Маугли, надвинув на глаза кепку, ответил с усмешкой:
— Нуда! Ведь у нас же тут, в Ямагате, бабушка живёт. Она ещё ногу сломала! А мы за неё беспокоимся — вот приехали из Токио проведать старушку.
— Ага, вроде того, — согласился Акела и внимательно посмотрел на Маугли.
Круглая мордашка с мягкими чертами порозовела на холодке. Такое лицо бывает у малышей с утра, когда они только просыпаются. Может быть, от этих розовых щёчек Маугли и смотрелся как девочка. Правая щека была краснее левой, и на ней ещё видна была вертикальная полоска — конечно, в том самом месте, которое всё время оставалось прислонённым к плечу Акелы. И крепко же они оба спали!
Акела поискал взглядом станционные часы, намереваясь выяснить, сколько времени. Потом вспомнил о часиках Маугли и достал их из внутреннего кармана.
— Так… Сейчас девять. В Фукусиме мы были в шесть — значит, поспали часа три.
— А бэнто мы ели в полпятого. Есть опять хочется. Молочка бы горячего попить! — мечтательно протянул Маугли. Но по крайней мере в Токио он больше не просился и вроде бы от этом не помышлял. Акела немножко успокоился.
Смешавшись с толпой, они поднялись на второй этаж по лестнице и прошли по надземному переходу через пути. Никто не обращал внимания на двух ребят, приехавших из Токио. Одни пассажиры деловито тащили свой багаж, перекликаясь на местном диалекте, другие молча спешили к выходу из вокзала. Опасаться было нечего. Акела кивнул, словно подкрепляя своё заключение, и обратился к Маугли:
— Насчёт горячего молока… Наверное, на станции в буфете продают. Только надо сначала в уборную сходить, а то уже сил нет терпеть.
Маугли рассмеялся:
— Я и сама… то есть сам. И вообще надо умыться, рот прополоскать. Вон, сажа на зубах скрипит. И в носу черным-черно. Далеко мы уехали — холодновато тут. Хорошо бы свитер надеть. А если ещё дальше поедем на север, там, наверное, ещё холоднее…
Акела только молча кивнул. По обе стороны моста были спуски на платформу. На указателях значились названия, которые они никогда даже не слышали: линия Сэндзан, линия Садзава… Сквозь распахнутое окно виднелось хмурое небо, в котором плавал воздушный шар с рекламой.
В Фукусиме с утра небо было ясное, но здесь, в Ямагате, погода, похоже, резко переменилась к худшему. Акела боялся, что вот-вот начнётся дождь. Если малыш Маугли промокнет под дождём, он ведь сразу простудится.
— Ой! Посмотри-ка на тот плакат! — взволнованно воскликнул Маугли.
Тишина вокруг —
проникают в глубь камней
голоса цикад…
Ага, это хайку Басё сложил здесь в одном горном храме. Вот ведь как далеко зашёл! Поездов-то раньше никаких не было. Ты ведь, Акела, наверное, тоже знаешь это трёхстишие?
Они пошли вниз по лестнице.
— Да, слышать, вроде, приходилось. Только я не пойму, что в нём хорошего, — нерешительно промолвил Акела едва различимым голосом, когда они уже подходили к турникету.
— Да я и сам не пойму, — в той же манере ответил Маугли и засмеялся. Спускаясь по ступенькам, он всё тихонько повторял в такт шагам:
— Не пойму! Не пойму! Просто не пойму! Пам-пом-пам! Пим-пам-пом! Не пойму-му-му! Ничего я не пойму!
Приговаривая, Маугли всё убыстрял шаг. Он сбежал с лестницы и весело зашагал к турникету. Акела поспешил за ним. Он, сам того не заметив, тоже приговаривал на ходу:
— Не пойму-му-му! Ничего я не пойму!
В очереди на выход у турникета все стояли парами. Маугли молча с любопытством разглядывал местную публику. Перед ними стоял старичок с огромным багажным узлом на спине. Этот узел, в который, вероятно, был увязан какой-то ящик, закрывал Акелу и Маугли от посторонних взглядов. Акела счёл такую позицию очень удачной. Достав из внутреннего кармана билеты, он прошептал Маугли:
— Пока через контролёра не пройдём, ты молчи.
