Глава 6. Конгресс в Венеции

Пятница, 10 сентября 1999 года

Я начинаю опасаться этих пробуждений около трех часов ночи, поскольку теперь они извлекают меня из глубокого сна без сновидений. Грязевые ванны, фанги, пока не уняли моих болей. «Это нормально, — заявил мне консьерж, великий утешитель всех страдальцев. — Поначалу боли даже усиливаются! Должно пройти от одного до двух месяцев». Знаю я эту песню...

page Ю8 / 109-----------------------------------------------------------------------------------------------

Я проснулся самостоятельно около половины вось­мого, перед массажем, и был приятно удивлен тем, что мне снился эротический сон, сопровождаемый эрекцией, как у молодого! Я лежал рядом с прекрас­ной молодой женщиной. Ее тело было обнаженным и таким белоснежным, как будто покрыто белилами или гипсом. Губы также были бледны, но она была живой. К великому моему изумлению, лаская ее ло­бок, я вдруг увидел, как по ее телу маршируют какие-то толстые жучки, похожие на маленьких скарабеев. Они шли гуськом на задних лапках. Присмотрев­шись, я увидел, что это гомункулусы, все с бородка­ми, похожие на крошечного Зигмунда Фрейда. Они исходили из волос подмышки этой красотки. Потом гомункулусы перестроились. Одна группа поднялась на живот, а другая спустилась в ложбинку между грудей. Затем обе группы вновь соединились, про­маршировали по часовой стрелке вокруг пупка, пере­местились к другому боку кровати и исчезли. Этот фантастический сон почему-то доставил мне невыра­зимое наслаждение.

Позже, после массажа, спустившись вниз и намерева­ясь идти к поезду, я бросил взгляд на мой сегодняшний гороскоп. И еще раз убедился в необычайных способно­стях к предвидению у астрологии, этого учения или на­уки, доселе мне неизвестной.

«Скорпион. Вас не покидает неприятное чувство, будто кто-то вас использует. Каре из Солнца в Деве

и Плутона в Стрельце придаст вам силы и откроет гла­за на взаимоотношения с одним из ваших старых дру­зей. («Хе-хе, неужто это Бьянка?» — подумал я.) Вы очень напряжены. Желательно немного расслабиться. (Хорошо сказано! Отправлюсь-ка я во второй половине дня по музеям и пообедаю в хорошем ресторане.) Вы доведены до предела. Вам абсолютно необходимо уси­лить самоконтроль и направить переживаемый вами стресс в нужное русло».

Совершенно верно. Вот завтра и схожу на консульта­цию к доктору Перуккио в Падуе.

Я покинул Монтегротто около девяти часов. «Я не вернусь ни к обеду, ни к ужину», — заявил я служащим у стойки регистрации. У меня было сильное искушение сказать им, что я не вернусь никогда!

«Зачем Бьянка позвала меня на этот конгресс по пси­хологии сна?» — спрашивал я сам себя, сидя в поезде. Это что, та самая ловушка, на которую намекал мой го­роскоп? Однако в прошлом году, на конгрессе на Ка­при, насколько я помню, именно Бьянка защищала ме­ня от наскоков психологов, и я не верю, что она способ­на на такое предательство. Скорее всего, она просто по­думала, что нужен еще и нейрофизиолог, чтобы проти­востоять триумфу римской школы, а может, и микро­психоанализу.

В Лионе Бьянка объяснила мне все основные методи­ки этой науки: тщательный анализ почерка пациента, семейные фотографии, включая родителей, дедушек

Page no / 111

и бабушек, домиков, садиков и т. д. Сеансы анализа должны продолжаться по пять-шесть часов каждый день!

В конце концов, я буду очень рад увидеть ее снова в Венеции! В Лионе она всегда бывала весьма элегант­на, впрочем, как и большинство итальянок, посещав­ших мою лаборатории. Часто на ней был большой белый шелковый шарф. «Бьянка, которая вся в белом» — так, несколько ревниво, называли ее некоторые мои сотруд­ницы... «В белом», значит.

Внезапно я понял, что образ белой как снег женщи­ны, явившийся мне во сне, должно быть, связан с нею! Сон-желание, столь дорогой для Фрейда! А все эти маленькие «фрейдики», которые пробежали по ее те­лу, а потом исчезли! Конечно же, это микропсихоана­лиз! Я желал Бьянку, ту, которая ушла из микропсихо­анализа или от которой он сам ушел... «Но куда, в ка­кую сторону?» — снова подумал я, осознав, что нико­гда не осмелюсь пересказать ей свой сон...

Это уже третий сон-ребус после моего приезда в Монтегротто. А ведь раньше мне редко снились по­добные сны! Похоже, что-то случилось с моей «онейри-ческой машиной», раз во время парадоксального сна, ко­гда я каждый раз просыпался с эрекцией, меня стали посещать такие сны. Сегодня послание было ясным. Я уже желал или начинал желать эту Бьянку.

