— Не будьте сентиментальны. Все умирает. Мы входим в здание. Мы идем по коридору,
входим в комнату, в которой спал я и спали другие дети сорок лет назад. Я останавливаюсь на пороге, смотрю. Ничего не изменилось. Дюжина кроватей, белые стены, белые пустые кровати. В это время дня кровати всегда пусты.
Я бегом поднимаюсь на второй этаж, открываю дверь комнаты, где я просидел взаперти несколько дней. Кровать по-прежнему стоит на том же месте. Может быть, это та же кровать.
Нас сопровождает молодая женщина, она говорит:
— Здесь все было разрушено бомбами. Но все отстроили. Как раньше. Здесь все как было. Это очень красивое здание, его переделывать не надо.
Днем боль возникает снова. Я возвращаюсь в гостиницу, принимаю лекарства, собираю чемоданы, расплачиваюсь за номер, вызываю такси.
— На вокзал.
Такси останавливается перед вокзалом, я говорю шоферу:
— Сходите купите билет до города К. Я болен. Шофер говорит:
— Это не моя работа. Я довез вас до вокзала. Выходите. Мне не нужен в машине больной.
Он ставит мой чемодан на тротуар, открывает дверцу с моей стороны:
— Вылезайте. Выходите из моей машины.
Я достаю из бумажника иностранные деньги, протягиваю ему:
— Пожалуйста.
Шофер входит в здание вокзала, возвращается с билетом, помогает мне выйти из машины, берет меня под руку, несет мой чемодан, доводит меня до перрона номер один, ждет поезд вместе со мной. Когда поезд прибывает, он помогает мне сесть в него, ставит чемодан рядом и предупреждает обо мне проводника.
Поезд трогается. В вагоне почти никого нет. Это вагон для некурящих.
Я закрываю глаза, боли стихают. Поезд останавливается почти каждые десять минут. Я знаю, что сорок лет назад я ехал так же.
Перед прибытием в Маленький Город поезд остановился. Монахиня стала тянуть меня за руку, трясти, но я не двигался. Она спрыгнула с поезда, побежала, легла в поле. Я был один в купе. Над нами пролетали самолеты, они расстреливали поезд. Когда снова наступила тишина, вернулась монахиня. Она дала мне пощечину, поезд тронулся.
Я открываю глаза. Мы скоро будем на месте. Я уже вижу серебряное облако над горой, потом появляются башни замка и колокола многочисленных церквей.
Двадцать второго апреля, после сорока лет отсутствия, я снова в Маленьком Городе моего детства.
Вокзал не изменился. Он только стал чище и украшен клумбами цветов — это цветы местные, я не знаю, как они называются и нигде в другом месте их не встречал.
Я вижу автобус, отъезжающий с остановки, в нем немногие прибывшие пассажиры с поезда и рабочие близлежащего завода. Я не сажусь в автобус. Я продолжаю стоять перед вокзалом, передо мной на земле стоит мой чемодан, и я смотрю на аллею каштанов Вокзальной улицы, которая ведет в город.
— Хотите, я понесу ваш чемодан?
Передо мной стоит мальчик лет двенадцати. Он говорит:
— Вы пропустили автобус. Следующий теперь только через полчаса.
Я говорю ему:
— Ничего страшного. Я пойду пешком.
Он говорит:
— У вас тяжелый чемодан.
Он поднимает мой чемодан и продолжает его держать. Я смеюсь:
— Да, тяжелый. Я знаю, ты не сможешь нести его долго. Я занимался этим до тебя.
Мальчик ставит чемодан на место:
— Правда? А когда?
— Когда мне было столько, сколько тебе. Давно.
— А где?
— Здесь. У этого вокзала.
Он говорит:
— Я вполне могу нести этот чемодан.
Я говорю:
— Ладно, только дай мне уйти на десять минут раньше. Я хочу идти один. И не торопись, мне некуда спешить. Я буду ждать тебя в «Черном саду». Если он еще существует.
