И заветная картонная прокладка с газетной заметкой была цела. Вырезка на всякий случай была завёрнута в промасленную бумагу от коробок с бэнто и к тому же ещё укутана в майку. Когда он вышел из туалета, Маугли уже стоял в фойе у окна. Бейсболку он всё ещё держал в руках.
— Что-то ты больно быстро, — заметил Акела.
Маугли кивнул.
— Носки-то выжал?
Маугли с серьёзным видом снова утвердительно качнул головой.
— А пиджак?
Маугли отрицательно повёл головой из стороны в сторону.
— Небось и брюки понизу тоже не выжал? Понимаешь, если их не выжать сейчас, они никогда не высохнут.
С этими словами Акела присел и стал выжимать на Маугли одну штанину за другой, скручивая их от самого низа и постепенно переходя выше, к колену. Потом он развернул Маугли спиной к себе и проделал ту же операцию. Тонкие струйки воды стекали на пол. Он потрогал носки на Маугли.
— И носки ещё мокрые насквозь. Снимай-ка, я сам выжму. Что ж ты, Маугли, совсем не знаешь, как надо бельё выжимать? Видно, пол мыть или влажную уборку дома делать тебе не приходилось.
Маугли поспешно стянул белые носочки, перепачканные грязью, в подтёках от мокрой кожи туфель, и, слегка склонив голову, протянул их Акеле. Тот сгрёб оба носка и выжал изо всех сил. Вода полилась на пол.
— Погоди-ка. Если теперь надеть твои кожаные туфли на босу ногу, будет неприятно.
Вернув Маугли выжатые носки, Акела вернулся в мужскую уборную, снял со стенки рулон туалетной бумаги и вышел с ним в коридор. Там он протёр насухо внутренность туфель Маугли и сделал бумажные стельки.
— Теперь всё о'кей. Немного погодя можно ещё раз стельки поменять.
Маугли, уже натянувший носки, осторожно надел туфли. Акела ещё напихал туалетной бумаги в каждый носок вокруг ноги.
— Бумаги у нас много — не жалко. Если не хватит, ещё в сортире возьмём, — пробурчал Акела и стал вытирать туалетной бумагой волосы Маугли.
— Вон, ещё мокрые совсем!
Акела оторвал от рулона здоровенную полосу длиной не меньше метра и стал промокать шевелюру Маугли прядь за прядью, бросая мокрые ошмётки бумаги на пол.
Не в силах больше сдерживаться, Маугли расхохотался во весь голос.
— Чего смешного?! — сердито бросил Акела. — Сам-то ничего не умеешь. А ну, снимай-ка пиджак. Смотри, и рубашка у тебя вся мокрая. Ну, тут мы её отжимать не будем…
Маугли продолжал покатываться со смеху, и скоро Акела, заразившись от него, тоже уже посмеивался, выжимая и выкручивая пиджак. Ткань была толстая, так что над ней приходилось попотеть, чтобы как следует выжать.
Возвратив Маугли пиджак, Акела сказал тоном строгого дядюшки:
— А теперь собери разбросанные бумажки и протри хорошенько пол. Потом всё выкинь в женский туалет.
Маугли, всё ещё прыская от смеха, принялся послушно выполнять приказ.
Акела тем временем с сознанием выполненного долга достал из кармана брюк сигареты и собрался закурить, но выяснилось, что спички отсырели и большая часть сигарет тоже. «Значит, придётся теперь покупать и ножницы, и сигареты, — сказал он себе. Без зонтика он надеялся обойтись. — Ещё, наверное, придётся купить Маугли смену белья. — Впрочем, Акела сразу же отогнал от себя эти невесёлые мысли. — Может, и моим бельём перебьёмся, — рассуждал он. — Там ведь всего по две пары. И носки запасные есть. Постирать — и опять всё как новенькое. Главное, чтобы чистое всё было. «Лоснящаяся шкура говорит о силе охотника». А уж каких формы и размера — это дело десятое».
