Я лежал в темноте, вдыхая ночной аромат спелых яблок, где-то совсем рядом шелестело озеро, а я лежал и вслушивался в далекие и прекрасные звуки музыки. Уже засыпая, я еще раз услышал строчки припева:
Когда в квартале негритянском
Начнется бал и станут блюз играть,
Я подкачусь к моей красотке Мэгги,
И до упаду будем мы плясать!
Чарлз Ван Лоун
Мистер Конли
Прозвище — оно как пластырь: когда налепишь его на человека, чтоб от чего-нибудь вылечить, то пристает оно легко, а вот отдирать бывает чертовски больно.
Да, называли мы его «мистером Конли» и особое ударение делали на слове «мистер». Парень он был еще зеленый, и титул этот должен был помочь ему избавиться от «зелени», но вместо этого пристал к нему так, что мы чуть не потеряли игрока, который на третьей базе был незаменим.
Прозвища большинства бейсболистов придуманы газетчиками, но с Конли было не так. Мы сами дели ему кличку, выбрав, какая позубастее. Насмешка — это такая штука, которая задевает за живое. Снести ее тяжелее, чем простую брань. Но все-таки мне кажется, что для него лучше было сделаться «мистером Конли», чем оставаться просто «Конли с третьей базы».
Вам никогда не приходило в голову, что если у бейсболиста нет прозвища, то что-то тут не в порядке? Возьмите «Справочник по бейсболу» и выпишите из него всех тех ребят, которые известны только под своими фамилиями, — вы увидите, что звезд в вашем списке окажется не так уж много. В большинстве это будут вполне сносные игроки — но и только. Их именами никогда не назовут ни биту, ни перчатку.
Чтобы правило было правилом, необходимо исключение. Почему-то, когда речь заходит о Джонсоне, никто никогда не называет его «Уолт». Все говорят «Уолтер». Впрочем, это чепуха — ему кличка не нужна, у него и без клички все в порядке.
«Мистера» этого мы присобачили к Конли весной, в тренировочных лагерях, и никто, кроме него самого, тут не виноват. Вы, наверно, знаете, каково бывает в марте в Южных штатах, особенно если в предыдущем сезоне скауты-бейсболисты совершили на эти штаты набег. Кругом так и кишат полевые, базовые, питчеры — полупрофессионалы, бейсболисты из Младшей лиги и с городских пустырей… Если сперва вы еще стараетесь на них не наступать, то под конец вам уже все это безразлично.
Мы, ветераны, редко обращаем внимание на новобранцев — уж слишком много мы их повидали. Если какой-нибудь паренек покажет высокий класс, то мы бросим на него взгляд — но не более того. В таинства мы его не посвящаем — тут необходима осторожность.
Не то чтобы мы зазнавались, задирали нос — нет, просто мы разборчивы. Некоторые клубы смотрят на жизнь иначе, но мы всегда считали себя кланом. Когда наш босс приводит новичка, мы устраиваем парню испытания огнем и водой, и если он выдержит все эти муки с честью и окажется на девяносто девять процентов человеком, то мы принимаем его в свой круг — тогда, когда каждый из нас уже вполне удовлетворен. С этим мы спешить не привыкли и не любим, чтобы нас торопили. Легче уроженке Сент-Луиса проникнуть в чикагские салоны, чем парню из Младшей лиги занять местечко вблизи от нашего семейного очага.
О Конли мы уже кое-что знали от Гейгеса, предводителя скаутов. Гейгес откопал его где-то на Западе; тогда еще и года не исполнилось с тех пор, как Конли стал профессионалом. А до этого он прозябал в каком-то жалком колледже.
Вся его беда была в том, что он ожидал от нас какого-то особого радушия — и чересчур поторопился. Не нашлось человека, который бы ему намекнул, что лучше ему пока что переждать и не высовываться, — и Конли прямо-таки ворвался в наш круг, резвый, как щенок фокстерьер, который хочет на каждого опереться лапами и перемазать всех своей слюной. Намерения у парнишки были самые лучшие, но обычаев наших он не понял. Он был напичкан студенческими представлениями о жизни, и сдается мне, что он присоединился к нам, считая бейсбольный клуб Старшей лиги чем-то средним между студенческим товариществом и компанией, совершающей развлекательное путешествие.
