Язык древнерусских светских памятников

К сожалению, до нас не дошло ни одного светского древнерусского памятника в оригинале. Однако трехвековая работа исследователей (XVIII–XX веков) позволяет с уверенностью относить древнерусские произведения, сохранившиеся в списках позднего времени, к XI–XIII векам («Слово о полку Игореве», «Повесть временных лет», «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление Даниила Заточника»). Произведения светской древнерусской литературы созданы на древнерусском литературном языке, представлявшем собою сложное единство элементов устной восточнославянской речи и книжных старославянских элементов на фоне общеславянских языковых единиц. Степень употребительности русских и старославянских элементов в оригинальных русских повествовательных произведениях зависела от жанра произведения, темы, преобладания в древ- нерусском языке восточнославянской или старославянской формы слова из существующих вариантов (например, слова с ж на месте *dj, но с щ на месте *tj, *kt’), литературных традиций. «Такое синтезирование двух начал в языке есть самое характерное явление истории русского литературного языка в целом. Основу языка древнерусских памятников составляли общеславянские элементы. Грамматическая структура: почти все грамматические формы совпадали у древнерусского и церковнославянского языков (система имен, падежные формы, система глагола, спрягаемые формы глагола), много общего было и в лексике, унаследованного от индоевропейского и праславянского единства: небо, солнце, день, два, сто, домъ, мать, море, рѣка, рука, нога, носъ, волкъ, мышь и др. На фоне общеславянских единиц употреблялись восточнославянские и старославянские элементы, бессознательно и целенаправленно, то есть не всегда можно определить, почему тот или иной автор употребляет данную языковую единицу, тот или иной вариант. Б.А. Успенский справедливо пишет: «Постоянная смена языкового кода имеет место и в летописях. Вообще в летописях в большей степени, чем в других текстах, отражается языковая ситуация Древней Руси: их особенно характеризует языковая неоднородность... Противопоставление церковнославянского и русского языков проявляется в летописях не только в противопоставленности целых текстов, написанных на том или на другом языке, но и в противопоставленности различных сегментов – от фраз до отдельных форм». Например, в «Повести временных лет» в одном и том же фрагменте текста: володѣющемъ и владѣюще, единому и на озерѣ, градъ, градокъ, но в Новѣгородѣ, вдадуче, но полунощных. Ср. в рассказе о единоборстве мужа Владимира и печенега: И ста Володимеръ на сей сторонѣ, а печенѣзи на оной, и не смяху си на ону страну, ни они на сю страну.

Уже в древнерусских текстах славянизмы выполняли стилистические функции, использовались для обозначения высоких понятий, создания риторического стиля в пределах микротекста.

«Повесть временных лет» – историческое сочинение XII века, в основу которого легли предшествующие неизвестные нам летописные своды. Здесь больше, чем в других сочинениях древнерусской литературы, манера письма зависела от характера и темы повествования, производился сознательный отбор языковых средств в зависимости от источника, использованного летописцем (договор, послание, житие, воинские повести, западные хроники, библия, про- изведения устного народного творчества), от принадлежности отдельных летописных статей к определенному жанру древнерусской литературы. В повествовательных текстах, лаконичных, лишенных словесных украшений, содержащих большое количество повторяющихся из летописи в летопись формул, рассказывающих о быте, войнах, правовых институтах и социальных отношениях восточных славян, о фактических происшествиях, исторических событиях, много языковых единиц восточнославянской речи Передавая какое-либо народно-поэтическое произ- ведение (легенды о трех братьях, смерти Олега, мести Ольги, рассказ о белогородском киселе и т.п.), летописец также широко использовал особенности живой восточнославянской речи, обиходную русскую лексику, имевшую восточнославянский фонетический и грамматический облик. В нейтральных текстах, в статьях, испытавших влияние устного народного творчества, много фонетических, грамматических, лексических особенностей живой восточнославянской речи. Как отмечает В.В. Виноградов, на основе летописи можно составить своеобразный реально энциклопедический словарь живой народной восточнославянской речи: дым (печь, очаг), рало (плуг), вежа (дом, палаты), башня, стреха, село, погост и др.

Сложный состав имеет текст «Моления Даниила Заточника» XIII века (Известны три сходных произведения XII–XIII веков: «Слово», «Моление» и «Послание» Даниила Заточника, дошедшие до нас в более поздних списках), хотя здесь иное соотношение языковых единиц. Книжные языковые единицы преобладают, но им противопоставлена не только древнерусская лексика, но и слова местных говоров.