Маугли послушно кивнул.
Когда подошла их очередь, они, вопреки опасениям Акелы, беспрепятственно миновали контролёра. Выйдя из величественного деревянного здания вокзала на улицу, Акела с облегчением вздохнул. Осмотревшись вокруг, он заприметил общественную уборную.
— Ну ладно, я всё равно, наверное, первым выйду, так что буду ждать тебя здесь. А ты давай, действуй.
Можешь не торопиться. Можешь голову помыть, например.
— Тут голову не помоешь, — возразил Маугли.
— Ну, как хочешь, — бросил Акела и пошёл в мужскую половину уборной.
С удовольствием помочившись, он подошёл к раковине, пустил в полную силу струю из крана, помыл руки и лицо, смочил волосы, смывая сажу, осевшую после долгого путешествия в поезде. Потом тщательно прополоскал рот, достал из узелка своё единственное полотенце и, утираясь на ходу, вышел на улицу. Маугли ещё не было. Акела обеспокоился: а вдруг Маугли вышел раньше него и куда-нибудь рванул один? Но не звать же Маугли снаружи, через стену женской уборной… Он достал сигарету и закурил. Если подумать, получается очень бестолково: каждый раз, как приходится идти в туалет, он должен идти в мужской, а Маугли в женский. Ну куда это годится — чтобы каждый раз так переживать и волноваться из-за какого-то туалета?! Однако, если Маугли предложить пользоваться мужским туалетом, ему это может не понравиться. А что такого? Если зайти в кабинку, не всё ли равно? Правда, если бы ему самому сказали пользоваться женской уборной… В общем, не хотелось бы доставлять Маугли такие неприятности, жалко его. Уж как усвоишь, что уборная должна делиться на мужскую и женскую, так страшно становится это разделение порушить. Можно, конечно, выискивать туалеты, где, как в поезде, одна кабинка, а деления на мужскую и женскую половины нет. Тогда такая проблема и не возникнет…
Поглядывая время от времени на хмурое небо в дождевых тучах, Акела рассматривал автобусы на привокзальной площади. «На автобусе прокатиться, что ли!» — подумал он. Интересно, куда автобус их увезёт: к морю или в горы? Когда Акела стал вспоминать дальнюю автобусную экскурсию в Нагаторо, на которую они когда-то ездили с классом, Маугли наконец вышел из женской уборной. Он шёл, держа в руках мокрый насквозь носовой платочек. Завидев Акелу с полотенцем на плече, Маугли проворчал:
— Ага, у тебя и полотенце есть! С платком вообще просто невозможно. Одолжи мне полотенце.
Акела возражать не стал и тут же отдал полотенце.
— Что, всё-таки помыл голову? — заметил Акела.
— Нет, только волосы смочил, — ответил Маугли, вытерев полотенцем лицо и энергично обрабатывая шевелюру. — Но всё равно вон в волосах песку полно.
— Ты возьми себе полотенце. Извини, что грязное.
Маугли озорно ухмыльнулся:
— Вот-вот! То-то пахнет от него как-то странно. Ты небось его никогда и не стирал.
Глядя на мокрые волосы Маугли, Акела тоже улыбнулся:
— Давай тебе волосы покороче подстрижём. А то с такой длиннющей гривой до плеч и чёлкой до глаз ты не очень-то похож на Маугли. И вообще сейчас тебе лучше будет с короткими.
— Что, в парикмахерскую пойдём? — спросил Маугли, опустив полотенце и глянув на Акелу.
— Да я сам подрежу. Я в детском доме всегда малышей стриг, так что вполне справлюсь. Только ножницы надо купить. Но это потом. Сначала пойдём перекусим где-нибудь в городе.
Площадь перед вокзалом была широкая, как стадион. Они решили сначала двинуться по центральной улице, идущей от площади. Вокруг вокзальной площади было не слишком оживлённо. Даже Акела, при всей своей малообразованности, знал, что Ямагата город большой и знаменитый, так что здесь точно должны были быть шумные, бурлящие жизнью кварталы. Вспоминая известные ему узловые развлекательные и торговые районы Токио, Акела шагал рядом с Маугли по пустынной улице. Икэбукуро, Сугамо, Такаданобаба, Нэрима… И ещё Восточный Дзюдзё, который он пока плоховато знает. В Восточном Дзюдзё не только громадный, вечно оживлённый торговый квартал, там ещё даже театральные балаганы есть.