Из Младшей лиги приходит много ребят с такими понятиями, но, пообтершись и попривыкнув, они начинают по-другому смотреть на жизнь. Вот и Конли непременно нужно было сперва приспособиться, но он не успел. На его долю выпал стремительный взлет — его сразу поставили на третью. И все это из-за Рэнса Мердока, с которым тогда приключилось сразу два несчастья: супружество и умственное расстройство. Тут нужно кое-что разъяснить.
Мы, старики, почти в полном составе съехались в Сент-Луис, а оттуда уже направились дальше, на юг — той весной Сент-Луис был для бейсболистов чем-то вроде порта отправки. Мы собрались там все, кроме Рэнса Мердока, который провел зиму в Канзас-Сити, но тоже должен был приехать в Сент-Луис. Рэнс пять лет стоял у нас на третьей базе, и таких бейсболистов, как он, вы днем с огнем не найдете! Играть с ним в одной команде было подлинным удовольствием: кому, как не мне, свободному игроку, разбираться в тех, кто стоит на третьей!
Билли Говард, секретарь клуба, был с нами; он замещал Белоголового Орла, который уже уехал в тренировочный лагерь и там присматривался к новичкам, надеясь выудить из этого лягушатника одного-двух питчеров. И вот мы уселись в холле нашего отеля, а Билли, похожий в те минуты на мокрую курицу, стал носиться вокруг нас и кудахтать насчет Рэнса, багажа и многого другого — ну, вы и сами знаете, как ведут себя обычно секретари клубов.
— Ведь он знает, что мы встречаемся в Сент-Луисе, — говорил Билли, — я дал ему телеграмму еще неделю назад! И что вы думаете — он даже не ответил… Да вот и он!
Это и вправду был Рэнс, весь разукрашенный, как лошадь на праздник, даже с цветком в петлице. С первого же взгляда мне стало ясно, что с ним что-то не в порядке. Уж очень он нервничал: это было видно даже по тому, как он смеялся и хлопал нас по спинам. Все это было не в духе Рэнса — и изящная тросточка тоже.
— Здравствуйте, молодой человек! — сказал Билли — А я-то уж думал, что придется мне оставить здесь твой билет, чтобы ты ехал вслед за нами… Наша пыхтелка отходит в половине восьмого. Где твой чемодан?
— А я без чемодана, — ответил Рэнс и вывалил вдруг на нас все свои новости.
Он, видите ли, похитил пару дней назад одну девушку из Канзас-Сити, и ее отец, придя в себя и немного остыв, предложил ему долю в своем бизнесе (речь шла о розничной торговле одеждой), с тем, чтобы он, Рэнс, оставил бейсбол.
— Так что билет этот мне, наверно, не понадобится, — сказал Рэнс, у которого, видно, духа не хватило прямо заявить, что он бросает бейсбол.
— Постой, постой, — сказал Билли. — Я надеюсь, ты не надумал уйти из клуба?!
— Не-е-т, — протянул Рэнс, — не то чтобы уйти… Но ведь я теперь человек семейный…
— Прие-ехали, — вмешался в разговор наш питчер Солли Джонс (Солли-Аэростат). — Того, кто завел волынку про «человека семейного», можно и не спрашивать, уходит он или нет. Можно тут же сказать ему, что он свободен от всех обязательств. Эти люди могут выглядеть вполне прилично и разговаривать нормально, но такими, как раньше они уже никогда не станут! Будь я менеджером, я бы гроша ломаного не дал за целый вагон женихов. Это же просто помешанные…
— Постой! — сказал Говард (от волнения он подпрыгивал на месте). — Подожди немного, Солли! Сейчас не твоя очередь подавать. Дай-ка я с ним поговорю… Слушай, Рэнс, ты что, хочешь посадить нашего босса на мель?
