ему мяч.
В конце концов они начали играть «один на один». Несмотря на преимущество в росте (а в Бэйлоре уже тогда было около 190 см роста), в течение двух лет постоянно в этих мини-матчах побеждал учитель. Но когда наконец выиграл ученик, следующим шагом его было решение, приведшее Бэйлора годы спустя в НБА: он отправился в местный молодежный клуб и создал там баскетбольную площадку.
После этого баскетбол стал главной игрой для Бэйлора, однако судьба