Привыкнув в детском доме ухаживать за малышами, Акела и на Маугли теперь смотрел так же. Поскольку Маугли оказался неумейкой, его только так и возможно было воспринимать. Когда о нём заботишься, на душе легче становится. Для Акелы не было никакой разницы: что малышки-девочки, что малыши-мальчики. Он их всех любил одинаково. У них у всех и волосы были подстрижены одинаково, и одёжка была на всех одинаковая. И говорили они одинаково. И уборная у малышей была общая для мальчиков и девочек. Малыши ведь! Хлопот с ними всегда много, но зато они такие милые! Когда идут в школу, они уже перестают быть просто малышами, делятся на мальчиков и девочек. Девочки начинают употреблять разные чудные словечки. Однако для Акелы это было неважно. Он, Акела, конечно, был мальчиком, но ему всегда хотелось превратиться в какое-то другое существо, не похожее на человека. Чтобы в жизни его было больше чистоты, больше гордости. Вот он и хотел, чтобы Маугли тоже приобщился к такой жизни. Чтобы не рос в этой убогой действительности, превращаясь в серую обезьяну.
Выйдя из женского туалета, Маугли присел на пластиковую скамеечку у окна. Акела сел рядом и широко зевнул.
— Что-то я от этой сырости спать захотел. Вообще-то мы ведь с тобой спали совсем мало… Ладно уж, всё равно вокруг никого нет, так что можешь поговорить немножко.
Маугли молча кивнул и чуть погодя сказал:
— Я сама… то есть сам спать хочу. Наверное, ничего, если мы здесь поспим — никто ругаться не будет.
С этими словами Маугли зевнул, так что слёзы выступили на глаза, и зажмурился.
— А ты чего, правда никогда раньше лапшу по-китайски не пробовал?
— Да, первый раз… Очень было вкусно. Может, даже вкуснее, чем твой рис с карри. Ты, Акела, добрый. Я тогда засмеялась так не очень прилично, потому что ты говорил ну прямо как моя мама. Нет, как бабушка. Хотя я вообще-то не знаю ничего насчёт бабушки… А тебя, Акела, я как будто всю жизнь знала.
Маугли бормотал сонным голосом, сидя с закрытыми глазами. Положив руку ему на плечо, Акела сказал:
— Ты давай спи, а голову клади мне на колени. Так-то удобней будет.
Маугли послушался: улёгся, поджав ноги, на лавке и положил влажную ещё голову Акеле на колени. Акела снял джемпер, прикрыл Маугли спину и тоже закрыл глаза. Правая его рука лежала у Маугли на плече, а левой он поддерживал малышу голову — чтобы не соскользнула с колен. Такое хрупкое маленькое тельце было у Маугли. Обеими руками Акела чувствовал его тепло. Почему-то сердце у него забилось чаще. Он глубоко вздохнул и, чтобы поскорее заснуть, стал вспоминать звук ветра на кладбище, запахи прелой листвы и камней, шорох ветвей, птичий щебет. Дух холодных, твёрдых камней… Сухие листья с шелестом взметаются под порывом ветра и кружат по земле. Жёлтые листья, бурые листья. Алых листьев среди них немного.
Под листьями сверкают льдинки… Сердце Акелы стало биться ровнее, и он вслед за Маугли погрузился в глубокий сон. Оба они спали без сновидений, чередуя вдохи и выдохи в мерном ритме.