«Слово о полку Игореве», с полным правом вошедшее в историю мировой литературы, оставаясь, однако, до сих пор загадкой для исследователей, хотя о нем существует огромная литература. Имя автора неизвестно, предположительная дата создания памятника: 80–90-е годы XII века, но сохранилось «Слово» в составе рукописного сборника XV или XVI веков, который находился в библиотеке Спасо-Ярославского монастыря, а затем был приобретен А.И. Мусиным-Пушкиным, известным собирателем древностей российских. В начале 90-х годов XVIII века для Екатерины II была сделана копия, в 1800 году «Слово» было издано А.И. Мусиным- Пушкиным (в работе над текстом ему помогали А.Ф. Малиновский, Н.Н. Бантыш-Каменский, Н.М. Карамзин). Но рукопись «Слова...» погибла вместе с другими книгами библиотеки А.И. Мусина-Пушкина во время московского пожара 1812 года. В «Слове о полку Игореве» отразилась система древнерусского литературного языка, единого для всех территорий Киевской Руси даже в период их феодальной разобщенности. Например, фонетический облик памятника сохранил в отдельных случаях слабые ь и ъ (Тьмутороканьскыи, мъгла), в основном правильное употребление ѣ и е (написание ѣ вместо е, е вместо ѣ, и вместо ѣ, ѣ вместо и – диалектные черты древнерусских памятников). В памятнике много слов с русским фонетическим обликом: болото, соловию, хороброе, одинъ, озеро, ночь, посвѣчивая, плачучи, звоняче, лелѣючи и др. Морфологическая система памятника дает полное представление о нормах литературного языка XII века. Здесь представлены формы двойственного числа: ...два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и въ..

Обращает на себя внимание лексическое богатство памятника. Анализ лексики «Слова о полку Игореве» показывает, что большая часть слов этого памятника сохранилась в словарном составе русского литературного языка до сих пор. В основном это слова, обозначающие явления природы, названия птиц, животных, растений: небо, земля, солнце, мѣсяць, вѣтръ, буря, гроза, молния, дождь, облако, рѣка, море, озеро, ручей, болото, трава, цвѣты, дерево, ко- вылие (ковыль), тростие (тростник), волкъ, лисица, дятелъ, лебедь, воронъ, соколъ, соловей, сорока, галка, чаика, гоголь. Содержание произведения обусловило употребление большого количества военной лексики: полкъ, дружи- на, рать, вои, стрѣлокъ, лукъ, мечь, сабля, стрѣла, битися, одолѣти, побеждати, стрѣляти, полонити.

В лексике «Слова...» много слов, ушедших из языка: речи, потяти (убить), полонити (взять в плен), комони (кони), туга (печаль), туръ (зубр), поскепати (расщепить), зегзица (чайка или кукушка), носады – речные суда, котора – распря, раздор и др. Современные русские народные говоры служат важным источником для толкования значений лексем, употребляемых в «Слове о полку Игореве», но не представленных в других древнерусских памятниках (см. работы С.И. Кот- кова, В.В. Немчука). Так, В.А. Козырев в брянских говорах обнаружил 86 параллелей к лексемам, используемым автором «Слова...»: не бологомъ – не добром, верженъ – поврежден, кар- на – мука, скорбь, троскотати – стрекотать, трудный – печальный, скорбный и др. Авторы светской повествовательной литературы хорошо знали родной язык и нормы церковнославянского языка, свободно выбирая из параллельно существующих слов или форм слова восточнославянские и старославянские.

Основные выводы:

4. Среди древнерусских памятников можно выделить три типа: деловые (грамоты, «Русская Правда»), где наиболее полно отразились особенности живой восточнославянской речи X–XVII веков; церковная письменность – памятники церковнославянского языка (старославянского языка «русского извода», или книжно-славянского типа литературного языка) и светская письменность.

5. Светские памятники не сохранились в подлиннике, число их невелико, но именно в этих памятниках отразился сложный состав древнерусского литературного языка (или литературно обработанного типа народного языка), представляющего собой сложное единство элементов общеславянских, старославянских и восточнославянских.