— Да, он еще существует.
«Черный сад» — это маленький сквер в конце каштановой аллеи, в нем нет ничего черного, кроме чугунной ограды. Я сажусь на скамейку и жду мальчика. Он вскоре появляется, ставит чемодан на скамейку напротив меня и садится перевести дыхание.
Я, зажигая сигарету, спрашиваю:
— Зачем ты делаешь эту работу?
Он говорит:
— Хочу купить себе велосипед. Гоночный велосипед. Вы не дадите мне сигарету?
— Нет, сигарету я тебе не дам. Я сам вот-вот умру из-за сигарет. Ты что, тоже хочешь умереть из-за сигарет?
Он отвечает:
— Умереть от одного или от другого… Все равно ученые говорят…
— Что они говорят, эти ученые?
— Что Земле скоро крышка. И что тут ничего не поделаешь. Слишком поздно.
— Где это ты такое слышал?
— Везде. В школе, и особенно часто по телевизору.
Я бросаю свою сигарету:
— Все равно не получишь сигареты.
Он говорит мне:
— Вы недобрый.
Я говорю:
— Да, я недобрый. Ну и что с того? Есть у вас в городе какая-нибудь гостиница?
— Конечно. Несколько гостиниц. Вы не знаете? А кажется, что вы хорошо знаете город.
Я говорю:
— Когда я здесь жил, здесь не было гостиницы. Ни одной.
Он говорит:
— Тогда, наверно, это было очень давно. На Главной Площади есть совсем новая гостиница. Она называется Гранд Отель, потому что она самая большая.
— Пошли туда.
Перед гостиницей мальчик ставит мой чемодан:
— Я не могу войти в гостиницу. Меня знает горничная. Она скажет моей маме.
— Что скажет? Что ты нес чемодан?
— Да. Моя мама не хочет, чтоб я носил чемоданы.
— Почему?
— Не знаю. Она не хочет, чтоб я этим занимался. Она хочет, чтоб я только учился.
Я спрашиваю:
— Твои родители чем занимаются?
Он говорит:
— У меня нет родителей. Только мать. Отца нет. У меня его никогда не было.
— А мать твоя чем занимается?
— Она работает как раз в этой гостинице. Два раза в день моет пол. Но она хочет, чтобы из меня вышел ученый.
— Какой ученый?
— Этого она не может знать, потому что не знает, какие бывают профессии у ученых. Думаю, она имеет в виду учителя или доктора.
Я говорю:
— Хорошо. Сколько ты берешь за чемодан?
Он говорит:
— Сколько дадите, сударь. Я даю ему две монеты:
— Так хватит?
— Да, сударь.
— Нет, сударь. Совсем не хватит. Не за такие же деньги ты нес этот тяжелый чемодан от самого вокзала!
Он говорит:
— Я беру то, что мне дают, сударь. Я не имею права требовать больше, и потом бывают бедные люди. Иногда я бесплатно ношу чемоданы. Я люблю эту работу. Люблю ждать на вокзале. Люблю смотреть на приехавших людей. Людей из нашего города я всех знаю в лицо. Я люблю смотреть, как приезжают другие люди. Как вы. Вы издалека приехали, правда?
— Да, издалека. Из другой страны.
Я даю ему банкноту и вхожу в гостиницу.
Я выбираю угловую комнату, из которой видна вся площадь, церковь, бакалейный магазин, лавочки, книжный магазин.
Девять часов вечера, на площади пусто. В домах зажглись огни. Опускаются шторы, закрываются ставни, задергиваются занавески, площадь закрывается.
Я устраиваюсь у одного из окон своего номера, смотрю на площадь, на дома до поздней ночи.
В детстве я часто мечтал жить в доме на Главной Площади, в любом доме, но особенно хотелось в синем, где был и теперь еще есть книжный магазин.
Но в этом городе я жил только в лачуге Бабушки, далеко от центра, в самом конце города, почти у границы.
