Елена Юрьевна Арифуллина
Жил‑был такс
Всё о собаках –
Елена Арифуллина
Жил‑был такс
Макс выбирает хозяев
Жил‑был такс.
И звали его Макс.
Он был маленький, ростом с тапок.
У него были братья и сестры. Когда они все вместе лежали на подстилке, то походили на пестрый коврик, чёрный с рыжим. Их звали: Крупный, Шкодина, Малявка, Задохлик и Задира. Макса называли Этот – потому что он постоянно вылезал из угла, где лежала подстилка, и отправлялся путешествовать. А когда путешественник величиной с тапок, то его трудно найти, если он заплутает.
– Где Этот? Куда Этот опять делся?
Но про себя Макс точно знал, что зовут его не Этот, а Макс. Однажды ему приснилось, что кто‑то зовёт: «Макс, ко мне!» Он бросился на зов, добежал к какому‑то большому, очень важному и нужному существу – и проснулся. А утром у него открылись глаза. Так он стал Настоящей Собакой и получил имя. Только об этом никто не знал, потому что время не пришло.
Маму звали Джильда. Она была рыжая, тёплая и вкусно пахла молоком.
А папу Макс никогда не видел – у собак это часто бывает. Хозяева говорили, что он Чемпион Породы. Макс не знал, что это значит. Ему было не до того. Мир оказался огромным, и его нужно было срочно попробовать на зуб – мелкий, но острый. Макс уже сгрыз три носка и кухонное полотенце. А про перчатку ещё никто не знал. Макс утащил её под кушетку и запихал между ножкой и плинтусом. Там никто не мешал грызть перчатку в своё удовольствие. Хозяева были слишком большие и под кушеткой не помещались. Малявка и Задохлик не отходили от мамы Джильды – боялись. Задира, Крупный и Шкодина то играли, то дрались – им было некогда. А Макс – хозяева называли его Этот – был смелый путешественник. Он уже побывал в Коридоре и на Кухне. Каждый раз хозяева брали его под брюшко и относили к маме Джильде.
– Опять Этот! Джильда, ты что за парнем не смотришь? Все завязки у фартука обгрыз!
Мама виновато виляла хвостом. «Ну разве за ним, за сорванцом, углядишь?» – говорила она взглядом, ушами и всей усталой мордочкой. Но Хозяева её не понимали. Они вообще были странные. Кто угодно сразу нашёл бы перчатку под кушеткой – по запаху. А они не могли. Только лазили по углам в Прихожей, искали – и ничего, конечно не нашли. Глупые они, но с этим ничего не поделаешь. Максу было не до них. Дел невпроворот: есть, спать, делать лужицы, грызть всё вокруг, играть с Крупным, покусывать за уши Малявку, драться с Задирой. А ещё где‑то ждали Спальня, Гостиная и Балкон. Они даже снились Максу, и тогда во сне у него мелко подёргивались все четыре лапы. Как подумаешь, что где‑то есть Гостиная, в которой можно грызть Ковёр, так сразу делается хорошо на душе. А пока можно грызть перчатку…
В дверь позвонили. Хозяева засуетились: вытащили маму Джильду за ошейник из комнаты и заперли в Спальне, а сами пошли в Прихожую. Малявка и Задохлик захныкали и прижались друг к дружке. Задира, Шкодина и Крупный вырывали друг у друга тряпку и ни на что не отвлекались. А любопытный Макс взял перчатку в пасть и вышел из‑под кушетки.
Этих двоих Макс раньше не видел. Они походили на хозяев, но было в них что‑то особенное… Макс покрепче закусил перчатку и принюхался. Пахло чем‑то непонятным. Макс принюхался повнимательней и вдруг почувствовал, как хвост сам собой вильнул.
Это были они – настоящие Хозяева. От них пахло Домом и самостоятельной, взрослой собачьей жизнью. Макс бросился навстречу со всех лап, наступил на перчатку и шлёпнулся.
– Этот негодник! Вот куда перчатка делась!
– Ой, какой хорошенький!
– Таня, подожди. Давай всё делать как сказано.
Перед носом у Макса появилась связка ключей. Связка загремела. Сзади в два голоса заскулили Задохлик и Малявка. Макс выплюнул перчатку и заворчал.
– Так, молодец. Теперь дальше…
Хозяин с ключами отошел к кушетке, сел на корточки и похлопал в ладоши. Макс подбежал, сел рядом и стал принюхиваться изо всех сил. Нос говорил: «Всё правильно!»
– Правильно, – сказал Хозяин и погладил Макса по спине.
Макс прыгнул на него и попытался лизнуть в нос, но не достал – шлёпнулся на пол, пискнул и тут же замолк.
– Костя, давай Этого возьмём!
– Не мешай, Таня.
Хозяин встал и пошёл к двери. Макс бросился следом. Он спешил изо всех сил, но не догнал бы – лапы коротки – если бы тот не остановился.