— Да нет, — завилял Рэнс, — нет. Билли, этого я не хочу. Но папаша моей жены предложил мне такую соблазнительную сделку, что никак нельзя отказаться. Ведь из всех магазинов готового платья в Канзас-Сити этот самый лучший, и треть доходов от него — лакомый кусочек! А у бейсболистов нет будущего — вы это знаете не хуже меня. С чем я останусь через несколько лет, когда выдохнусь? С ревматизмом и изуродованными пальцами — больше ни с чем. Я обсудил все это с женой, и она думает, что…
— Во-от оно что! — завыл Аэростат. — Вам все ясно, ребята? Его жена думает! Тех, кто желает проститься с усопшим, просим отойти вправо! А сам ты, недотепа этакий, больше не будешь думать? Тебе не пришло в голову, что без хорошего игрока на третьей базе нашему клубу придет конец? Ну конечно, это все от тебя отскакивает, как от гранитной глыбы! Но какая же нужна наглость, чтобы еще и явиться к нам до синевы выбритым, надушенным и с хризантемой в петлице! И теперь ты будешь продавать дрянную одежку всяким кретинам потому что твоя жена считает, что хватит уже тебе играть в бейсбол. Удивительно, как это она отпустила тебя одного сегодня вечером, ведь ты можешь простудиться. О, любовь! Но она не суфражистка, а? Надеюсь, она не запретит тебе участвовать в выборах? Из-за того, что ты позволил девчонке ухватить тебя за руку и подтащить к алтарю…
— Слушай! — сказал Рэнс, красный как рак и порядком разозлившийся. — Ты уже второй раз влезаешь со своей битой в чужую игру. Если сунешься снова, то я обломаю эту биту о твою голову! Ясно тебе?
— Кишка тонка! — заревел Солли. — И вся торгашеская родня твоей жены тебе не поможет! Не обломаешь, даже если к тебе снова вернется рассудок!.. А ты сам ответил священнику «согласен» или ей пришлось и это сказать за тебя?
Затем в холле развернулись военные действия, но уже через несколько секунд Солли был схвачен и уведен в бар, а те, кто остался (в том числе и я), окружили Рэнса и стали его отговаривать. Но без толку. Спорить с женихом бесполезно, потому что он гордится своим позором. Каждый раз, когда мы загоняли Рэнса в угол и ему было нечем крыть, он сообщал нам, что думает на эту тему его жена. Этим он, можно сказать, удалял нас с поля.
Вскоре Солли вернулся и попросил прощения. Конечно, старина Солли не ангел, но он всегда готов извиниться, если осознает свою неправоту. Чтобы он ее осознал, его иногда приходится вздуть, но на этот раз ничего такого не понадобилось.
— Рэнс, дружище, — сказал Солли, — я, кажется, чересчур разорался, ты уж меня прости. Я, конечно, понимаю, что она тебя не похищала, хотя и…
— Ну, я понял, — прервал его Рэнс, и они обменялись рукопожатием.
— Так ты это серьезно? — спросил Солли. — Не затем, чтоб выколотить из Белоголового Орла лишние деньжата? Вправду уходишь?
— Да, Солли, ухожу.
— Паршиво, — покачал головой Солли. — Паршиво. Мне будет тебя не хватать во время игры, ведь я помню, как отлично у тебя получаются слабые удары. Нам всем будет не хватать тебя, но не обманывай себя, Рэнс, — тебе тоже будет без нас несладко! Дни станут казаться тебе страшно длинными: у тебя не будет никаких дел, кроме как расхаживать с сантиметром на шее. И ты станешь думать о том, как это здорово: точным ударом отбить быстро летящий мяч и потом смотреть, как он парит в воздухе!
— Не знаю… — сказал Рэнс. Но взглянуть Солли в глаза он был не в состоянии.
