– Ну, ложись, как была, – он потянул рулончик у меня из рук и, пока я принимала позу, устроился где‑то в ногах.
– Подушку под попу подложи, – деловито приказал он, пытаясь найти пальцем залипший край пленки.
Я легла и раскинула ноги, пытаясь подсмотреть.
Пленка от рулончика отматываться категорически не хотела. Она прилипала и путалась. Лизун‑изобретатель вспотел и сосредоточился.
– Давай помогу, – я напряглась и потянулась к нему. Если бы я полежала без действий еще полминуты, просто наблюдая за всем этим, подозреваю, меня можно было бы транспортировать в Кащенко прямо с постели.
Я забрала рулончик, старательно ногтем поддела край и аккуратно, на приколе, отмотала лоскут сантиметров тридцать.
Он наблюдал за целлофанкой, прямо скажем, с вожделением.
– Рррр, – он вдруг потянулся к рулончику в моих руках, выдернул его и с характерным звуком рванул пленку зубами, взглядом змия‑обольстителя глядя на меня. Очевидно, это «рррр» должно было символизировать порывы охватившей его страсти.
– Оооо! – восхищенно выдохнула я, стараясь не смотреть на прозрачный лоскут, налипший на его зубах и свисающий с губы. – Ооооо!
Это было выше моих сил, и я откинулась назад, старательно маскируя истерику под стоны внезапно нахлынувшей страсти.
Я не буду рассказывать, как он мне ладил эту штучку дрожащими от нетерпения руками. Уверяю, мне было морально непросто. Никогда еще я не была такой актрисой.
Он залепил меня всю ею – от низа живота и почти что до копчика. Он старательно растягивал ее на внутренние части бедер и приглаживал руками ко всем тем выпуклостям, что находились между ними.
Я чувствовала себя бутербродом, собираемым заботливой рукой хозяюшки.
При мысли «зато не обветрюсь», невесть откуда проскочившей в моей голове, меня разбило на кусочки.
…И дальше мне было кино. Он, подрагивая от нетерпения, нежно облизал целлофанку, раз, два, еще, еще, как‑то странно замычал и вошел в раж. О, как же он ее любил!
О, как же я старательно стонала!
Он придерживал пленку руками у бедер, он подтягивал сбившийся край мне снова к животу и лизал, лизал, лизал меня, как чупа‑чупс в обертке.
Минут через семь меня попустило, и я на полном серьезе изобразила ему пик конвульсивной страсти. Он восхищенно осмотрел мое тело, и я поняла: он доволен собой.
Пора мне было приниматься за работу.
Я высвободилась из обхвата, сбросила подушку на пол, деловито сняла с себя налипший мокрый лоскуток, положила мужичка на спину и сделала то, что мне делать давно не впервой.
Он уходил спокойный и довольный. Смотрел на меня нежно, в коридоре гладил по груди, уже почти в дверях обернулся и гордо‑снисходительно сказал:
– Вот видишь, если захотеть…
Через пять минут я набрала подружкин номер. По‑моему, я сделала ей вечер.
Игорек и счастье
Игорек был существом на вид глуповатым, но каким‑то по‑детски безобидным.
Нет, строго говоря, он, наверное, совсем не глуп, иначе не имел бы к своим сорока квартиру в центре, отнюдь не дешевую машину и туфли, по цене сравнимые с бюджетом небольшой африканской страны.
Впрочем, для меня до сих пор остается загадкой то, чем он в жизни занимается. Немного отстраненный взгляд и блуждающая полуулыбка придавали этому слегка полноватому мужчине вид типичного ботана. А ботаны могут заниматься чем угодно.
Заявлялся он ко мне примерно раз в два месяца, всегда на ночь и всегда с пакетами, набитыми чем‑то вкусненьким и жутко дорогим. И у него начинался праздник жизни.
