Нарратив как металингвистическая иллюзия: онтологическое заблуждение. В своей книге «Языковые связи» Харрис [22] утверждает, что многие из тех металингвистических категорий, в рамках которых, начиная с античности, осуществлялось исследование языка, оказались ловушкой. Попытки философов и лингвистов исследовать языковые сущности, такие как слова и предложения, как они понимаются лингвистами, а предложения и смыслы, как они понимаются философами, с самого начала было погоней за химерами. Слова, предложения, утверждения и смыслы являются навязанными нам категориями. Они являются лишь тенью теоретических сущностей. С точки зрения дискурса (в данном случае под этим понимается «язык в использовании») не существует ничего подобного изолированному предложению или утверждению. Однако в процессе их исследования эти металингвистические тени приобретали стабильные «реальные» существования. Обозначающие их категории материализовались в реальные сущности. Харрис назвал эту онтологию некоторой «металингвистической иллюзией».
Нам представляется, что существует такое понимание нарративного дискурса, которое таит в себе эту же опасность – осуществление подобного процесса транссубстантизации, превращения металингвистической категории в реальную сущность. Таким образом, форма, жанр или дискурсивный тип нарратива, которые, строго говоря, представляют собой не более чем металингвистическую категорию – могут быть овеществлены и превращены в разновидность онтологической категории.
Для определенных целей мы изолируем некоторую историю, выхватываем фабулу и оформляем ее в некий специфический жанр. Однако идентификация рассказа, так же как сценарий и жанр в качестве идентификаторов, могут быть просто отражениями друг друга. То же самое разворачивание дискурса могло бы осуществиться многими другими способами, и в некоторых из них рассказ мог бы не иметь места. Веру в то, что здесь существует некая реальная история, ждущая своего раскрытия, лишенная аналитической конструкции и существующая до нарративного процесса, мы можем охарактеризовать как онтологическое заблуждение.
Нарратив как описание: репрезентационное заблуждение. Тесно связанной с онтологической иллюзией является ошибка, состоящая в предположении, что имеется одна и только одна человеческая реальность, с которой в конечном счете должны согласовываться все нарративы. Возможно, эта вера проявляется в связи с проведением слишком близких параллелей между знанием материального мира и знанием социальной действительности. Материальный мир является действительно сложным и многоаспектным, но каждая версия схватывает какой-либо из аспектов одного-единственного физического универсума. Согласно весьма распространенному взгляду, особенно в когнитивной психологии, но также и в теории литературы, социологии, психологии и других гуманитарных науках, есть нечто лежащее вне этих наук, в мире, который является реальностью человеческого существования. Наше знание об этой реальности и посредством этого знания самой реальности бывает представлено помимо других средств языком. Согласно этому взгляду лингвистические представления (или самой реальности, или наших знаний о ней) часто принимают форму нарратива, особенно если речь идет о проявлениях сложной человеческой деятельности. Мы будем называть допущение о существовании некоей единственной, лежащей в основании нарратива истинной человеческой реальности, которая якобы и должна быть представлена в нарративном описании ошибкой репрезентации.
Следует постоянно помнить о том, что может существовать множество различных историй, которые говорят о таких сложных вещах, как, скажем, человеческая жизнь. Из исследований феномена автобиографии широко известно, что любая история жизни обычно охватывает несколько жизненных историй, которые, к тому же, изменяют сам ход жизни. Ошибочно полагать, что разнообразные автобиографические нарративы различаются по тому, что некоторые из них являются «верными», а другие «не (или менее) верными». Лежащая в основании этой ошибки идея состоит в том, что существует некоторый тип градации значений истинности историй, начинающийся от истинной истории, базирующейся на документальных фактах, и кончающийся неверной историей, часто основывающейся на лжи или самообмане. Реальность, таким образом, рассматривается как некоторый сорт объективного, квази-документального критерия, на основании которого можно судить об истинности нарративной репрезентации. Но если и есть такого типа «реальная» жизнь, которую некто уже ведет, как мы узнаем об этой предзаданной реальности? Она, конечно же, не дана нам, потому что все, что служит жизни, становится ее частью.