Внезапно откуда-то донеслись жалобные обезьяньи вопли вместе с пронзительным верещанием и грохотом отбойного молотка. Акела и Маугли одновременно проснулись и подняли головы. Прямо перед ними плакал навзрыд малыш, лёжа на спине: он, видно, споткнулся и растянулся на полу. Рядом мальчик постарше со страшным стрёкотом расстреливал всех веером из игрушечного автомата. Ещё один мальчик молча катал по полу игрушечный автобус. Напротив, в углу фойе, сидели четверо мамаш-обезьян, пересмеиваясь и переговариваясь громкими голосами. Одна кормила грудью младенца. Видя, что Акела и Маугли проснулись, все четверо мамаш-обезьян уставились на них, скаля зубы в улыбках. Своими ехидными улыбочками они будто хотели сказать: «Поспали — и будет! А теперь дайте-ка нам попользоваться скамейкой». Не хотелось делать приятное этим макакам, но фойе было уже всё засижено обезьянами, так что оставаться здесь тоже не имело смысла. Посмотрев на всё, что творилось вокруг, Акела неторопливо потянулся и встал, прихватив свой узелок. Маугли тоже поднялся как ни в чём не бывало, всё ещё закутанный в джемпер Акелы. Акела хотел бы кое-что сказать этим мамашам-обезьянам в дешёвых одёжках и их детёнышам, но не мог же он, вожак и царь зверей, снизойти до этих ничтожеств: увлекая за собой Маугли, он зашагал к лестнице. Отойдя на некоторое расстояние, где они уже были недоступны взорам мамаш-обезьян, Акела достал из нагрудного кармана рубашки дамские часики и выяснил, сколько времени. Часы показывали начало первого.
— И сколько же, получается, мы спали? В общем, как ни крути, очень даже недолго… Но зато я спал крепко. А ты?
Маугли, всё ещё не в силах открыть слипающиеся глаза, только молча кивнул.
— Если бы эти макаки нас не разбудили, мы бы, наверное, ещё несколько часов проспали. Эх, кеды ещё не высохли! Неприятное такое ощущение… Сейчас, погоди, я себе новые стельки из бумаги сделаю, и тебе тоже стельки поменяем. Бумаги на рулоне ещё полно, а перед тем, как из этого универмага уйти, надо будет ещё два-три рулона с собой прихватить. Для универмага всё равно разницы никакой. Может, ещё что-нибудь здесь есть полезное, что нам может понадобиться….
Усевшись на ступеньки, Акела снял кеды. Маугли присел рядом и тоже снял туфли. Проложенная внутри бумага промокла и побурела. Бумажные прокладки из носков Маугли тоже вытащил и запихнул в карманы пиджака. Вокруг никого не было. Акела один за другим передавал Маугли клочки бумаги, которые тот укладывал в туфли.
— Наверное, тут где-нибудь можно найти и мыло, — тихонько сказал он.
— Конечно, мыло везде должно быть!
Положив кеды на колени, Акела тоже стал пристраивать в них бумажные стельки.
— И зубную щётку?
Поколебавшись, Акела сказал:
— Не, с зубной щёткой ничего не выйдет. Но, если хочешь, я тебе свою одолжу.
— Не хочу! Ты же ею пользовался! — чуть покраснев, возразил Маугли.
— Ну ты даёшь! Ладно, так и быть, куплю я тебе зубную щётку. Только не в универмаге, а где-нибудь в маленькой лавке. Сначала купим ножницы. Поищем где-нибудь лавку канцтоваров. Хотя нет, там, наверное, дождь ещё льёт. Пока до вокзала доберёмся, опять промокнем до нитки. Как же с зонтиком быть?..
Они встали и пошли вниз по лестнице.
— Что, опять на вокзал? — проворчал Маугли.
— А что делать? Здесь, что ли, всё время киснуть?
— И куда мы поедем? Туда, где цветы везде цветут? — недовольным тоном спросил Маугли.
Акела в ответ усмехнулся:
— Что, раз уж выбрались в кои-то веки, хочется добраться туда, где цветы цветут? Но тут, как видишь, пока ничего ещё не цветёт.
— Ну да! Цветы не цветут, и диковинных птиц никаких не видно. И слонов нет!
Маугли не по-детски горестно вздохнул.
Они зашли в торговый зал на четвёртом этаже. Там металлическими голосами перекликались разные игрушки, поблёскивая в электрическом свете. Там и сям бродили дети и женщины. Рядом с отделом игрушек, наверное, должен был находиться отдел канцелярских принадлежностей. Припоминая опыт своих немногочисленных посещений токийских универмагов, Акела решил обследовать зал. Помещение было небольшое, так что обойти его не составляло труда. Если вдруг не будет на четвёртом этаже, придётся обойти и третий. Однако не успел он принять такое решение, как увидел прямо перед собой отдел канцтоваров. Слегка присвистнув, он хлопнул Маугли по плечу.
