Она полюбила сына эрла Гахриза Бедвира и отправилась за ним через всю страну, дойдя до Эйвона во главе армии.
Теперь война закончилась, или, по крайней мере, приостановилась, и оба отправились домой. Не ради отдыха, но желая увидеть Гахриза, который, судя по последним сообщениям, лежал при смерти.
Глядя на остров, теперь такой близкий, и размышляя о цели их путешествия, Кэтрин понимала, что Лютиен вряд ли хорошо спал прошлой ночью. Впрочем, как и последние несколько дней. Молодая женщина огляделась вокруг, пересекла небольшой лагерь и взобралась на холмик, пригнувшись, когда приблизилась к вершине.
На соседней поляне стоял Лютиен, обнаженный до пояса, сжимая в руках «Ослепительный», фамильный меч Бедвиров.
Этот меч был настоящим чудом; его безупречный клинок из прекрасно закаленного металла сверкал в лучах утреннего солнца, затмеваемый лишь золотым, украшенным драгоценными камнями эфесом, выкованным в виде фигурки дракона, чьи распростертые крылья образовывали замысловатую крестовину.
Однако сияющие зеленые глаза Кэтрин не задержались на чудесном оружии, гораздо более привлекательным зрелищем являлся сам Лютиен. Его рост на два дюйма превышал шесть футов, широкую грудь и плечи покрывал ровный золотой загар, мускулы на руках перекатывались при каждом движении. Фигура его изменилась с тех пор, как Кэтрин увидела его впервые на арене в Дун Варне, стала более внушительной и сильной. Внезапно Кэтрин поняла, что прежний юноша канул в прошлое, теперь перед ней стоял могучий мужчина, истинный воин. Изменились даже светло-карие глаза, знак принадлежности к роду Бедвиров. Они сохранили, правда, юношескую ясность, но теперь в них читалась еще и мудрость.
|
|
Казалось, «Ослепительный» описывал невидимые фигуры в воздухе, порхая вокруг Лютиена, который то управлялся с ним одной рукой, то сжимал обеими. Лютиен подпрыгивал и наклонялся, грациозно и ловко изгибался в разные стороны, но хотя он часто поворачивался лицом к девушке, она не боялась, что он заметит ее. Он был совершенным бойцом, полностью сосредоточенным на своем занятии. Его не останавливали ни усталость, ни печаль, ни то, что подобные упражнения давно уже стали ежедневной рутинной работой. «Ослепительный», сжатый обеими руками, взметнулся над головой Лютиена, руки и тело молодого человека образовали прямую линию. Лютиен застыл на мгновение, затем медленно повернулся вбок, разжав пальцы правой руки. Левой он начал медленно, дюйм за дюймом, опускать меч, а пальцы правой руки при этом скользили по запястью, локтю, предплечью левой, пока не коснулись наконец плеча. Теперь левая рука была вытянута горизонтально, а правая согнулась в локте, кончики ее пальцев лежали на левом плече.
Кэтрин не могла оторвать от него глаз все то время, что он стоял, застыв в этой позе. Меч был очень тяжелым, особенно если держать его на весу, но сильная рука Лютиена не дрожала. Кэтрин всматривалась в мельчайшие детали картины, разглядывая сверкающие глаза и длинные, волнистые волосы любимого, отливавшие в лучах солнца красным золотом.
Кэтрин невольно поднесла руку к собственным ярко-рыжим волосам, откинув их с лица. Как же она любила Лютиена Бедвира! Он всегда присутствовал в ее мыслях, ее снах, неизменно полных наслаждения, если она сжимала его в своих объятиях. Ему пришлось покинуть ее, покинуть Бедвидрин вскоре после трагического происшествия, когда его лучший друг погиб. Лютиен отомстил убийце и отправился в путь — путь, на котором он встретился с Оливером де Берроузом, хафлингом с большой дороги, путь, который привел его к Бринд Амору, волшебнику, все это время жившему отшельником в пещере. Именно Бринд Амор отдал Лютиену алый плащ, возродив таким образом легенду об Алой Тени.
|
|
И именно этот путь привел его к Сиобе, прекрасной Сиобе, ставшей его возлюбленной.
