Й. Брокмейер, Р. Харре
НАРРАТИВ:
ПРОБЛЕМЫИ ОБЕЩАНИЯ ОДНОЙ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ПАРАДИГМЫ
За период времени немногим более чем одно десятилетие нарратив стал предметом большого числа новых исследований. Многие из исследователей полагают при этом, что речь идет не просто о новом эмпирическом объекте анализа – рассказах для детей, дискуссиях за обедом в различных социальных кругах, воспоминаниях о болезнях или путешествиях за границу, автобиографиях, обсуждениях научных проблем, – но и о новом теоретическом подходе, о новом жанре в философии науки. Все возрастающий интерес к изучению нарратива означает появление еще одной разновидности стремления к созданию «новой парадигмы» и дальнейшего усовершенствования постпозитивистского метода в философии науки. Это движение обещает, по всей видимости, нечто большее, чем создание новой лингвистической, семиотической иди культурологической модели. Фактически то, что уже получило в психологии и других гуманитарных науках название дискурсивного и нарративного поворота, должно рассматриваться как часть более значительных тектонических сдвигов в культурологической архитектуре знания, сопровождающих кризис модернисткой эпистемы. В большинстве гуманитарных дисциплин позитивистская философия, которая вела к серьезным искажениям в понимании науки, подверглась резкой критике, что открыло новые горизонты для интерпретативных исследований, фокусирующихся на социальных, дискурсивных и культурных формах, противостоящих бесплодным поискам законов человеческого поведения. Осознание этих изменений привлекло особое внимание к формам и жанрам нарратива. Вопрос о том, почему нарратив стал таким почти знаковым явлением нового стиля, является первым вопросом, который мы бы хотели бы обсудить в данной статье.
Проблема объяснения динамических образцов человеческого поведения представляется более близкой к своему разрешению через исследование нарратива, чем даже посредством таких хорошо известных подходов как использование функционально-ролевой модели. Мы рассмотрим некоторые из тех качеств нарратива, которые сделали его таким продуктивным подходом. Делая это, мы должны определить нарратив, отдифференцировав его от других типов дискурса, вырисовывающихся в лингвистических и литературных исследованиях, в социо- и психолингвистике, в развивающейся психологической нарратологии. Наша следующая задача будет состоять в идентификации некоторых теоретических трудностей, которые должны быть осознаны исследователями нарратива. Наконец, мы обрисуем одно из пониманий нарратива, цель которого – принять во внимание его специфическую дискурсивную включенность и таким образом учесть его открытый и текучий характер.
Отправной точкой нового интереса к нарративу в гуманитарных науках является, по-видимому, «открытие» в 1980-х гг. того, что повествовательная форма – и устная, и написанная – составляет фундаментальную психологическую, лингвистическую, культурологическую и философскую основу наших попыток прийти к соглашению с природой и условиями существования [см., напр.: 2, 30, 33, 34, 10, 11, 32, 5]. Именно такое интимное осознание создает возможности для понимания и создания смыслов, которые мы находим в наших формах жизни. Сверх того, в той мере, в какой это касается человеческих дел, с помощью нарратива мы осмысливаем и более широкие, более дифференцированные и более сложные контексты нашего опыта. В сущности именно понятие нарратива было обобщено и расширено и в то же время специфицировано в широком спектре вопросов, которые включают исследование способов, посредством которых мы организуем нашу память, намерения, жизненные истории, идеи нашей «самости» ими «персональной идентичности».
Сфера действия понятия «нарратив»
Так же, как и в случае с понятием дискурса, использования понятия «нарратив» стало довольно быстро весьма широким, несмотря даже на то, что оно появилось в контексте гуманитарных наук сравнительно недавно. Это расширение довольно удивительно, если учесть существование длительной традиции исследования нарратива в теории литературы и лингвистики. Вследствие такого расширения концептуальная и аналитическая сила этого понятия остается неясной. Для начала мы попытаемся определить более четко нашу точку зрения относительно этого понятия. Мы попробуем провести границу, пусть неопределенную, которая отдифференцировала нарратив от других от других дискурсивных образцов. Язык используется для самых разных целей. Чтобы проконтролировать нашу аналитическую задач, мы сфокусируемся на использовании языка для убеждения, что является фокусом «Риторики» Аристотеля.
Единицы дискурса. Лингвистическая организация различных типов дискурса уже была предметом многих исследований начиная от тех, которые концентрировались на фонологических аспектах и кончая теми, которые анализировали синтаксические, семантические, прагматические, логические и эстетические аспекты. Использовалось много разных способов вычленения единиц языка: анализировались смыслы слов, выражений, предложений, речевых актов, текстов и разговорных форм дискурса; изучалась логика наименований, предложений, метафор и лексических сетей. Однако ни одна из единиц, неявно предполагавшаяся во всех этих анализах, не смогла обеспечить возможность определить уровень структуры, на котором убеждающая сила дискурса могла бы быть увидена как хорошо обоснованная. Скорее, как показывают многочисленные исследования, само объяснение этих возможностей должно также ссылаться на нарратологические аспекты лингвистических и когнитивных аспектов убеждающего дискурса.
Виды нарратива. Что делает тот или иной дискурс историей? В качестве необходимых условий должны наличествовать действующие лица и сюжет, который эволюционирует во времени. Большое число разнообразных дискурсов удовлетворяют этим минимальным условиям. Виды нарратива удивительно разнообразны и многоцветны: фольклорные истории, эволюционные объяснения, басни, мифы, сказки, оправдания действий, мемориальные речи, объявления, извинения и т.д. Бесчисленны жанры и формы нарративных текстов. Вместе с тем все они имеют некоторые общие особенности независимо от того, сообщаются ли они в монологах или диалогах, в литературных или обычных историях, устных или письменных текстах. В своем общепринятом и обобщенном смысле нарратив – это имя некоторого ансамбля лингвистических и психологических структур, передаваемых культурно-исторически, ограниченных уровнем мастерства каждого индивида и смесью его или ее социально-коммуникативных способностей с лингвистическим мастерством (Брунер называет это протезными приспособлениями [12]). Не последнюю роль играют здесь такие личностные характеристики, как любознательность, страсть и иногда одержимость. Когда сообщается нечто о некотором жизненном событии – затруднительном положении, намерении, когда рассказывается сон или сообщается о болезни или состоянии страха, обычно это принимает форму нарратива. Сообщение оказывается представленным в форме истории, рассказанной в соответствии с определенными соглашениями.
Общее и частное. Хотя нарратив может очерчивать сугубо индивидуальные и ситуационно-специфические версии реальности, он используется в общепринятых лингвистических формах, таких как жанры, структуры сюжета, линии повествования, риторические тропы. Таким образом рассказываемая история, вовлеченные в нее рассказывающие и слушающие, и ситуация, в которой она рассказывается, оказываются связанными с базовой культурно-исторической структурой. Иными словами, наш локальный репертуар нарративных форм переплетается с более широким культурным набором дискурсивных порядков, которые определяют, кто какую историю рассказывает, где, когда и кому. Определяют ли эти пан-культурные формы общечеловеческую форму жизни? Положительный ответ на этот вопрос не кажется неестественным, однако нуждается в более широких компартивистских исследованиях. То, что действительно верно, так это то, что каждая культура, о которой мы знаем, была культурой, рассказывающей истории.