Хозяин погладил его и неожиданно перевернул на спину. Какой уважающей себя собаке это понравится! Макс стал яростно выворачиваться из‑под сильной руки. За дверью скреблась и лаяла мама Джильда. Малявка и Задохлик замолчали – устали, наверно. Максу было не до них. Он боролся, но укусить руку почему‑то не мог. Когда на него сверху наваливались Крупный или Шкодина, зубы сами собой шли в ход, а вот сейчас пасть не открывалась, да и только…
Внезапно Макс повис над полом – точно на высоту своего роста в холке. Его держали под передние лапы, а он продолжал вырываться. Он не сдастся, он будет вертеться и изворачиваться, до тех пор, пока…
Тут его поставили на пол, погладили и сказали:
– Этого мы и возьмём.
– Да вы хоть других‑то посмотрите!
Хозяин подошёл к подстилке. Задохлик с Малявкой полезли друг под дружку – прятаться. Задира и Крупный давно уже дрались и ничего вокруг не замечали. Шкодина упоённо грызла тряпку и только из вежливости вильнула хвостом. Сердчишко у Макса упало прямо в пятки – благо до них было совсем недалеко. Неужели возьмут кого‑нибудь другого? Ведь это его Хозяева! Его собственные!
От огорчения сама собой получилась лужица.
– Ой, Костя, смотри!
– Ну, а что ты хотела? Он же ещё совсем маленький. Спасибо, щенки все хорошие, но возьмём мы Этого. Таня, давай коробку.
Коробка была картонная, большая, но Макс её не испугался. За свои два месяца одну такую он уже разгрыз. И сейчас побежал к коробке со всех коротких лап, залез внутрь и свернулся клубочком.
– Надо же… Ну, раз так, берите Этого.
Опять! Сколько можно! Макс гневно тявкнул из коробки. Его зовут Макс, неужели не понятно!
– Вот, тряпку возьмите. Это ему в приданое. Первые несколько ночей скулить будет, плакать, а с тряпкой легче привыкнет, она мамой пахнет. И перчатку берите. Хорошие были перчатки, итальянские… Да ладно, что уж теперь, вторую только выкинуть. Ну, по рукам?
– По рукам!
– Только в коробке дырки прорезать надо, чтобы не задохнулся.
Макса под пузо достали из коробки и опустили на пол – поскуливать от нетерпения. Как только продырявленная коробка оказалась рядом, он тут же забрался внутрь, на тряпку, пахнущую мамой Джильдой и родной подстилкой. Для храбрости вцепился зубами в перчатку.
– Кличку‑то выбрали?
– Конечно. Была бы девчонка, назвали бы Ваксой. А кобелёк – Макс.
– Ну да, вы же и хотели чёрно‑подпалого мальчика. Алиментный такой же был, только побольше. Дело ваше, конечно… Девчонок две: рыжая и чёрно‑подпалая.
– Нет, своего уже нашли. Ну, мы поехали.
– Счастливо!
Макс слушал всё это из коробки, настораживая уши‑пельмешки, и был счастлив. Его нашли Хозяева. Он выбрал Хозяев и стал Настоящей Собакой.
Новый дом
Ехали долго. Макса укачало, и он стал скулить. Даже перчатка не утешала.
– Ой, бедный, замучился совсем. Костя, долго ещё?
– Достань его из коробки, положи на колени. Только полотенце подстели.
Хозяйка оказалась рыжая – как мама Джильда. Пахло от неё совсем иначе, но Макс быстро принюхался, потом угрелся и заснул. А проснулся от того, что его положили на пол, подстелив тряпку.
– Всё, побежали, опаздываем. Дверь закрой.
– Ты записку написала?
– Вот. Скотч на тумбочке в прихожей.
Это явно была Кухня, только незнакомая. Здесь тоже вкусно пахло едой, но Макс был совсем один, и ему стало страшно. Со страху он стал поскуливать. Хорошо, что никто не слышит, ведь Настоящие Собаки не скулят – только рычат и лают…
Тут снаружи заскреблись. Под дверь просунулась когтистая лапа, вцепилась в дерево. Макс вспомнил, что он теперь Настоящая Собака, перестал скулить, поставил шерсть на загривке и оскалился. Это его Дом, а Дом надо защищать.
Дверь приоткрылась, и в кухню вошли двое – не собаки и не люди. Макс так и сел на хвост от удивления.
– Вы кто? – только и смог он спросить.
– Живём мы здесь. Это ты кто такой и откуда взялся?
– Я такс по имени Макс. Меня Хозяева привезли.
– А‑а‑а… Ну, ладно. Они говорили, что таксу хотят завести. Думали, не слышу. А я, между прочим, слышу, как этажом ниже хомяк деревяшку грызёт. Кошка я, Маврой звать. А это Маврик, сынок мой. Со стола слезь, обалдуй, мало тебя полотенцем гоняли? Ну, что уставился, Макс? Кошек никогда не видел?
– Не видел, – честно признался Макс и чихнул.
Мавра была серая в полоску, с зелеными глазами и такая мохнатая, что походила на меховой шар. Маврик – меньше и толще, такой же мохнатый, но чёрный, как Макс, только без коричневых подпалин.
– Ты чё такой лысый? – Маврик стал нахально вылизываться, разбирать шерсть.
– Не лысый, а гладкошёрстный. Так полагается.
– А лапы кривые и хвост как у крысы тоже полагаются?