Это все еще причиняло боль Кэтрин, хотя они с Сиобой давно уже стали подругами, и полуэльфийка клялась, что Лютиен любит лишь Кэтрин. И в самом деле, Сиоба больше не являлась угрозой для отношений Кэтрин и Лютиена, но гордой женщине не так-то легко было выкинуть из памяти образ этих двоих, сплетающихся в тесном объятии.
Но это следовало забыть. Кэтрин так решила, а она была не из тех, кто отступает от принятого решения. Сиоба стала ее подругой, а Лютиен снова стал ее возлюбленным.
Снова и навсегда, обещал он, и Кэтрин поверила его клятве. Она знала, что Лютиен любит ее столь же сильно, как и она его. И, любя его, Кэтрин сейчас испытывала нешуточную тревогу. Несмотря на гордую позу, Лютиен был абсолютно измучен. Сегодня они доберутся до переправы Даймондгейт, достигнут берегов острова Бедвидрин и окажутся в Дун Варне через три или четыре дня.
Лютиен снова увидит Гахриза. Отца, к которому он питал горячую привязанность, и человека, который некогда страшно разочаровал молодого Бедвира. После гибели своего друга Лютиен узнал ужасную правду о жизни в мире, где царил Гринспэрроу. Юноша также узнал, что Гахриз утратил мужество и уверенность, которых от него ожидали, и отправил старшего брата Лютиена на смерть — из страха перед злобным незаконным королем. Это был удар, от которого Лютиен так и не оправился даже после того, как в Кэр Макдональде появилась Кэтрин, передавшая ему фамильный меч и сообщившая, что Гахриз поднял восстание.
|
|
— Если мы хотим попасть на первый паром, следует отправляться немедленно, — крикнула Кэтрин, прерывая сосредоточение Лютиена. Он повернулся, окинул ее взглядом, расслабил напряженные мускулы и позволил острию «Ослепительного» воткнуться в землю. Ничуть не удивленный ее вмешательством и командным тоном, он ответил простым кивком.
С тех самых пор, как весть о болезни Гахриза, эрла Бедвидринского, достигла Кэр Макдональда, Кэтрин принялась торопить Лютиена. Она понимала, что молодому человеку необходимо застать отца в живых и примириться с ним, иначе он никогда не обретет мира с самим собой.
Твердо намереваясь попасть на первый паром — в противном случае следующего пришлось бы ждать несколько часов, — Кэтрин начала поспешно сворачивать постель, а Лютиен отправился взглянуть на лошадей. Всего через несколько минут маленький отряд уже мчался на запад.
Переправа Даймондгейт, или Алмазные врата, изрядно изменилась с тех пор, как молодой человек видел ее в последний раз. Это место назвали так благодаря плоскому, похожему на бриллиант островку, состоявшему из голых черных камней, — он находился в сотне ярдов от берега, на полпути через канал, отделяющий остров Бедвидрин от материка. Здесь ходили паромы — две баржи, изготовленные гномами, они дюйм за дюймом преодолевали пенистую темную воду благодаря тянущим их веревкам. Эти потрясающие плоские конструкции отличались огромными размерами, но они были столь легкими в управлении, что один-единственный человек мог перегонять их, вне зависимости от того, насколько тяжело они нагружены. Один паром всегда находился в действии, разве что погода была слишком плохой или же в канале замечали огромных дорсальских китов, а другой в это время ремонтировался. Люди не боялись показаться слишком осторожными, когда бороздили темные, опасные воды вокруг острова Бедвидрин.