6. Выбор указанных языковых элементов был обусловлен жанром произведения, темой произведения или его фрагмента, устойчивостью того или иного варианта в письменности киевской поры, литературной традицией, эрудицией автора, образованностью писца и другими причинами.

7. В древнерусских памятниках письменности представлены различные местные диалектные черты, что не нарушало единства литературного языка. После распада Киевского государства и татаро-монгольского нашествия связь между областями нарушается, увеличивается количество диалектных элементов в новгородских, псковских, рязанских, смоленских и других памятниках.

8. Происходит перегруппировка диалектов: Северо- Восточная Русь отделяется от Юго-Западной, создаются предпосылки для образования трех новых языковых единств: южного (язык украинской народности), западного (язык белорусской народности), северо-восточного (язык великорусской народности).

3. Реформирование книжного языка в 14 – 15 веках…

В XIV столетии Московское княжество становится одной из самых заселенных территорий, являясь важным военно-пограничным пунктом между старой южной и новой северной Русью, торговым посредником между северо- западом и юго-востоком. Во второй половине XIV века оно возглавляет борьбу за свержение татаро-монгольского ига и становится общепризнанным центром Северо-Восточной Руси, в течение XIV–XV веков присоединяя к себе одно за другим удельные княжества. В XVI веке создается сильное централизованное Русское государство, с образованием которого завершается процесс формирования великорусской народности. В период XIV–XVI веков создается язык великорусской народности, который имеет много общего с древнерусским языком, как и родственные ему белорусский и украинский языки.
Можно отметить некоторые общие нормы живой разговорной речи восточных славян, нашедшие отражение в таких памятниках, как Договоры русских с греками, «Русская правда», и живой великорусской речи XIV–XVII ве- ков, зафиксированной деловыми документами Московской Руси: полногласие; начальные ро, ло; начальное о, ж на месте древнейшего сочетания *dj; ч на месте древнейших сочета- ний *tj, *kt и т.п. В памятниках, отражающих особенности живой великорусской речи, имеется много форм слов, совпадающих с древнерусскими формами и не соответствующих грамматическим нормам русского национального языка, например: наличие старых форм имен существительных множественного числа дательного, творительного и предложного падежей. Обращает на себя внимание «цепное нанизывание предложений» в московских памятниках, типичное для текстов деловых документов XI–XIII веков.

Можно говорить о некоторой общности лексики древнерусского и великорусского языков, например, о наличии в них юридических терминов, не вошедших в словарный состав русского национального языка: головникъ (убийца), видокъ, послухъ (свидетели), казнь (наказание), таких слов, как перстъ (палец), око (глаз), животъ (жизнь), имѣние (имущество), гость (купец) и т.п. Однако язык великорусской народности и язык древнерусской народности имеют не только сходство, но и отличие:

В составе языка великорусской народности отмирают элементы старой языковой системы, разрушение которой началось уже в киевский период, и развиваются новые языковые элементы, что дает основание некоторым исследователям называть эпоху великорусской народности переходной (между периодом существования древнерусской народности и периодом образования русской нации).

1. В московских памятниках заметны следы аканья, однако для многих текстов нормой остается древнерусское оканье.

2. В памятниках XIV–XVII веков, отражающих особенности живой речи, употребляются новые формы имен существительных множественного числа с флексиями -ам, -ами, -ах в дательном, творительном и предложном падежах. Например, в отписке 1617 года: И мы, холопи твои... дворянъ и дѣтей боярскихъ... которые жили по домамъ

3. В памятниках XIV–XVII веков, отражающих особенности живой речи, употребляется только одна форма прошедшего времени глагола – перфект без связки, сохранившаяся в современном русском языке. Например, в «Актах Московского государства»: И князь де Фадей Шеховской женилъ его на вольной женкѣ за дворомъ сильно; Била челомъ тебѣ, государю, матушка моя, чтобы ты, государь, меня пожало- валъ;

Большие изменения происходят в словарном составе русского языка: появляются новые слова, изменяется значение многих слов. Как уже отмечалось, в языке великорусской народности новое сосуществовало вместе со старым. В текстах памятников XVI–XVII веков для обозначения одного и того же понятия находим параллельное употребление неологизмов и слов, давно существующих в языке. Речь идет о таких синонимических парах, как око – глаз, уста – рот, губы, хребет – спина, студеный – холодный и т.п.