Я, мурлыча, нарезала‑расставляла закуски, разливала дорогое бухло, и мы садились легко болтать ни о чем.
К Игорьку, честно сказать, я относилась хорошо. Он меня не напрягал, и я почему‑то всегда была рада его видеть.
И дело даже не в деньгах, которые он щедро оставлял вместе с не заслуженными мною чаевыми, и не в холодильнике, который еще три дня после его ухода был набит едой – просто с Игорьком было легко.
Впрочем, справедливости ради, у меня всегда почему‑то было ощущение, что он ко мне относится скорее не как к женщине, а как к бесполому существу или подружке. Прелести мои, выставляемые напоказ, похоже, не сильно его завлекали, и секс всегда был быстрым и настолько скучным, что и рассказать‑то нечего. Всегда один раз, со слегка даже скучающим видом исполнив свой оплаченный долг, Игорек расслаблялся и дальше просто мило пил в моей уютной компании. И так было постоянно.
Он всегда напивался до состояния абсолютной прострации, а потом, вставая утром, хватался за голову, просил воды, кофе, лимона и вызвать такси. Его машина стояла под моими окнами до вечера.
Помню, когда он уходил от меня утром после третьей нашей встречи, я осталась в сильнейшем недоумении: зачем он ко мне ходит, если я явно его не очень‑то и возбуждаю?
Потом я к этому привыкла. Мало ли у кого какие странности?
И даже не удивилась почему‑то, когда он, придя в очередной раз с пакетами еды и бухла, умудрился нажраться столь быстро, что я и понять не успела, и, буквально упав на мою кровать, выдал: «Ты меня только не трогай, ладно?», а утром ушел, оставив «на чай», но не попросив даже минета.
Одно я знаю точно: у Игорька были сильные нелады с женой. Как‑то, по совершенно пьяной лавочке, он признался мне, что она его не возбуждает, впрочем, как не возбуждала особо никогда. И женился‑то он на ней лишь потому, что она вдруг, после второй встречи, залетела, а он, как честный человек… Да и пора было жениться. Родители давно хотели внуков.
Единственным человеком, которого Игорек, похоже, искренне любил, была его десятилетняя дочь от этого брака. О ней он говорил часами.
Однажды, когда мы совсем уж сильно нажрались, я расхрабрилась и спросила, зачем он ко мне ходит всегда на ночь, если ему так немного надо. Так я узнала, что Игорька никогда особо секс и не интересовал, а со мной ему просто приятно пить и говорить.
«Ну и ладно», – решила я и закрыла эту тему.
Последний раз он был у меня чуть больше года назад. Жаловался, что жизнь стала совсем невыносимой, что жена третирует его до полусмерти своим постоянным желанием секса, и он уж совсем готов развестись, но дочь…
А потом как‑то пропал.
И появился совсем недавно.
– Замуж не вышла? – весело спросил знакомый голос в трубке, и я обрадовалась:
– Игорь, ты, что ли? Сто лет тебя не видела!
– Ну вот и увидишь, – бодро сказал он, – ты ж найдешь для меня сегодня вечерок? Ну, как всегда…
– О чем речь, – смеялась я, – всю толпу разгоню, а тебя приму!
– Вот и отлично, – голос вдруг посерьезнел, – только, Кать, я не один буду, ладно? Я, в общем, ну, с другом буду. Короче, я тебе потом на месте все объясню. Ты только не пугайся, все нормально будет…
Мне ли бояться двоих?
И вечером они пришли.
– А ты все такая же прекрасная! – изящно ввернул Игорек комплимент, едва я закрыла дверь.
И смущенно уже добавил:
– Знакомься, Катя, это Коля. Коля, будь как дома, нам тут всегда рады…
Коля – невысокий, в модной футболке и стильных джинсах, крепенький мужчина средних лет с легкой сединкой и залысинками – совсем слегка смущаясь, улыбнулся мне и как‑то странно, я бы даже сказала – влюбленно, посмотрел на Игорька.