Все главные приметы этого места остались прежними: паромы, многочисленные камни, гигантские действующие причалы и обломки старых, свидетельство мощи моря. Даже погода стояла прежняя, сырая и хмурая, и вода была черной и опасной, и по ней бежали мелкие белые барашки. Теперь, однако, здесь виднелось гораздо больше военных судов, стоявших на якоре: почти половину флота Эриадора составляли корабли Эйвона, захваченные, когда армия врага высадилась в Порт-Чарлее. К тому же на острове появилось несколько новых строений: огромные бараки, в которых разместились три тысячи пленных циклопов. Впрочем, большая часть их уже исчезла: на Даймондгейте произошло известное восстание, в ходе которого множество одноглазых погибло, а оставшихся Гахриз Бедвир приказал разделить на мелкие группы и поместить в небольшие лагеря, гораздо более приспособленные для содержания военнопленных.
Однако постройки на Даймондгейте по приказу Бринд Амора не стали разрушать и поддерживали в должном состоянии на случай захвата новых военнопленных.
Путники спустились к причалам и направились прямо на баржу вместе со своими скакунами. Кэтрин ехала на светло-сером выносливом Спейтенфере, а Лютиен — на Ривердансере, прекрасном коне породы Горный Морган. Могучий Ривердансер был замечательным жеребцом, ослепительно-белым, с более длинной шерстью, чем прочие лошади его породы. Немногие во всем Эриадоре владели столь приметными скакунами, и, уж конечно, такого коня не было ни у кого на Бедвидрине, так что Ривердансер более чем что-либо, привлекал к Лютиену внимание.
Молодой человек слышал шепот на берегу, еще до отправления парома, и разговоры о сыне Гахриза и Алой Тени.
— Тебе даже не было нужды надевать плащ, — сказала Кэтрин, заметив его смущение.
Лютиен лишь пожал плечами. Его слава опередила его. Он был Алой Тенью, живой легендой, и, хотя молодой человек искренне считал, что не заслужил ничего подобного, простой народ демонстрировал уважение к нему, даже благоговейный страх.
Шепот продолжался на протяжении длинного и медленного путешествия через канал. Когда паром проходил мимо бараков, десятки циклопов выстроились на прибрежных скалах, осыпая его проклятиями и угрозами. Он просто не обратил на них внимания, воспринимая ярость пленных врагов как признание его героизма. Юноша чувствовал себя виноватым перед соратниками не менее храбрыми, чем он сам, и все же встречал угрозы и проклятия с широкой улыбкой.
Паром причалил к Бедвидрину под гром аплодисментов, раздававшихся из всех доков и адресованных Лютиену. Предыдущая переправа молодого человека, дерзкий побег от разъяренных циклопов, а затем и от гигантского дорсальского кита стали здесь легендой, и путники услышали немало рассказов — весьма преувеличенных, как это знал Лютиен, — о тех событиях. Вскоре Лютиену и Кэтрин удалось ускользнуть от восторженной толпы, и они помчались вперед по мягкой торфяной земле острова Бедвидрин, своей родины. Однако Лютиен все же ощущал некоторую неловкость.
— Неужели все, что я делаю, обязательно должно заноситься в хроники и становиться общим достоянием? — заметил он спустя небольшое время.
— Надеюсь, не все, — игриво ответила Кэтрин, невинно хлопая ресницами в ответ на вопросительный взгляд Лютиена. Женщина из Хейла весело расхохоталась, удивляясь в душе, насколько легко ей удается вызвать краску смущения на щеках любимого.
Три последующих дня пролетели быстро и спокойно. И Кэтрин, и Лютиен знали дороги Бедвидрина достаточно хорошо, чтобы объехать стороной любое поселение, — они предпочитали оставаться наедине друг с другом и собственными мыслями. Что касается юного Бедвира, то его мысли напоминали скорее бушующий ураган чувств.
— Я был в Кэр Макдональде, — решительно сказал он Кэтрин, когда наконец вдали появились Дун Варна и белые стены поместья, много лет бывшего ему родным домом. — Случалось мне бывать в Эрадохе, я проделал весь путь до Принстауна бок о бок с нашим королем. Но теперь весь тот мир кажется таким далеким, таким чужим миру Дун Варны…
— Кажется, будто мы никогда не покидали этого места, — согласилась Кэтрин. Она повернулась к Лютиену, и они посмотрели друг другу в глаза, испытывая одни и те же чувства. Для молодых людей путешествие через остров напоминало прогулку в прошлое, в потайные уголки, хранимые в памяти. Эта прогулка привела их в более простые и, со многих точек зрения, более счастливые времена.