У Бабушки я работал с утра до вечера, как и она. Она кормила меня и давала мне кров, но никогда не давала мне денег. Однако деньги мне были нужны на покупку мыла, зубной пасты, одежды и обуви. Тогда вечером я шел в город, играл на губной гармошке в кафе. Я продавал дрова, которые собирал в лесу, грибы, каштаны. Еще я продавал яйца, которые воровал у Бабушки, и рыбу, которую быстро научился ловить. Еще я оказывал всем разные услуги. Носил записки, письма и посылки, меня не боялись, потому что считали глухонемым.
Вначале я не разговаривал, даже с Бабушкой, но вскоре мне пришлось, чтобы торговаться, называть цифры.
Часто я болтался на Главной Площади. Я смотрел на витрину книжно-канцелярского магазина, на белые листы бумаги, школьные тетради, резинки, карандаши. Все это было для меня слишком дорого.
Чтобы заработать немного денег, я каждый раз, когда получалось, ходил на вокзал ждать пассажиров. Я носил их чемоданы.
Так я смог купить бумагу, карандаш, резинку и толстую тетрадь, в которую я записывал свою первую ложь.
Через несколько месяцев после смерти Бабушки в дом без стука вошли люди. Их было трое, один из них в форме пограничника. Двое других в штатском. Один из них ничего не говорил, только записывал. Он был молодой, почти такой же молодой, как я. У другого были седые волосы. Он меня и расспрашивал.
— Вы давно здесь живете? Я говорю:
— Не знаю. С тех пор, как разбомбили госпиталь.
— Какой госпиталь?
— Не знаю. Центр. Вмешивается человек в форме:
— Когда я стал командовать этим участком, он уже был здесь.
Гражданский спрашивает:
— Это значит как давно?
— Три года назад. Но он был тут и раньше.
— Откуда вы знаете?
— Это заметно. Он работал вокруг дома, как будто всегда этим занимался.
Седой человек поворачивается ко мне:
— Вы родственник госпожи В., в девичестве Марии З.?
Я говорю:
— Это моя Бабушка.
Он спрашивает:
— У вас есть бумаги, подтверждающие это родство?
Я говорю:
— Нет, никаких бумаг у меня нет. У меня только те листы, которые я купил в книжном магазине.
Он говорит:
— Так, достаточно. Запишите!
Молодой человек в штатском принимается писать:
— Госпожа Мария В., урожденная Мария З., умерла, не оставив наследников, поэтому ее дом и земельный участок переходят в государственную собственность, принадлежащую коммуне города К., которая распорядится ими по своему усмотрению.
Люди встают, я их спрашиваю:
— Что мне нужно делать?
Они переглядываются. Человек в форме говорит:
— Вы должны отсюда уйти.
— Почему?
— Потому что здесь все не ваше.
Я спрашиваю:
— Я должен уйти когда?
— Не знаю.
Он смотрит на седого мужчину в штатском, который говорит:
— Мы вас заранее предупредим. Сколько вам лет?
— Скоро пятнадцать. Я не могу уйти, пока помидоры не созреют.
Он говорит:
— Конечно, помидоры. Вам всего пятнадцать лет? Тогда нет никаких проблем.
Я спрашиваю:
— Куда мне нужно ехать?
Он минуту молчит, смотрит на мужчину в форме, мужчина в форме смотрит на него, штатский опускает глаза:
— Не беспокойтесь. О вас позаботятся. Только не беспокойтесь.
Трое мужчин уходят. Я иду за ними по траве, чтобы не шуметь.
Пограничник говорит:
— Что вы не можете оставить его в покое? Он славный паренек и здорово работает.
Человек в штатском говорит:
— Не в этом вопрос. Есть закон. Участок госпожи В. принадлежит коммуне. Ваш паренек уже почти два года проживает здесь без всяких прав.
— Ну и кому от этого плохо?
— Никому. Нет, вы скажите! С чего это вы защищаете этого хулигана?
— Я три года смотрю, как он занимается садом и скотиной. Никакой он не хулиган, по крайней мере, не больше вас.