Изменения в грамматическом строе и словарном составе русского языка делают язык великорусской народности языковой системой, обладающей новыми качествами по сравнению с живой речью восточных славян X–XIII веков, и отделяют его от языков родственных народностей – украинской и белорусской, где также происходят изменения.

Великорусский язык образовался на базе московского междиалектного койне. Москву заселяли русские люди, пришедшие из разных областей и княжеств Северо- Восточной Руси. В языке жителей Москвы стирались диалектные различия, как стирались они когда-то в языке жителей Киева. В результате этого образовался общий язык московский говор – один из среднерусских переходных говоров, в составе которого объединились и северно- великорусские и южно-великорусские языковые элементы (аканье, произношение г как взрывного согласного звука, употребление твердого т в окончаниях глаголов третьего лица настоящего и будущего времени, употребление личных местоимений меня, тебя, себя и т.п.). Московский говор явился основой языка великорусской народности, нашедшего свое письменное выражение в документах московских приказов (государственных канцелярий). Язык этих канцелярий, или приказный язык, стал в XVII веке единым государственным языком Московской Руси, так как «Московское государство, естественно, должно было насаждать в присоединенных областях свои нормы общегосударственного письменного языка, языка правительственных учреждений московской администрации, бытового общения и официальных сношений». Книгопечатание, возникшее на Руси в XVI веке, также способствует выработке единых орфографических и пунктуационных норм, дальнейшему развитию письменного приказного языка: в середине XVII века начинают печатать первые светские книги (в 1647 году – было на- печатано «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», в 1649 году – «Уложение» Алексея Михайловича), в то время как в предшествующий период печаталась церковная литература.

Тексты «Судебников» XV–XVII веков (законодательных актов Московской Руси) хорошо показывают, насколько пестрым был государственно-приказной язык: старые элементы древнерусского языка сосуществовали с новыми, традиционно-книжные элементы употреблялись одновременно с формами живой разговорной речи. Например, в тексте «Судебника» 1497 года: А которого жалобника а неприго- же управити; А котораго татя поимаютъ...; А имать боя- рину отъ списка съ рубля по алтыну; А съ холопа и съ робы... боярину имати отъ печати съ головы по девяти денегъ…

В московских судебниках, государственных указах, грамотах и других официальных государственных деловых документах местные слова, формы слов и выражения встречаются редко, так как в языке московских государственных приказов вырабатываются единые нормы великорусского языка, еще не порвавшего окончательно с письменными традициями прошлого, но все же резко отошедшего от системы древнерусского языка.

Анализируя тексты памятников, отражающих особенности живой речи, и тексты официальных деловых документов, можно заметить общие нормы языка великорусской народности, во многом свойственные и системе национального русского языка. Впервые эти нормы отмечены в «Русской грамматике» 1696 года англичанина Генриха Лудольфа:

В «Русской грамматике» нет двух типов склонений имен существительных мужского, среднего и женского рода, то есть имена существительные с основой на твердый и мягкий согласный склоняются одинаково.

Генрих Лудольф подчеркивает, что в русском языке звательный падеж совпадает с именительным, и приводит примеры: жена (не жено), город (не городе), не отмечает формы двойственного числа, указывает на возможность сочетания заднеязычных согласных с гласными переднего ряда (Он держитъ въ своей рукѣ). В разделе «Глагол» дана современная система спряжения глаголов, названы три категории времени: настоящее, прошедшее и будущее, при этом для прошедшего времени указывается только одна форма, которая «по правилу оканчивается на л и образует во всех трех лицах форму женского рода на –ла.

Приведенные примеры подтверждают мнение исследователей о том, что в течение XV–XVII веков складываются многие современные грамматические нормы, отличающие язык великорусской народности от языка древнерус- ской народности или живой речи восточных славян X–XIII в. Как уже было сказано, изменился русский язык и в словарном отношении. В XV–XVII веках появляются новые слова: алтын, бугор, водка, табак, государь, государство, дуло, запал, косогор.