Прибыв в Венецию, я отметил, что за всю дорогу ни разу не вспомнил о Муранелле и ее загадке. Ее место за-

няла Бьянка. Это, безусловно, был «онейрический оста­ток», направлявший мои мысли.

Бьянка встречала меня на вокзале Санта-Лючия. Улыбающаяся, в красном платье с белым воротником. Она представила мне двух психологов, бородатых и молчаливых, учеников профессора С. из Рима. Мы се­ли в мотоскафо*, чтобы добраться до конгресса, кото­рый проводился со стороны Кампо Авогариа, позади от Дзаттере. «Прощай, мой сорок первый», — подумал я.

Во главе конгресса был мой «коллега и друг», профес­сор Аугусто Н. из Неаполя. Он, как говорится, «носил две шляпы сразу» — был в одном лице и нейрофизиоло­гом, и психоаналитиком. Это позволяло ему быть спе­циалистом в области и объективного, и субъективного изучения сновидений. Как настоящий фокусник, он об­ладал умением и талантом делать так, что открытия со­временной нейробиологии в области сновидений бес­следно исчезали в огромной, бездонной шляпе фрей­дистского психоанализа!

Мой друг Аугусто Н. сердечно меня приветствовал.

— Спасибо, что приехали, дорогой мой коллега и друг. Нам пришлось оторвать вас от эвганейских на­слаждений и грязевых ванн, чтобы спуститься в подзе­мелье мозга, также полное грязи. Грязи бессознательно­го, первым исследователем которого был Зигмунд Фрейд... Ну, и так далее, и так далее, и тому подобное...

* Motoscafo — небольшой катер (итал.).

page 112 / 113 ---------------------------------------------------------------------------------------------------

Зал был полон. Там, вероятно, было около сотни слушателей, а установка для аудио-визуальных демон­страций явно устарела. Но какое это имело значение? Ведь диапозитивы я все равно не собирался показы­вать.

Я уселся рядом с Бьянкой, когда профессор С. из Рима начал свою речь на английском, показав таким образом, что он будет официальным языком конфе­ренции, так что я смогу понять малейшие нюансы про­исходящего.

Сначала он поблагодарил меня за то, что я покинул Монтегротто, «Монс Эгроторум», «гору больных», чтобы приехать в Венецию. Город, принадлежащий в равной мере и морю, и суше, и фантазиям, и науке. После такого вступления (камешек в мой огород, по­думал я) он объявил тему конференции: «Предполо­жение, что REM-sleep (или парадоксальный сон) — эквивалент сновидений, не имеет под собой объек­тивных оснований. Сновидение есть нечто субъек­тивное».

Хорошенькое начало! Но, любопытно, что на этот раз я не мог сосредоточиться на проблеме, в отличие от того, что было год назад на конгрессе на Капри.

Тут глава римской онейрологической школы напал на всех нейрофизиологов сразу, главенствующих сейчас в научном мире из-за своего авторитета, спеси, прести­жа своей дисциплины и своей ложной доктрины. Пи­сать, как они это делают, что REM-sleep — это эквива-

лент сновидений, все равно что ставить барьеры на пу­ти всех дальнейших исследований. Эта такая же чушь, как и предположение, что животные, те же кошки, ви­дят сны! Таким вот образом одна из самых на сегодняш­ний день интересных проблем психологии оказалась принесенной в жертву устаревшей, упрощенной, отбро­шенной и ложной модели.

Он заявил, что сделает обзор всех тех данных, кото­рые противоречат гипотезе об изоморфизме между так называемым РЕМ-сном и сновидениями. Он привел статистические данные из старых работ 60—70-х годов; согласно этим данным спящие, которых пробуждают из нон-РЕМ-сна (то есть сна обычного, ортодоксального, с медленными волнами в электрической активности ко­ры головного мозга), в тридцати процентах случаев также рассказывают о переживании сновидений. А в настоящее время, уточнил он, этот процент достиг уже пятидесяти четырех! (В его лаборатории.)

Я быстренько подсчитал, что к 2020 году эта цифра достигнет ста процентов. А все почему? Да потому, ра­зумеется, что нет четкого и общепринятого определе­ния того, что считать сновидением.

Далее этому римскому онейрологу не составляло труда раскритиковать так называемую «гипотезу ска­нирования», согласно которой быстрые движения глазных яблок в ходе сна представляют собой не что иное, как рассматривание онейрической картины. Кстати, работы моей собственной лаборатории, начи-

page H4 / 115

ная еще с 1965 года, также шли в разрез с этой гипоте­зой. Затем он упомянул недавние работы (которых я не знал), показавшие, что нет никакой связи между длительностью периода РЕМ-сна и субъективной дли­тельностью сновидения (оцениваемой, оказывается, по количеству слов, произносимых спящим после его пробуждения!).