Я внутренне хмыкнула от неожиданности, решила, что мне показалось, и провела их в комнату.
А потом нарезала закуски, доставала бокалы, щебетала и излучала саму гостеприимность.
И удивлялась метаморфозе, которая произошла за этот год с Игорьком.
Он как‑то совершенно изменился.
Исчезли странноватый взгляд и блуждающая улыбка, он похудел, был явно уверен в себе, по‑другому подстрижен, даже одет как‑то по‑другому, все так же дорого, но теперь уже стильно, и, если можно это слово применить к мужчине, то Игорек – расцвел.
– Катя, – сказал Игорек, когда мы выпили по первому, и от меня не ускользнуло легкое движение Колиной ладони, которая легла ему на колено, – мы не просто так пришли. Ну, тебе, наверное, странно, но… вот…
Он снова налил нам всем, мы чокнулись, он залпом осушил, явно для храбрости:
– В общем, я тебе сейчас расскажу, а ты… А, наверное, ты и не такое видела… Я не стал сразу по телефону предупреждать, не телефонный, знаешь ли…
…А дальше мне оставалось только глупо улыбаться, удивляться и снова улыбаться.
Игорек был откровенно несчастен все одиннадцать лет супружеской жизни. То, что они не сошлись характерами, стало ясно еще в первые месяцы. Жена, домашний мини‑тайфун, быстро установила в доме свои порядки, Игорек тихо зарабатывал деньги в семью и твердо знал, что в жизни счастья нет.
Он мог бы, конечно, завести спокойную и покладистую любовницу и с ней удовлетворять если не тело, то хотя бы душу, но… он давно заметил: женщины ему почему‑то не сильно нравятся. Не то чтобы он их не любил совсем – просто они были ему как‑то безразличны. Даже сексуально. Он знал, что как мужчина – должен, но делал это без души, скорее для галочки перед самим собой.
Впрочем, одна постоянная любовница у него все‑таки случилась. Устав от буйного характера жены, он как‑то, лет через пять совместной жизни, ушел к тихой разведенке, но быстро понял, что это – не его, и уж лучше жить с темпераментной женой, но со своим ребенком, чем воспитывать чужого вместе с такой же чужой ему женщиной.
Остались редкие проститутки – вот будто не хватало ему чего‑то, а чего – он и сам понять не мог. Впрочем, и они ему особого счастья не принесли. А потом он прикипел ко мне, потому что (о боже!) почувствовал родственную душу.
Когда он был у меня последний раз, ситуация в его личной жизни сложилась – хуже некуда. С женой они уже даже ругаться устали, но Игорьку для того, чтоб развестись, все не хватало какого‑то толчка. Сложно вот так менять жизнь. Да и что дальше? Один‑один‑одинешенек.
И в один действительно прекрасный вечер, недели через две после последнего посещения меня, он, буквально с горя, отправился в ночной клуб – то ли снять кого‑то от отчаянья, а то ли просто развеяться.
И именно там, в клубе, он познакомился с одиноко скучающим у стойки Колей. Ну, там уж слово за слово, рюмка за рюмкой, такси, следующее заведение, потом еще, еще, и, даже непонятно для самого Игорька – как, но они, напившиеся вусмерть, оказались у Коли дома.
Алкоголь снимает тормоза, да и звезды встали так странно, что утром они проснулись вместе.
На следующий день Игорек переехал к Коле.
Причем настолько резко слетел с этих самых тормозов, что даже не стал скрывать от жены, к кому он уходит. Конечно же, был дикий скандал, а потом и быстрый развод с откупными.
Коля был в этом деле совсем не новичок, но тоже, похоже, нашел с Игорьком свое счастье.
Они живут вместе.