— Во, видал?! И вроде нет никого — мы тут у них, наверное, будем почётными покупателями. Так, значит, нам нужны ножницы! Да, ножницы!
Они миновали стойки с авторучками, тетрадями, линейками, компасами и наконец углядели отливающие металлическим блеском ножницы.
— Ну, я пойду покупать, а ты жди меня здесь.
Маугли остался стоять у столба недалеко от отдела канцтоваров, а Акела один пошёл к полке с ножницами. Выбор был не столь велик. Маленькие ножнички для младших школьников, ножницы для использования в быту, специальные очень дорогие ножницы для художественных изделий, ещё более дорогие высококлассные импортные ножницы лежали рядом с большими ножницами для шитья в стеклянной коробке. Исследовав весь ассортимент, Акела выбрал обычные недорогие ножницы для бытовых нужд.
Маугли с беспокойством наблюдал за его действиями. Как посмотришь вот так издали, так кажется, сейчас все вокруг начнут на него оборачиваться, зашумят: «Кто такой?! Зачем сюда явился?! Ага, не можешь ответить?! И пахнет от него странно! Держи его! Лови! А ну, под замок его сейчас же!»
Эти голоса наперебой звучали в голове у Маугли, словно назойливый комариный писк. То ли в лице, то ли в фигуре Акелы было нечто такое, что должно было настораживать людей. В самом Маугли такого не было. Только Акела всем своим обликом нарушал атмосферу покоя, царившую в универмаге, — от него словно искры вокруг сыпались. Поскольку Акела прибыл в этот город без определённой цели, если его станут допрашивать, всё, само собой, будет выглядеть очень подозрительно, и его отведут в полицию. А что делать Маугли, если вдруг так и случится? Денег нет. Останется он здесь один-одинёшенек, скоро захочет есть… Тогда либо свалиться на улице и умирать, либо бродяжничать и побираться. Нет, до этого допускать нельзя, надо будет идти с Акелой в полицию. А там молчать, ничего не говорить. Рассказывать о том, что они брат и сестра, наверное, пока не стоит — надо будет стараться, чтобы им поверили как есть, то есть приняли за родных брата и сестру, и чтобы больше никто не вмешивался. Может, Акела снова наплетёт про их больную бабушку. Только где же теперь должна жить эта бабушка? Где-нибудь ещё подальше, чем Ямагата. Например, в Аките. Или, может быть, в Аомори…
В глубине души Маугли горячо молился о том, чтобы вылазка Акелы за ножницами прошла гладко. «Упаси нас от напастей, Господи! Отпусти нам грехи наши! Мы с тобой одной крови, ты и я! Защити нас!»
Акела вернулся, широко шагая. У Маугли будто камень свалился с души, и слёзы невольно навернулись на глаза. Он повернулся и пошёл назад, к безлюдной лестнице. Тревога испарилась, и слёзы вскоре просохли. Маугли сказал себе, что надо будет лучше вести себя, чтобы быть Акеле совсем как младший братец. Раз уж они вместе так далеко заехали, надо, чтобы всё было ясно и определённо. «Мы с тобой одной крови, ты и я!» Значит, надо во всём помогать друг другу.
— Ну как, добрая охота была у тех, кто соблюдает Закон джунглей? — быстро прошептал Маугли, когда Акела вышел вслед за ним на лестничную площадку.
— А то как же! Но не дёшево! Целых сто пятьдесят иен. Потом покажу. А сейчас пошли отсюда.
Взглянув на озабоченное лицо Акелы, Маугли улыбнулся и кивнул. У него снова предательски защекотало в носу, и комок подкатил к горлу.