Наконец профессор С. открыл царские врата мод­ной науки — когнитивизма. Одна и та же когнитивная система вовлекается в действие в ходе всего сна, неза­висимо от того, какая электрическая активность про­текает в мозгу: быстрая, во время парадоксального сна, или медленная — во время обычного. Эта же когни­тивная система может действовать и во время бодрст­вования, например, во время зрительных галлюцина­ций или бреда. В заключение римский психолог ска­зал, что «настоящие» нейробиологи, изучающие сно­видения, должны отказаться от всех своих последних гипотез. К сожалению, он не мог ничего предложить взамен, кроме существования этой перманентной ког­нитивной машины. Завершая свое выступление, он упомянул одну гипотезу, которую я был готов при­нять. Она повторяется в книгах по психологии вот уже сотню лет: что сновидения, которые мы вспомина­ем при пробуждении, возникают в момент самого про­цесса пробуждения!

Выступление профессора С. было встречено громом аплодисментов.

— Что я здесь делаю, дорогая моя Бьянка? — спросил я ее. — Мне было так хорошо в шезлонге возле бассейна в Монтегротто!

— Защищайтесь, профессор! Вы же видите, что ни­какой другой модели у него нет. Даже если ваша теория в чем-то неверна, все равно она открывает путь новым исследованиям...

Президент конгресса добавил, что общая дискуссия состоится после моего выступления. О чем же мне го­ворить? Обычно, если у меня нет диапозитивов для того, чтобы как-то организовать и проиллюстриро­вать свой доклад, я делаю его in extremis, по обстоя­тельствам, таким, как цвет небес, общая атмосфера в зале, количество слушателей и, в особенности, содер­жание и тон речи предыдущего оратора. На этот раз у меня было ощущение, что мое сознание ничем не за­мутнено, и я говорил, будто ведомый каким-то внут­ренним «демоном».

— Sunt geminae somni portae*, — начал я цитатой из
Лукреция.

Вот дверь, украшенная рогом, а вот — отделанная слоновой костью. Быть может, эта, отделанная слоно­вой костью, была открыта нейробиологами слишком ра­но и захлопнулась за ними, оставив последних в узили­ще? Дверь из рога, напротив, открыла лучезарный путь когнитивизма. Начав свое выступление на латыни,

Всё начинается от двери (дат.).

Page иб / 117

я рассчитывал смягчить скрытую враждебность италь­янских психологов по отношению к французским ней-робиологам, представителем которых я являлся. Я, та­ким образом, отдавал дань греко-римской цивилиза­ции, праматери всех европейских цивилизаций. Как же можно было, в самом деле, начинать такое выступле­ние — и на галльском? С другой стороны, в последние два дня я чувствовал, как все гипотезы о функциях сно­видений, одна за другой, в буквальном смысле похища­ются из моего мозга, так что я безо всякого внутренне­го сопротивления, почти автоматически стал прини­мать идеи своих оппонентов.

— Конечно, мы, нейробиологи, попали в ловушку, так как слишком доверяем нашим методам, и я благо­дарен профессору С. за то, что он мне об этом напом­нил, — продолжал я. — Мы думали, что электрофизио­логия откроет нам двери в мозг, и долгое время мои коллеги и я сам поддерживали гипотезу об изоморфиз­ме между электрической активностью головного мозга (электроэнцефалограммой) и состояниями сознания. Нет сознания без быстрой кортикальной электриче­ской активности, без гамма-активности (тридцать-со-рок герц). Эта концепция мало-помалу превратилась в догму. Различные виды сознания в бодрствовании, с одной стороны, и онейрическое сознание, с другой, сочетаются с одной и той же гамма-активностью и опираются на один и тот же нейробиологический субстрат. Увы, вы доказали, что ничего этого нет, по-

скольку смогли получить отчеты о сновидениях и во время сна с медленными волнами, дельта-волнами, две-четыре в секунду, чем подтвердили результаты других лабораторий. (Это было небольшое свинство с моей стороны.) Таким образом, я готов отказаться от концепции изоморфизма между электрической ак­тивностью головного мозга и состояниями сознания. Как и вы, я полагаю, что душа не может быть ни опи­сана, ни познана, ни методами электрофизиологии, ни нейрохимии. Это такая эмерджентная мера функцио­нирования мозга, которая не может быть проанализи­рована ни одним из существующих методов нейробио-логии. Только психология, с ее точным описанием раз­личных субъективных состояний сознания, может нам помочь. Это то, что вы называете когнитивизмом.