– И ничего не кривые. Это ты ещё кривых не видел.
– Не видел и видеть не хочу. И на тебя‑то смотреть тошно.
– Ну и не смотри! – Макс сморщил нос, показывая зубы.
– Кто ты такой, чтобы мне указывать? Куда хочу, туда и смотрю!
– А ну, замолчали оба! Маврик, постыдись! Что ты к маленькому привязался? – Мавра бесшумно спрыгнула с подоконника и залепила сыну пару оплеух. – Забыл, из какой ты семьи, из какого питомника? Сибирский, а ведёшь себя как гопота! Малышей не обижают! Ещё раз увижу – пеняй на себя!
– Что за шум, а др‑р‑раки нету?
В Кухню влетел кто‑то ярко‑синий, с длинным хвостом. Прицепился к занавеске и заявил:
– Р‑р‑рома хар‑р‑роший!
– Хороший, хороший, – нетерпеливо сказала Мавра, – только залезь повыше, а то я вся на нервах. Цапну ненароком, и отращивай новый хвост. Сам знаешь. Хищник я или кто?
– Хищник, хищник. Умница ты у нас, Мавр‑р‑руша.
Синий залез чуть не под потолок, ловко перебирая лапами, наклонил голову, глянул хитрым чёрным глазом‑бусинкой и сказал:
– Пр‑р‑редставь нас, пр‑р‑рошу!
– Тоже мне, лорд в перьях… Рома, это Макс. Макс, это Рома, попугай.
– Волнистый, – уточнил Рома. – Ну ладно, я полетел, а то Мавр‑р‑руша нер‑р‑рвничает.
– Лети, лети, пер‑р‑р‑рнатый… – передразнил Маврик.
– А Мавр‑р‑рик – дур‑р‑рак! – добавил сверху Рома и улетел.
– Сам дурак!
– Цыц! После поговорим! Макс, ты не обижайся. Мы все здесь давно живём, притёрлись, а тут ты появился. Не бойся, уживёмся. У Маврика переходный возраст. И так с ним трудно, да ещё телевизора насмотрелся. Сериал, «У нас на раёне» называется. Ну, я ему пропишу… Совсем от лап отбился. Тебе условие: в наши миски не лезть – да ты всё равно не достанешь, они на подоконнике – и в лотке не копаться. Понятно?
– Понятно, – сказал ошарашенный Макс.
– Маврик, за мной!
Мавра ушла, высоко неся хвост. Противный Маврик шёл сзади, на ходу обернулся и взъерошил усы, прижал уши – дразнил. Макс в ответ сморщил нос, показывая клычки.
Кошки просочились в приоткрытую дверь, Макс остался один.
Только он собрался грызть ножку у табуретки, как в прихожей раздался шум. Похоже, пришли Хозяева, бросили у двери что‑то тяжелое и стали разуваться, пыхтя и бурча неразборчиво:
– А ты!…
– Ты тоже!…
Макс принюхался. Пахло похоже на Хозяев, да не совсем. Настоящая Собака сразу подняла бы тревогу, и Макс тявкнул.
В прихожей завизжали. По коридору кто‑то промчался, топая, и остановился у двери в кухню.
– Смотри, записка! «Заходите осторожно, а то раздавите»… Ура‑а‑а‑а‑а!
– Ура‑а‑а‑а!
Дверь открылась, просунулись две физиономии: одна сверху, другая снизу.
– Где, где?
– Вон, под батареей!
На кухню они ворвались как ураган и рухнули перед Максом на четвереньки.
– Ой, какой маленький!
– Такса, настоящая такса!
– Не хватай! Руки убери!
– Сама убери!
Похоже, это были ещё Хозяева, только поменьше. Макс это понял не сразу, но хвост разобрался быстрее: завилял изо всех сил.
– Смотри, смотри, что хвостом делает!
– Признал!
Макс хотел сказать, что хвост сам знает, что и как делать, но не успел. Его подхватили с пола, принялись гладить, чесать за ушами, и стало ясно, что хвост был прав.
Поздно вечером Макс лежал на подстилке – своей собственной, пахнущей пока чем‑то незнакомым – и обдумывал всё, что произошло. Он стал Настоящей Собакой, получил Дом и Хозяев. Их оказалось много: Папа‑Костя, Мама‑Таня и Дашка‑Сашка. С Дашкой‑Сашкой надо ещё разбираться. Дашка повыше, с чёрными волосами, как у Папы‑Кости. Сашка – поменьше, рыжий, как Мама‑Таня, и в очках. Дашка его звала Профессор, а он её – Коза. Мама‑Таня из‑за этого бранилась, почти как кошка Мавра. Она вообще была на неё похожа. И на маму Джильду тоже. Наверно, все мамы чем‑то похожи друг на друга, независимо от цвета шерсти и количества лап…
Макс положил голову на тряпку, пахнущую мамой Джильдой, принюхался и уснул. Снилось ему, что он выдрал клок шерсти у Маврика из хвоста. Пусть знает…
Среди ночи Макс проснулся и заскулил. Он был совсем один на подстилке. Конечно, тряпка пахла мамой Джильдой, но мамы здесь не было. Никого не было: ни Задиры, ни Крупного, ни Малявки. Сейчас Макс обрадовался бы всякому, кто пахнет тем запахом, знакомым с первых, ещё слепых щенячьих дней. Но он был один. Как он ни старался помнить, что стал Настоящей Собакой, и держаться, ничего не получалось. Макс забился под батарею и заплакал.