— Вы смеете называть меня хулиганом?
— Я этого никогда не говорил. Я только сказал, что он хулиган не больше вас. А вообще, мне плевать. На вас, на него. Через три недели демобилизуюсь и буду заниматься своим садом. А у вас будет одна загубленная душа на совести, если выгоните этого мальчишку на улицу. Спокойной ночи, спите спокойно.
Гражданский говорит:
— Мы его не выставим на улицу. Мы о нем позаботимся.
Они уходят. Через несколько дней они возвращаются. Тот же седоволосый человек, молодой, и с ними женщина. Пожилая женщина в очках, она похожа на директрису Центра.
Она говорит мне:
— Слушай меня хорошенько. Мы не хотим причинить тебе зла, мы хотим заботиться о тебе. Ты поедешь с нами в красивый дом, где будут такие же дети, как ты.
Я говорю ей:
— Я не ребенок. Мной не надо заниматься. И я не хочу еще раз в госпиталь.
Она говорит:
— Это не госпиталь. Ты сможешь там учиться. Мы в кухне. Женщина говорит, я ее не слушаю.
Человек с седыми волосами тоже говорит. Я его тоже не слушаю.
Только молодой человек, который все записывает, не говорит ничего, он даже не смотрит на меня.
Уходя, женщина говорит:
— Не беспокойся. Мы с тобой. Вскоре все образуется. Мы не оставим тебя одного, мы позаботимся о тебе. Мы спасем тебя.
Мужчина добавляет:
— На это лето тебя оставят еще здесь. Сносить начнут в конце августа.
Я боюсь, боюсь ехать в дом, где обо мне позаботятся, где меня спасут. Мне нужно уехать отсюда. Я думаю о том, куда я могу уехать.
Я покупаю карту страны и карту столицы. Я каждый день хожу на вокзал, смотрю расписание. Я узнаю стоимость билета в тот или другой город. Денег у меня очень мало, и я не хочу пользоваться Бабушкиным наследством. Она предупредила меня:
— Никто не должен знать, что у тебя все это есть. Тебя начнут расспрашивать, посадят в тюрьму, все отберут. И никогда не говори правду. Делай вид, что не понимаешь вопроса. Если тебя сочтут идиотом, тем лучше.
Наследство Бабушки зарыто под скамейкой возле дома в холщовом мешке: там драгоценности, золотые и серебряные монеты. Если бы я попытался все это продать, меня обвинили бы в краже.
* * *
С человеком, который хотел пересечь границу, я познакомился на вокзале.
Вечер. Человек стоит перед вокзалом, засунув руки в карманы. Другие пассажиры уже разошлись. Вокзальная площадь пуста.
Человек знаком подзывает меня, я иду к нему. У него нет багажа.
Я говорю:
— Обычно я ношу чемоданы пассажиров. Но я вижу, у вас их нет.
Он говорит:
— Нет, нету.
Я говорю:
— Если я могу оказать вам какую-нибудь услугу… Я вижу, вы приезжий.
— А почему ты заметил, что я приезжий?
Я говорю:
— Никто в нашем городе не носит одежду вроде вашей. У жителей нашего города у всех одни и те же лица. Знакомые, привычные лица. Людей из нашего города, даже если их не знаешь по имени, можно узнать. Когда приезжает незнакомый человек, его сразу заметно.
Человек оглядывается по сторонам:
— Думаешь, меня уже заметили?
— Наверняка. Но это не очень важно, если у вас документы в порядке. Вы предъявите их завтра утром в отделении полиции и можете оставаться здесь сколько хотите.
Гостиницы нет, но я могу показать вам дома, где сдают комнаты.
Человек говорит мне:
— Иди за мной.
Он идет в сторону города, но вместо того чтобы пойти по Главной улице, сворачивает вправо, в маленькую пыльную улочку и садится между двумя кустами. Я сажусь рядом с ним и спрашиваю:
— Вы пытаетесь спрятаться? Почему? Он спрашивает:
— Ты знаешь город?