«Бог ты мой! Неужели это я все это несу?» С каким-то почти садистским сладострастием я растаптывал все методологические, то бишь философские, основы, на которых покоился почти полвека.

— Признавать свои ошибки — в науке это означает двигаться вперед, — продолжал я. — Позвольте же мне идти далее. До сих пор никто не может объяснить при­роду вещих снов. Или хотя бы доказать их существова­ние. Мы знаем о них, даже если не подозреваем того, что мы носим в себе это знание.

Я заметил, что мой друг профессор Аугусто Н. из Неаполя, президент конгресса, просто остолбенел, слу­шая меня.

page 118 / 119 --------------------------------------------------------------------------------------------------

— Посмотрим же правде в глаза, — продолжил я. — Ес­
ли вещие сны существуют, то это означает не что иное,
как обратимость стрелы времени, и более того, мозга
и духа (как эмерджентной системы), и надо, по крайней
мере по отношению в человеку, допустить присутствие
в равной степени и такой нематериальной субстанции,
которая способна существовать за пределами времени.
То есть души. Такая субстанция, разумеется, не может
быть зарегистрирована на электроэнцефалограмме.

Я собирался завершить это вызывание духов, кото­рое совершенно поразило аудиторию, кратким экскур­сом в область астрологии и слегка намекнуть на мой го­роскоп. Но кто-то в глубине аудитории поднял руку и громко спросил с немецким акцентом:

— Зачем вы нам рассказываете все эти байки о душе?
Расскажите нам лучше о функциях РЕМ-сна!

По залу прокатились смешки. Я взглянул на Бьянку. Вид у нее был растерянный и встревоженный.

— У вас есть еще несколько минут, чтобы ответить на этот вопрос, — добавил президент, стиснув голову ру­ками, как будто от моего ответа зависело что-то очень важное.

— Хорошо, — согласился я. — Функции сновидений, а почему не функции сна? Здесь все иллюзии утрачены. Разрешите мне остаться в рамках феноменологии и поде­литься с вами одним личным воспоминанием. В прошлом году мне посчастливилось посетить некоторые наши на­учные объекты, расположенные на французских терри-

ториях в Южном полушарии: островах Крозет, Кергелен и Амстердам. Поведение в бодрствовании и сне у коро­левских, или больших пингвинов, более метра ростом, было особенно тщательно изучено группой блестящих исследователей на острове Крозет, где находятся колонии пингвинов общей численностью в полмиллиона.

Как только самка пингвина откладывает яйцо, она отдает его на высиживание самцу, который остается на одном и том же месте, пока она плавает в море. Тер­ритория, или жизненное пространство самца внутри колонии — не больше одного квадратного метра, и он должен ее охранять денно и нощно с помощью клюва и крыльев. Непрерывные наблюдения, проводимые круглосуточно с помощью инфракрасных видеосис­тем, позволили выяснить, что поведенческий сон пин­гвина занимает не более одной десятой процента вре­мени суток в течение всего периода высиживания яиц, то есть около двух месяцев! Как только птенец выхо­дит из яйца и самка возвращается, пингвин-самец бросается в море, где, после двух месяцев почти пол­ной инсомнии, он способен проплыть сотни километ­ров в поисках рыбы, коей питается. Целый месяц он кормится. Таким образом, в течение трех месяцев ко­ролевский пингвин оказывается лишенным сна и, если позволите, сновидений. Отсюда можно заключить, что ни обычный, ни парадоксальный сон (который в норме занимает 40 процентов суточного ритма у пингвина) не выполняет никакой жизненно важной

page 120 / 121

функции в этих условиях. Их отсутствие не мешает нормальной социальной жизни птиц ни на суше, ни в воде.

— Я согласен насчет птиц, но не так уж важно нам знать про этих пингвинов в Антарктике. Расскажите-ка нам лучше, придерживаетесь ли вы все еще своей тео­рии генетического программирования, — снова обра­тился ко мне незнакомец с немецким акцентом.

— Мне трудно коротко ответить на этот вопрос, — ответил я. — Теории зарождаются, живут и умирают. Я сознаю, что моя теория умерла. Не знаю только, где это произошло. Может, и в Антарктике...

Эта фраза была встречена смехом аудитории.

— Честно говоря, это меня не трогает, — продолжил
я. — Ведь это всего лишь теория. Она умерла так же,
как и гипотеза об изоморфизме между электрической
активностью мозга и состояниями сознания.

Нужно было решиться окончательно. Бьянка смотре­ла на меня. Вид у нее был совершенно потрясенный. Знаками она показывала мне, чтобы я остановился. «В конце концов, — подумал я, — если мой нейробиоло-гический корабль и тонет, то, по крайней мере, он идет ко дну с высоко поднятым флагом!»

Я внимательно посмотрел на профессора С, сидяще­го в первом ряду.