— Послушай, дешёвые ножницы, наверное, тупые. Я такими стричься не хочу — больно будет, — сказал Маугли, шагая рядом с Акелой.
— Ты что, всё ещё о той ерунде думаешь? — хмыкнул Акела, глянув на него.
Лицо Маугли под низко надвинутой бейсболкой казалось необычно бледным.
— Я не люблю, когда больно. Ты купи ножницы, чтобы резали нормально.
— Посмотрим, сколько они стоят. А что если это окажется дороже, чем стрижка в парикмахерской?
— Ну вряд ли уж так дорого, — озадаченно нахмурился Маугли.
— Если пойти в парикмахерскую, там тебя опять могут расспрашивать обо всяком таком… Ничего, придётся немножко потерпеть. «У каждого бывает трудный час».
— Это что, тоже Закон джунглей? — спросил Маугли, приподняв левой рукой кепку, и посмотрел на Акелу в упор. По смуглому лицу у него там и сям проступала редкая щетинка. От висков по щекам тянулись бачки. «Как у барсука», — подумал Маугли, чуть было не расхохотавшись. На волка он совсем не был похож.
— Нет, просто пословица. А есть ещё такая: «Что обезьяньи лапы, что человечьи глаза — всегда ненасытные».
А есть ещё такая: «Даже у самого слабого и захудалого есть право товарища».
— А я вот ещё знаю: «В горестях и печали даруйте нам утешение, Иисус, Мария, Иосиф! В муках и страданиях укажите путь спасения!» — со смехом парировал Маугли.
— Это ещё откуда?
— Это песнопения херувимов. Там ещё другие есть, песнопения серафимов, и звучат они непрестанно… — ответил Маугли, преисполнившись достоинства.
— А по мне, так это всё абракадабра какая-то, чепуха на постном масле, — недовольно буркнул Акела.
— Мы в школе должны это петь каждое утро, такие вот хоралы.
— А что всё это значит: «херувимы», «серафимы»?.. — скривился в гримасе Акела.
Маугли, немного склонив голову, сказал:
— Да я сам толком не понимаю. Там у нас в этой школе столько трудных слов вдалбливают!.. «Тантум ерго сакрамэнтум», или, например, «калварио», или «дитя Евы, что томится на пути своём во мраке».
— Странная у вас школа. «Дитя Евы» — это, наверное, значит что-то вроде «сирота». Раз он «томится на пути своём во мраке», то, скорее всего, бездомный какой-нибудь ребёнок.
— Ты думаешь, такой смысл? Я до сих пор смысла вообще не понимал, так что даже неприятно как-то было… — промолвил Маугли с таким невинным видом, что у Акелы тоже настроение улучшилось, и он на всякий случай добавил:
— Но, может, всё и не так — мне ведь самому с этим сиротой встречаться не доводилось, я с христианством не знаком.
Они подошли к большому перекрёстку и огляделись по сторонам. Решили свернуть налево — там на улице людей было побольше. В глаза им сразу же бросились большие приземистые дома под черепичными крышами. Вдали маячили многоэтажные бетонные билдинги. В сером небе плавали три огромных надувных шара с коммерческой рекламой. Похоже было, что направление они выбрали правильное. Неподалёку от перекрёстка на правой стороне улицы виднелась вывеска столовой «Гречишная лапша», выведенная на белой доске чёрными иероглифами. При первом же взгляде на вывеску Акела вспомнил, как он голоден.
— Давай-ка сюда завернём, — предложил он. — Видишь, у них тут в меню есть китайская гречишная лапша, молоко, так что и молока можно попить, как ты хотел. Так далеко заехали, а вроде особых отличий от Токио и нету. Дома все такие приличные… Автобусы вон ходят…
— Зато светофоров нет. И людей на улицах совсем мало, — возразил Маугли.
