Да.
Арабская любовь
Этот был араб. Я не уверена доподлинно в его национальности. Быть может, он был сириец или иорданец, а может, ливиец – я по чертам лица не отличаю, а спрашивать не стала. Так что араб – он араб и есть.
Он пришел, рассчитался без торга, щердо сыпал комплименты, строил масляные глазки и слегка трепал меня за грудь.
Там, у себя, на арабических курортах, они сплошь косят под мачо.
Тут с ними вообще творится что‑то страшное.
Началось банально. Разделись, душ, кровать.
Он разлегся на всю мою постель. Я сидела рядом и гладила его по темной меховой груди.
– Будишь моя девушька? Я тиба льублю, – вдруг сказал он.
Так, между прочим. Ну вот с проходняка.
– Посмотрим, милый, – засмеялась я и опустилась вниз.
– Шито ты, зашем? – остановил он мою руку с резиновым дружком, – я тьибе верьу, и ти мине долшена верить.
– Что ты, дорогой, – непринужденно хихикнула я, – разве можно в этом мире кому‑то верить?
И отточенно надела шапочку.
– Мине можешь верить, – серьезно заявил он. – Я сирьозный чилавек, все что хочишь – будет. Скаши: «сдьелай это» – я сдьелаю, минье мошна верить…
– Ты харошьая, ты красивая, – приговаривал он, пока я трудилась где‑то внизу, – идьи сюда.
Потом он стонал, вертел меня во все стороны, гладил грудь и продолжал: «Льублю тибьа, будишь моя девушька».
Я хихикала. Мне было вот слегка щекотно.
У него осталось полчаса.
Уходя, он долго меня обнимал и говорил, по ходу, больше сам себе:
– Ты типерь моя девьюшька, я тибьа льублю, ты миня жди, ни с кем сматри…
Я строила глазки и улыбалась:
– Милый, приходи еще…
Клиент же должен уходить довольный.
Эти, с южных земель, вообще забавные. Горячая кровь шепчет, что для удовольствий надо слегка сыграть то ли в любовь, то ли в гарем.
Интересно, скольким русским проституткам он сказал «Льубльу, ни с кем сматри»?
Он ушел, я облегченно закрыла дверь и пошла проветривать квартиру.
Зачем они так страшно поливаются духами?
И это ведь не легкий Давидофф, это какая‑то дико‑арабская ночь. С примесью перца.
* * *
Он явился, когда уже больше месяца прошло. Позвонил, сказал:
– Привет, Катья, это **** (как они живут с такими именами?) Ти мьеня ждьешь? Ждьешь, Катья, я буду…
– Приходи, милый. – Улыбаюсь трубке.
Постоянные клиенты – это хорошо.
Он заходит, и от его «арабской ночи» дохнут тараканы у соседей.
Я чуть более живуча и просто стараюсь сильно не дышать.
Он улыбается во все свои тридцать два и зажимает меня у стенки:
– Ты мьеня ждала?
– Ждала, ждала, – выскользаю я из черных рук и интересуюсь: – Милый, ты ко мне на сколько?
– На сколько захочишь, ты же мой девьюшка, будит харашьо, льубльу тибьа, иди ка мне, – несет он свою тарабарщину, пытаясь меня изловить и приобнять.
Я уворачиваюсь.
– Милый, – очень универсально, очень, я как‑то не запомнила, как его зовут, да и разве их имена запомнишь? – Люблю – это отлично, но я не бесплатная девушка. Ты на сколько? Час, два? На ночь останешься?
– На ношь, на ношь, – довольно улыбается он.
– Ну вот и давай сначала решим с оплатой, – твердо говорю я.
– Айй, чьто ты гаваришь, – он вдруг начинает недовольно махать руками, – все будьит, патом будьит! Я тибья льублю.
– Так… Давай ты сначала рассчитаешься, да? А потом тебе все и будет, и люби потом сколько хочешь. А бесплатно меня любить не надо.