На третьем этаже продавали кимоно и ткани. Покупателей почти не было видно. По расчёту Акелы, и уборная на третьем этаже должна была быть пуста. Он решил там провести окончательную подготовку к старту, а заодно позаимствовать всё, что нужно. Если спуститься на этаж ниже, с уборной будет больше проблем. Маугли, следуя указаниям Акелы, зашёл в кабинку и снял с вертушки на стене моток туалетной бумаги, а потом перешёл в следующую кабинку и там добыл ещё один. В женской уборной не было ни души, но всё равно ежеминутно можно было ожидать неожиданного вторжения. Поспешно оглянувшись у рукомойников, Маугли взял с полочки у раковины и сунул в узел грубую жестяную кружку, потом выбрал самый целый на вид кусок мыла из тех, что лежали у кранов, и, завернув его в носовой платок, положил в брючный карман. Хорошо было бы иметь на такой случай мыльницу, но привередничать не приходилось. В заключение Маугли открыл шкафчик, где хранились принадлежности для уборки помещения. В ведре лежали тряпки. Рядом стояли друг на друге штук десять новых рулонов туалетной бумаги. Он взял из стопки ещё один рулон, подобрал валявшееся рядом немного запачканное синее полотенчико и тоже сунул в узел.
— Операция закончена! — сказал Маугли, глянув перед уходом в зеркало над умывальником и, придя в отличное расположение духа, сам себе подмигнул. Правда, подмигивание, сколько он ни старался, получалось неважно.
Выбежав к Акеле, ожидавшему снаружи, у входа в туалет, Маугли возбуждённо зашептал:
— Доброй охоты всем, кто соблюдает Закон джунглей! Я тут много разного загрёб! Ух, удачная охота!
— Ты только не показывай, что ты в таком восторге — а то подозрительно больно. Это нехорошо. Взяли — и взяли, а теперь пошли отсюда, — нервно сказал Акела и зашагал по ступенькам вниз.
За ним, опустив голову в бейсболке и тщетно пытаясь скрыть довольную улыбку, следовал Маугли. У обоих узелки заметно увеличились в размере.
Они миновали второй этаж, спустились на первый и вышли в вестибюль у главного входа в универмаг. Дождь всё ещё лил, но уже не так сильно. Акела посмотрел на Маугли, потом перевёл взгляд на улицу, где шёл дождь, и задумался на некоторое время. Рядом в вестибюле топтались, переговариваясь, человек двадцать покупателей, покрикивали младенцы. По улице снаружи шныряли машины, проезжали велосипедисты в чёрных резиновых шляпах и прорезиненных балахонах. Такие явно не слишком страдали от дождя. Люди, выходившие из галереи торговых рядов, один за другим раскрывали чёрные, красные или тёмно-синие зонтики. Но были и такие, что шли под дождём без зонтов и без плащей.
— Ну, зонтик сейчас не очень уж и нужен — так пойдём. Постараемся держаться под навесами, где можно, — прошептал Акела стоявшему рядом Маугли и припустился бежать в том направлении, откуда они недавно пришли.
Маугли помчался следом. Чтобы попасть на вокзал, нужно было двигаться по тому же самому маршруту, что и раньше, так что заблудиться они не должны были. На бегу дождь и вовсе был почти не ощутим. От подсохшей в универмаге одежды всё чесалось, так что теперь дождь приятно охлаждал тело. Акела бежал большими прыжками, будто стараясь оправдать своё славное имя. Он будто летел, распластываясь в воздухе, стряхивая со шкуры дождевые капли. По сравнению с утренними часами народу на улице прибавилось. Акела и Маугли стремглав мчались сквозь толпы прохожих и потоки машин. Они скользили, как тени — во всяком случае, они должны были казаться тенями всем встречным. Два чёрных силуэта летели вперёд, и только ветер свистел за спиной. Акеле было неведомо, как в действительности воспринимают их окружающие. Самого главного глазами не увидишь. В своей пушистой лоснящейся шкуре со свинцовым отливом он стремительно и грациозно мчался среди обезьян. Малыш Маугли трусил за ним, изо всех сил стараясь не отстать. У человеческого детёныша нет ни когтей, ни клыков. И такой роскошной серой шкуры у него тоже нет. Несчастный голенький человеческий детёныш. Он должен всему научиться у Акелы. Сам же Акела испытывал такое чувство, которое, наверное, каждый отец в этом мире испытывает к своему ребёнку. Он, Акела, знал и чувствовал, что должен уберечь детёныша от опасностей. В этом краю оба они, Акела и Маугли, чужаки. Тем более оба должны соблюдать Закон джунглей. Здесь ведь неведомые джунгли. Дороги неизвестны, и речь здесь не та… А потому чужакам лучше помалкивать и бежать дальше по своим делам — быть бесплотными, словно тени, словно запахи.