Эриадор, безусловно, зажил теперь более счастливой жизнью, он освободился от Гринспэрроу, и жителей Бедвидрина, как и всех прочих земель, не угнетали больше жестокие циклопы. Однако на протяжении многих лет Гринспэрроу был пустым звуком, именем, лишенным значения, далеким королем, не влияющим на повседневную жизнь Лютиена Бедвира и Кэтрин О'Хейл. До тех пор, пока в Дун Варне не появились два сановника, виконт Обри и барон Виллмон, принеся с собой правду о жестоком короле и заставив Лютиена понять, какова на самом деле была участь его страны.
Глядя на белые стены поместья, стоявшего на обращенном к морю склоне холма, Лютиен понял, что то был мир, основанный на невежестве. Прошло всего полтора года с тех пор, как он узнал правду об этом мире и отправился в дорогу. Всего полтора года, и вся жизнь юного Лютиена перевернулась с ног на голову. Он вспомнил свое последнее спокойное лето в Дун Варне два года назад, когда он проводил дни, тренируясь в борьбе на арене, или рыбача в одной из многочисленных укромных бухточек, или носясь на Ривердансере по полям, свободный и одинокий. Или воркуя с Кэтрин О'Хейл. Они вместе учились и веселились и впервые познали любовь.
Лютиен осознал, глядя на молодую и прекрасную женщину, что даже это чувство теперь изменилось. Его любовь к Кэтрин стала глубже, поскольку теперь он мог честно признаться самому себе, что действительно любит ее, что она стала его спутницей на всю оставшуюся жизнь.
И все же было нечто гораздо более волнующее в тех минувших днях, в неловких словах, в первом поцелуе, первом прикосновении, первом утре, когда они проснулись, сжимая друг друга в объятиях, хихикая и пытаясь придумать какую-либо историю, чтобы Гахриз, отец Лютиена и официальный опекун Кэтрин, не наказал их или не отправил девушку обратно через весь остров в деревушку Хейл.
Это были хорошие времена.
Но затем появились Обри с Авонезой, разукрашенной шлюхой, которая отдала приказ об убийстве Гарта Рогара, лучшего друга Лютиена. Они оба открыли юноше глаза на подчиненное положение Эриадора, на «благородство», свойственное Авонезе, как и прочим аристократам. Эти претенциозные хлыщи вынудили Лютиена пролить первую кровь — того стражника-циклопа — и выбрать участь беглеца.
— Надеюсь, Авонеза все еще в цепях, — заметил Лютиен, хотя и собирался придержать эти мысли при себе.
— Эрл Гахриз отправил ее на юг, — ответила Кэтрин. — По крайней мере, именно так сказал мне один из рабочих на верфи.
Глаза молодого человека расширились от изумления. Неужто его отец освободил эту тварь, из-за которой погиб его дорогой друг? На мгновение Лютиен ощутил такое же всеобъемлющее презрение к Гахризу, как и в тот миг, когда узнал, что тот из чистой трусости отослал его старшего брата Этана погибать на войне, боясь, что он послужит причиной недовольства приспешников Гринспэрроу.
— В цепях? — осмелился спросить молодой человек, молясь, чтобы было именно так.
Кэтрин уловила его тревогу.
— В гробу, — ответила она. — Похоже, пребывание в подземной темнице Дун Варны не пошло на пользу леди Авонезе.
— В Дун Варне нет подземных темниц, — возразил Лютиен.
— Твой отец построил одну специально для нее, — пояснила девушка.
Лютиен был удовлетворен этим ответом, и все же он миновал городские ворота, проехал по мощеным улицам мимо стен из красного песчаника и приблизился к дому Бедвиров со смешанными чувствами.