И Игорек признался мне, что дико счастлив и не потратил бы впустую столько лет на унылую жизнь, если б раньше понял, что именно ему надо. Нет, он, конечно, и раньше задумывался, но всякий раз испуганно гнал эти мысли, и если б не клуб, алкоголь и нежно‑настойчивый Коля…
А ко мне зачем пришли? Ну, так все просто. Разнообразить, так сказать. Очень хочется, чтоб кто‑то посмотрел, да и Коле иногда, редко‑редко, но хочется женщину…
Ну, а потом мы пили, говорили, и парни мои смотрели друг на друга совершенно влюбленные.
А еще через полчаса я, развалившись с бокалом в кресле, смотрела, как они это делают.
И, надо сказать, в Игорьке было абсолютно не узнать того вялого, одноразового и тюфякообразного любовника, который приходил ко мне год назад, – ибо он жарил Колю с таким отменным стояком и страстью в глазах, что я, ей‑богу, даже удивилась.
Ну, а дальше был легкий совсем бутербродик, с начинкой в виде совершенно счастливого Коли; и к утру я подумала, что никогда не видела в Игорьке столько силы и темперамента.
Утром мы, смеясь и подкалывая друг друга скабрезными шуточками, попрощались. Коля поцеловал мне руку, и они, довольные, ушли.
…А у меня остался полный холодильник. Как всегда.
Сибирский пельмень
Сижу утром на кухне, пью кофе, никого не трогаю, доедаю овсяные печеньки.
Звонок в дверь. Думаю – кого принесла нелегкая в столь добрый час?
Прям как есть, неумытая, растрепанная, бреду открывать. В глазок что‑то спросонья не посмотрела.
Открываю, а там детина, два метра ростом, голова круглая, уши торчком, щечки розовые, улыбка в тридцать два, и с сумкой огромной.
– Вы Катерина? – спрашивает он.
– Я, – говорю растерянно.
– Ну, слава богу, нашел! – говорит детина и, отодвигая меня, входит в квартиру.
Ни капли не смущаясь и не разуваясь, прямиком идет в кухню. Я, с открытым ртом, стою в дверях.
– Шо ж вы с дверью‑то нараспашку стоите? – спрашивает он.
На автопилоте закрываю дверь, иду на кухню, облокачиваюсь на косяк и смотрю на него в офигении.
– Ух, как я рад, что вас нашел! – поет он мне. – Уже в три квартиры позвонил! Я к вам прямо с самолета.
И уверенно садится за стол.
– А вы, простите, кто? – уточняю я.
– Как кто? – с удивлением спрашивает детина. – Вас Колян не предупредил? Он же мне сказал, что договорится. А! Он, наверное, телефон так и не нашел! А я ж Миша, из Кемерово, мне Колян сказал, что у вас остановиться можно. Так сказать, и приютите, и обогреете. Только он совсем точно номер квартиры не помнил, так мне соседей немного потревожить пришлось…
И сидит, лыбится.
Я обалдела немало.
Нет, ну ладно обогреть, но чтоб приютить?! У меня ж не хостел, епта.
Пока я соображала, как его выдворить, этот Миша открыл сумку и начал вываливать жратву.
– Ну что, ставь чайник, хозяюшка!
Тут я возмутилась:
– Подождите, – говорю, – с чайником, вы вообще чего ко мне пришли?!
– Ну так это… Колян же сказал, что вы услуги предоставляете, эти… нуууу… и остановиться у вас можно, но я же ненадолго, всего на три дня.
– Какой, мать его, Колян? – почти ору я.
– Да Колька! – теряется он. – Он сейчас здесь живет, а мы с ним одноклассники. Там еще учились. Ну Колька… такой рыжий который, худой, маленький.
Вот тут у меня пазл и сложился. Вспомнила я этого рыжего клоуна. Он ко мне заходит иногда, редкий приколист. Очень веселый парень, однако вечно глумится над всеми; бывает, мы с ним разговаривать начинаем после, так он всегда рассказывает – то одного развел, то другого. И ржет как дурачок.