Вдруг стало светло, и появился сонный Папа‑Костя.
– Ты чего хнычешь, Максик? Место! Иди на место!
От Папы‑Кости пахло вожаком – силой и уверенностью. Макс заторопился к нему, оступился и упал.
– Эх, ты… Ну, давай сюда. Что ж с тобой делать. Посидим, поработаем, всё равно вставать уже скоро.
Макса подняли с пола и посадили за пазуху – под толстовку. Там было тепло, уютно и надежно. Он покопошился немного и уснул, слыша, как прямо в ухо ему стучит Папы‑Костино сердце.
Макс играет в футбол
Утром Макс проснулся у себя на подстилке.
– Ну, как спалось на новом месте?
Мавра устроилась на подоконнике, посматривала сверху зелеными глазами, жмурилась таинственно.
– Мама снилась, – честно ответил Макс.
Мавра только мяукнула в ответ и стала вылизываться.
Неподалёку стояла мисочка, а в ней – творог и овсянка. Когда миска оказалась чисто вылизана, Макс осмотрелся. Таксичья душа говорила: «Залезь везде, куда просунется нос, и разгрызи всё, что сможешь!» Хвост помалкивал, а в коридоре кто‑то топал и скакал. Для храбрости Макс прихватил перчатку и отправился в путешествие.
Навстречу выкатился мяч – маленький, красный –, а за ним пронёсся Маврик: глаза горят, шерсть дыбом. Нагнал мячик, ухватил и давай его драть всеми четырьмя лапами, завалившись на бок. Вот здорово! Максу стало завидно.
– Привет! А у меня перчатка есть, – сказал он для затравки.
– Подумаешь! Толку от твоей перчатки! За ней не погоняешься.
От огорчения Макс даже перчатку выронил. И правда, её только грызть можно…
– Ну и что! А твой мячик не погрызёшь, вот.
– Нам, кошкам, грызть не очень нравится. Когтями драть – это да. Видал, какая когтеточка?
Когтеточка была куда больше Макса, и он совсем сник.
– Мальчики, не ссорьтесь! Каждому своё, это ещё мой дедушка Иннокентий говорил! – Мавра бесшумно прошла по коридору на мягких лапах и уселась, обернувшись хвостом.
Прошелестели крылья, сверху спланировало синее пёрышко.
– Мудр‑р‑рая ты у нас, Мавр‑р‑руша! Давайте поигр‑р‑раем, р‑р‑ребята? Спор‑р‑р‑рим, Мавр‑р‑рик пр‑р‑роигр‑р‑рает?
– Это я проиграю? Ты что – давно не линял, хочешь без хвоста остаться?
– Рома, ты объясни, о чём речь, а Маврик пусть сам думает, играть или нет.
– Люди тоже в мячик игр‑р‑рают – футбол называется. Один стоит в вор‑р‑ротах, др‑р‑ругой мячик катит.
– Какие тебе здесь ворота?
– Двер‑р‑рь! Пусть один стоит в пр‑р‑роёме – это вр‑р‑ратар‑рь называется, а др‑р‑р‑ругой мячик туда попр‑р‑робует закатить – это фор‑р‑рвар‑р‑рд. Закатит – вр‑р‑ратар‑рь пр‑р‑риграл.
– А на что играть будем? – усы у Маврика встопорщились.
– На пр‑р‑роигр‑р‑равшем я пр‑р‑рокачусь!
– Идёт! Ну что, Макс, играем или слабо?
– Играем! – Макс попробовал поставить уши, чтобы выглядеть побольше, но уши не ставились. Так и висели пельмешками.
– А я буду р‑р‑рефер‑р‑ри и комментатор‑р‑р, мне свер‑р‑рху хор‑р‑рошо видно! А ты, Мавр‑р‑руша, будешь публикой! Мавр‑р‑рик, становись на вор‑р‑рота!
– А чё сразу я?
– Маврик! Что за выражения!
– Хор‑р‑рошо, бр‑р‑росим жр‑р‑ребий! Кто моё пёр‑р‑рышко не поймает, тот на вор‑р‑рота становится! Потом меняетесь местами, поняли?
Пёрышко полетело вниз, Макс честно попытался его поймать, да куда там! Маврик взвился, как подброшенный, сцапал пёрышко и приземлился с ним в зубах.
– Ну, кто на воротах?
Макс молча поплёлся к двери на кухню. Рома перепорхнул с дверного косяка на светильник, вцепился покрепче коготками и заорал:
– Вбр‑р‑расывание!
– Давай, Маврик! Давай, не позорь фамилию!
Маврик прижал уши, хищно прищурился и кинулся в атаку, перебрасывая мяч с лапы на лапу.