Я постепенно раздражаюсь.
– Шьто ты гаваришь! Ты же моя девушька. Какие деньги? В ресторан поедем, в магазьин поедем, сапоги хочешь завтра? Все у тибьа будит, красавица, будишь мая, все будит, красавица, – гнет он, не слушая меня.
– Так, стоп! – Я начинаю понимать, что он пришел на шару.
Не поддается моей русской логике, но это так.
Я же говорила – они странные.
Очевидно, этот смуглячок всерьез считает, что от этого его «Я тибьа льубльу» я должна дико возрадоваться, прослезиться от счастья, пасть ниц и пососать бесплатно.
У меня ж теперь есть парень, да!
И я выхожу из себя. Шаровиков я не люблю. Шаровиков с затеями – вдвойне.
Я подлетаю к двери, открываю и говорю:
– Так, на выход!
– Ну шитьо ты! – пытается он закрыть дверь.
– А ну пошшел! – зверею я и выпихиваю его.
– Шилюха! – ругается он, отступая за порог. – Ни нужьна ты мьине! Шилюха!
– Давай, двигай отсюда… Девушку нашел! В Арабии своей поищи! – шиплю я и закрываю дверь.
Нашел кого разводить, ага, щас.
Ну жучара!
Северный жених
Лиза звонит, в трубке смех, музыка, и говорит – то кому‑то, по‑английски, хохоча, то мне:
– Кать, привет, ты не занята? Тут вариант есть, хороший, приезжай. Интурист, короче, вторую хочет. Давай (диктует адрес, сауна), мы сейчас туда подтянемся. Страпончик только прихвати, ладно?
Приезжаю, выскакивает Лиза, говорит: «Ты только не пугайся сильно, ладно? Он страшный шозвездец. А, и деньги я уже взяла». Называет сумму – ну, красотка, умеет работать.
А что страшненький – ну так не привыкать. Да кто там из мужчин красив?
Зашла и поняла: привыкать мне все‑таки придется.
На диване, в простыне на поясе, сидело нечто жабовидное. Большая туша с жирной трехэтажной шеей, какой‑то даже на вид рыхлой кожей и грудью, заросшей драными клочками.
Туша качнула плешивой головой, сверкнула пучеглазым пьяным взглядом, улыбнулась какой‑то совершенно нереальной, как от другого человека, ровной улыбкой, отчего рябая морда с картофельным носом стала еще более жуткой, и представилась:
– Матс.
– Натс? – зачем‑то ляпнула я и захихикала.
Больше от шока.
– Ну, можно и так, – заржала Лизка. – Он из Норвегии, кстати.
И продолжила, уже ему:
– Матсик, это Катя. Нравится?
Он закивал, засмеялся, обнял Лизу и затрещал ей что‑то по‑английски. Лиза игриво шлепнула его по проплешине, потом перевела мне, что, мол, я понравилась. И снова ему:
– Матсик, зайка, говори по‑русски, Катя не все понимает.
Оказалось, что, кроме английского, норвежец довольно сносно умеет лопотать на русском.
Дальше – ничего особо интересного. Иностранный гость оказался с затеями, хотя сильно трудиться над ним не пришлось. Так, классика, страпон, минет – готов.
Выл, правда, в процессе слишком громко.
Интересное началось после.
Сидели мы, бухали перед вторым заходом, он накачался уже по брови, и понесло его поговорить. Со смешками, пуча глаза, делая руками жесты, не оставляющие простора для фантазии, он рассказывал про наших женщин.
Оказалось, Матс приехал к нам «жениться». В очередной раз.
Он делает это последние семь лет. По пару раз в год. Это такой спорт. Развлекушка.
Очень весело, очень.
Еще там, у себя во фьордах, он хорошо прошарил бизнес профессиональных русских невест: письма, написанные невесть кем, встречи с переводчиком, деньги на подарки… а в итоге ни дамочки, ни удовольствий, и дальше доят, доят, доят.