Они с Кэтрин встретились у дверей с теми, кого знали в прошлом, с мужчинами и женщинами, которых они не видели более года, — и на всех лицах улыбки смешивались с печалью. Люди были рады возвращению младшего Бедвира, но сожалели, что причиной послужили столь печальные обстоятельства.
Лютиену сообщили, что состояние Гахриза ухудшилось. Войдя в комнату, молодой Бедвир увидел отца, глубоко утонувшего в подушках огромного ложа.
Подойдя к Гахризу, Лютиен заметил, что его глаза цвета корицы утратили свою живость. Густая копна седых волос пожелтела, как и обветренное лицо, лицо человека, который провел бесчисленные часы под солнцем Бедвидрина. Тугие мускулы на руках Гахриза Бедвира ослабели, грудь опала, отчего плечи казались еще шире, хотя и лишились прежней силы. Гахриз был человеком высоким, на три дюйма выше Лютиена, такого же роста, как и старший брат молодого человека, Этан.
— Сын мой, — прошептал Гахриз, и лицо его на мгновение прояснилось.
— Что ты делаешь в постели? — спросил Лютиен. — Вокруг столько дел. Рождается новое королевство.
— Которое будет лучше, чем во времена Гринспэрроу, — ответил Гахриз едва слышным шепотом. — И лучше того, что существовало до Гринспэрроу. Я знаю, так будет, потому что мой сын участвовал в его создании, — говоря это, он протянул руку и взял ладонь Лютиена. Пожатие старика оказалось неожиданно сильным, что внушило молодому человеку некоторую надежду.
— Со мной Кэтрин, — сообщил Лютиен и повернулся, чтобы подозвать девушку к постели. Она склонилась над больным, и его лицо вновь посветлело, даже просияло.
— Я надеялся увидеть своих внуков, — произнес Гахриз, вызвав краску смущения на лице сына, но не девушки. — Но вы расскажете им обо мне.
Лютиен собрался возразить, не желая признавать, что отец умирает, но Кэтрин заговорила первой.
— Я расскажу им, — пообещала она решительно. — Я расскажу им об эрле Бедвидринском, которого любил народ и который вышвырнул с острова проклятых циклопов!
Лютиен переводил глаза с девушки на отца во время ее речи и понял, что любые возражения против очевидного приближения смерти Гахриза прозвучат фальшиво и неестественно. В этот миг молодому человеку пришлось признать страшную правду: его отец умирал.
— Расскажете ли вы им о Гахризе-трусе? — спросил старик. Он попытался издать слабый смешок. — О том, как я склонился перед злой волей Гринспэрроу, — фыркнул он. — И Этан… о мой дорогой Этан. Вы что-нибудь слышали?..
Голос Гахриза затих, когда он взглянул в глаза младшего сына. Он понял, что Этан и в самом деле потерян для него, что Лютиен не нашел брата.
— Если ты когда-нибудь увидишь его, — продолжил Гахриз еще более тихим голосом, — расскажешь ему о том, как я закончил свою жизнь? Расскажешь о том, что в конце я твердо стоял за правое дело, за свободу Эриадора?
Текли мгновения, и Кэтрин пристально смотрела на Лютиена, понимая, что ее возлюбленный находится перед ужасной дилеммой, на перепутье, которое может определить всю его дальнейшую жизнь. Он был здесь, он снова встретился с отцом и получил один, и только один, шанс простить Гахриза. Кэтрин знала, что Гахриз нуждался в этом прощении, но самому Лютиену оно было еще более необходимо.
Не говоря ни слова, молодой человек обнажил «Ослепительный» и положил его на кровать, к ногам Гахриза.
— Сын мой, — вновь прошептал Гахриз, глядя на фамильный меч глазами, полными слез.
— Это меч рода Бедвиров, — произнес Лютиен. — Меч истинного эрла, Гахриза Бедвира. Меч моего отца.
Кэтрин отвернулась и вытерла выступившие слезы. Лютиен с честью выдержал, возможно, самую серьезную проверку в своей жизни.