— Так все в школе или на работе, — сказал Акела и глянул на Маугли, немного беспокоясь, что тот ответит.
Маугли как нив чем не бывало внимательно изучал висевший у входа в столовую листок с меню.
— Холодная гречишная лапша на плетёнке, лапша с разными добавками, поджаренная лапша с плоскими пельмешками, лапша по-китайски. Что возьмём, а?
— Давай уж зайдём сначала!
Акела толкнул стеклянную дверь столовой.
Внутри было темно и безлюдно. Наверное, хозяева ещё только прибирались, готовились к открытию. Из кухни вышла женщина в переднике и зажгла свет в помещении, после чего, не сказав ни слова, снова ушла куда-то во внутреннюю часть дома. Решив, что если уж свет зажгли, то скоро столовая всё равно откроется, Акела уселся за ближний столик. Маугли сел напротив и снова принялся изучать ассортимент блюд — на сей раз в виде плашек с надписями, развешанных по стене.
— Я, пожалуй, возьму рис с подливкой карри, — сделал выбор Акела.
— А я — лапшу по-китайски. Никогда ещё не пробовал.
— Что ж ты так?
В этот момент появилась хозяйка с подносом в руках, на котором стояли два стакана с водой. Акела и Маугли примолкли.
— Что кусать будем? — хмуро спросила она с шепелявым местным выговором, меряя посетителей неприветливым взглядом.
— Рис с карри и лапшу по-китайски, — сухо ответил Акела и отвернулся.
Он понимал, что ни в какие разговоры им лучше не вступать, а то сразу пойдут расспросы: кто такие да откуда приехали. Лучше было помолчать — так, может, они и за местных сойдут.
К счастью, хозяйка так же безмолвно снова удалилась на кухню.
— Слышь, Маугли, ты тут громко не разговаривай, — заметил Акела. — Если проведают, что мы из Токио, могут быть неприятности. Тут, в глубинке, полно настырных обезьян.
Маугли кивнул, но при этом, осуждающе взглянув на Акелу, напомнил:
— Я ведь хотел выпить горячего молока.
— А! Совсем забыл. Может, попозже?
— Нет, лучше сейчас, — надувшись, пробурчал Маугли.
Акела, немного поколебавшись, хлопнул в ладоши. Наверное, хозяйка была слишком далеко и не слышала. Сколько он ни бил в ладоши, она всё не появлялась. Наконец Акела, прищёлкнув от досады языком, встал, подошёл к двери на кухню и позвал:
— Э-эй!
— А? — наконец послышалось в ответ.
Обращаясь в чёрный провал двери, за которым ничего не было видно, Акела попросил:
— Дайте нам прямо сейчас горячего молока.
— А! — снова донеслось в ответ.
Удовлетворившись на том, Акела вернулся за столик и закурил.
— Спасибо. Ты извини — я покапризничал, — покаялся Маугли, слегка склонив голову.
— Да ничего, всё нормально, — обронил Акела, густо покраснев.
Он подумал, что малыш Маугли похож на мальчика, который вдруг почему-то перестал расти. Для настоящего мальчика в нём чего-то недоставало. И вот теперь этот недомальчик шёл с ним, Акелой, в паре. Правда, о том, чтобы вернуться в Токио, он больше не заикался. Акеле вдруг захотелось протянуть руку и потрепать Маугли по мягкой щёчке. Вместо этого он выдохнул клуб табачного дыма и сказал:
— Слушай, Маугли, давай ты будешь прикидываться немножко ненормальным пареньком, а? Так безопасней будет. Что бы тебе ни сказали, ты только мычи и всё. Ты же сам говоришь, твой братишка был такой — наверное, тебе подражать ему нетрудно, да? Тебе же нетрудно будет, наверное — такая игра. Понимаешь, мы ведь здесь чужаки, так что надо соблюдать предосторожность.