– Др‑р‑риблинг! Какой др‑р‑риблинг! – откомментировал Рома сверху. – Удар‑р по во‑р‑ротам!… Го‑о‑ол! Один – ноль! Блестящий успех фор‑р‑рвар‑р‑рда!
– Что, съел, криволапый? Давай, подставляй спину!
– Маврик! Откуда такие словечки! Слышал бы тебя прадедушка Иннокентий!
– Фор‑р‑рварду выносится пр‑р‑редупр‑р‑реждение! В следующий р‑р‑раз дисквалифицир‑р‑рую за оскор‑р‑рбление пр‑р‑ротивника!
– Ага, в Сибири, небось, ещё и не то услышишь… – буркнул в усы Маврик и уселся наблюдать, как Макс повёз Рому на спине – от двери до двери.
Максу и так было тошно, а тут ещё Рома ущипнул клювом за ухо. Только собрался гавкнуть от обиды, как попугай шепнул:
– Не др‑р‑рейфь, пар‑р‑рень! Дер‑р‑ржись! – и взмыл под потолок.
Устроился на светильнике и закричал:
– Втор‑р‑рой тайм!
Макс так и не понял, что произошло, но мячик оказался у него в пасти. На вкус мячик был так себе.
– Вр‑р‑ратар‑р‑рь защитил вор‑р‑рота! Р‑р‑реванш взят! Счёт один – один! Мавр‑р‑рик, пр‑р‑рошу!
– Ну, погоди, криволапый! – прошипел Маврик, подставляя спину. – Осторожнее с когтями, ты, чучело синее!
Мавра в один прыжок очутилась рядом и залепила сыночку по морде.
– Последний раз говорю! Играй по правилам!
Дальше играли по правилам. Попугай охрип на счёте десять – восемь в пользу Макса. Тут в двери зацарапался ключ. Мавра свернулась клубком и прикинулась спящей, Рома улетел в клетку, а Маврик с Максом, взъерошенные и запыхавшиеся, так и остались в прихожей. Мячик закатился в угол и лежал там, будто и дело не его.
– Ой, Профессор, смотри, они нас оба встречают! Подружились!
– Не подрались, и то ладно. Мавруша, они тут себя хорошо вели?
– Мр‑р‑р‑р‑р, мр‑р‑р‑р, мур‑р‑р‑р…
Макса накормили, он добрёл до подстилки, рухнул на неё и мгновенно уснул. Сквозь сон успел услышать Дашкин голос:
– Смотри, смотри, как у него лапки дёргаются! Наверно, охотится во сне.
«И ничего подобного», – хотел сказать Макс, но не смог, был занят – спал. Во сне он мчался к воротам с мячиком в зубах, а сверху раздавались вопли:
– Фор‑р‑р‑рвард атакует! Го‑о‑ол!
Макс проспал до вечера, до самого приезда хозяев, и даже не вышел их встречать. Но это оказалось к лучшему.
– Да это минное поле! – сказал Папа‑Костя, когда наступил в третью лужицу.
– Он же ещё маленький. Дашка‑Сашка, живо убирать!
Дашка‑Сашка взяли по рулону туалетной бумаги и поползли по квартире.
– Куда в него всё это помещалось? – бурчал Сашка, поправляя очки.
– Вы, мелкие, все такие, – язвила Дашка.
– Коза!
– Сашка! Кому было сказано! – Мама‑Таня погрозила ложкой, перемазанной в овсянке. – А ты, Дарья, придержи язык.
Макс поджал хвост. Хвост тоже чувствовал себя виноватым. Но тут Мама‑Таня поставила на пол мисочку с овсянкой, и хвост сразу завилял, а Макс принялся лакать. Тут на кухне появились Мавра с Мавриком. Маврик прыгнул на подоконник, к своей миске, а Мавра потёрлась об хозяйкины ноги.
– Мавруша, красавица ты наша, умница‑разумница. А кому творога дадут?
– Мр‑р‑р‑р‑р, мр‑р‑р‑р‑р, мр‑р‑р‑р‑р‑р‑р‑р…
– Дашка‑Сашка, посуду помыть и уроки делать!
– А с Максом поиграть когда?
– Когда сделаете уроки и ранцы соберёте!
– Коза, давай пополам, – сказал шепотом Сашка. – Я делаю математику, а ты русский.
– Замётано.
Поиграть получилось не очень. Свалили мячиком цветочный горшок, из которого рассыпалась земля. Гнев Мамы‑Тани обрушился на Дашку с Сашкой, а Макс под шумок унес лапы на кухню и залёг на подстилке, делая вид, что он тут ни при чем.
Потом на кухню пришла расстроенная Мама‑Таня, сварила себе кофе и устроилась рядом с Папой‑Костей.
– Что они там разгромили?
– Гибискус перевернули.
– Тот, что тебе на службе подарили?
– Угу. Да оторвись ты от ноутбука!
– Не могу, завтра отчет сдавать. Не огорчайся, новый гибискус купим.
– Авось этот оклемается. Главное, Максик жив‑здоров. Если бы горшок на него свалился…
– Ладно, всё прошло и все целы.
Макс вздохнул от восторга. Его любят, о нём беспокоятся, с ним играют. Что ещё нужно Настоящей Собаке для счастья?