— Ты займешь мое место, когда я уйду? — с надеждой спросил Гахриз.
Как ни хотелось Лютиену успокоить отца, он не мог пойти на это.
— Я должен вернуться в Кэр Макдональд, — сказал он. — Мое место ныне рядом с королем Бринд Амором.
Гахриз, казалось, на мгновение ощутил разочарование, но затем кивнул в знак согласия.
— Тогда ты возьмешь меч. — И голос его показался более сильным, чем в тот миг, когда Лютиен вошел в комнату, сильнее, чем за все последние дни.
— Он твой… — начал протестовать Лютиен.
— За мной право передать его, — перебил Гахриз. — Тебе, мой избранный наследник. Твой дар прощения принят и оценен, а теперь ты примешь от меня фамильный меч, отныне и навсегда. Война с Гринспэрроу не окончена, и ты найдешь дело для «Ослепительного» лучше, чем я, в твоих руках он принесет большую пользу. Сражайся отважно за весь род Бедвиров, мой сын. Сражайся за Эриадор!
Лютиен почтительно поднял меч с кровати и вложил его в ножны. Столь длинная речь стоила Гахризу огромных сил, и поэтому Лютиен попросил у отца позволения удалиться, чтобы тот смог отдохнуть, обещая вернуться, когда помоется с дороги и поест.
Он сдержал свое обещание и провел всю ночь с отцом, беседуя о хороших, а не о плохих временах, о прошлом, а не о будущем.
Гахриз Бедвир, эрл Бедвидринский, мирно скончался перед самым рассветом. Все уже было приготовлено, и очень скоро гордого воина положили в небольшую лодку и пустили в Дорсальское море, столь важное для всех, живущих в Дун Варне. Его преемник не был назван, напротив, Лютиен назначил временным правителем старого и верного друга семьи, поскольку сам он, как и объяснял отцу, не мог остаться в Дун Варне. Более важный долг призывал его в Кэр Макдональд, его место было рядом с Бринд Амором, его другом и королем.
На следующий день Лютиен и Кэтрин покинули Дун Варну, и оба не знали, доведется ли им когда-либо увидеть это место вновь.
Кэтрин сразу заметила перемены в поведении молодого человека. По дороге на юг, к переправе Даймондгейт, и позже, на материке, он спокойно спал по ночам и выглядел веселым.
Девушка довольно долго тревожилась, видя, что Лютиен как будто вовсе не скорбит о смерти отца. Сперва она не могла понять этого — ведь когда ее собственный отец погиб во время шторма на Эйвонском море, она целых две недели плакала по ночам. Лютиен, однако, пролил всего несколько слезинок, сложил руки Гахриза на груди и стоически оттолкнул лодчонку от берега, отпуская ее в суровое Дорсальское море, словно выталкивая мертвого отца из своих мыслей.
Но постепенно Кэтрин все поняла и обрадовалась. Лютиен не скорбел об отце, поскольку он уже мысленно похоронил и оплакал его еще тогда, когда вынужден был бежать из Бедвидрина. Для молодого человека Гахриз, или тот человек, которым его считал сын, умер в тот день, когда юноша узнал правду о своем брате Этане и о трусости отца. А потом, когда Кэтрин появилась в Кэр Макдональде, принеся «Ослепительный» и весть о том, что Гахриз возглавил восстание против Гринспэрроу, отец для Лютиена ожил вновь.
Теперь Кэтрин понимала, что молодой человек смотрел на все это как на второй шанс, неожиданную возможность попрощаться с истинным Гахризом, отважным воином, сумевшим избавиться от пелены трусости, застилавшей его глаза долгие годы. Скорбь Лютиена прекратилась задолго до того, как он преклонил колена перед ложем умирающего отца. Теперь глаза цвета корицы больше не туманила боль. Гахриз обрел мир, как и его сын.
