Часть 1
На моей кухне был потоп.
Кучка использованных бумажных полотенец и окопавшаяся в них красная, мокрая, припухшая и икающая Машка в полной мере отображали картину всамделишнего девичьего горя.
– Маш, ну перестань, из‑за каждого придурка плакать – никаких нервов не хватит! – делано‑спокойно говорила я, протягивая Машке стакан с водой и внутренне кипя от возмущения…
* * *
Машка встретила его в автомастерской, куда она пригнала свою ласточку то ли на плановый осмотр, а то ли что‑то поменять. И, отдавая ласточку в заботливые руки замызганных мужчин в робах, познакомилась со стоящим рядом хозяином приболевшего орла цвета мокрого асфальта.
Оставив своих пташек в надежных руках, они разговорились. Разговор плавно перетек в ближайшее кафе, и через полчаса Маша уже была в восторге.
Еще бы! Не каждый день на пути среднестатистической молодой незамужней женщины попадаются интересные, умные, красивые и высокие мужчины тридцати пяти лет, смотрящие тепло и заинтересованно.
И главное – он был свободен.
Ну как свободен… Штамп в его паспорте все еще стоял, но, по словам красавца, это было всего лишь вопросом времени, ибо с женой он уже не жил. А вот так – после очередной, совсем уж глобальной ссоры, оставив жене и сыну все совместно нажитое, он ушел на съемную квартиру, где и пребывал в гордом холостяцком одиночестве вот уж месяца два как.
И Машка, пообщавшись с ним еще немного, попала в эйфорию первой стадии влюбленности. А потому, когда он позвонил на следующий день и предложил за ней заехать, собралась, совершенно не раздумывая.
Он был хорош во всех смыслах, только глаза у него были слегка печальны, но, как казалось Машке, это придавало ему особую романтичность.
И, спустя еще несколько дней прогулок и романтических вечеров в кафе, они оказались у него дома, на той самой съемной квартире.
Он смотрел на Машку восхищенным взглядом, а она таяла в его руках. Секс был великолепен, во всю силу накопленной у обоих страсти.
Потом они лежали на сбившейся простыне, она положила голову ему на плечо, он обнял ее свободной рукой и закурил.
И Машка поняла, что счастье где‑то очень близко…
– Знаешь, – сказал он вдруг, выпуская колечко дыма, – я очень по ней скучаю. Очень‑очень, я все время о ней думаю – как она там?
– Олежек, ты о чем? – улыбнулась своим мыслям ничего не понимающая Машка.
– О жене… – задумчиво ответил он, подвинул Машку, повернулся, приподнялся на локте и посмотрел на нее, – не знаю, что мне делать…
Маша села и уставилась на него.
– О жене? – тупо переспросила она, все еще не особо понимая, о чем речь.
Он тоже сел. Напротив.
– Ну да. Вот ничего не могу сделать, скучаю по ней. Нет, ты понимаешь, поругались мы, и я ушел, а теперь скучаю…
Машка замолчала.
Они сидели голые, друг напротив друга, спустя десять минут после страстного секса.
Шкала идиотизма ситуации резко пошла вверх.
– Нууу… – нечленораздельно промычала ошарашенная Машка, – это… пройдет…
– Нет, нет, ты знаешь, не проходит, – он подскочил и натянул трусы, – идем на кухню, кофе выпьем.
И Машка поплелась за ним.
– Ты классная, – сказал он, размешивая в чашках коричневую жижу, – мне с тобой хорошо, но я не знаю, что мне делать. Вот скажи, что мне делать?
Машка, бросившая курить месяц назад, потянулась за сигаретой.
– Мы с ней шесть лет прожили, сын у меня, опять же… нет, она, конечно, не права, ей не надо было со мной так разговаривать… черт, – он запустил пятерню в волосы, – понимаешь, любить я ее – не люблю уже, наверное, но вот скучаю же… Мы, знаешь, как жили…
И в следующий час Машка много курила и слушала душещипательную историю семейных разборок своего ненаглядного Олеженьки.
Ей хотелось уйти или хотя бы что‑то ему сказать, что‑то такое резкое, чтоб он прекратил, но… вежливость, хорошее воспитание и собственная легкая влюбленность, вкупе с типично женской способностью сострадать, не позволили ей послать его ко всем чертям сразу.
Он, судя по всему, душевных терзаний Машки совсем не замечал.
Ему нужно было излить душу, и неважно, что момент он выбрал, мягко говоря, неподходящий.
Утром он отвез ее на работу, в офис, и Машка принялась с размахом переживать о своей неудавшейся любви.
Ну да, когда мужчина после секса принимается столь показательно страдать по бывшей, тут психического иммунитета и нервной стойкости надо – ого‑го! У Машки не было ни того ни другого.
Накрывало Машку дня два подряд. Ровно до того момента, пока его голос не ожил в телефоне:
– Привет, малышка, как у тебя дела? Ты знаешь, я так соскучился, я очень хочу тебя увидеть…
И Машка…
Ну да, бабы – дуры. Не потому, что дуры, а потому, что бабы.
…И Машка пошла на свидание.
Он расцеловал ее при встрече, был безупречен и галантен и, пока они сидели в уютном ресторанчике, ни словом не обмолвился о бывшей. Машка поняла: он, наверное, наконец‑то осознал, что с женщиной вот так о бывших нельзя.