Только что‑нибудь разгрызть – ну, хотя бы тот красный мячик…
Такса – это звучит гордо
«Пора обживаться!» – решил наутро Макс и отправился изучать свой Дом.
Дом оказался огромен. В нём было столько дверей, что не хватало лап для подсчёта. Заблудиться Макс не боялся: чёрный нос‑пуговица выведет его обратно – на Кухню, к миске и подстилке, пахнущей мамой Джильдой. Максу её не хватало, но щенячье любопытство не давало скучать и тосковать.
В коридоре было две двери. Оттуда пахло водой. Около третьей двери обнаружилось множество тапок. «На обратном пути погрызу» – отметил Макс и двинулся дальше. А вот следующая дверь была открыта! За ней что‑то тихонько позванивало и поскрипывало, так что уши‑пельмешки сами насторожились, совсем как у взрослого пса.
Комната оказалась небольшая, но светлая. Пахло здесь Дашкой‑Сашкой.
– Пр‑р‑ривет! – сказали сверху.
Макс задрал голову. Под потолком висела клетка, а в ней сидел Рома‑попугай и грыз кусок мела так, что сыпалась белая пыль.
– Привет! А зачем ты это делаешь?
– Клюв стачиваю.
– Это ты говорил «дрррынь»?
– Вот так?
Рома перепрыгнул на другую жердочку и лихо крутанул какую‑то блестящую штуку. Она сказала «дрррынь» несколько раз подряд, а Рома вылетел из клетки и уселся сверху.
– Мавр‑р‑руша, пр‑р‑роснись! Гости пр‑р‑ришли!
– Какие‑такие гости, я ещё не умывалась! Маврик, продери глаза!
Мавра оказалась на той кровати, которая снизу. С верхней, из‑под потолка спрыгнул Маврик, и все трое уставились на Макса так, что ему стало неуютно. Эх, надо было перчатку с собой прихватить для храбрости… Погрызёшь хорошо знакомую перчатку, и сразу легче на душе.
– Пр‑р‑рошу к нашему шалашу!
– А что это такое? – Макс стал оглядываться и принюхиваться.
– Это пр‑р‑рросто так говор‑р‑рится! В общем, добр‑р‑ро пожаловать!
– Да он уже пожаловал, – Мавра легко спрыгнула на пол и принялась вылизываться.
– Вы здесь живёте? – робко спросил Макс и чихнул.
– Мы с Мавриком везде живём, по всей квартире. Запомни: кошка не потерпит, чтобы хоть одна дверь оставалась закрытой! В конце концов, это наш дом! Люди пусть думают, что хотят, но мы‑то знаем, кто тут хозяева – мы, кошки!
Макс не нашёлся, что сказать.
– А почему сейчас только эта дверь открыта? – в конце концов пробормотал он.
– Из‑за тебя, – сказал Маврик свысока. – Ты же ещё к лотку не приучен. Салага…
– А мы, собаки, в лотках и не нуждаемся! – гордо ответил Макс.
Лужица сейчас получилась совершенно некстати. Зловредный Маврик осклабился так, что усы взъерошились, скорчил брезгливую морду и изобразил, что закапывает лужицу лапой.
– Маврик! Это ещё что за штучки – над маленькими насмехаться? Тебе напомнить, как тебя самого к лотку приучали? Забыл?
«Ну, погоди, гад лохматый. Дай вырасти, я тебе шубу подправлю», – подумал Макс и полез под кровать – отсидеться.
– Вылезай, Макс! Не из‑за чего ссориться! Знаешь, Как Дашка‑Сашка говорят после драки? – голос у Мавры был бархатный, как её лапы.
– Как? – буркнул Макс из‑под кровати.
– Мирись, мирись, мирись и больше не дерись!
– Да мы и не дрались.
– Ещё бы вы подрались! Кто будет задираться, с тем я сама разберусь!
– Пр‑р‑равда, вылезай!
Макс собрался с духом и вылез. Маврик сидел скучный, глядел в сторону.
– Ну ты это… не дуйся. В общем, я не хотел ссориться. Извини.
– Идёт! – сказал Макс, и на душе у него сразу полегчало.
– Смотр‑р‑р‑ри, тебе игр‑р‑рушки оставили!
Игрушки были замечательные, резиновые: толстое кольцо и оранжевый поросёнок. Только Макс ухватил его поперёк живота, как раздался писк. От удивления пасть раскрылась сама собой, свин вывалился и, шмякнувшись на пол, ещё раз придушенно пискнул. Макс попятился и взъерошил шерсть на холке. С таким чудом он ещё не сталкивался, но решил не отступать.
– Что, нр‑р‑равится?
– Конечно, нравится. А чего он пищит?
– Игр‑р‑рать хочет! Ну, я пошёл завтр‑р‑ракать!
Рома устроился на кормушке и захрустел семечками. Мавра и Маврик отправились на кухню, к своим мискам. А Макс продолжал трепать и грызть поросёнка. Чтобы было интереснее, решил запихать его в нору – под стол.
Пихал‑пихал и застрял вместе с ним.
Под столом было темно, пыльно и тесно. Максу стало страшно, и он заскулил – сначала тихо, потом всё громче и громче.