ГАЙБИ
Проктор Биллевин одиноко стоял на наклонном парапете монастыря Гайби, со своего каменного наблюдательного пункта вглядываясь в воды залива Колтуин. В туманной дымке скользило более сотни серых, призрачных силуэтов, в основном это были колтуинские рыбачьи лодки. Все они поворачивали и маневрировали стремительно, хотя нигде в мире больше не использовали столь устаревшие конструкции. Зрелище это легло тяжелым грузом на плечи старого проктора. Там были его люди, мужчины и женщины, ждавшие от него совета и руководства, готовые по первому его слову отдать жизнь. Именно Биллевин решил отправить рыбачьи суденышки навстречу захватчикам, чтобы попытаться удержать свирепых хьюготов в холодных и темных водах, подальше от деревни.
Теперь Биллевин мог только стоять и смотреть. Капитаны старались держаться поближе к гигантским галерам хьюготов, чтобы стрелы могли поражать врага, однако рыбакам приходилось соблюдать предельную осторожность, чтобы не угодить под удар чудовищных подводных таранов, которыми были оснащены вражеские галеры. Но все равно, к сожалению, слишком часто то одно, то другое суденышко, не проявившее достаточной скорости и маневренности или настигнутое внезапным порывом ветра, напарывалось на таран, и тогда слышался страшный треск расщепленного дерева, эхом разносившийся над водой, перекрывая крики моряков и яростный визг их противников.
— По последним подсчетам, в залив вошло двадцать пять галер хьюготов, — произнес брат Джеймесис, останавливаясь рядом с Биллевином. — Но это только приблизительно, — добавил Джеймесис, поскольку проктор ни единым движением не отреагировал на его слова.
Старик стоял все так же неподвижно, даже не моргая, и только густые седые волосы, собранные в длинный хвост по обычаю тех мест, развевались на ветру. Биллевину приходилось видеть хьюготов ранее, когда он был еще ребенком, и он прекрасно помнил безжалостность и жестокость налетчиков. В придачу к рабам-гребцам, по двадцать вдоль каждого борта, семидесятифутовая галера несла на себе не менее пятидесяти воинов-хьюготов, чьи сверкающие щиты заполняли всю верхнюю палубу. Это означало, что в заливе находилось не менее двенадцати сотен свирепых варваров. Колтуинские рыбачьи суденышки ничего не значили по сравнению со смертоносными галерами, и люди на берегу могли только надеяться, что отважные рыбаки при помощи своих луков нанесут врагу достаточный урон, чтобы хьюготы раздумали высаживаться на землю.
— На одной из галер видели флаг «Морского дьявола», он висит вверх тормашками на рее, — печально сообщил Джеймесис, и теперь Биллевин вздрогнул. Аран Тумз и вся команда «Морского дьявола» были его давними дорогими друзьями.
Биллевин посмотрел вниз, на юг, в направлении деревни Гайби. Многие ее жители, самые старые и самые юные, уже шагали по вымощенной красным песчаником дороге длиной в милю — на холм, к стенам монастыря. Все, кто был покрепче, давно находились внизу, на причалах, ожидая момента, когда придется поддержать команды рыболовецких судов. Разумеется, небольшой флот даже не надеялся потягаться с галерами хьюготов на море, они просто хотели выиграть время, чтобы мирные жители успели укрыться за надежными стенами монастыря.
— Сколько мы потеряли лодок? — спросил Биллевин. Проктор думал, что теперь, когда все беженцы были уже совсем близко, можно бы и начать звонить в главный колокол Гайби, призывая суденышки обратно.
Джеймесис пожал плечами, не зная ответа.
— Там, на воде, люди из Колтуина, — хмуро сказал он.
Биллевин вновь взглянул на залив, затянутый туманной дымкой. Он надеялся, что туман рассеется хотя бы на мгновение и он сможет получить более четкое представление о ходе битвы, но понимал, что этот покров благоприятствует рыбакам. Уроженцы Колтуина знали каждый дюйм своих вод, могли маневрировать вслепую, не рискуя угодить на мели или напороться на единственный риф в этом районе — длинный ряд зазубренных скал, торчавших из залива к северу от монастыря. Моряки хьюготов, конечно, прекрасно ориентировались в море, но здесь они были чужаками.