Он понял, как все устроено.
И зашел с другого входа.
Все просто.
Матс сам находит на сайте знакомств очередную одинокую бабенку. Выбирает – от сорока и старше. И чтоб не слишком красивых. Это, впрочем, объяснимо. Их проще всего взять.
Они, те, кто в возрасте и одинок, часто недоласканы и обделены вниманием.
Те, кто помоложе, или еще надеются на лучшее, и Матс для них – не вариант; или профессионалки, но они – не вариант для Матса.
Окрутить несложно: три фотографии на фоне собственного дома (на фото – минус десять лет и тридцать килограммов), виртуальные открытки, флер обожания в электронных письмах на ломаном русском, звонок, обещание приехать – она уже готовится и ждет.
Потому что всерьез уверена: ухватила птицу счастья за хвост.
Но он не собирается тратить на это слишком много денег.
Аэропорт, встреча, в подарок – стандартно – набор кружевных трусов с распродажи. Не всегда попадает в размер, но это неважно.
Ресторан в день приезда, и следующие неделю‑две можно ни о чем не беспокоиться – она будет стараться сама. Секс, секс, секс.
Бабенки, задроченные жизнью, ради призрачной возможности свалить туда, где хорошо и вроде сытно, готовы его ублажать.
Матс не дурак, его не провести. Он не имеет иллюзий насчет собственной внешности и прекрасно понимает, почему они, русские невесты в возрасте, хоть и не могут при встрече скрыть разочарования, но все равно ведут его к себе.
Он знает, зачем они это делают, и после очередной порции бухла спародировал нам брезгливо перекошенное лицо: показывал, с таким видом его ублажала очередная русская, в прошлый его приезд.
Корчилась, но делала же. Только с лицом ничего сделать не могла.
Его это особо не смущает. Такие мелочи… Скорее веселит.
Ну, а потом он уезжает – до свиданья, милая, нам было хорошо, я обязательно возьму тебя к себе – взгляд облегчения на лице почти жены.
И исчезает.
Вот в этот раз, правда, случился прокол. Он приехал, очередная невеста в летах его встретила, посмотрела в реале, извинилась, вежливо сказала «нет», помогла найти гостиницу и предпочла не продолжать.
Впрочем, особо он и не настаивал. Хотя и жалко – не попробовал. Была, сказал, еще очень ничего.
И всю эту неделю до отъезда он развлекается с феями. Чего время терять.
Денег, правда, потратил намного больше, чем ожидалось. И не просыхает почти.
Ну да ладно.
* * *
И вроде бы – чего уж там. Наши бабы дурят иностранцев – иностранцы дурят наших баб.
Один‑один.
Ничья.
Хотя, конечно, тут ведь сами дуры. Я понимаю – мужиков хороших мало, всем не хватает, особенно, наверное, когда уже в возрасте за… Но хоть кого‑то все равно можно найти.
А получается, что плохонький какой‑нибудь, но свой, весь на ладони, проигрывает этой хитрой, рыхлой, но заграничной жабе?
Ну и идиотки же.
Но почему‑то обидно.
И когда мы пошли на второй заход – я не налила смазки на страпон.
2:1, дорогой Матс.
Индийская мулька
Клиент позвонил днем. На ломаном русском договорились на «просто секс». Без изысков и без изюма. По голосу я поняла: интурист откуда‑то с юга. Откуда именно – спрашивать не стала, подумала, на месте разберемся.
К интуристу нужно лучше подготовиться, интуристов у меня давненько не было.
Помылась, прошла скрабиком неделю назад сделанную эпиляцию, волосы уложила утюжком, даже коту зачем‑то завязала бант. Ну прямо вот предчувствовала праздник.
Жду‑жду, а нет его. В Интернете посидела, пару фраз на английском повторила – вдруг он расчувствуется и забудет русские слова.