– Эй, ты что там делаешь? Вылезай!
Макс только и смог, что хвостом повертеть.
– Мавр‑р‑руша, кар‑р‑раул! Беда у нас!
– Что ты орёшь, Рома? Что случилось? А Макс где?
– Смотр‑р‑ри!
– Ёлки‑моталки! – сказал Маврик, и все замолчали.
– Хор‑р‑рош молчать, что будем делать? Макс, сам вылезти можешь?
– Не могу‑у‑у‑у! – сказал Макс, но снаружи услышали только «бу‑бу‑бу».
– Р‑р‑ребята, давайте я его клюну! Вдруг выскочит?
– Давай, Рома!
– Давай, делать нечего! – поддержал мать Маврик.
Макс почувствовал, что его ущипнуло за правую заднюю лапу. Взвизгнул, дёрнулся, и застрял ещё крепче.
– Не вышло, – огорченно сказала Мавра. – Сильнее можешь?
– Я же не какаду какой‑нибудь и не ар‑р‑ра. Это они клювом ор‑р‑рехи колют. А я волнистый.
– С другой стороны клюнуть надо!
– Ты думай, что говор‑ришь, умник! Стол же к стене пр‑р‑риставлен! Туда не подобр‑р‑раться!
– Давай иначе. Макс, мы будем спрашивать, а ты хвостом отвечай. «Да» – вверх‑вниз, «нет» – из стороны в сторону. Понял?
Макс поднатужился и помахал хвостом вверх‑вниз.
Снаружи радостно завопили на разные голоса.
– Молодец! Тебе там больно? Нет. Дышать можешь? Да. Тесно? Так, тесно… Понятно. А ещё? Скучно? Ну, потерпи немного, Дашка‑Сашка совсем скоро должны из школы вернуться. Они тебя сразу выручат. Ты же под компьютерный стол залез, а они как придут, так тут же к компьютеру бросаются. И вообще, это их комната – ну, то есть они тут живут. Спят здесь, уроки делают…
– Дерутся, – хихикнул Маврик.
– Не без этого. А что делать? Знаешь, как хозяева говорят: убить друг друга не убьют, а остальное заживёт. Они вообще люди с юмором, с ними не соскучишься. Работают, правда, много, дома почти не бывают. Мы недавно здесь живём. Раньше квартира другая была, маленькая – помнишь, Рома?
– Ещё бы! Там потолки низкие были, полетать негде. Только набер‑р‑рёшь скор‑рость и уже свор‑р‑р‑рачивай, а то р‑р‑расшибёшься. Эх, и вир‑р‑ражи я там закладывал! Высший пилотаж!
– Тебе что, плохо здесь, что ли?
– Хор‑р‑рошо! Только вир‑р‑ражи хуже получаются, так и р‑р‑разучиться недолго.
– Макс, ты как там – нормально? Повтори. Ага, молодец. Ты слушай, а я рассказывать буду. На чём я остановилась? К хозяйке подруга приходила. Как‑то гладит она Маврика и говорит: Таня, как вы все здесь помещаетесь с этим зоопарком? Давай я этого заберу…
– Мам, ты чего ощетинилась?
– Вспоминать неприятно… Хозяйка отвечает: в тесноте, да не в обиде, всё равно скоро переезжать, а дети ещё таксу просят.
Тут Макс насторожился под столом – даже чихнул от внимания.
– Будь здоров! Папа‑Костя спрашивал: почему таксу? А потому, Дашка‑Сашка отвечают, что у неё характер! Заметь, хором отвечают! Значит, они заодно. Да они вообще друг за дружку горой, хотя и цапаются часто. У таксы, говорят, бойцовский характер: она в нору к барсуку лезет, а у него знаешь когти какие? Сеттер птицу поднимает, лайка соболя выслеживает, гончая зайца гонит, и всегда рядом хозяин с ружьём. А такса одна в бой идёт, охотник наверху ждёт и ничем помочь не может, пока она зверя из норы не выгонит… Стоп, кто‑то пришёл!
– Кар‑р‑раул! – заорал попугай и вылетел в прихожую. Через минуту он вернулся – на плече у Дашки.
– Ты чего кричишь, Рома? Что случилось‑то? Ой, Максик, как это тебя угораздило? Сашка, иди сюда!
– Это же надо! Под компьютерный стол залез – прямо под полку для системника. Давай, помогай!
Вскоре накормленный и утешенный Макс лежал на своей подстилке и размышлял. Всего‑навсего залез под стол и так много узнал о всех, кто живёт в доме, да и о себе.
Куда бы залезть, чтобы узнать ещё больше?
А пока можно погрызть резинового поросёнка…
Новые знакомства
Когда Макс увидел пластмассовую корзинку, то ничего плохого не подумал. Корзинка как корзинка, невкусная – сам проверял. А сейчас он сидел в этой корзинке, вокруг были незнакомые звуки и запахи, и его опять укачало. Утешало одно: Дашка‑Сашка были рядом. Дашка держала корзинку, а Сашка держал Дашку за руку. Оба волновались, Макс это чувствовал и волновался тоже.
– Успеваем?
– Впритык.