Биллевин не стал звонить в колокол. Он доверял рыбакам, истинным хозяевам залива, так что бой продолжался и продолжался.
Шум все усиливался.
Рыбаки упорно сопротивлялись, их гордость, рожденная морем, не отступала; их лодки парами шныряли вокруг больших судов хьюготов, так что если галера внезапно разворачивалась, чтобы нанести удар одной из лодок, со второй мгновенно летел град стрел в открывшихся со стороны скошенной кормы гребцов. И все же рыбакам приходилось признать, что они не смогли нанести варварам достаточно серьезного урона. Дюжина колтуинских судов уже скрылась под темной водой, но ни одна галера хьюготов не затонула.
Лиари, капитан отличного судна «Файнвокер», с большим сожалением отметил этот факт. Конечно, рыбаки заставили хьюготов поработать, осыпая их градом стрел. Возможно, удалось ранить или даже убить часть врагов, но исход битвы казался очевидным. Чем больше судов терял флот Колтуина, тем быстрее он терял следующие. Когда потонула дюжина рыбачьих корабликов, военные припасы на оставшихся значительно уменьшились, и скоро должен был наступить момент, когда флотилии защитников придется вернуться в порт и в суматохе искать убежища за стенами монастыря.
Защитникам требовалась эффектная победа, нужно было во что бы то ни стало отправить на дно хоть одну из этих галер, казавшихся неуязвимыми. Но как? Суда варваров нельзя потопить стрелами, а любая попытка приблизиться приведет лишь к тому, что на дно отправится колтуинское судно.
Пока капитан размышлял, «Файнвокер» проскочил мимо носа галеры, украшенного волчьей головой, настолько близко, что моряк смог разглядеть подводный таран. Галера как раз совершала поворот, и команда «Файнвокера» осыпала противника градом стрел, получив всего несколько в ответ.
Лиари взглянул на женщину, стоявшую у штурвала.
— К северу, — скомандовал он.
Женщина, Джинни Бинз, оглянулась через плечо на галеру и два колтуинских суденышка, действовавших в связке с «Файнвокером». Если она повернет к северу, рыбачьи лодки останутся позади, поскольку одна из них будет вынуждена пойти на юго-восток, а другая — на запад. И при этом нос галеры смотрел на север, так что она на всех сорока веслах устремится в погоню.
— К северу, — повторил Лиари решительно, и женщина у штурвала повиновалась.
Как и ожидалось, галера хьюготов последовала за ними, и хотя ветер дул с юго-востока, наполняя паруса «Файнвокера», варвары быстро приближались. Более того, как только основная битва и два колтуинских суденышка остались позади, хьюготы поставили свой единственный прямой парус, твердо решив отрезать «Файнвокер» от остальных, настигнуть и потопить.
Лиари не дрогнул. Он приказал лучникам стрелять без передышки, затем объяснил рулевой, какого курса ей следовало придерживаться.
Джинни Бинз недоумевающе взглянула на капитана, когда поняла, чего тот от нее хочет. Лиари приказал ей маневрировать, выйти из залива, а потом повернуть назад, держась с южной стороны как можно ближе к берегу.
Он хотел, чтобы их судно прошло над рифом!
Вода стояла высоко, и скалы казались почти невидимыми. В рифе имелся узкий проход, который называли Брешью Никера, — там во время прилива вполне могла проскочить лодка, но найти крохотную брешь, когда камни скрыты водой, — нелегкая задача.
— Ты бороздишь эти воды десять лет, — сказал капитан Лиари женщине у руля, видя ее сомнения. — Ты найдешь брешь, но варвары, чужаки в этих местах да к тому же увлеченные преследованием, наткнутся прямо на риф и наверняка останутся без правого борта. — Лиари хитро подмигнул женщине. — Посмотрим, насколько хорошо держится на воде половина галеры.