Акела весело мчался большими прыжками под моросящим дождём.
Мчаться сквозь туманную мглу за убегающей дичью вдогон!
Рьяно стремиться в тёмные недра ночи!
К шорохам ночи и ночным приключеньям!
Эй, все сюда! Нам предстоит сраженье!
Лайте! Лайте! Лайте!
Ему припомнилась «Охотничья песня рыжих собак», и теперь он, как зачарованный, повторял её на бегу. Рыжие собаки долу — это дикие собаки, безжалостные свирепые убийцы, которые, в отличие от волков, не соблюдают Закона джунглей. Волки живут небольшой стаей, а рыжие собаки сбиваются в огромные своры голов по сто, всем скопом нападают и могут убить даже тигра или слона. Там, где прошли рыжие собаки долу, остаются только белые кости зверей. Долу, ничего не страшась, идут напролом туда, куда хотят, словно оползень в барханах, словно селевый поток, словно гигантский смерч — и ничто не в силах их остановить. Даже волки бегут от своры рыжих собак. Если они будут сражаться, их мигом обгложут до костей. Но Акела и Маугли остановят и отбросят рыжих собак, чтобы спасти охотничьи угодья стаи. Маугли применит свою человечью мудрость и хитрость, чтобы воспользоваться помощью диких пчёл, которые сумеют ослабить собачью орду. Потом волки в сумерках встретят выбирающихся из реки на берег рыжих собак, не привыкших сражаться в темноте, и навяжут им бой. Это будет великая и страшная битва, о которой останется память в истории волчьего рода. И Маугли тоже будет сражаться — но не клыками и когтями, а кинжалом. И волчицы, и годовалые братья-волчата тоже будут сражаться. Один из них погибнет, и волчица будет горестно выть над ним. А ему, Акеле, суждено пасть в той страшной битве…
Когда Акела вдруг вспомнил, что ему предстоит, ему захотелось остановиться. От быстрого бега дышать становилось всё тяжелее. Однако ноги несли его всё дальше и дальше. Вот уже осталась позади столовая, в которой они ели утром, впереди показался большой поворот. Оттуда уже по прямой до вокзала совсем недалеко.
Да, в том бою на Акелу напали сначала три рыжих пса, потом ещё шестеро. Он сумел справиться с ними со всеми, но и сам получил смертельные раны. Под конец он положил голову Маугли на колени и испустил дух.
«— Я хочу умереть рядом с тобой. Много лет прошло с тех пор, как ты голенький ползал в грязи, — говорил Акела, тяжело дыша. — Когда-то я помог тебе, а сегодня ты помог твоим братьям-волкам. Да, свет очей моих, охота окончена. Ты человек. Возвращайся к людям…
— Нет! — вскричал Маугли. — Я волк! Я из свободного народа джунглей! Я ни за что не вернусь к людям!
На это Акела сказал:
— Кончится лето, и настанет сезон дождей. За сезоном дождей придёт весна. Возвращайся сам к людям, пока стая не изгнала тебя. Если настало для Маугли время перестать быть Маугли, иди! — говорил Акела. — Иди туда, где живут люди.
— Что ж, если настало для Маугли время перестать быть Маугли, я пойду! — отвечал Маугли.
— Мне больше нечего сказать, — промолвил Акела. — Маленький братец, подними меня на ноги. Я был вожаком свободных волков.
И тогда Акела громогласно запел Песню смерти. Ту самую Песню смерти, которую всегда поёт вожак стаи на прощанье. Что же это за песня? Она разносилась по ночным джунглям, и внимали ей все звери и птицы. А когда Акела допел свою песню, он высвободился из рук Маугли, высоко подпрыгнул, приземлившись на груду дохлых рыжих собак — и так ушёл из жизни».