В текстах XV–XVII веков находим новые юридические термины: пристав – ’лицо, призывающее ответчика к суду’; пересудчик – ’сборщик судебных пошлин’; целовальник – ’сборщик податей, служащий, исполняющий ряд мелких судебных и полицейских обязан- ностей’; челобитие, челобитная – ’прошение, грамота с какой-либо жалобой’: сыск, сыскати, обыск, обыскати, донос, доносить…

Можно говорить также о своеобразии синтаксического строя языка великорусской народности. В нем еще живы синтаксические конструкции, типичные для древнерусского делового языка: предложения, переходные по структуре от паратаксиса к гипотаксису, союзное нанизывание пред- ложений, выражение подчинительных отношений средствами сочинительных союзов. Нанизывание предложений одного за другим без по- мощи союзов или с помощью сочинительных союзов и, а, да создавало впечатление обстоятельности, усиливало протокольный характер текстов. Вероятно, поэтому в деловой письменности XV–XVII веков, как и в памятниках древнерусского языка, подобные конструкции использовались очень широко.

В языке великорусской народности подчинительные отношения выражаются и с помощью сочинительных союзов, и с помощью подчинительных союзов. Как справедливо писала Э.И. Коротаева, чем ближе к XVIII веку, тем боль- шую роль играет подчинительный союз, тем выразительнее его функция, тем шире и свободнее временные и условные подчинительные конструкции выступают без соотносительных слов, а подчинительная связь выражается с помощью подчинительных союзов, старых русских союзов коли, как, когда и новых если, пока

Итак, московский государственный деловой письменный язык развивался и подвергался известной литературной обработке в московских государственных канцеляриях в течение XV–XVII веков. Во второй половине XVII века это уже сложившийся тип литературного языка, нормы которого во многом совпадают с нормами современного русского языка, но обслуживающий только одну сферу общественной деятельности человека – делопроизводство. Языком художественной литературы, публицистики, философской и научной литературы оставался древнерусский литературный язык, противостоящий государственному приказному языку.

В Московском государстве появляется огромное количество литературы, деловой и церковной, по поводу которой А.И. Соболевский писал: «Число их (книг) так велико, несмотря на пожары и разные невзгоды, постигшие наши города и села, что мы затрудняемся даже приблизительно определить их число в тысячах». Многое в культуре Московской Руси было связано с киевскими традициями, наследовало Московское государство и древнерусскую литературу, от которой в основном дошли церковные памятники, оригинальные и переводные. Переписывая эти памятники, церковники Московской Руси заметили, что в старых рукописях нет единства в написании, особенно в церковных памятниках, переводных с болгарского и греческого языков. В это время в Болгарии (XIV век) была закончена правка религиозных книг под руководством болгарского патриарха Евфимия Тырновского. В Сербии правка церковных книг велась под руководством ученика Евфимия Тырновского Константина Костенческого. В XIV веке существовала тесная связь между русскими и сербскими церковниками (в монастырях Константинополя и на Афоне, в Болгарии было много русских монахов, греческие, болгарские и сербские церковники посещали наши монастыри). В конце XIV – XV веке Византия, Сербия, Болгария потеряли свою независимость, многие видные церковники (например, митрополит Киприан, афонский монах Пахомий Логофет) переезжают в Москву, привозят с собой книги «тырновского» извода, которые становятся образцом для русской церковной литературы. Влияние языка южнославянской церковной литературы на язык русских памятников XV–XVII веков большинство исследователей называют вторым южнославянским влиянием (первое относится ко времени X–XI веков – периоду крещения Руси). Развернутое обоснование эта теория получила в трудах И.В. Ягича и А.И. Соболевского, объяснявших изменения в русском литературном языке Московского государства влиянием южнославянской письменности. Исследователи более позднего времени принимают термин «второе южнославянское влияние», но объясняют изменения в литературном языке XV–XVII веков не только внешними, но и местными, внутренними причинами. Действительно, необходимо различать два процесса, второе южнославянское влияние и архаизацию русского литературного языка книжниками XV–XVII веков, хотя оба процесса тесно связаны друг с другом. Второе южнославянское влияние – внешний процесс, отразившийся на внешнем облике русских книг. Это изменение русской графики и орфографии под влиянием болгарской и сербской, испытавших, в свою очередь, влияние греческого алфавита и орфографии.

Второе южнославянское влияние сказывается в:

1. восстановлении букв, не обозначающих звуков живой русской речи XV–XVII веков: ѫ, ѧ, ω (омега), ѯ (кси), ѱ (пси), Ѳ (фита), ѵ (ижица),

2. употреблении и смешении ь и ъ, также не обозначающих живых звуков в исследуемый период

3. в написании слов с плавными до гласных, свойственном южнославянским языкам и не характерном для русского языка,

4. в написании і (и десятеричного) перед гласными, в то время как в языке предшествующей эпохи і употреблялось после и восьмеричного (Іісусъ, сиі) и в отдельных словах.