Час прошел, полтора.
Звонок.
Заблудился мой интурист. У них там, не знаю уж где, дома как‑то иначе расставлены, а он в Питере хоть и не впервые, но еще не до конца догнал, как ехать.
– Эй, приятель, ты таксисту трубочку дай, я объясню, – сказала я.
– Я пьешьком, – услышала в ответ.
Ну и какие из этих‑то у нас особо жадные? Не припомню я, чтобы иностранцы ко мне хоть раз пешком приходили, чай, не на Невском живу.
– Где ты? – спрашиваю безнадежно.
– На проспекте, – выдает он, и разговор наш сразу прерывается.
Таааак, думаю, ну хорошо, что не в лесочке.
Телефон звонит снова:
– На каком проспекте, милый? – спрашиваю я.
– Я не знаю, – как‑то понуро отвечает он с жутчайшим акцентом, – тут торговый центр есть.
– Отлично! – говорю. – Какой?
– Продукты! – выдает он, и я сползаю. Потому что понимаю вдруг, что торговые центры с площадью в 25 квадратов могут быть только в очень бедной стране. Быть может, он из Африки добрался?
– Тааак, – я начинаю кипеть, так как на вечер у меня уже есть планы, а этот, похоже, только к утру доберется, – милый, поймай машину, а? И продиктуй адрес.
– Дорого, – спокойно выдает он.
«Точно Африка», – решаю я про себя.
– Милый, – говорю в трубку, – я тебя долго ждать не буду. У меня планы, понимаешь? Так что ты или скорее добирайся, или прогуливайся дальше, в Питере достопримечательностей много. Только без меня.
Не уверена, что он понял все, что я ему сказала, но нотки моего голоса явно словил точно.
– Повтори адрес, – попросил он.
Я повторила.
– Сейчас уже, скоро, – сказал он и отсоединился.
Не прошло и пары минут, как я услышала звонок домофона.
– Да.
– Я пришел.
Спустилась, забрала. Смотрю: мамадорогая, это же индус! Живой!
Ростом с меня, крепенький такой, лицо – землистого цвета, и зеленющие глаза.
А на глазах очечки, сам в пиджачке в зеленом, под цвет глаз. Бородка двухнедельная, густая. И большие губы.
И самое смешное: на голове тюрбан, а из тюрбана торчит какая‑то мулька. Замотал он его, что ли, косо?
– Что это у тебя из чалмы торчит, милый? – интересуюсь не из вежливости, а просто любопытно.
Оказалось, темная я, не знаю совсем, что у индусов чалма замотана ровно, когда они давно и прочно окольцованы, а вот эта мулечка торчащая – это что‑то вроде специальной зазывалочки для самочек, вроде павлиньего хвоста. Ну вроде «налетай, свободно!»
Удобно все‑таки у них в этой Индии. Это они круто придумали – отметки на людях ставить, сразу видно, женат мужик или свободен, при муже мадам или ищет.
Индус этот оказался уже обрусевший слегка, а потому, хоть и имел он жуткий акцент, но болтал довольно сносно. У него здесь, в России, дела – небольшой, но все же бизнес. Что‑то вроде продажи сувениров в гостиничных номерах.
И мотается он в Питер уже пару лет как. И мульку свою всем выпячивает, да только вот пока не забрали его в русские мужья.
Податливый он оказался. Предложила чаю – согласился.
Предложила в душ – взял полотенце и пошел.
Предложила в покои пройти – прошел, трусы снять – снял. Сел на кровать, смотрит на меня во все глаза и зажимается слегла.
– Расслабься, милый, – говорю, а сама ближе подхожу.
Деньги получены, время идет, пора уже и действовать.
И тут он, бедный, как‑то сжался и… начал отползать на край кровати.
«Боится, что ли?» – промелькнула мысль.
Я потянулась к нему, он отодвинулся еще, я замерла, а он спросил:
– А у тебя водка есть?