— Мы, нейробиологи, признаём, что находимся в ту­
пике перед тайной сновидений. Игра за вами, господа
психологи, дверь, украшенная рогом, ведущая из бодр­
ствования в сон, открыта для вас...

Я остановился. Наступила долгая пауза — все ждали, что я еще скажу. Профессор С. подошел ко мне и пожал мне руку. Раздались жидкие аплодисменты. В честь мо­его выступлением или нашего рукопожатия?

— Прошу прощения, — сказал президент, вставая, —
но у нас больше нет времени на вопросы после такого
выступления, на котором все мы стали свидетелями ис­
торического примирения между двумя «топиками»* —
нейрофизиологией и психологией... Или метапсихоло-
гией, — добавил он, делая хорошую мину. — Те из вас,
кто желает задать вопросы, могут сделать это во время
ланча.

Разгневанная Бьянка потащила меня подальше от бу­фета, где давали панетти** и разные сэндвичи. Мы по­шли в сторону Дзаттере, стараясь поскорее сбежать от всех слушателей, тщетно пытавшихся понять причину моего «обращения». Нам даже удалось оторваться от профессора С. и моего друга Аугусто, президента, и мы устремились в лабиринты рио и каналов, чтобы, в конце концов, укрыться в маленькой траттории, откуда мож­но было смотреть на воды канала Джудекка, сверкавшие в лучах солнца.

— Вам заказать прошутто или моденское дзампо-
не?** — спросила Бьянка.

* Здесь: предмет рассуждений (филос).

** Panetti — булочки; prosciutto — свиной окорок; zampone — фаршированная (передняя) свиная ножка (итал.).

page 122 / 123

— Дзампоне с пивом, пожалуй.

— Профессор, что с вами, вы больны? Отчего вы вдруг забыли все то, о чем говорили на Капри и о чем писали во множестве статей? Это опасно. Многие уча­стники записывали ваше выступление на диктофоны. Нам сейчас так мало денег достается на исследования сна, которые мы проводим в «Centro Nationale di Recherche»*; почти все средства идут этим психоана­литикам, психологам и даже пульмонологам для изуче­ния храпа! Что с вами происходит?

— Уверяю вас, Бьянка, я себя отлично чувствую. Просто я осознал свои ошибки. Величие ученого, ес­ли я еще смею так себя называть, заключается в том, чтобы признавать свои ошибки, чтобы другие не сби­вались на тех же тропинках или дорогах исследова­ния.

— Но у вас ведь нет больше теории, ничего нет, ос­тается делать только эти дурацкие подсчеты запом­нившихся снов. Сосчитать количество слов. А поче­му не слогов? А ваше замечательное определение рефлексивного сознания во время сновидений? Вме­сто записи бормотания каких-то слов, выхваченных случайным образом во время сна. И наконец, если позволите, ваше выступление было каким-то бес­связным. Почему вы вдруг заговорили о каких-то пингвинах?

Национальный исследовательский центр (итал.).

— Бьянка, невозможно отделить сознание от мозга!

— Но все нейрофизиологические исследования о функ­ционировании коры, пять зрительных зон в коре, вы что, в это больше не верите?

— Это лишь ощущение, Бьянка. Это еще не воспри­ятие. Никто не знает, как функционирует мой мозг, ко­гда я вас узнаю и нахожу очаровательной!

— А как вам вкус дзампоне?

— То же самое.

— Но, в конце концов, вы же читали эту статью на­счет обучения иностранному языку. С помощью магни-торезонансной или позитроннои томографии удалось наблюдать при этом увеличение активности определен­ных корковых полей!

— Все это вздор, моя дорогая Бьянка, с помощью ста­тистической обработки исходных данных можно полу­чить все что угодно. И потом, это не ново! Еще Бруссе в 1831 году с помощью весьма совершенного кранио-метра измерил свой череп до и четыре года спустя сво­его избрания в Академию нравственных и политиче­ских наук. Все это время он занимался интенсивной ум­ственной деятельностью. И вот он заключил, что его «метафизический бугор» (по френологии Галля) вырос на целых три миллиметра!

— Вы стали идеалистом. Эмерджентное сознание
и душа! Это же возврат на пятьдесят лет назад!

— Пятьдесят лет! Это как раз то время, которое я по­
терял на поиски центра сновидений, моя дорогая Бьян-

page 124 / 125 —

ка. Я получил только один результат. Нет никакого «центра сновидений». Нет такого топика, таков печаль­ный топик! — добавил я, вспомнив заключительное сло­во президента Аугусто.

Бьянка не поняла игры слов.

—Ладно, нет центра, но ведь есть нервная сеть, — сказала она.

—Концепция сети — это концепция трусов или лиф­чика, чтобы скрыть идею центра, которая так же непри­стойна, как голый пупок.