— Да, прекрасно знаю.
— А границу?
— Тоже.
— Но здесь, для такого паренька, как ты, они стоят много.
Я кидаю деньги в огонь:
— Знаете, мне деньги не так уж нужны. У меня здесь есть все необходимое.
Мы смотрим, как горят деньги. Я говорю:
— Вы не можете перейти границу, не рискуя жизнью.
Мужчина говорит:
— Знаю. Я говорю:
— Знайте также, что я могу на вас немедленно донести. Напротив дома есть база пограничников, с которыми я сотрудничаю. Я наводчик.
Мужчина сильно бледнеет и говорит:
— Наводчик? В твоем возрасте?
— Возраст тут ни при чем. Я донес на нескольких человек, которые хотели перейти границу. Все, что происходит в лесу, я знаю и докладываю об этом.
— Но зачем?
— Потому что мне иногда посылают провокаторов, чтобы посмотреть, донесу я на них или нет. До сих пор я вынужден был на них доносить, провокаторы они или не провокаторы.
— Почему до сих пор?
— Потому что завтра я перейду границу вместе с вами. Я тоже хочу отсюда уехать.
На следующий день, незадолго до полудня, мы переходим границу.
Мужчина идет впереди, и ему не везет. Около второго заграждения он подрывается на мине. Я иду за ним, поэтому мне нечего опасаться.
* * *
Я смотрю на пустую площадь до поздней ночи. Когда я наконец ложусь спать, мне снится сон.
Я спускаюсь к речке, там, на берегу, сидит мой брат, он удит рыбу удочкой. Я сажусь с ним рядом:
— Много наловил?
— Нет. Я ждал тебя.
Он встает, складывает удочку:
— Здесь давно уже нет рыбы. Даже больше нет воды.
Он берет камень, бросает его к другим камням на дне пересохшей реки.
Мы идем к городу. Я останавливаюсь перед домом с зелеными ставнями. Мой брат говорит:
— Да, это был наш дом. Ты его узнал? Я говорю:
— Я узнал его. Но он раньше был не здесь. Он был в другом городе.
Брат поправляет меня:
— В другой жизни. А теперь он здесь, и он пуст. Мы приходим на Главную Площадь.
Перед дверью книжного магазина, на лестнице, которая ведет в квартиру, сидят два мальчика.
Брат говорит:
— Это мои сыновья. Их мать уехала.
Мы входим в большую кухню. Брат готовит ужин. Дети едят молча, не поднимая глаз. Я говорю:
— Твои дети счастливы.
— Очень счастливы. Я уложу их спать. Когда он возвращается, то говорит:
— Пойдем ко мне в комнату.
Мы входим в большую комнату, брат достает из-за книг в книжном шкафу спрятанную бутылку:
— Все, что осталось. В бочках пусто.
Мы пьем. Брат гладит красный бархат на столе:
— Видишь, ничего не изменилось. Я все сохранил. Даже эту жуткую скатерть. Завтра ты можешь переехать жить домой.
Я говорю:
— Мне не хочется. Я лучше поиграю с твоими детьми.
Брат говорит:
— Мои дети не играют.
— Что они делают?
— Они готовятся прожить жизнь. Я говорю:
— Я прожил жизнь и ничего не нашел. Брат говорит:
— Нечего там находить. Что ты искал?
— Тебя. Я вернулся из-за тебя. Брат смеется:
— Из-за меня? Ты же знаешь, я только сон. С этим нужно смириться. Нигде ничего нет.
Мне холодно, я встаю:
— Поздно, мне пора возвращаться.
— Возвращаться? Куда?
— В гостиницу.
— Какую гостиницу? Ты у себя дома. Я познакомлю тебя с нашими родителями.
— С родителями? Где они?
Брат показывает на коричневую дверь, ведущую в другую комнату.
— Здесь. Они спят.
— Вместе?