Единообразия в русской орфографии XV–XVII веков требуют все церковники.

В Москве, как уже отмечалось, в XVI веке была создана типография, которая должна была печатать исправленные церковные книги. Образцом такого издания была первая напечатанная на Руси книга – «Апостол» 1564 года.

Под влиянием южнославянских церковных книг в русских памятниках XV–XVI веков увеличивается количество титлов (надстрочных знаков, указывающих на сокра- щенное написание слов). Например, в «Житии Мефодия» XII века читаем: Учени божи, в тексте этого жития XVI века находим: Учнiа б ҃ жiа. ҃

В памятниках этой поры широко представлено написание слов с плавными до гласных, свойственное южнославянским книгам: слънце, връхъ, пръвое, врьста, влъхвъ и т.п. Показательно, что в словах вьрхъ, пьрвый, чьрный

употребляется ъ вместо ь (връхъ, пръвый, чръный), что вполне определенно указывает на влияние южнославянских языков, где слоговой р произносился твердо.

В книгах XV–XVII веков изменилось начертание букв, многие из которых стали напоминать буквы греческого алфавита: а – α, л – λ, м – μ, п – π и др. В текстах появились идеографические элементы: ~ око – ’глаз’, ξ (кси) – ’змея’, ⊗ – ’окрест’, ⊕ – ’мертвый человек, покойник’.

Все это затрудняло восприятие текста церковных книг даже грамотными людьми XV–XVII веков. Новые правила графики и орфографии нашли отражение не только в церковных памятниках XV–XVII веков, но и в светской литературе, в деловых сочинениях, например, в «Судебниках» XVI– XVII веков. В «Судебнике» 1589 года употребляются буквы α и ζ, написание многих букв близко к написанию знаков в греческом алфавите: π, ρ, μ, λ (Гдрвα, πamρuαρхоμъ, αλεξαндρωμъ). В орфографии памятника также находим следы второго южнославянского влияния: титла, і, нейотированные а и ѧ (к҃нзь – князь, діакомъ, печалованіа, ищеа, котораа, оранаа, оу себѧ, волостелѧ).

А.А. Шахматов отметил, что литературный язык Московского государства «стал облекаться в ветхие ризы».

Архаизация русского литературного языка имеет глубокие внутренние причины, находит себе идеологическое объяснение в теории «Москва – третий Рим», согласно которой история жизни людей – это история трех мировых царств. Церковная литература переживает эпоху расцвета, возрастает авторитет церковнославянского языка. Южнославянское влияние также способствовало укреплению господства церковнославянского языка в литературе Московского государства. Главными деятелями этого времени были видные церковники, ученые-книжники Московского государства – митрополит Киприан, митрополит Макарий, Пахомий Логофет, Максим Грек, Зиновий Отенский, Дмитрий Герасимов

Анализ сравнительно большого количества памятников XV–XVII веков показывает, что в Московском государстве фактически перестает существовать различие между двумя типами литературного языка Киевской Руси (народно- обработанным типом литературного языка, или древнерус- ским литературным языком, и книжно-славянским типом, или церковнославянским языком). Живые для Киевского периода языковые формы становятся архаическими, книжными, как и исконно книжные языковые формы. Об этом писал Г.О. Винокур: «Очень важно понять, что вследствие сказанного практически утрачивалось всякое различие между такими фактами книжной речи, которые по происхождению восходили к старославянскому вкладу в русский язык, как, например, град, нощь, и превратившимися в факты книжной речи древнерусскими словами или формами, вышедшими из живого употребления, в котором они некогда свободно обращались (вроде руцѣ, ногама и т.п.). Факты речи и того и другого рода представляли собой стилистически полное тождество, все это были факты языка ученого, церковного, отчетливо противостоящие фактам повседневного живого языка».