Мне ужасно захотелось рассказать ей о марше «мик-рофрейдиков» вокруг ее пупка, пупка онейрического, но я не посмел.

—Итак, вы отказались от своей концепции програм­мирования. Вам не осталось ничего!

—Это она от меня отказалась! Теперь я в Венеции и хочу жить, как венецианец, с прекрасной туринкой, как вы! Я лучше пойду картины смотреть, чем далее заниматься этой болтовней с римскими психологами. Не хотите ли вы, моя дорогая Бьянка, пойти со мной прямо сейчас на художественную выставку в Палаццо Грасси?

—Лучше вечером. Я должна вернуться на конгресс. Там будет очень важный доклад одного знаменитого ми­кропсихоаналитика из Турина. Я обещала ему прийти послушать. Уверена, что он будет крайне польщен, если вы тоже придете.

—А о чем он будет говорить?

— О сисмическом сне*. Эта концепция вошла в моду в микропсихоанализе.

— Ладно, пойду послушаю, но потом мы вместе пойдем на выставку. Решено. Не будем больше гово­рить ни о науке, ни о псевдонауке, только об искусст­ве. Договорились? Кстати, чтобы покончить с этим, кто этот тип, который задавал вопросы насчет моей теории? Бьюсь об заклад, что он не итальянец. Мне показалось, что у него немецкий акцент. Я не смог его разглядеть.

— Не знаю. У него не было бэджика, и он не регист­рировался. Он не из римской команды. Никто его не знает. Мне показалось, что я видела его вместе с каким-то человеком, похожим на Юнга. Они говорили по-не­мецки...

Бьянка потащила меня обратно на конгресс. Я уселся как можно тише и незаметнее в последнем ряду. Мне, однако, было весьма любопытно узнать, что же случи­лось с сисмическим сном, открытым почти сорок лет на­зад в моей лаборатории, после того, как он был погло­щен, разжеван и переварен мозгом микропсихоанали­тиков.

Сон с подергиваниями у новорожденных, открытый первой женой М. Жуве, ныне покойной Д. Жуве-Мунье, а также париж­ской исследовательницей Ш. Дрейфус-Бризак в начале 1960-х. Считается, что этот сон является предшественником парадок­сального сна у взрослых (примеч. В. К.).

page 126 / 127---------------------------------------------------------------------- ——--------------- ——

На лекции, озаглавленной «Микропсихоанализ и сон», аудитория заметно поредела. Психологи римской школы почти все ушли, так же, как и мой друг президент. Видимо, психоаналитики-фрейдисты и микропсихо­аналитики конфликтовали друг с другом. Докладчик, знаменитый микропсихоаналитик из Турина, профес­сор Пьетро П., был двухметровым бородатым велика­ном; его длинные космы были собраны в пучок на затыл­ке и стянуты золотой заколкой. Он был в темно-сером костюме с черным галстуком. Его доклад был на италь­янском, но многочисленные диапозитивы, которые он показывал, были с английскими подписями. Таким обра­зом, мне было более или менее понятно то, о чем он гово­рил. Это была смесь довольно странных концепций.

Вначале он напомнил о «трех китах», на которых зиждется микропсихоанализ. Primo: пустота — биоло­гический вакуум, который нас заполняет, является со­ставной частью мирового вакуума. Вакуум — источ­ник жизни. Неважно, образованный анализируемый пациент, или нет, но пока он не прожил собственной пустоты, он не понимает того, о чем он вам говорит, — убежденно талдычил великан, злобно поглядывая на аудиторию. Secundo: существует организованная энергетика вакуума: это нейтральная динамика пус­тоты (которую я для себя обозначил сокращенно как НДП). Эта самая НДП содержится в энергетических гранулах. Tertio: эти гранулы оживают под воздейст­вием баблинга (вспенивания).

Я решил, что он имеет в виду пузыри, и стал выду­вать пузырьки из слюны на губах, как младенец, к ужа­су Бьянки, которая тщетно пыталась меня остановить.

—...Так возникает, — продолжал профессор — энер­гетическая организация вакуума, называемая «Ид»*. Все это, — отчеканил он, стукнув кулаком по кафедре, да так, что все, кто уже успел заснуть, аж подпрыгну­ли, — отражено в основной формуле микропсихоанали­за. Я существую благодаря вакууму и НДП и самоутвер­ждаюсь благодаря «Ид».