— Как всегда. Я говорю:
— Не нужно их будить. Брат говорит:
— Почему? Они будут счастливы увидеть тебя после стольких лет.
Я отступаю к двери:
— Я не хочу, не хочу их видеть. Брат хватает меня за руку:
— Ты не хочешь, ты не можешь. А я вижу их каждый день. Ты должен увидеть их хотя бы один-единственный раз!
Брат тащит меня к коричневой двери, свободной рукой я хватаю со стола тяжелую стеклянную пепельницу и бью ею брата по затылку.
Брат ударяется лбом о дверь, падает, вокруг его головы на полу кровь.
Я выхожу из дома, сажусь на скамейку. Огромная луна освещает пустую площадь.
Передо мной останавливается старик, он просит сигарету. Я даю ему сигарету и огня.
Он стоит передо мной, курит.
Через некоторое время он спрашивает:
— Так ты убил его? Я говорю:
— Да.
Старик говорит:
— Ты выполнил свой долг. Это хорошо. Немногие делают то, что надо.
Я говорю:
— Все потому, что он хотел открыть дверь.
— Ты правильно сделал. Хорошо, что ты ему помешал. Надо было тебе его убить. Так все встает на свои места, все как полагается.
Я говорю:
— Но его больше не будет. Неважно, что полагается, если его больше никогда не будет.
Старик говорит:
— Напротив. Отныне он будет рядом с тобой каждое мгновенье и где бы ты ни был.
Старик отходит, звонит в дверь маленького дома, входит внутрь.
Когда я просыпаюсь, площадь уже давно живет. Люди ходят по ней пешком и ездят на велосипедах. Машин очень мало. Лавочки открыты, книжный магазин тоже. В коридоре гостиницы работает пылесос.
Я открываю дверь, подзываю горничную:
— Вы не могли бы принести мне кофе?
Она оборачивается, это молодая женщина с очень черными волосами.
— Я не могу обслуживать жильцов, сударь, я только занимаюсь уборкой. Мы не обслуживаем номера. Есть ресторан и бар.
Я возвращаюсь в комнату, чищу зубы, принимаю душ, потом снова ложусь под одеяло. Мне холодно.
В дверь стучат, входит горничная, она ставит на ночной столик поднос:
— Вы заплатите за кофе в баре, когда захотите.
Она ложится рядом со мной на кровать, подставляет мне губы. Я отворачиваюсь:
— Нет, милая. Я старый больной человек. Она встает, говорит:
— У меня очень мало денег. За работу, которую я делаю, очень мало платят. Я хотела бы подарить гоночный велосипед сыну на день рождения. И у меня нет мужа.
— Я понимаю.
Я даю ей банкноту, не зная, мало это или много, я еще не привык к местным ценам.
Около трех часов дня я выхожу.
Я иду медленно. Через полчаса я все же дохожу до конца города. Там, на месте Бабушкиного дома, находится ухоженная спортивная площадка. На ней играют дети.
Я долго сижу на берегу реки, потом возвращаюсь в город. Я прохожу через старый город, по улочкам замка, поднимаюсь на кладбище, но не нахожу могилы Бабушки.
Так я гуляю каждый день, часами, по всем улицам города. Особенно по узким улочкам, где дома вросли в землю, и окна на уровне тротуара. Иногда я сажусь в сквере или на низких стенах замка, или на какой-нибудь могиле на кладбище. Когда мне хочется есть, я иду в маленькое бистро, ем то, что дают. Потом я пью с рабочими, с простыми людьми. Никто меня не узнает, никто меня не помнит.
Однажды я вхожу в книжный магазин, чтобы купить бумаги и карандашей. Толстого человека, сидевшего там, когда я был ребенком, уже нет, теперь в магазине работает женщина. Она сидит в кресле около балконной двери, выходящей в сад, и вяжет. Она улыбается мне:
— Я вас заметила. Я видела, как вы каждый день входите и выходите из гостиницы. Только иногда вы возвращаетесь слишком поздно, и я уже сплю. Я живу над книжным магазином и люблю по вечерам смотреть на площадь.