Живая общерусская речь XV–XVI веков возникла на иной диалектной основе, чем речь жителей Киевского государства. Литературный же язык этого времени сохранил особенности древнерусского языка и те грамматические и лексические единицы, которые были общими для древнерусского и церковнославянского языков, а затем исчезли из живой речи, в результате чего возобладала тенденция расхождения литературного языка с народной речью. В результате всех этих явлений тенденция расхождения с живой речью стала основной для литературного языка Московского государства, в то время как для литературного языка Киевского государства основной была тенденция сближения с живой речью. Разрыв между книжным славянизированным литературным языком Московского государства и живой речью великорусской народности отчетливо ощущался современниками. Например, один из священников так отзывался о текстах «Златоуста»: «Зѣло невразумительно... не точию от мирянъ, но и отъ священникъ».

С другой стороны, книжники сознательно избегали «простой беседы невежд ». Следовательно, можно говорить о двуязычии, двух языковых системах Московского государства, противопоставленных друг другу, на что обратил внимание Г. Лудольф: «Точно так же, как никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и наоборот, – в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка... Так у них и говорится, что разговаривать надо по- русски, а писать по-славянски»

Стиль «плетение словес»

Стиль «плетение словес» связан с произведениями, теоретической основой которых было возникшее в Византии в IV–VII веках и вновь возродившееся в XIV веке учение исихастов. Исихазм (от греч. hēsyсhia – покой, отре- шенность) представляет собой этико-аскетическое учение о пути к единению человека с Богом, о восхождении человеческого духа к божеству, «божественности глагола», необходимости пристального внимания к звучанию и семантике слова, служащего для называния сущности предмета, но часто не способного выразить «душу предмета», передать главное. Отсюда стремление авторов широко использовать эмоционально-экспрессивные языковые средства для «выражения невыразимого» (см. об этом работы Л.А. Дмитриева, М.В. Ивановой, В.В. Колесова, Д.С. Лихачева, А.И. Соболевского, О.А. Черепановой). Впервые на Руси употребил термин стиль «плетение словес» известный книжник XIV – начала XV века Епифа- ний Премудрый в «Житии Стефана Пермского»: «Но доколѣ не остану много глаголати, доколѣ не оставлю похвалению слова, доколѣ не престану предложеннаго и продлъжнаго хвалословия? Аще бо и многажды въсхотѣлъ быхъ изъоставити бесѣду, но обаче любы его влечетъ мя на похваление и на плетение словесъ».

Вначале новый слог был распространен в церковной литературе: «О житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» (1389 год), «Четьи-Минеи», «Степенная книга царского родословия» митрополита Ма- кария» (XVI век) и т.п.

Фактический материал перемежается в этих произведениях пространными лирическими излияниями автора и обильной цитацией церковной литературы. В лирических текстах произведений высокого слога большой удельный вес имеют риторические вопросительные и восклицательные предложения. Стиль «плетение словес» требовал употребления слов, созданных по определенным словообразовательным моделям. Книжники XV–XVII веков, как бы соревнуясь друг с другом, создавали неологизмы, напоминающие греческие сложные слова, или употребляли сложные имена существительные и прилагательные, известные церковной литературе старшего периода: всеплодие, небопарный (орел), тре- блаженная (слава), огнезарный (взор), солнцезарный (ангел), скоротечи, градоимство, благосчастие, Напряженная манера повествования создавалась обилием тропов и фигур: символами, метафорами, сравнениями, эпитетами, образующими иногда длинную цепочку слов, характеризующих объект описания. Много внимания уделяли авторы произведений, написанных в рамках стиля «плетение словес», разнообразным стилистическим приемам и средствам создания образа, но основным был повтор: повтор синтаксических конструкций, членов предложения, лексем, форм слова, сходнозвучных лексических единиц, употребление слов с близкой семантикой, – чтобы точнее выразить мысль, важную для автора. Например, в «Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича»:... и си великый князь неповинныя любляше, а повинныя прощаще; по великому Иеву; яко отець есть миру и око слѣпымъ, нога хромымь, столъ и стражь и мѣрило, извѣстно къ свѣту правя под- властныя.., высокопаривый орелъ, огнь попаляя нечестие, баня мыющимся отъ скверны, гумно чистотѣ, вѣтръ пле- велы развѣвая, одръ трудившимся по Бозѣ, труба спящимъ, воевода мирный, вѣнець побѣдѣ...

Любимым художественно-изобразительным средством книжников XV–XVII веков были перифразы.

Словарный состав, синтаксический строй, словообразовательные модели, художественно-изобразительные средства в искусных сочинениях книжников XV–XVII веков – все было подчинено одной идее: созданию высокого стиля, которым прилично было повеств