— А в один прекрасный день, — продолжал Аэростат, — тебе случится снова увидеть ребят из Старшей лиги. Ты увидишь, как те, кто были когда-то твоими братьями, выглядывают из окон пульмановского вагона, и ты готов будешь отдать все магазины готового платья, сколько их есть в штате Миссури, за то, чтобы еще хоть раз выйти на поле вместе с этими ребятами. Но ты будешь уже не в форме, ты будешь толстым и даже не сможешь дотянуться руками до собственных лодыжек! Нет, Рэнс, старина, дешево ты продаешься — страшно дешево!
— Не знаю, — сказал Рэнс, которому стоило больших усилий улыбаться не слишком натянуто — Не думаю, что у меня все сложится так плохо.
— Увидишь, — сказал Аэростат. — Именно так, и даже хуже.
Рэнс пошел нас проводить; по дороге к вокзалу с него слетел этот глупый и самодовольный вид начинающего «семейного человека». Я стоял на площадке вагона и, когда поезд тронулся, успел хорошо рассмотреть Рэнса. Теперь он был уже ни капли не похож на жениха. Видели вы когда-нибудь ребенка, который стоит у входа в цирк-шапито и понимает, что не попадет внутрь и не увидит представления, но не может заставить себя отказаться от всех надежд и пойти домой. Вот так выглядел Рэнс. Одинокий, он стоял у дверей вокзала и не отрываясь смотрел на нас; верьте мне или нет, но я не поменялся бы с ним местами, даже если бы мне предложили за это весь штат Миссури.
Право слово, человека, потерявшего всех своих старых друзей, может утешить только такая жена, лучше которой и не бывает, и я надеялся, что билет, вытянутый Рэнсом в брачной лотерее, окажется счастливым… Вот так мы остались с пустой третьей базой, что и позволило мистеру Конли совершить свой головокружительный взлет и сразу сделаться полноправным членом нашей команды.
У Белоголового Орла, конечно, выпало из хвоста несколько перьев, когда он услышал, что Рэнс подписал пожизненный контракт с Матримониальной лигой и на третьей у нас образовалась дыра, через которую свободно пройдет мебельный фургон.
Да, потерять игрока с третьей — дело не шуточное, ведь им нельзя стать — им нужно родиться, эти ребята на дороге не валяются. Я считаюсь неплохим свободным игроком, в этом качестве обычно и играю, хотя несколько раз мне приходилось стоять на второй, и получалось у меня это не так уж скверно. Но поставьте меня на третью — и команда будет проигрывать по дюжине матчей за сезон. Настоящие игроки с третьей базы — как черный жемчуг: за них дают любую цену и их всегда не хватает.
Хуже всего было то, что босс никак не мог предвидеть такой поворот событий. Он рассчитывал иметь Рэнса в команде еще пять лет и потому не держал за пазухой лишнего игрока с третьей и вообще не имел таких на примете. И теперь Белоголовому Орлу (в глаза мы называли его Джимми Пэттен) нужно было срочно найти замену, а это можно сделать тремя путями, два из которых очень тяжелы, а третий — это, по сути, расчет на чудо. Итак, можно было попробовать с кем-нибудь сторговаться, или же срезу купить игрока за назначенную им цену, или найти нужного человека среди новичков.
Я думаю, вы представляете, каково торговаться с человеком, который знает, что у вас просто нет другого выбора, кроме как с ним договориться. Босс понимал, что сторговаться с кем-то он сможет лишь в том случае, если отдаст собственный правый глаз и кусочек своей бессмертной души в придачу. А чтобы купить настоящую бейсбольную звезду, ему и вовсе придется заплатить сумму, выраженную пятизначной цифрой. Здравый смысл подсказывал, что сперва следует сделать ставку на чудо, и Белоголовый Орел еще раз окинул взглядом новичков. И прямо у него под носом оказался Конли, прирожденный игрок с третьей базы — этого у него не отнимешь.