Перечитывая это место, Акела в детстве всегда не мог удержаться от слёз. Какая достойная смерть! Только так и пристало умереть благородному вожаку стаи. В ушах у Акелы, словно тоненький свист, звучала мелодия той Песни смерти. Даже сейчас на бегу он чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза. А Маугли до рассвета сидел рядом с мёртвым волком Акелой. В конце концов Маугли послушался медведя Балу и мудрого удава Каа: проливая слёзы, он покинул джунгли. Балу сказал:
Маленький Лягушонок, иди своей дорогой. Заведи себе друзей среди себе подобных и устрой себе логово рядом с ними. Но не забывай, если только тебе понадобятся ноги, глаза и зубы, что джунгли всегда останутся для тебя родным домом. А теперь иди. Только сначала подойди ко мне. Иди сюда, о смышлёный Лягушонок!
Акела утёр лицо, мокрое то ли от слёз, то ли от дождя, то ли от пота, и наконец остановился под навесом углового дома перед поворотом на улицу, ведущую к вокзалу. Маугли отстал и, подбежав наконец к Акеле, сразу обмяк, присел на корточки. Спина у него так и ходила, тяжёлое дыхание с хрипом вырывалось из груди. Акела тоже с трудом переводил дыхание. Они минут десять молча пробыли под навесом. До вокзала было уже совсем близко, и хотелось поскорее туда добежать. Подождав, пока Маугли оправится, они снова побежали под дождём, но уже не так быстро. Акеле уже не хотелось, как раньше, мчаться большими скачками. Он чувствовал, что всё тело отяжелело. Но вокзал был уже рядом. Не такое уж это суровое испытание. Должно быть, и бегущий позади Маугли это понимает. Акела бежал и бежал, вспоминая о страшной битве с рыжими собаками.
Отважный старый вожак Акела пал смертью храбрых в бою с рыжими собаками. А потом человеческий детёныш Маугли вернулся к своей родной матери. Так было в «Книге джунглей». Но ведь я, Акела, на самом деле не волк. И Маугли не «человеческий детёныш». Прежде всего, в реальной жизни время не бежит с такой быстротой, как в книге. Даже неделю спустя Маугли всё равно останется ещё малышом, а Акела будет всё ещё молодым и сильным, настоящим героем. Сейчас Акела и Маугли ещё не могут предугадать, что с ними будет через пятнадцать или двадцать лет, да им это и не очень интересно. Что сейчас, что потом между Акелой и Маугли особой разницы нет и не будет. Акела ведь ещё не состарился, так что о его судьбе, о его немощи можно пока не беспокоиться. Ведь в реальной жизни не так, как в книжке, — здесь существует только настоящее время. Для него самого интересен только нынешний молодой герой Акела. Но Акеле пока только семнадцать лет. А Маугли всего лишь двенадцатилетняя девочка. Даже через пять лет у Маугли всё равно голос не будет ломаться, как у мальчиков, и борода не вырастет. И участвовать в битве с рыжими собаками он, наверное, не сможет. Бедный Маугли! Но зато этому Маугли после битвы с рыжими собаками не обязательно будет возвращаться в мир людей. И Акела тогда не умрёт.
Акела наконец успокоился, обернулся к Маугли, трусившему сзади, и крикнул:
— Ещё совсем немножко! Если устал, можешь пешком идти. Я тебя подожду у входа в вокзал.
Не дожидаясь ответа, он прибавил шагу и помчался дальше.
Эй, все сюда! Нам предстоит сраженье!
Войте же! Войте! Войте!
Повторяя про себя слова песни, Акела бросил взгляд на башню с часами, венчавшую здание вокзала. По всему его телу, намокшему под дождём, но пышущему жаром от быстрого бега, выступил пот.