Маугли какое-то время смотрел прищурившись на Акелу и наконец наклонил голову. Акела с волнением молча ждал, что скажет Маугли, а в голове у него звучала «Песня маленького охотника»:
В горле у тебе першит: кх-кх
Сердце у тебя стучит: тук-тук…
Тут ещё послышалась другая песенка, которую каким-то чудным детским голоском запел Маугли:
— Иисус, Мария, утешьте мои горести и печали… не пойму… не пойму… ничего я не пойму…
— Нет, я так не смогу — как Тон-тян. Мне так вообще не нравится, чтобы обо мне как о ненормальном… — понурившись, пробормотал он.
До них доносились звонки велосипедов и уличный шум: вот кто-то пробежал мимо, кто-то позвал кого-то — будто прокричала птица. Откуда-то донёсся клаксон автомобиля. Тихонько забарабанил дождь.
— Братец, он… у него просто голова немножко по-другому была устроена. Но всё, что надо было, он понимал. И он совсем не раскисал вроде меня. Только он слабенький был, болел часто и в конце концов умер. Когда радовался, он так хихикал всё время и пел песенку. Только я так изобразить не могу. И как он смеялся особенно, и как он ходил… Вообще страшно это — не могу я так… — продолжал Маугли, совсем побледнев.
— Да? Ну извини, если я не так сказал… Может и правда, мёртвым подражать страшновато. Я тоже отцу подражать, наверное, не могу. Ну, как он там себя вёл, на кладбище… Я просто… — смущённо пытался оправдаться Акела.
Хозяйка принесла из кухни рис с карри и горячее молоко.
— Вон, дожжик пошёл. У вас, небось, зонтиков-то нетути? — спросила она.
Акела только кивнул и улыбнулся в ответ. Он собирался хранить молчание, сколько было возможно. Маугли молча сидел понурившись и не поднимал головы.
— Без зонтиков-то сей минут намочитесь. Вы уж тут сидите, пережидайте дожжик-то.
Акела снова благодарно улыбнулся и кивнул. Хозяйка, не ожидая его ответа, подошла к стеклянной двери, выглянула наружу и, что-то пробормотав себе под нос, вернулась на кухню. Пока ещё она в посетителях не распознала чужаков. Акела, с облегчением вздохнув, глянул на Маугли и усмехнулся.
— Всё путём! Вот так и дальше давай: сиди себе, помалкивай да улыбайся. Я тебе так и хотел предложить. Ведь так-то ты можешь, верно?
— Ага.
Маугли наконец поднял голову и стал пить горячее молоко из стакана. Пил он решительно, почти не останавливаясь и не делая передышек. Горло у него так и ходило в такт со льющейся в глотку жидкостью. «Неужели молоко и впрямь может быть таким вкусным?» — подумал Акела, наблюдая за Маугли.
Мигом осушив стакан молока, Маугли, всё ещё с белыми обводами вокруг рта, посмотрел в сторону стеклянной двери и сказал:
— Хоть бы дождь поскорее кончился! А то вон, ещё больше обложило, чем раньше.
— Ну, если не кончится, делать нечего, придётся зонтик купить. Неохота мне — потом с ним мороки не оберёшься.
Пододвинув к себе тарелку, Акела тоже принялся уплетать рис с карри за обе щёки.
— А как с денежками быть? Если будем каждый раз есть на твои денежки, они скоро кончатся… — в ритме всё той же странной песенки протянул Маугли. Может быть, он просто хотел поддеть Акелу в отместку за его предложение.
Хозяйка тем временем принесла из кухни лапшу по-китайски. В столовой было прохладно, и белый пар от варева клубами валил из-под крышки котелка.
— Кушайте себе, ребятушки, не торопитеся. А ты, паря, с виду вылитая девчонушка! Только парнишкой наряжена. Вы ж небось брат с сестрёнкой? — промолвила хозяйка с неподдельным удивлением и рассмеялась.
Маугли только поглядывал на женщину снизу вверх. На губах у него блуждала слабая улыбка. Хозяйка внимательно посмотрела на Маугли, потом, будто что-то сообразив, перевела взгляд на Акелу и с лёгким кивком поспешно ушла на кухню.
Акела быстро зашептал, обращаясь к Маугли:
— Это у тебя здорово получилось! Натурально! Только вишь, как она сразу догадалась, что ты девочка. Надо поскорее волосы остричь, а то вообще обвал будет.