Ну и, короче, дальше выяснилось, что этому сибирскому пельменю Мише приспичило Питер посмотреть, так он позвонил Коле, а Коля ему и сказал, мол, зачем тебе гостиница, там вон такая Катя живет, так ты иди к ней, она и пожить пустит, и все остальное.
Шутник, однако.
А этот пельмень все за чистую монету принял и прямо ко мне и приехал.
Вот честно – будь у меня Колин телефон – наваляла б за такие шутки.
А главное, он так страшно расстроился, что его разыграли, что не напоить его хотя бы чаем я не могла. Ну, мы попили‑поели, сидим, молчим.
И тут он вдруг мне говорит, что, мол, раз он уж тут, то, может, все‑таки… того‑этого?
– Ну, – говорю, – того‑этого можно.
Цену ему озвучила, он, конечно обалдел. Коля, гад, ему сказал, конечно, что не бесплатно, но цену назвал, сволочь – пятьсот рублей! Пятьсот!
– Ну, – говорю, – мощно тебя твой Коля развел. Пятьсот – у нас и цен‑то таких нет. У вас, наверное, тоже.
А он мне:
– Да откуда я знаю, почем это все? Я же никогда не ходил. Вот, с Леночкой только разошелся, а так, кроме Леночки, и не было никого. А давай, может, чуть дешевле договоримся? А то что‑то слишком много, а мне же еще и гостиницу какую‑то надо, и посмотреть все. А к Коляну нельзя, там же жена и теща, что я там буду…
Короче, все‑таки мы сторговались. Сбросила я ему немного. Все равно ж зашел уже.
Член у него оказался обалдеть какой здоровый. Ну да, Миша большой, и член у него не меньше Миши, и толстенный – еле влез. Какое добро мужик в штанах носит – ух!
А так, в сексе, ну точно пельмень, лапы огромные, а скромный‑скромный, и весь мягкий какой‑то.
Я таких давно не встречала. Даже минет не захотел. И кончил быстро.
Встал, в ванную пошел, потом вышел, на кухню потопал, осмотрелся.
Говорит:
– Как‑то у тебя, Катя, сразу видно, мужика в доме нет.
– Ну да, – смеюсь, – мужиков‑то у меня в доме и не бывает.
– Полочка вот в ванной еле держится, стол шатается… а давай я посмотрю, что там?
И полез под стол. Выныривает:
– Отвертка есть?
Я стою, смотрю на все это. Ну что ты с ним делать будешь? Хозяйственный, фигли.
– Нет, – говорю, – откуда здесь у меня отвертка?
Нож попросил. Ну, дала. Потом вообще стол мне перевернул, меня из кухни выставил, и давай колдовать. А я что – ну, хочет мужик починить – так пусть чинит.
В итоге задержался он у меня на полдня.
Стол починил, полочку поправил, петли в шкафу проверил, – короче, перечинил все, что нашел. И даже розетку вываливающуюся на место вставил, сидел, что‑то там долго зачищал.
Блин, ну золотой мужик!
Ну, и я в долгу не осталась, девок знакомых обзвонила, нашли мы ему очень быстро квартиру дешевую, посуточно.
Хотя с таким‑то достоинством и золотыми руками можно было и так по девкам пристроить.
Ушел бы на ура.
Самый лучший
– Катя, я подъехал, куда мне дальше? – спросил меня приятный голос в трубке.
Этот клиент был в первый раз.
– Секундочку, милый, – сказала я как можно игривее, – сейчас я тебя встречу.
Две минуты спустя я уже строила глазки мужчине лет сорока, который нерешительно переминался с ноги на ногу, стоя у моей парадной. Кстати, он был весьма симпатичен, и я уж успела решить про себя, что следующий час, на который он меня заказал, будет если и не слишком приятным, то хотя бы не напрягающим.
Клиента звали Темой.