Блуждающие во мраке
В два часа пополудни Акела и Маугли снова сели в поезд, отправляющийся со станции «Ямагата». В вагоне было много свободных мест. Устроившись в уголке, они купили и тут же съели бэнто. У продавца была ещё вяленая хурма. Её они тоже купили и мгновенно уплели шесть штук. На сей раз у них были билеты до Акиты. Акела мечтал уехать как можно дальше на север — может быть до такого места, откуда можно будет увидеть Сибирь. Хорошо было бы купить билеты хотя бы до Аомори, но в кассе ему сказали, что ни этот поезд, ни следующий до Аомори не идут, да к тому же и деньги не стоило зря тратить. А оплатить билеты можно будет потом, на пересадке.
Они заняли вдвоём отсек на четверых, сняли обувь и, усевшись рядом, положили ноги на сиденье напротив. Со вчерашнего вечера они провели в поезде всего одну ночь, но сейчас оба испытывали чувство благостной расслабленности, будто вернулись по крышу родного дома. В вагоне было тепло, до уборной было недалеко, заходили продавцы с провизией. Здесь не надо было скрывать, что они чужаки, приезжие. Однако, поскольку вокруг были люди, Маугли по-прежнему должен был молчать. Так они договорились. Волосы ему подстригли, и с виду он был вполне похож на мальчишку, но вдруг, неровен час, сорвётся и заговорит девчачьим голосом… Акела не мог предугадать, в чём и когда проявится ненароком женская натура, да и самому Маугли это было невдомёк.
Когда Маугли вслед за Акелой наконец добежал до вокзала в Ямагате, ему казалось, что сердце сейчас остановится и он вот-вот отправится в путешествие в мир иной. Но прошло некоторое время, и он заметил, что сердце бьётся уже не так сильно. Он встал, сделал несколько глубоких вдохов и понял, что в таком состоянии, пожалуй, уже не умрёт. И всё же как было тяжело! Изо всех сил он мчался за Акелой, потому что боялся остаться один в этом чужом городе. И всё же под конец отстал метров на сто. У Маугли со спортом всегда было неважно, бегал он медленно и потому терпеть не мог школьных спортивных состязаний и праздников. Каждый год ему там нацепляли на грудь ненавистную зелёную ленту — метку отстающего. А сколько же ему пришлось пробежать сейчас?! Может быть, километра три, если не больше. Правда, один раз они передохнули немножко, но всё равно для Маугли это ужасно много. Да, рядом с Акелой и он, Маугли, на многое способен. И этому тоже его научил Акела. Маугли невольно пришло на ум слово «брат» — «старший брат». Его родной старший братец и вовсе бегать не умел, и говорить тоже не мог. Он даже не знал, что делать, если пойдёт дождь. Само собой, он не угощал сестрёнку лапшой по-китайски и не покупал ей дорожный паёк.
На вокзале они посмотрели расписание и выяснили, что следующий поезд приходит через пятьдесят минут. Времени было достаточно. Оба они опять до нитки вымокли под дождём, поэтому пришлось снова отправиться в уборную, чтобы там выжать одежду, вытереть полотенцем голову и проложить новые бумажные стельки в обувь. Треть рулонов туалетной бумаги, с таким трудом приобретённых в универмаге, намокла по дороге, и теперь их, к сожалению, оставалось только выбросить. Такие ценные вещи, как рулоны туалетной бумаги, можно было добыть только в универмаге. Потом они заглянули в душный зал ожидания, где было полно народу. Сидеть там рядом с другими пассажирами было слишком уныло, и они сразу же ушли. Когда обогнули справа здание вокзала, наткнулись на маленький заколоченный сарай, обитый листами оцинкованного железа. Задняя его сторона выходила прямо на пути. Там вдоль насыпи тянулся длинный узкий пустырь с полосой жёлтых трубчатых нарциссов, посаженных посередине.
— Надо же! В таком месте — и цветы распустились! — невольно воскликнул Маугли.
Густая желтизна нарциссов под дождём казалась диковинным оперением золотистой птицы, которая лениво помахивала крыльями. Там ещё были цветы примулы и гиацинты. Ну да, чем дальше на север, тем больше вокруг цветов, бабочек и птиц. Маугли вспомнились слова Акелы. Так оно и есть! Здесь, на севере, сейчас весна. Правда, весна или не весна, а чёрных пантер и слонов здесь всё равно не водится…