Приехав в тренировочный лагерь, я в первый же день стал присматриваться к ребятам из Младшей лиги, потому что я и сам был заинтересован в том, чтобы заделать дыру на третьей. И среди них я увидел одного, который выделялся в этой команде, как двадцатидолларовая золотая монета в какой-нибудь коллекции, — это и был Конли. По каждому его движению было видно, что это настоящий бейсболист.
Есть такая штука — бейсбольный инстинкт. Каждого человека, который твердо стоит на ногах и имеет хорошее зрение, можно научить принимать мячи, но самое важное — то, что ты делаешь с мячом, когда он уже у тебя в руках. А до этого идет чисто механическая работа.
Конли знал, что делать с мячом и делал он это, не раздумывая. Руки у него были что надо; он умел подбегать к нужному месту, знал, как ловить мяч и как посылать его назад так, чтобы он летел с быстротою молнии. Глядя на него, Белоголовый Орел так и расплылся в улыбке, словно вытащил из колоды сразу двух тузов. Было ясно, как день, что ему приглянулся этот новичок.
За обедом мы заговорили о Конли. Конечно, мы его не расхваливали — для этого время еще не настало. Речь шла только о том, что из всех новичков именно на него следует обратить внимание. И вдруг, как раз во время этого разговора, входит Конли собственной персоной, осматривается, а потом присаживается прямо к нашему столу.
Это, разумеется, не было таким уж преступлением, но все же не стоило ему этого делать. В нашем лагере у новичков есть отдельные столы, за которыми они, сбившись в кучу, проглатывают свой хлеб насущный… На несколько секунд воцарилось мертвая тишина, и Конли, очевидно, вынул свою визитную карточку и передал Солли Джонсу. Такой уж везучий был этот новичок, что выбрал из всех нас самого задиристого. Некоторое время Солли-Аэростат молча смотрел на карточку.
— Конли? — произнес наконец Аэростат. — Мистер Маршалл П. Конли? Хм… Не припомню такого. И надолго вы пожаловали в наш город, мистер Конли?
Тот засмеялся было, но быстро умолк, заметив, что никто, кроме него, не смеется.
— Ну да, — сказал он. — Я приехал вместе с бейсбольным клубом. Конли из Младшей Лиги — это я.
— А-а, — сказал Бомбардир и снова принялся за еду.
Не зная, как нужно понимать это «а-а», Конли сидел с глупым видом и вертел в руках свой бумажник. Снова наступило молчание.
— Отличная погода, — изрек наконец Конли. — Такой весной только и тренироваться.
Тогда Солли заговорил с Хаски Мэтьюзом, который сидел напротив него.
— Нет, сэр — сказал ему Солли, словно возвращаясь к старому спору, — вы все же не правы! Уверяю вас, совершенно не обязательно отпиливать их или обламывать при помощи дубинки. Конечно, эти способы позволяют сэкономить время, но ведь так можно и череп повредить!
— А разве есть лучший способ? — спросил Хаски, который решил подыграть Бомбардиру, хотя не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь.
— Я предпочитаю использовать одну мазь, — заявил Солли. — Если я замечаю за кем-то что-нибудь подобное, то сразу втираю ему в затылок немного этой мази. И через несколько дней рога сами отваливаются. Кстати, рога при этом остаются целыми.
— Рога?! — воскликнул Конли, стремясь принять участие в игре и не замечая, что подставляет противнику уязвимое место. — Неужели у людей бывают рога?
— Ну, людьми я бы их не назвал, — ответил Солли и еще раз взглянул на визитную карточку, — Нет, мистер Конли, мы говорим о козлах… и о новичках из Младшей лиги. О том, как излечить их от бодливости. У меня в чемодане лежит баночка этой мази, так что, если хотите…
В общем, для Конли этого было достаточно. Обед был для него испорчен. Но этот новичок был слишком горд, чтобы просто встать и уйти. Он остался за столом, механически жевал и то и дело пытался присоединиться к разговору, но каждый раз кто-нибудь бросался, так сказать, наперерез и отбирал у него мяч. Все что ему удавалось — это сидеть с заинтересованным видом и время от времени кивать. Конечно, с нашей стороны было жестоко так обращаться с новичком, но ведь если бы в этой игре он оставался на своем месте, то ничего такого с ним бы и не случилось.