— Так я ж ничего особенного не делала. Только прикинулась, будто до меня ничего не доходит. Что, я похожа была на дебила? — удивлённо спросил Маугли и развёл руками. — Я даже не старалась специально показать, что ничего не понимаю.
— Ага, но сработало как надо! Ты ешь поскорей, пока горячее.
— Как хорошо пахнет!
Разломив в торце палочки для еды, Маугли нагнул голову и понюхал котелок.
Стеклянная дверь столовой распахнулась, и с улицы вбежали трое мужчин. Головы и плечи у них были мокрые от дождя. Все трое были с пустыми руками, все трое одеты в аккуратные пиджаки. Оживлённо переговариваясь и утираясь белыми носовыми платками, они расположились за столиком рядом с Акелой и Маугли.
Акела и Маугли, помалкивая, продолжали изо всех сил уплетать рис с карри и лапшу. В подливке карри ничего не было, кроме картошки, но вкус был недурён. Лапша по-китайски тоже была вполне съедобна. Маугли утверждал, что впервые ест лапшу по-китайски, но Акела этого никак не мог взять в толк. Как это ребёнок, выросший в нормальной семье, ни разу не пробовал лапши по-китайски?! Ему было также невдомёк, почему хозяйка сразу узнала в Маугли девочку. Дело было, наверное, не только в волосах. Руки у Маугли вон какие белые. Ногти тонкие и просвечивают розовым. Слишком маленькие, мягкие ручонки. Да и уши, и шея, и вообще всё было слишком чистенькое, нежное. Надо же, даже если такой малыш, можно, оказывается, легко отличить девочку от мальчика! Правда, может быть, если вести такой образ жизни и много дней подряд не мыться, может, от девчонки ничего и не останется. Тонкие брови, аккуратный, немножко вздёрнутый белый носик, будто обсыпанный мукой. Совсем ещё детское личико. Но уже не похожа на мальчишку. Акела вспомнил глупенькое личико Маугли, каким оно было пять лет назад, — тогда в голове у малышки, казалось, было пусто. Маугли поначалу просто показался было ему бестолковым и дерзким малышом, а потом он стал думать, что, может, так оно и должно быть, если у него с мозгами не всё в порядке… Ведь братишка-то у него был слаб на голову. Так может, эта болезнь заразная. Кто их разберёт: нормальный, ненормальный или просто такой наивный?..» Во всяком случае ясно, что, если я не возьму этого малыша под свою защиту, с ним могут приключиться всякие неприятности», — ещё раз сказал себе Акела. Только я, Акела, что бы ни случилось, буду о нём заботиться. Ведь у него, у бедного лягушонка Маугли, нет клыков, и когти у него слабые, и нюха-то никакого нет.
Когда они допили чай после еды, дождь на улицы лил всё с той же силой. Кроме троих мужчин, в столовую зашли переждать дождь ещё четыре женщины. Однако пережидать такую погоду не имело особого смысла: не было никакой гарантии, что через час дождь кончится или хоть станет реже. Прикончив вторую чашку чаю, Акела положил на стол деньги и, сделав Маугли знак глазами, поднялся.
Когда он приоткрыл стеклянную дверь, их сразу же оглушил шум ливня. Вернуться назад уже было невозможно, и они помчались под дождём. Пробежав метров двести, они завидели кондитерскую и нырнули под навес над входом. Маугли бежал сзади, тяжело дыша.
— Ну и ливень! Там, впереди, по-моему, крытые торговые ряды. Давай попробуем туда добраться. Ты как, ничего? — спросил Акела.
Утирая лицо и с трудом переводя дыхание, Маугли ответил:
— Ничего… Просто я слишком много съел — тяжеловато…
— Смотри-ка! Видишь, там башня с часами? Какая странная! На замок похожа. Классная башня! А вон там, смотри: там вроде книжный магазин, а рядом гостиница — ну вообще! Красота!.. А вон какие клёвые дома, тяжеловесные такие, приземистые!