И я опешила слегка.
– Есть, – говорю.
– Неси!
Я принесла пузырь и два стакана. Ну, гулять так гулять.
Пару лет поездок в Питер, похоже, даром не прошли. Он схватил бутылку и из горла: буль‑буль, буль‑буль…
Пока я ловила воздух ртом, он выдул граммов сто. А то и больше.
И ладно б это! Мне стоило немалых трудов не выпучить глаза, когда я увидела, как он занюхивает лежащей рядом чалмой. В следующий миг он блаженно растянулся на кровати.
– Можно! – сказал уверенно.
«Делааа…» – подумала я.
Я подобралась к нему, он лежал и, ни слова не говоря, задумчиво смотрел на меня. И в тот момент, когда я решила было слегка испугаться, он спросил:
– А у тебя помада есть?
– Есть, – опешила я, – тебе зачем?
– Дай, а? – жалобно попросил он.
Ну что ж, слова клиента – закон.
Я встала и принесла из ванной помаду. Бежевую, от «Ланком».
– Что это? – спросил он расстроенно.
– Помада…
– А красной нет?
– Есть, – растерялась я и встала снова.
Когда я притащила красную помаду, он как раз устраивал второй буль‑буль.
Помаду было очень жалко – отчего‑то я решила, что ею он закусит.
– Дай, – сказал индус и протянул ко мне свои коричневый лапки.
Я отдала помаду, мысленно прощаясь с ней и убеждая себя в том, что это – издержки профессии, да и вообще, она, помада эта, давно мне надоела, и я хочу другую – ну и зачем мне две красные помады? Пусть ест!
Не успела я додумать мысль, как он привстал, открутил колпачок, вывинтил помаду и… очень ловко, одним махом, ткнул ею в мой лоб. Аккурат промеж глаз.
– Эй, ты чего? Это ты на фига? – я ошалело повернулась к зеркалу, рассмотрела красную точку на лбу и вдруг словила себя на мысли, что так я, темноволосая, и впрямь очень похожа на индианку.
Он прижался сзади, и я поняла: его чудо было в полной боевой готовности.
Индийский гость ловко опрокинул меня на кровать и, не сводя глаз с красной точки, которую изобразил у меня на лбу, сам натянул презерватив.
Дальше все было быстро и довольно скучно. Он пробыл во мне минуту, от силы полторы.
Все это время он не сводил с меня глаз. Должно быть, красная точка служила ему если и не путеводным маяком, то афродизиаком – точно. Потом он тихо кончил и развалился на кровати.
Я лежала, курила и думала, что Камасутра у них там, должно быть, дается не всем.
И главное, я поняла, почему он до сих пор не женился на русской и ходит с мулькой, торчащей из чалмы.
Часть 3
Разноцветная жизнь
Ахтунг, партизанен!
У меня тут в свое время кино было в парадной. Про войну.
В главной роли – я, в роли моего противника выступала баба Даша.
Будь мы на настоящей войне, из Бабдаши получился бы отличный партизан.
Она очень лихо маскировалась под божьего одуванчика, сидела в тылу и наблюдала, а потом стучала‑кому‑надо.
Тыл, кстати сказать, у нее неплохой. Пластиковые окна, синие плотные шторы и вечно торчащий из‑за этих самых штор длинный нос.
Глаза она тщательно маскировала, а вот с носом непорядочек вышел.
Баба Даша денно и нощно была на посту. Она наблюдала, куда и когда я выхожу, с кем возвращаюсь, и явно отслеживала время присутствия у меня гостей.
Скажем прямо, ко мне‑то ходят чаще, чем к любым другим соседям в доме, а потому Бабдашин интерес к моей скромной персоне просто‑таки зашкаливал.
Надо сказать, противник был не лишен аналитических способностей, а потому о том, кто я и чем занимаюсь, она явно поняла очень быстро.