Так что кличку эту придумал Солли. Он всюду носил с собою ту визитную карточку (даже когда был одет в спортивную форму), и стоило только Конли открыть рот, как Аэростат начинал шарить у себя по карманам. Он извлекал карточку, заглядывал в нее и восклицал: «Мистер Конли!»
Уже через несколько дней мы все называли его так. Потом эту привычку переняли у нас газетчики, и когда Конли прочел о «мистере Конли» в газетах, он пересел от нашего стола и ел с тех пор в дальнем углу.
— Дело в том, — рассуждал Аэростат, — что, когда всех людей наделяли скромностью, этому пареньку почти ничего не досталось. Ясное дело, он станет одним из нас, но пока не мешает напоминать ему от случая к случаю, что в нашем клубе он все-таки приемыш. А когда он станет смирным, можно будет обращаться с ним помягче.
Конли безропотно сносил это «усмирение» и ни на кого из стариков не огрызался, но для тех ребят из Младшей лиги, которым взбредало в голову назвать Конли «мистером», это ничем хорошим не кончалось.
Был в нашем лагере длинный и костлявый питчер по фамилии Хендрикс, новичок откуда-то с Запада; он положил себе за правило издеваться над Конли при каждом удобном случае. Несколько дней подряд во всех концах лагеря он донимал Конли этим «мистером», и наконец тот пригласил Хендрикса прогуляться за стадион. Секундантом был Белоголовый Орел, который гроша ломаного не дал бы за того бейсболиста, что не умеет драться. И Конли вздул деревенщину Хендрикса так, что любо-дорого было посмотреть.
— Все! — сказал Хендрикс, в очередной раз поднимаясь с земли. — Мне лишнего не надо. Я уже доволен. Я скажу, что ты самый великий, если только ты научишь меня вот такому удару левой. У тебя удар — как молния!
— Не надо ничего говорить, — ответил Конли. — Только держись от меня подальше.
Сказав это, Конли пошел обратно на стадион; с тех пор он пользовался среди новичков всеобщим уважением. А Белоголовый Орел во время этого поединка чуть не помер со смеху.
— А ведь он побьет любого из нашей команды! — заметил потом Белоголовый Орел. — И я не отказался бы еще раз посмотреть на его прямой удар левой.
— Ему недостает прыгучести, — заметил Аэростат. — А если следить за его правой рукой, то часто можно предсказывать, что он ударит именно ею. Так что при желании из него запросто можно сделать котлету.
Солли, как никто, умеет подмечать слабые места дерущегося, но еще не было случая, чтобы он сам добрался до этих слабых мест кулаками.
— Послушай моего совета, Джонс, — сказал Белоголовый Орел, — оставь парнишку в покое. Когда-нибудь ему надоест эта комедия и он проглотит тебя живьем.
— Но это же страшно интересно! — сказал Солли. — Пока он будет меня глотать, я поковыряюсь у него в зубах.
— Ладно, — вздохнул Белоголовый Орел и подтянул брюки. — Раз ты так считаешь… Но имей в виду, что хороший комик никогда не затягивает свое выступление, а хороший шутник умеет вовремя закончить шутку.
Так что мы не перестали дразнить Конли, и Солли донимал его этой визитной карточкой, пока она окончательно не истерлась, но мальчишка не отвечал ни слова. Дело тут было, как я теперь понимаю, в его приверженности нравам студенческого товарищества. Ведь в студенческом товариществе новичка тоже долго изводят, перед тем как принять его в свое братство, и чем лучше он переносит это испытание, тем больше его уважают.
Вот Конли, наверно, и воспринимал происходящее как обряд посвящения. И вполне естественно, что, когда Белоголовый Орел велел ему собрать вещи и быть готовым ехать со стариками на север, мальчишка подумал: «Наконец-то экзамены закончились и я стал полноправным членом бейсбольного братства!»