Маугли поднял голову и посмотрел на ряды магазинов, теснившихся по обе стороны улицы в торговом квартале. Сквозь сетку дождя уже на расстоянии одного метра ничего нельзя было толком рассмотреть. Строения поодаль и вовсе едва виднелись смутными силуэтами. Башня с часами, о которой говорил Акела, тоже зыбко колыхалась сквозь пелену дождя над крышей второго этажа. Маугли только было подумал, что хорошо бы рассмотреть её получше, как контур башни и вовсе растворился в дождевых струях. «Может, у Акелы зрение какое-то особенное», — усомнился про себя Маугли. Книжный магазин и гостиницу с правой стороны он всё-таки сумел и сам разглядеть. В отличие от того торгового квартала, где Маугли любил бывать в Токио, здесь здания все были солидные, приземистые, отчего казалось, будто переносишься куда-то в прошлое. Из-за дождя мелочей в отделке было не видно, что, вероятно, ещё усиливало ощущение старины.
— Да, Ямагата, похоже, город богатеев. Бараков, как у нас в Токио, здесь совсем нет, — со вздохом покачал головой Акела. — И немудрено: Токио почти весь дотла сожгли во время бомбардировок. Потому там теперь столько бараков. И американские модульные сборные казармы. И пустырей полно, где развалины после бомбёжек так и остались. Там до сих пор бездомные по щелям живут, в амбарах разных и разрушенных складах. Вообще ужас!
— Ага, у нас даже на крыше школы три сборных казарменных домика стоит. Сейчас уже вроде бы их как склад используют.
— Там раньше, наверное, люди жили. Американцы от своих щедрот погорельцам такие домики отдавали. Я, правда, точно не знаю, как оно тогда было. Бомбёжек, например, совсем не помню. Когда при мне об этом заводят разговоры, я вроде бы представляю, как во время бомбёжки всё вокруг пылало, а я ревел во весь голос и искал маму посреди пожара, но на самом деле не помню ничего. А тут уж точно ничего от бомбёжек не сгорело. Значит, и таких беспризорников вроде меня тут нет.
— И таких, как я, тоже нет, — добавил Маугли. — Я, правда, родилась уже после войны. Но, если бы мы жили в Ямагате, наверное, и отец, и Тон-тян были бы ещё живы, и мама была бы тогда добрее и улыбчивее. И тогда мы бы, ну… мы бы с тобой, Акела, ни в какое путешествие не поехали.
— Хм… Может, и так, — нахмурился Акела и отвернулся. — Ладно, до крытых рядов ещё одна перебежка.
Доберёмся туда — а там уж найдём магазин, где ножницы продаются. И закусочная какая-нибудь там должна быть. А то под дождём-то замёрзнем! Ну, побежали!
Сгорбившись, Акела рванулся из-под навеса. Маугли припустился за ним. Широко открыть глаза было невозможно, смотреть приходилось только прямо перед собой, и впечатление было такое, будто бежишь по дну бассейна. Все звуки заглушал шум ливня. Конечно же и голова, и ноги были мокрые насквозь, а в туфлях противно хлюпала вода. Когда добежали до крытых торговых рядов, выяснилось, что они остановились прямо у входа в универмаг.
— Ничего себе! Вон там тоже универмаг. Да тут полным-полно универмагов! — воскликнул Акела, помотав головой, чтобы стряхнуть воду.
Маугли, сняв свою бейсболку, тоже помотал головой и ладонями стёр капли с лица.
— Ага, и вправду универмаг! Тут, наверное, и ножницы продают, и вообще всё что угодно.
— Видишь, сколько тут народищу-то! Я нутром чую! Мы с тобой в самый центр притопали!
Акела с восхищением созерцал здание, возвышавшееся на другой стороне перекрёстка. Правда, верхняя часть большого универмага всё равно оставалась не видна за нависавшим сводчатым потолком галереи.
— Ну что, пойдём в универмаг? В который из них? Я и не думала, что здесь универмаги есть.
Немного поколебавшись, Акела сказал:
— Нечего опять под дождь лезть! Пойдём в этот, который ближе. Всё равно небось разница невелика.
Ну и вымокли же мы с тобой!.. Кстати, ты опять стала говорить как девчонка. Так не пойдёт! Пока ты говоришь по-девчачьи, за мальчишку тебя выдавать не получится.
Маугли со смущённым выражением на лице неуверенно кивнул.