Великан извинился за то, что ему приходится рас­сказывать о таких простых и всем известных вещах, прежде чем перейти к проблеме сисмического сна. Он дал ему правильное биологическое описание: он поя­вляется уже у плода и характеризуется генерализо­ванными мышечными сокращениями. Его переход в парадоксальный сон в ходе онтогенеза (то есть ин­дивидуального развития) вызывает ряд вопросов, которые в настоящее время продолжают обсуждать­ся. Профессор Пьетро П. подчеркнул курьезный факт, что sogno sismico* был открыт и в Лионе, и в Париже исследовательницами-женщинами. И это неудивительно, ибо, согласно микропсихоаналитиче­ским исследованиям, женщина обладает психобиоло-

«Оно», или бессознательное во фрейдистской психологии (примеч. В. К.).

** Сисмический сон (итал.).

page 128 / 129

гическим сродством с вакуумом. При этом он сослал­ся на одно классическое микропсихоаналитическое исследование о взаимосвязи между женским оргаз­мом и вакуумом!

Бьянка пнула меня несколько раз ногой под столом, когда я начал издавать звуки, как будто открываю бу­тылку шампанского.

Наконец наш знаменитый профессор коснулся мик­ропсихоаналитического толкования sogno sismico. Это, оказывается, эмбриональная онейральная активность, поскольку она не зависит ни от одного известного нерв­ного центра (что, несомненно, правильно) и которая пред существует в организации нервной системы (что невозможно доказать, подумал я). Получается, что это клеточная нейтральная и случайная активность, лишен­ная какой-либо функции.

— Можно сказать, — заключил наш знаменитый
микропсихоаналитик, что это клеточное эхо авто­
номного динамизма. Sogno sismico отражает длину
линейной соматики субъекта в энергетике его бессозна­
тельного, смоделированную системой неосознаваемых
побуждений.

Здесь волосатый и бородатый великан прервался, чтобы испить стакан воды.

— Вот стакан и пуст — да здравствует пустота! — сказал я Бьянке. — Бьянка, я ухожу, я тоже хочу пить.

— Я вас умоляю, профессор! Нужно остаться до кон­ца. Все уже почти закончилось.

5 М Жуве

Утолив жажду, гигант продолжил:

— Я могу сказать, и даже утверждаю, что сисмиче-
ский сон существует уже на уровне сперматозоида
и яйцеклетки. Он сохраняется в яйце для всех прочих
клеток и на всю жизнь. Он существует не только во сне,
но и в бодрствовании.

Бородач перешел к заключению. Он чеканил каждое слово, ритмически сжимая и разжимая кулаки.

— Сисмический сон — это культурный бульон из же­
ланий субъекта и его сновидений. И так как все клетки
нашего организма участвуют в сисмическом сне, то мож­
но заключить, что мы видим сны всем нашим телом!

Профессор Пьетро П. завершил свою речь, обратив­шись к аудитории:

— Vi ringrazio per la vostra attenzione*.

Раздались вежливые аплодисменты, поднялось мно­жество рук. Началось обсуждение проблемы пустоты. Самое время было нам с Бьянкой сматываться, пока не спросили о моем мнении! Кроме того, я начал ощу­щать первые симптомы приближающегося приступа дежа вю...

— Бьянка, — сказал я ей, когда позднее мы пересека­
ли мост Академии, — только не говорите мне, что, хотя
выступление профессора Пьетро П. и представляло со­
бой нагромождение очень странных идей, оно все же
было интересным.

* Благодарю вас за внимание (итал.).

page 130 / 131 ---------------------------------------------------------------------------------------------------

— Профессор, если вы будете говорить и дальше
в том же духе, как сегодня утром, то и с вами про­
изойдет то же самое! Извините меня, но вы же види­
те, куда приводит отсутствие нейробиологической
позиции.

Лучше было мне заткнуться, и я хранил молчание до самого Палаццо Грасси. Выставка была посвящена ве­нецианскому Возрождению, временам Тициана и влия­нию северных художников, фламандцев и немцев, та­ких, как Дюрер и Кранах. Они привнесли в венециан­скую живопись новый свет, применив неизвестную здесь доселе технику.

— Бьянка, из-за моей ноги нам удастся увидеть лишь несколько полотен. Это то, что называется «стоячая живопись». Как раз ее-то я и предпочитаю, но она более утомительна, чем «сидячая живопись».

— Профессор, ну что вы опять несете? Вы на самом деле в нормальном состоянии?

— «Стоячая живопись», Бьянка, требует приближе­ния к картине, чтобы знаток мог понять и оценить все ее детали, все нюансы, какие-то секреты, скрытые ху­дожником, которые не видны, если стоять поодаль. Наоборот, «сидячую живопись» можно оценивать с расстояния, спокойно сидя на месте. Так можно смо­треть импрессионистов, фовистов и почти всю совре­менную живопись, включая Мондриана, а также «action painting», «живопись действия» Поллока. Пос­мотрите на эту будто живую молодую женщину, обна-

5*

женную, с маленькими распахнутыми грудями и ры­жими волосами.