Я говорю:
— Я тоже.
Она спрашивает:
— Вы здесь в отпуске? Надолго?
— Да, в отпуске. В какой-то степени. Я хотел бы пробыть здесь как можно дольше. Это зависит от моей визы, и еще от денег.
— От визы? Вы иностранец? Никогда не подумаешь.
— Я провел детство в этом городе. Я родился в этой стране. Но я давно живу за границей.
Она говорит:
— Теперь, когда страна стала свободной, приезжает много иностранцев. Те, что уехали после революции, приезжают посетить родные места, но особенно много просто любопытных, туристов. Вы увидите, с наступлением лета поедут целыми автобусами. И тогда — прощай спокойствие.
И действительно, гостиница все наполняется. По субботам организуют танцы. Они длятся иногда до четырех часов утра. Я не могу выносить музыку, крики и смех развлекающихся людей. Поэтому я остаюсь на улице, сижу на скамейке с бутылкой вина, купленной заранее днем, и жду.
Однажды рядом со мной усаживается мальчик:
— Можно я побуду с вами? Мне немного страшно в темноте.
Я узнаю его голос. Это мальчик, который, когда я приехал, нес мой чемодан. Я спрашиваю у него:
— Что ты здесь делаешь так поздно?
Он говорит:
— Я жду маму. Когда танцы, она должна оставаться допоздна, чтобы помогать обслуживать и мыть посуду.
— Ну и что? Ты бы оставался дома и спаи спокойно.
— Я не могу спать спокойно. Я боюсь, как бы с мамой чего-нибудь не случилось. Мы живем далеко отсюда, я не могу дать ей одной ходить ночью. Есть мужчины, которые нападают на женщин, если они ходят одни ночью. Я это видел по телевизору.
— А на детей не нападают?
— Нет, не так часто. Только на женщин, особенно на красивых. Я смог бы за себя постоять. Я очень быстро бегаю.
Мы ждем. Постепенно внутри гостиницы все стихает. Изнутри выходит женщина, это та, которая по утрам приносит мне кофе. Мальчик бежит к ней, они уходят вдвоем, держась за руки.
Другие служащие выходят из гостиницы и быстро расходятся.
Я поднимаюсь к себе в комнату.
На следующий день я иду в книжный магазин:
— Я не могу больше оставаться в гостинице. Там слишком много народа, слишком шумно. Вы не знаете кого-нибудь, кто сдал бы мне комнату?
Она говорит:
— Живите у меня. Здесь, наверху.
— Я вас стесню.
— Вовсе нет. Я перееду жить к дочери. Она живет неподалеку. У вас будет весь второй этаж. Две комнаты, кухня, ванная.
— За сколько?
— Сколько вы платите за гостиницу?
Я говорю ей. Она улыбается:
— Это цены для туристов. У меня вы будете жить за половину этой суммы. Я даже буду у вас прибирать после закрытия книжного магазина. В это время вы всегда гуляете, я вам не помешаю. Хотите посмотреть квартиру?
— Нет, я уверен, что она мне подойдет. Когда я смогу въехать?
— С завтрашнего дня, если хотите. Я только унесу свою одежду и личные вещи.
На следующий день я собираю чемодан, расплачиваюсь в гостинице. Я прихожу в книжный магазин перед самым закрытием. Хозяйка протягивает мне ключ:
— Это ключ от входной двери. В квартиру можно подняться прямо из магазина, но вы пользуйтесь другой дверью, которая выходит на улицу. Я вам покажу.
Она закрывает магазин. Мы поднимаемся по узкой лестнице, выходим на площадку с двумя окнами, выходящими в сад. Хозяйка книжного магазина объясняет:
— Левая дверь ведет в спальню, напротив — ванная. Вторая дверь — это дверь гостиной, откуда вы можете пройти в спальню. В глубине кухня. Там есть холодильник. Я оставила в нем немного еды.