— Ладно, я всё равно там, в универмаге, буду молчать. Честное слово!
Они направились ко входу в универмаг, пробираясь сквозь густую толпу. Народу тут и впрямь было полно. Некоторые просто пережидали дождь. Многие шли по делам или за покупками. У входа в магазин спала большая коричневая собака — должно быть, поджидала хозяина. В несколько рядов стояли велосипеды. По улице перед галереей ходили автобусы. Толкнув стеклянную дверь-вертушку, они вошли в универмаг. Здесь звучала мелодия скрипки, было светло и уютно. Отдел, в котором продавали косметику и дамские сумочки, не отличался от токийских универмагов. Там и сям были красиво расставлены розовые искусственные цветы.
Войдя в универмаг вслед за Маугли, Акела шепнул:
— Первым делом надо пойти в туалет. Разденемся, выжмем одежду, а то так ужасно противно. Тут-то раздеваться нельзя.
Маугли улыбнулся и весело кивнул. Мокрую бейсболку он всё ещё держал в руках.
— Только где же тут туалет? Спрашивать вроде неловко… Поднимемся, что ли, в лифте на последний этаж. Обычно на последнем этаже бывают всякие столовые и рестораны. Ну, где-то при них и туалет должен быть.
Маугли снова молча кивнул. Акеле стало немного не по себе от того, что Маугли так упорно молчит. Однако не мог же он сейчас сам отменить собственный приказ на людях не раскрывать рта. Оглянувшись вокруг, Акела попробовал определить, где лифт. Ему бросилась в глаза дама в шляпке с густым слоем косметики на лице, которая как будто бы стояла в ожидании возле ниши. Там, наверное, и находился лифт.
— Да ну! Этой мерзкой размалёванной обезьяне небось наша компания не понравится. И на эскалаторе тоже размалёванные обезьяны будут на нас пялиться. Тут ведь и лестница наверняка есть. Давай-ка поднимемся по лестнице.
Они прошли через отдел косметики и направились к лестнице. За исключением трёх стариков, присевших отдохнуть на широкие ступеньки, там не было ни души. Акела быстро шёл вверх, шагая через две ступеньки. Маугли, глядя ему в спину, старался не отставать. Второй этаж они проскочили, даже не заглянув в торговый зал, и вскоре оказались на третьем. Там тоже сидели на ступеньках старик и женщина с ребёнком. Мелодия скрипки лилась вослед Акеле и Маугли, пока они поднимались. Иногда в мелодию скрипки вклинивались обращения по сети внутренней трансляции. «Благодарим вас за посещение нашего магазина»… Всё было совсем как в Токио. Пока добрались до четвёртого этажа, оба устали и остановились передохнуть немного на лестничной площадке. Потом пошли дальше.
На пятом этаже лестница кончалась. Там находился большой зал — видимо, для свадебных церемоний. Желанный туалет тоже имелся неподалёку. Где были кафе и рестораны, оставалось неясным. Акела первым делом отправил Маугли в женскую уборную. Он немного поколебался, не взять ли его с собой в мужскую уборную, но решил, раз никого вокруг нет, и никто не видит, пока зазря малыша не подвергать таким испытаниям. Зайдя в мужскую уборную, он справил нужду, разулся около умывальника, отжал носки и вылил воду из кед. Подошвы он проложил туалетной бумагой, которую оторвал от рулона в кабинке. Затем протёр голову, снял джемпер и тоже хорошенько выжал. Рубашка тоже намокла, но не настолько, чтобы надо было её выжимать. Брюки он снимать не стал, только отжал понизу штанины. После быстрого подъёма по лестнице тело разогрелось, и от тёплой влажной одежды пахло как от старой, застоявшейся воды в ванне. Было не очень-то приятно, но по крайней мере так одежда могла хоть слегка просохнуть. В узелке у него была одна смена белья, рубашка, но Акела считал, что для полной перемены одежды время ещё не пришло. Если сейчас переодеться в чистое, скоро неминуемо появится проблема стирки. Узел с вещами снаружи тоже промок, но содержимое его неожиданно оказалось совсем сухим. Может быть, ткань платка была такая плотная?