После Бабдашиных доносов ко мне приходил мой самый любимый клиент – участковый. Ну, то есть сначала он заходил к бабе Даше, чтобы предупредить, что идет разбираться, потом, вальяжно развалившись в моем кресле, курил, улыбался, хлопал себя по наполненному карману и, картинно отдавая честь, благополучно сваливал. По дороге, понятное дело, он снова навещал партизаншу, чтобы доложить: преступник обезврежен, воспитательная беседа проведена, все в порядке. Ежели снова непорядочки – стучите.
Баба Даша терпела, пока могла. Когда силы ее кончились, она поняла, что придется брать врага самой. В один не слишком прекрасный день она дождалась моего появления на лестнице и выпрыгнула на меня с поварешкой.
Мне было сказано много красивых и сочных слов. Особый шарм им придавало отсутствие у партизанши некоторых зубов, а потому я была:
Профурфетка!
Шалафа!
Мандафошка!
Подобные термины бабушка Даша использовала, чтобы поздороваться и выказать мне свое почтение всякий раз, когда встречала меня в парадной.
Судя по количеству встреч – баба Даша по мне ужасно скучала, а потому каждый раз ждала меня с нетерпением.
Встречи эдак после шестой терпение кончилось у меня, и я, устало встав напротив старой мымры, спросила ее, что ей не нравится и чего она от меня хочет.
Баба Даша заявила, что, являясь ветераном войны (это в шестьдесят‑то с хвостиком), она имеет право на уважительное отношение, помощь и взаимовыручку в одностороннем, понятное дело, порядке.
Мне ругаться не хотелось. Явление участкового в мою квартиру зашкаливало, и я приняла решение дружить.
Первое принятое мною решение – помогать бабуле с походами в магазин – оказалось в корне ошибочным. Под походом в магазин «за хлебушком» понималась поездка в гипермаркет, где баба Даша закупалась, кажется, на месяц вперед. Сумки перла я.
Ну ладно, я бы потерпела, вот только если б милая старушка не выбирала продукты, изучая состав и срок годности даже на пакетах с чаем.
Когда‑то я слышала анекдот про бабушку, которая покупала всего по сто: сто таблеточек, сто черешенок, сто виноградинок…
Вот это был как раз подобный случай.
На этом счастье не кончалось, потому что даже если взвалить на горб все эти нехилые тюки, донести это своим ходом возможным не представлялось. Приходилось брать такси.
Бабе Даше на такси ездить понравилось.
Мною было принято волевое решение – откупиться от бабы Даши. За заслуги перед отечеством, от имени всех профурсеток в лице меня, лазутчице был подарен хороший, с наворотами, утюг.
Баба Даша пропала.
Но я осталась начеку.
В качестве перестраховки, примерно раз в месяц, я прихожу к бабе Даше с бутылкой шампанского и коробкой дорогих конфет, не забывая поздравить ее со всеми праздниками: Днем Победы, 8 Марта, Днем всех влюбленных и даже с Днем десантника. На всякий случай.
Кстати, конфеты она съедает сразу, а шампанское ставит в сервант.
Последний раз я увидела, что моя новая бутылка пополнила старую коллекцию, в которой вместе с моим шампанским соседствовали совершенно иные алкогольные дары.
После чего я поняла, что баба Даша – очень прошаренный стратег, и, судя по всему, откупаться от излишнего Бабдашиного внимания приходится не только мне.
Олененок
Мужчины – существа дико странные.
Странные и ну вообще непредсказуемые.
У меня случилась личная, не отягощенная денежными отношениями жизнь. Внезапно и неожиданно.
Жизнь нарисовалась в образе высокого и мускулистого, а‑ля мечта, молодого мужчины.
Компания, девчонки, еще‑по‑пиисят, и вот она – жизнь, сидит за соседним столиком и призывно смотрит куда‑то, то ли в глаза, то ли на грудь.