Я говорю:
— Мне нужны только кофе и вино. Я ем в бистро.
Она говорит:
— Это нездоровая пища. Кофе на полке, в холодильнике есть бутылка вина. Я ухожу. Надеюсь, вам здесь понравится.
Она уходит. Я сразу открываю бутылку вина: завтра надо будет купить еще. Я вхожу в гостиную. Это большая, просто обставленная комната. Между окнами стоит большой стол, покрытый красным бархатом. Я сразу же раскладываю на нем бумаги и карандаши. Потом я иду в спальню. Это узкая комната с одним окном, или, вернее, со стеклянной дверью, ведущей на балкончик.
Я ставлю чемодан на кровать, складываю вещи в пустой шкаф.
В этот вечер я не выхожу на улицу. Я допиваю бутылку вина, устроившись в старом кресле у одного из окон гостиной. Я смотрю на площадь, потом ложусь в кровать, от которой пахнет мылом.
Когда я назавтра встаю, около десяти часов, я нахожу на кухонном столе две газеты и на плите кастрюлю с овощным супом. Я сначала готовлю себе кофе и пью его, читая газеты. Суп я съедаю позже, перед выходом, около четырех часов дня.
Хозяйка книжного магазина не беспокоит меня. Я вижусь с ней только, когда хожу ее навестить вниз. В мое отсутствие она убирает в квартире и уносит мое грязное белье, потом она возвращает его чистым и выглаженным.
Время идет быстро. Я должен съездить в соседний город, столицу области, чтобы продлить визу. Штамп на мой паспорт ставит молодая женщина: «ПРОДЛЕНО НА МЕСЯЦ». Я плачу, говорю ей спасибо. Она улыбается мне:
— Сегодня вечером я буду в баре Гранд Отеля. Там очень весело. Много иностранцев, вы могли бы там встретить соотечественников.
Я говорю:
— Да, может быть, я приду.
Я сразу же сажусь на красный поезд, чтобы вернуться к себе, в свой город.
На следующий месяц молодая женщина менее любезна, она молча ставит штамп на мой паспорт, а в третий раз сухо предупреждает меня, что в четвертый раз продления визы не будет.
К концу лета у меня почти не остается денег, приходится экономить. Я покупаю себе гармонику и, как в детстве, хожу играть в бистро. Посетители подносят мне выпить. Что касается еды, то я довольствуюсь овощным супом, который оставляет хозяйка книжного магазина. В сентябре и октябре я даже не могу заплатить за квартиру. Хозяйка не спрашивает денег, она продолжает убирать, стирать мое белье, приносит мне суп.
Я не знаю, как мне быть, но я не могу вернуться в другую страну, я должен остаться здесь, я должен умереть здесь, в этом городе.
Боли с момента моего приезда не возобновлялись, несмотря на чрезмерное потребление алкоголя и табака.
* * *
30 октября я праздную свой день рождения в одном из самых людных бистро города вместе с собутыльниками. Все подносят мне выпить. Пары танцуют под мою игру на гармонике. Женщины обнимают меня. Я пьян. Я начинаю говорить о своем брате, как бывает каждый раз, когда я слишком много выпил. Все в городе знают мою историю: я ищу своего брата, с которым я жил здесь, в этом городе, до пятнадцати лет. И здесь я должен встретиться с ним, я знаю, что он придет, когда узнает, что я вернулся из-за границы.
Все это только ложь. Я прекрасно знаю, что в этом городе, у Бабушки, я уже был один, что даже в это время я только воображал, что нас двое, брат и я, чтобы вынести невыносимое одиночество.
К полуночи зал бистро немного успокаивается. Я перестаю играть, я только пью.
Напротив меня садится оборванный старик. Он пьет из моего стакана. Он говорит:
— Я прекрасно помню вас обоих. И тебя, и брата.
Я ничего не говорю. Другой человек, помоложе, приносит бутылку вина ко мне на стол. Я прошу чистый стакан. Мы пьем.