У меня дома он сразу скинул рубашку, при этом странно поведя плечами, как будто показывая мне – мол, смотри я какой; попросил сделать ему кофе, а заодно отвесил мне несколько изящных комплиментов. Там было что‑то про мои глаза, грудь, ноги и про то, что он практически влюбился в меня с первого взгляда.
Я обольстительно улыбнулась и решила, что с минетом точно хорошо для него постараюсь.
В общем, вышло аккурат как в той присказке: «Дамам из высшего общества он предлагает деньги, а c куртизанками говорит о любви. Что интересно – везде имеет немалый успех…»
Потом я отправила его в душ и, пока он был там, быстренько сменила свои трусики на чуть более прозрачные – для совсем уж приятных гостей.
Он вышел из ванной в полотенце, обернутом вокруг пояса, лег на кровать, закинул руки за голову и сказал:
– Ну, давай уже, иди сюда, – и зачем‑то добавил, – детка.
И я пошла. Томной кошечкой прилегла рядом, облизнула свои губы (эффектный жест), кончиками пальцев подцепила легкий узелок на полотенце, и…
– Правда, он красивый? – спросил меня вдруг Тема, делая особое ударение на слове «он».
Моему взгляду открылась часть мужского тела совершенно обычнейших размеров и обычного же вида. В общем, ничего особо выдающегося. Да и не особо – тоже.
– Правда, милый, – мурлыкнула я, натягивая на него презерватив, – красивый.
И приготовилась было со всей душой приступить к обыденному для меня занятию.
Собственно, я была уже буквально в двух сантиметрах от…
Как вдруг он решительно отстранил мою голову:
– Нет, вот ты скажи, классный?
– Классный! – улыбнулась я, пытаясь придать голосу как можно больше уверенности и правдоподобности. И потянулась к нему губами.
– Да подожди ты, – сказал он даже как‑то обиженно.
Я подняла голову, посмотрела на него и заметила: он, что называется, надул губы. Прямо как девочка.
Признаюсь: в этот момент я почему‑то растерялась. К счастью, он мне помог:
– Ну расскажи, насколько он красивый.
Рассказать – это я запросто. Я аккуратненько захватила его достоинство пальчиками, сделала вид, что увлеченно рассматриваю, и выдала:
– Ну, он такой крупный…
– Еще! – требовательно сказал мне голос сверху.
– И красивый! – зачем‑то повторила я его же слова.
– Еще! – повторил он как заведенный.
Я откровенно не знала, что говорить, – обычная ж часть тела, размером не ахти, но говорить‑то что‑то надо было.
– Он такой твердый! – ну да, это было правдой.
В этот момент Тема так резко вскочил и сел на кровати, что я даже немного испугалась.
А в следующую секунду всерьез посмотрела на него ну очень большими глазами.
– Ну не‑е‑ет! – тоном капризного ребенка сказал он мне. – Ты не так рассказываешь!
И тут же, не дожидаясь моего ответа, продолжил:
– Вот я ходил к твоей коллеге, жалко, она переехала, вот она умела это делать!
– И как же? – спросила я.
– Ну, вот она его гладила и говорила, что он – самый лучший из тех, что она видела…
Мне было несложно это сказать, и я, быть может, польстила бы ему так, не подскочи он не вовремя в кровати.
А сейчас был уже как‑то совсем не тот момент. Это смотрелось бы слишком грубой лестью.
Очевидно, он сам так не считал.
– Ну скажи, что он – самый лучший! – попросил он внезапно.
– Самый‑самый! – вдруг подхватила я. Это было неожиданно даже для меня. – Он просто прекрасен, правда! Я редко вижу такие красивые!
– Правда? – в его голосе звучала надежда.
– Да! – вдохновенно соврала я. – Ты ж понимаешь, я многих видела, но твой – просто идеальный. Крупный, ровненький…
Для пущего эффекта я слегка погладила его достоинство пальчиками.