Тут ему стоило бы запастись еще ненадолго терпением и дать нам возможность самим сделать первый шаг ему навстречу, но он, видно, так долго сдерживался что не мог больше вытерпеть ни минуты. Да и по натуре своей он был паренек дружелюбный. В тот вечер он ввалился со своими сумками в пульмановский вагон и первым же делом нахлобучил мне на глаза котелок и хлопнул по спине Хаски Мэтьюза.
— Ну что, ребята, — крикнул он, — вот мы и в сборе?!
— Мистер Конли опережает события, — сказал мне Солли. — Пусть кто-нибудь объяснит ему, что до октября еще далеко и пока что неизвестно, кто сколько очков наберет. А он уже лупит Хаски по ребрам! Надо же, как он вдруг обнаглел!
Дело тут было скорее не в наглости. Конли был возбужден и попросту счастлив, добившись того, о чем мечтает любой молодой бейсболист, — возможности играть в Старшей лиге! Помню, сам я первые несколько дней после этого был совсем очумелым, а когда мальчишка счастлив, он просто не может не болтать, не смеяться и не шуметь, иначе он лопнет. После долгого и чинного молчания у Конли наступила обратная реакция, и язык его окончательно развязался.
Но если бы Конли дальше повел себя осмотрительнее, то этот случай сошел бы ему с рук. Ведь все были на взводе, все веселились: тренировки окончены, через пару недель начнется оплачиваемый сезон, ну и так долее. Это был не тот момент, когда на кого-то дуются и выискивают друг у друга недостатки, и на фоне общего добродушия «наглость» Конли могла бы пройти незамеченной, если бы он сам не вынудил нас к тому, чтобы его одернуть. Это была уже вторая его ошибка.
Мы, конечно же, сели играть в покер, и Эдди Пайн (он стоит у нас на первой безе) сразу же расстался с тридцатью долларами. После этого Эдди, как бывает иногда с проигравшим, ринулся в бой, решив обыграть всех и каждого, и, разумеется, снова проиграл. Конли, перегнувшись через спинку сиденья, то и дело высказывал свое мнение об игре и ставках. Но эти комментарии еще можно было терпеть.
Я заметил, что Эдди бросил на Конли пару мрачных взглядов, однако серьезная стычка произошла лишь тогда, когда Конли решил разъяснить Пайну, что ему следовало бы сделать со своими тремя королевами.
— Нет, Эдди, лучше было бы тебе не высовываться. Ведь у Джо была десятка, и…
— А это кто такой? — спросил Пайн, обернувшись и пристально глядя на Конли.
— Вон тот, ясноглазенький? — уточнил Аэростат, оторвавшись от карт. — Сейчас я тебе скажу.
Солли порылся в карманах и извлек остатки визитной карточки.
— О, да это же мистер Маршалл П. Конли из Младшей лиги! — провозгласил Солли. — У него снова отросли рожки — с ними он смотрится совсем иначе.
— Это твой приятель? — поинтересовался Пайн.
— Ну, «приятель» — слишком громко сказано, но как-то раз он мне представился.
— Тогда скажи ему, что если он снова сунет нос в нашу игру, то я перекину его через колено и пребольно нашлепаю.
Не стоит пинать ногой хорошего пса, если он прыгает вам на грудь, — ведь он просто хочет выразить вам свою любовь… Конли отпрянул, словно его ударили по лицу.
— Но я же не хотел… — начал он, заикаясь.
— Этот зануда все еще здесь? — сказал Пайн, не глядя на Конли. — Кто сдает?
— Простите меня, джентльмены! Мистер Пайн! — воскликнул Конли, но никто уже не обращал на него внимания.
Бедняга ушел в другой конец вагона и сел один у окна. Часа три он смотрел в окно, хотя уже стемнело и все понимали, что ничего, кроме собственного отражения в стекле, он не видит. Представляю, каково ему было.