– Ну, ничего, там от остановки рукой подать. Паспорт взяла?
– А то!
– Давай на выход! Не отставай!
– Сам не отстань, мелкий!
– Коза!
Корзинку так трясло, что Максу стало совсем плохо. Погрыз прихваченную перчатку – не помогло.
Тут трясти перестало. Волной накатили самые разные запахи. Пахло чем‑то неприятным, смутно знакомым. А ещё пахло собаками. Макс даже заскулил от нетерпения и любопытства, потом начал яростно скрестись. Ещё немного, и он прорыл бы нору из корзинки. Тут корзинку открыли, Дашка осторожно вынула Макса под брюшко и положила себе на колени.
Кругом были люди и собаки. Так говорил Максу его чёрный блестящий нос‑пуговка. Нос никогда не ошибается, но своим глазам Макс поверить не мог. Кто это: ещё мохнатей, чем Мавра, только совсем без носа? И шерсть странная: светло‑желтая, с чёрной маской на мордочке… Разве бывают такие собаки?
– Ты что, в первый раз здесь? – спросило существо, пыхтя.
– Ну да… А ты кто?
– Пекинес я, Лёва. Это для друзей. А так я Леопольд фон Арним цур… забыл, короче. Хозяин, и тот не помнит. В родословной написано. Тебе сколько лет?
– Мне три месяца… только.
– Салага, – пренебрежительно протянул Лёва. – Мне уже год. А когда вырастешь, таким будешь, как вон тот, у весов? Масть у вас похожа.
Тот, у весов, был огромен. Макс весь был меньше, чем его голова. Но масть правда, похожа: чёрная, с коричневыми подпалинами. И шерсть гладкая, блестящая, как у таксы.
– Извините, пожалуйста, – сказал Макс, надеясь, что голос у него не дрожит. – Вы тоже такса?
– Ты что, щенок, смеёшься, что ли? Ротвейлер я. Только вырвешься со службы на часок, сразу пристают с дурацкими вопросами.
– Извините, я не хотел вас обидеть.
– Ты? Меня? Обидеть? Пробовали некоторые, но не вышло. А потом они долго лечились.
Макс только заскулил в ответ.
– Да ладно, не хнычь, кто же на малышей обижается. У меня тоже такие растут. Просто служба нервная, вот и раздражаюсь по мелочам.
– А вы где служите?
– В охране.
Тут открылась дверь, из неё высунулся кто‑то в синей пижаме и сказал:
– Рекс Корнеев, заходите!
Рекс пошел на зов вместе с человеком, одетым в куртку с разводами. Они вдвоём перекрывали коридор от стены до стены, а в дверь проходили по одному – иначе бы не поместились. С порога Рекс обернулся и подмигнул Максу.
– Лёва, а что там делают, за дверью?
– Когда как, – неохотно ответил курносый Лёва. – То иголками колют, то когти подрезают, то чем‑то холодным по брюху елозят. Но здесь ещё ничего. Ты у грумера не бывал? Вот там жесть. Моют, расчесывают, стригут. А то, бывает, бантики привязывают. Филя‑йорк, тот вообще без бантика не показывается – говорит, породные стандарты, породные стандарты… Тьфу! Чапа, болонка мальтийская, тоже всегда с бантиком. Ну, она девчонка, что с неё возьмёшь. Как заведёт свою шарманку: «Надо быть в тренде, сейчас гламур на пике моды, в Милане все так ходят…» Вчера её видел – розовый комбинезон в сердечках, ошейник в стразиках. Умора, честное слово.
– Что‑то разболтался ты, Лёва, – сказал кто‑то, замотанный в махровое полотенце. – Все вы декоративные, вот и наряжаетесь, кому как к морде.
– А ты‑то какой? Тоже декоративный.
– Ну да, – не стал спорить кто‑то в полотенце. – Только мне наряды не положены.
– Извините, а вы кто? – не выдержал Макс.
– Кролик я. Хрум Хрумыч. Психологом работаю.
– Будем знакомы. А я такс по имени Макс.
В свертке заворошились, и оттуда свесилось ухо, похожее на Максово, только побольше.
– Рад знакомству. А по профессии ты кто?
– Как – «кто»? Я… не знаю. Такса – и всё.
– Вот смотри, – терпеливо сказал из свёртка Хрум Хрумыч. – Рекс – собака служебная. Ротвейлеры, они все такие. Сторожат, преступников задерживают. Если бы сегодня Грету привели, она бы порассказала. Восемь лет в угрозыске оттрубила. Медалей – на шлейке не помещаются. Сейчас на пенсии. Вот она тоже служебная, немецкие овчарки всё умеют: и сторожить, и по следу идти, и искать всё, что угодно. Вы, собаки, на все лапы мастера. И сторожа, и охотники, и пастухи, и компаньоны. А еще психологи и псюхотерапевты.
– А я, а я? – всполошился Лёва. – Я‑то декоративный!
– Декоративный – это тот же компаньон, только красивый. Так что терпи, Лёвка, за красоту свою страдаешь.
– Уж какой есть, – скромно сказал Лёва. – Нас ещё тыщу лет назад за китайскими императорами на подушках н