Он просиял и снова откинулся на подушку.
Я решила не терять время и приступила было к процессу, но… опять была остановлена.
– А подожди, – допытывался он, – вот ты говоришь, что редко такие видишь… Значит, все‑таки бывают еще такие?
«Млин…» – подумала я обреченно про себя.
Вслух сказала:
– Ну ооочень редко!
Почувствовала, что он явно недоволен, и быстро исправилась:
– Но твой, пожалуй, из них самый классный!
Он задумался. Потом сказал совсем не то, что я ожидала услышать:
– А мне кажется, он немного кривоват…
В его голосе действительно было сомнение.
– Нет, что ты! – я мгновенно попыталась его переубедить.
Интуиция подсказывала мне, что это нужно делать быстро, иначе мой мозг просто не выдержит накала…
– Ну вот, смотри, – он снова отстранил меня, взялся сам за своего небольшого друга и начал рассматривать его под разными углами.
Я исподтишка посмотрела на часы. Терпеть мне было еще долго. Примерно с полчаса.
Я уже знала: они станут вечностью.
– Вот правда, посмотри сама, – он снова обратил мое внимание на себя, – вот смотри, вот отсюда видно, что он немного искривлен влево, видишь, да?
Я совершенно не слепая, но я ничего не увидела. О чем ему и сообщила.
– Зачем ты врешь? – с укоризной сказал он и пристально посмотрел на меня.
Мне захотелось, чтобы он немедленно ушел. Вот прямо сейчас встал, оделся и ушел. Потому что аттракцион пошел по кругу, а нервы мои – не железные. Вслух я, конечно, сказала совсем другое.
Забегая вперед, скажу, что оставшиеся полчаса распределились у нас так: первые двадцать минут я придумывая неимоверные доводы, убеждала его в том, что у него не только ничего не криво, но и вообще самое лучшее из тех, что мне доводилось видеть; еще три минуты у нас был вяленький секс, который он даже не закончил, буквально сняв меня с себя и сказав: «А знаешь, дело‑то не в этом», и в оставшиеся семь – он одевался и горячо благодарил меня за прекрасно проведенный вечер, пообещав зайти еще.
Иногда я думаю, что вместо кровати в моей квартире надо поставить кушетку психоаналитика. Вот это было б в самый раз.
Нытик
Пришел нормальный. Вернее, нормальным он просто показался.
Лет до тридцати, и с внешностью порядок.
С сексом – да все стандартно, классика, орал.
Не прыгал на мне очень долго, не кончал за 10 секунд.
Не стонал особо громко, не молчал, как партизан.
Брючки сложил аккуратно, в душ пошел сразу, вышел в полотенце.
Симпатичный даже. Везде.
Взял два часа. Два раза получилось. Минут на сорок.
А дальше… понеслааась…
Я поняла: он пришел ко мне ныть.
Потому что зарплата вроде не маленькая, но не хватает.
Мама мешает личной жизни, девушку привести невозможно.
Отдельную квартиру снять не может – на что тогда жить?
Светочка с работы – бывшая любовь – уже второй год воротит нос от его гвоздичек.
Леночка – нынешняя любовница – хочет замуж, а он ее не любит.
Вадик – лучший друг – уже и не друг вовсе. Пару лет назад по великой пьяни Светочку трахнул.
И погода мерзкая.
Ботинки себе выбрать не может, ничего не нравится, или нет его размера в магазине.
День неудачный, да и неделька вышла ого‑го.
Продавщицы в магазине хамят, на последний автобус вчера опоздал…
Но это ладно…
Говорил‑говорил, потом подорвался, на кухню пошел. Как у себя дома, чесслово.
Я думала – воды пошел попить. Лежу, слышу – холодильник открывается! Ладно, думаю, воду холодную ищет (ну тоже, не спросил, ни слова не сказал…). Кричу ему:
– Там кола есть!