И мне захотелось чего‑то такого, земного вполне, как у всех.
Кругом станки.
Я не знаю, зачем мужчины это делают. Я видела сотни мужчин, но мне никогда не понять одной вещи.
Зачем они говорят это вслух:
– Я хочу секс без обязательств.
Вот так, прямо, вы сидите, пьете, говорите ни о чем, а он вдруг посмотрит и скажет: «Я хочу секс без…»
У него были все шансы остаться без секса вообще. Я, как и любая женщина, ну очень не люблю, когда такие вещи произносятся.
Но в этот раз я была легка, послушна и не стала усложнять. Мне просто хотелось живого и теплого, и чтоб я могла делать все то, что я хочу, и так, как я хочу. А не то, что кому‑то там нужно.
И через час и полбутылки виски мы ехали в такси ко мне.
Через два он с задором молодого оленя скакал на мне, что, впрочем, было хорошо.
Через три я с удивлением узнала, что ему всего‑то двадцать пять.
Потом мы снова пили, варили кофе, и до утра он смог еще три раза.
И два часа на сон.
Утром он прикусил меня за шею, чмокнул в губы и отбыл.
Казалось, насовсем.
А я осталась спать.
А в шесть меня поднял звонок.
Звонил мне мой ночной олень.
– Я приеду, – сказал он, то ли спрашивая, а то ли утверждая.
– Откуда телефон? – полюбопытствовала я.
Я не давала. Помню. Точно помню.
– Набрал, пока ты спала, – ответил он.
Я разрешила. Он приехал. Гулять так гулять.
И ближе к утру, когда я только приготовилась заснуть, он тронул меня за плечо и спросил:
– Ты можешь мне кое‑что пообещать?
– Нет, не могу, – сказала я на автомате.
Я вообще не хочу никому ничего обещать.
– А все‑таки? – зачем‑то настаивал он.
– Все равно не могу, – я улыбнулась и растянулась на простыни, озорно заглядывая ему в глаза.
Он даже сел в кровати.
– Нет, ты пообещай.
– Да что ты хочешь? – взорвалась я.
Четыре утра – не лучшее время для обещаний.
– Пообещай мне, – громко и торжественно сказал он, – пообещай мне, что, пока мы с тобой, у тебя больше никого не будет.
Теперь уж села я. Даже спать расхотелось, честное слово.
– Че? – я сделала квадратные глаза.
– Тебе хорошо со мной? – вдруг спросил он и, не дождавшись ответа, добавил:
– Ну, тебе же хорошо со мной. И мне с тобой хорошо. Зачем тебе кто‑то еще?
Я засмеялась. Такие неожиданные расклады не входили в мои планы на «секс без обязательств».
– Милый, – сказала я, – ты помнишь? Это – секс без обязательств. Или не ты мне это говорил?
– Ну, говорил! – взорвался он. – И что? Тогда я думал так, а сейчас я так не хочу.
Он думал, а теперь – не хочет. А я тут вроде мимо проходила.
– Какой же ты, парниша, переменчивый, – съязвила я.
Ну, было ж отчего.
– Чего смеешься? – разозлился он. – Тебе что, не нужен постоянный мужчина?
Постоянный мужчина? Ну да, ну да! Только вот мужчина, а не мальчишка, который сам не понял, что он хочет.
– Нет, – засмеялась я, – пока не нужен. Мне нужен секс без обязательств.
– И что? – продолжал он допытываться. – Ты приведешь еще кого‑то и будешь с ним на этой кровати делать то же, что и со мной?!
– Вероятно, буду.
Какая милая наивность. Как много ты не знаешь, милый олененок…
– Нет, подожди! – сорвался он. – Для тебя это что, в порядке вещей?! И что, ты на эту же кровать приведешь еще кого‑то?
Далась ему моя кровать.