Ее тело, белое и стройное, резко контрастировало с гранатово-красным фоном и черной землей Сиены. Это «Магия любви» неизвестного художника рейнской школы XV века, если верить каталогу. Была ли то обна­женная женщина из моего сна? Я подошел вплотную к картине, но никаких следов насекомых на ее животе не обнаружил. Мне оставалось только пожать плечами: вещий сон предупредил меня о картине XV века и «ми-крофрейдиках»! Это невозможно! Но ведь у бессозна­тельного нет логики!

— Что это вы там рассматриваете? — спросила Бьян-
ка.

Я не осмелился рассказать ей об этом совпадении. Мечта о женщине, такой прекрасной и белоснежной, как эта, вряд ли было ее онейрической картиной.

— Посмотрите на изумительные переливы складок
на покрывале, которое ниспадает ей на бедра, — отве­
тил я. — Только живопись маслом способна передать
такие оттенки цвета и такую точность в деталях. Пос­
мотрите также в глубь картины: на фоне открытой
двери выделяется силуэт мужчины, на которого пада­
ет слабый свет из окна. На нем забавная черная одеж­
да, вроде трико. Не кажется ли вам весьма эротичным
контраст между этой прекрасной белоснежной обна­
женной молодой женщиной и одетым в черное мужчи­
ной?

page 132 / 133---------------------------------------------------------------------------------------------------

— Но если бы они оба были обнажены — разве это не было бы столь же эротично?

— Не знаю, это уже вопрос религиозный. Был ли пу­пок у Адама и Евы.

Мало-помалу тревожное предчувствие наступления приступа дежа вю, которое возникло у меня в конце доклада микропсихоаналитика, начало потихоньку рассеиваться при виде громадных обнаженных тел ки­сти Кранаха, рисунков Дюрера и изумительной Фло­ры в тициановской рубашке. Мой гороскоп был прав: нужно было полностью отключиться от всего. Теперь наступило время идти в лучший ресторан Венеции.

— Бьянка, вы свободны? Мы идем ужинать в «Ки­
приани». Нужно сесть на мотоскафо у площади Сан-
Марко. Я уверен, что вы сумеете договориться, и у них
найдется столик на двоих.

Она немного поколебалась, но потом пошла звонить.

— Всегда найдется местечко для великого ученого,
забывшего по рассеянности его заказать, — сказала
она.

Огромные двери ресторана «Киприани» на Джудек-ке выходили на юг и были распахнуты настежь, так что мы наслаждались видом солнца, садящегося в лагуну. Всегда лучше следовать советам метрдотеля. Их звезд­ным блюдом, было, оказывается, карпаччо под соусом «киприани». Название это, несомненно, восходило к художнику Карпаччо из-за особого цвета мяса, наре­занного тончайшими ломтиками. Затем, продолжал

метрдотель, почему бы не попробовать запеченные бак­лажаны под козьим сыром. Va bene. И оросить все это, по совету сомелье, вином «Брунелло де монталано». Последние лучи заходящего солнца, отражающиеся в водах лагуны, пламя свечей, и, в особенности, вино, сделали свое дело: мы понемногу успокоились, и Бьянка опять стала улыбаться.

— А что вы сейчас делаете в Турине? Я не успел спро­
сить вас об этом на Капри, — поинтересовался я.

Бьянка надула губки и стала объяснять мне ситуа­цию: вернувшись из Лиона, она вынуждена была за­бросить микропсихоанализ, так как почти все ее вре­мя было теперь занято анализом данных, мною пре­доставленных, который она не успела завершить в Лионе. И она устроилась на полставки в лаборато­рию сна.

— А теперь, после вашего утреннего доклада, я буду
пытаться записывать душу, — сказала она мне, грустно
улыбаясь.

Я почувствовал себя виноватым. Ведь это я увлек ее «объективным» изучением сна.

— Знаете, Бьянка, после приезда в Монтегротто я
изменился. То есть за последние три-четыре дня. Мо­
жет, это действие фанго, но я чувствую себя гораздо
лучше. У меня такое чувство, что я наконец нашел ис­
тину.

Я украдкой заплатил по счету, который был явно за­вышен. Мотоскафо скользил к вокзалу Санта-Лючия по

page 134 / 135-----------------------------------------------------------------------------------------------

каналу цвета инкрустированной перламутром слоновой кости. Бьянка до среды уезжала в Рим. Значит, у нас бу­дет возможность еще раз увидеться. У меня был номер ее мобильного телефона (который я вначале принял за номер Муранеллы).

— Бьянка, — обратился я к ней, прощаясь, — я со­храню самые ужасные воспоминания о нынешнем ут­ре, но самые чудесные — о нынешнем вечере. Арриве-дерчи.

Я не решился поцеловать ее на прощание. Но мне по­казалось, что в глазах у нее стояли слезы.