Ведь, по его представлениям, он выдержал проверку и испытательный срок окончился. И в момент, когда он задыхается от восторга, чувствуя себя игроком Старшей лиги, его вдруг возвращают к тому, с чего он начал, — снова делают «мистером Конли».
Да, он серьезно просчитался…
После этого случая Конли стал называть «мистером» каждого из нас. Видимо, он считал, что так можно с нами расквитаться — обычный мальчишеский выверт. Это нас даже позабавило: нам было интересно, как долго это продлится. Мы тоже называли его мистером при каждом удобном случае, хотя такие случаи представлялись не слишком часто, потому что он говорил с нами только о деле, то есть о бейсболе.
Во время той поездки он проводил большую часть времени в вагоне для курящих, а в нашем вагоне только спал. В тех городах, где мы участвовали в весенних показательных матчах, мы видели Конли лишь на стадионе. Я-то думал, что ему хватит упорства не больше чем на несколько дней, но Конли оказался не таков: он называл всех нас «мистерами», даже когда мы сидели на скамье запасных игроков.
— Мистер Дейли, как называется такой удар?
— «Плевок», мистер Конли.
Можете представить себе такой разговор между запасными?
Когда начался сезон, мы стали выигрывать один матч за другим — не в последнюю очередь благодаря Конли. Он показывал такой класс игры, что болельщики быстро забыли о Рэнсе Мердоке, а мы решили кончить все шутки и несколько раз пытались сойтись с Конли поближе, но не тут-то было! Он замкнулся и совсем перестал показываться из своей раковины. От взрослого человека, как бы он ни был раздосадован, никогда не будет таких неприятностей, каких можно ждать от неоперившегося юнца, — Конли сделался просто невыносим. Он задевал всех и каждого, оставаясь при этом чертовски вежливым.
Белоголовый Орел, который всегда был известен как стратег, решил, что небольшое сражение поможет разрядить атмосферу, и однажды вечером устроил в клубе заварушку. Конли выбил изо рта Эдди Пайна коронок и мостов на восемьдесят пять долларов, едва не вышиб мозги Солли Джонсу и, что самое неприятное, отказался после всего этого пожать им руки.
— Значит, в книгах все переврано, — заметил Белоголовый Орел. — Всюду пишут, что вслед за войной наступает мир, а у нас выходит наоборот. Парнишка, конечно, не без странностей, но, пока он набирает 325 очков за сезон и бегает быстрее молнии, он может позволить себе задирать нос. А вот если он начнет церемониться с мячом, я душу из него вытрясу… А ты, Солли, кажется, говорил, что из Конли запросто можно сделать котлету?
Аэростат сидел в углу, и Эбселом, наш массажист негр, хлопотал над его лицом.
— Вот я и делал из него котлету, — пробормотал Солли. — Только поджарить его я не сумел… У-y! Полегче, Эбселом! Ты же втираешь мне эту дрянь прямо в глаз!
Газетчики тоже проведали насчет «мистера», но, конечно, ничего не поняли. Если бы они рассказали все как есть, то это, возможно, принесло бы Конли пользу, но они, очевидно, решили придумать историю позанимательнее. В Чикаго какая-то журналистка пробралась к нам в отель, взглянула разок на Конли (я уверен, что парень и десяти слов ей не сказал) и настрочила в свою газету целую страницу вздора.
«Денди из Старшей лиги» — гласил заголовок; были там и рисунки пером: Конли во фраке, Конли играет в поло, Конли прогуливается с блондинкой (дочерью миллионера) — и невесть что еще. А уж текст был еще хлеще, чем рисунки.
Журналистка писала, что Конли принадлежит к младшему поколению бейсболистов (при этом она не уточнила, за какой клуб играли его родители, — и мы терялись в догадках). Дальше эта трещотка обвиняла Конли в том, что он так богат и красив и играет в бейсбол лишь из любви к этому виду спорта. Для Конли было бы лучше, если бы она написала, что он — желторотый юнец с невеселым нравом и тысячей восьмьюстами долларами дохода в год.