Он мне:
– Да‑да, сейчас!
Лежу, долго его нет. Уже думала встать, посмотреть. Тут возвращается. С бутербродом!
С одним. Не, ну ладно, что в холодильник сам полез, так и бутер себе только сделал.
И сидит, и топчет мой бутерброд, и топчет, и бу‑бу‑бу, и бу‑бу‑бу…
Машина ехала мимо – водой из лужи окатила.
В правительстве – взяточники, в парадной консьержка – чекистка.
В мире – глобальное потепление, в России – лютая зима была прошлая, а эта – непонятно.
В Москву съездить на выходные – в принципе, можно, но лень; в отпуск – в Египет не хочется, на Мальдивы денег нет.
Я чувствую – у меня уже башка набекрень от него. Я говорю: «Падажжжии…»
Пошла, себе тоже бутер сделала. Сижу напротив, жую глубокомысленно.
…Член – четырнадцать сантиметров, а хочется хотя бы восемнадцать.
Прыщ вскочил прямо на лбу, болит.
Мама испекла пирог с клюквой, а он любит с малиной. С малиииной.
Любимые штаны протерлись между ног – а где теперь такие взять?..
И бу‑бу‑бу, и бу‑бу‑бу…
Он мою кровать, наверное, с кушеткой перепутал.
Он ушел, а мне весь этот хлам оставил.
И ходила я с головой беременной, и думала: бляяяааа… бляяяаааа!
Но главное – я поняла, почему Светочке гвоздички не нужны.
Потому что к гвоздичкам это чучело нудное комплектом идет. Уж лучше вообще без гвоздичек, чем с таким.
А Леночка – так она или глухая, или просто камикадзе.
Думаете, ушел и все? А фиг там!
Позвонил через 15 минут – начал ныть, что на метро опоздал, а на такси не осталось, все на меня потратил…
Намекал, очень прозрачно, чтобы у себя его оставила до утра, а то он, бедный, будет сидеть всю ночь на улице и мерзнуть. Сидеть и мерзнуть… сидеть и мерзнуть…
«Аааа! убей себя об стену!»
Я не сжалилась.
А встала и испекла пирог с клюквой.
Вот прямо ночью и испекла.
Клюкву еще месяца три назад покупала – до сих пор в морозилке валялась.
А я люблю с клюквой.
Скидка на могиломесто
Есть у меня один могильничек (с)
Мне всегда очень нравилась эта фраза Галыгина в «Камеди». Это был такой странный юмор на грани. Маразм в квадрате, но было смешно.
Несмешно стало, когда ко мне как‑то давно такой пришел.
Зашел, разделся, в зеркало полюбовался, волосенки прилизал, из пиджачочка денежку достал, мелкими купюрами. Пока стояла, пересчитывала, еще визитку протянул.
Глянцевая, черная, с красно‑золотыми завитушками, апофигей китча.
Услуги, правда, не гламурные.
Ритуальное агентство «У Вовы».
Генеральный директор.
Психоделичненько, ниче не скажешь.
Я страшно завтыкала. Подышала, пощупала себя украдкой – вроде жива, ничто не предвещает.
Пока я думала, он тапочки надел, в комнату прошел, и…
…Он, видимо, перенапрягся на работе. Ну, в здравом же уме такого не предложишь.
Короче, бартера хотел.
Мол, я его обслуживаю со скидкой 50 % (ну, то есть, или возвращаю половину, или оставляю на второй час бесплатно), а он потом мне скидку сделает, если понадобится.
Я на него посмотрела скептически, пришла чуть‑чуть в себя и сказала, что если мне что от него и понадобится, то сама я к нему обратиться уж никак не смогу.
Он сразу одуплился, завертел головой, мол, не так я его поняла. Не мне, конечно же, ни в коем разе!
Мне‑то он желает всего хорошего и долгих лет жизни; просто, может, кому из родственников или друзей?