– Нет, милый, что ты, – язвила я, – кровать я выброшу. Я всегда так делаю. Новый любовник – новая кровать. Я даже думаю правило ввести, чтоб любовник ко мне сразу с новой кроватью приходил. А то накладно.
Разговор меня начал напрягать. Я легла и отвернулась к стенке. Он молчал, ожидая, что сейчас я развернусь к нему и скажу, что пошутила.
– Катя, – спросил он спустя пару минут, – у тебя было много мужчин?
Я повернулась. Я посмотрела на него. Вид у него был отстраненный.
– Были… – неопределенно съехала я.
Он помолчал.
– И что, если у тебя вдруг появится кто‑то еще (ха‑ха, «вдруг»), ты приведешь его сюда и будешь с ним прямо на этом белье… как со мной?
– Милый, – разозлилась я, – бельишечко я поменяю. Постелю другое. У меня их много.
– Но нам же хорошо… – зачем‑то снова сказал он.
– Неплохо, – подтвердила я, – но не встречаться же со всеми, с кем неплохо. Слушай, ну к чему это? Давай спать. Уже почти утро.
Он молчал.
Прошло, наверное, минут пятнадцать, я уже почти начала засыпать, как почувствовала, что тяжелая рука опустилась мне на плечо:
– Катя, тебе совершенно плевать на меня? Я тебе только для секса нужен?
Сказать, что я была раздражена в тот момент – ничего не сказать. Мне? Для секса?! Да ну, как можно так обо мне, приличной девушке!
– ДА!!! – почти заорала я. – И мы с тобой это обсуждали! И ты первый завел эту песню. Ты сам это предложил! Это была твоя идея – в самом начале расставить все точки над «i»!
– Ну я же не думал, что ты такая… – сказал он как‑то растерянно.
– Какая?
– Нуу… умная, интересная…
Сдуреть!
Ну да, чего греха таить, в первую с ним ночь между всеми этими разами подпитая Катюшка успела порассуждать на тему смысла жизни, творчества любимых поэтов и важности арт‑хаусных фильмов, ну и чего‑то еще рассказала, наверное.
– Я, когда тебя увидел в том кабаке, – подумал, красивая, а грудь такая – закачаешься. И Витек сказал еще, вот бы такой вдуть. Ну, я и решил… Ты же понимаешь, что красивые телки обычно пустышки, а ты другая…
Я села на кровати, поставила пепельницу на коленки, прижалась головой к ребристым обоям и молчала.
Наверное, дело было не в том, что этот мальчик вот так вот просто, ни с чего, решил мною завладеть. Наверное, я просто понимала, что он – не мое.
Когда я там разбрасывалась интеллектом, мне казалось, что у него складывалось ощущение, будто он все это слышит в первый раз, эдакая научно‑популярная передача «Между сексом». Я говорила, говорила, а ему было совсем нечего мне ответить.
– Катя, я ж видел, что тебе небезразличен. Поехали со мной в Тюмень, а? Я тебя с бабушкой познакомлю, у меня дом там большой, поехали, а?
Меня сняли в клубе, потому что хотели вдуть. Потому что понравились буфера.
Меня предупредили, что это секс без обязательств.
Меня трахали и поили вискарем.
А спустя сутки меня зовут на Урал, чтобы я стала маленькой хозяйкой большого дома в Тюмени, где, кроме меня, будут бабушка и гуси.
Я что‑то упустила в этой жизни.
Но вот знаю одно: он сидел, это все говорил‑говорил, а мне так хотелось остаться одной, так хотелось, чтобы этот наивный олененок свалил, желательно подальше, желательно в Тюмень, сразу, первым поездом.
– Милый… – сказала я. – Милый, ты это, спи, да?
Он совсем обиженно засопел и отвернулся.
Утро было хмурым. Олененок был мрачней, чем утро.
– Каать… – аккуратно начал он, обуваясь в коридоре.
Я напряглась. Дубльдва про Тюмень меня маленько напрягал.