К ночи они оказались у него. Секс был еще лучше прежнего.
…А через час он, закуривая, обнял Машку и сказал:
– Помоги мне с этим справиться…
– С чем? – не поняла Машка.
– С этим… – неопределенно сказал он, – мне надо ее забыть.
И, подумав, добавил:
– Это все в прошлом, я решил, точно в прошлом. А ты мне нравишься.
И Машка растаяла. Потому что бабы – что?.. Ну вот да.
Потом они снова занимались сексом, но еще не раз он нет‑нет да и рассказывал о чем‑то из прошлого.
Машке было больно, жутко больно, но все то же типично женское сострадание и способность ставить интересы другого человека выше собственных не позволили ей сказать ему, чтоб он заткнулся. Машка слушала, слушала, слушала, внутренне страдала сама, внешне сочувствовала и утешала, а он, теперь уже лежа у нее на плече, к утру восхищенно сказал:
– Ты такая… замечательная… Знаешь, давай начнем сначала. Не хочу больше ничего вспоминать. Я понял, что хочу быть с тобой.
Утром он отвез ее домой. Следующие дни они перебрасывались милыми нежными эсэмэсками, и Машка оживала и влюблялась все больше.
И, когда у них обоих выдалось свободное время, она не пошла, а полетела.
Все было прекрасно, как всегда: поцелуи, объятия, его холостяцкая квартира, простыни, страсть, милые нежности и… Когда где‑то в коридоре, пробиваясь через романтическую музыку, зазвонил телефон, Машка даже и не поняла, что происходит.
Ее любовник остановился, прислушался, напрягся, быстро слез с Машки и понесся в коридор.
Машка лежала, прислушиваясь к обрывкам разговора:
– …нет, один. Что? Зачем? Что, сейчас? Может, завтра?.. Да, да… хорошо, ладно, через сорок минут буду…
Он вошел в комнату, сконфуженно посмотрел на голую Машу и пролепетал:
– Ты знаешь, мне надо… вот… В общем, я тебя сейчас домой завезу, ладно? Ну малыыыш, не обижайся, пожалуйста, – он погладил ее, обалдевшую, по щеке, – все будет хорошо, я тебя отвезу куда скажешь, ладно?
– Жена звонила? – ровно поинтересовалась интуитивно почуявшая пи*дец Машка.
– Ну… да. Поговорить хочет… Я вот… я ей предлагал завтра… ну, сейчас хочет… Блин, я поеду, да? Узнаю, чего хочет…
Они молча оделись и вышли. Машка позвонила мне, мы перебросились парой слов.
– Отвези меня к подруге, – безучастно сказала она, садясь в его машину. И назвала мой адрес.
Я привычна к гостям в виде подружек среди ночи.
Всю дорогу ехали молча, он заметно нервничал. Когда до моего дома оставалось полквартала, Машка сухо сказала:
– Останови.
Он остановил, странно посмотрел на нее, потянулся, погладил по голове и со вздохом сказал:
– Малыш, ну не обижайся, ладно? Ты же мне нужна, а с ней мне надо поговорить, просто расставить точки над «i»… Я тебе позвоню завтра, расскажу, как все прошло.
– Знаешь, милый, – снимая его руку со своей головы, наконец‑то озверела Маша, – не надо мне звонить. И вообще, милый, иди ты на хрен вместе со своими рассказами и своей женой!
И пока он, явно не ожидавший такого, смотрел на нее круглыми глазами, вылезла из машины.
– Маааш! Ну Мааш! Ну малыш, ну че ты? – кричал он ей из‑за опущенного стекла.
– На хрен, сказала, иди! – гаркнула Машка в ночной воздух и быстро пошла к моему дому. Ей надо было пройтись в одиночестве.
И только когда он отъехал, Машу, наконец, одолел настоящий потоп слез. Ко мне она завалилась не в лучшем своем виде…
* * *
– Кать, ну как так можно, ну скажи, а? – затравленно спрашивала она меня, пытаясь влить в себя воду и успокоиться. – Вот скажи, он что, не понимал, как мне это все неприятно?
– Ой, понимал – не понимал, – раздражалась я, – да ему пофиг, он вообще о тебе не думал, так, уши свободные нашел… Мудак! А ты тоже хороша! Да сразу, как это началось, еще в первый раз валить надо было!
Маш, в таких ситуациях никогда нельзя мужчину слушать! Вот как только началось такое – все, не слушай, обрывай и уходи.
– Я хотела, – Машка как‑то странно посмотрела на меня, – а потом подумала, что он же обидится, и нехорошо вот так с человеком, он мне рассказывает, а я…
– Нехорошо – это на тебя всю эту дрянь выливать! – перебила я ее. – Понимаешь, как только ты начинаешь это выслушивать, да еще и, не дай бог, сочувствовать, ты превращаешься из женщины в носовой платок. А носовые платки никто не хочет, понимаешь, Маш? Их используют и выбрасывают. Ты понимаешь, даже если бы он со временем переболел и успокоился, ты у него всегда ассоциировалась бы с тем периодом жизни, когда ему было плохо.
И в итоге он от тебя все равно бы ушел и нашел бы свеженькую, с которой можно будет сначала.
Просто поверь мне. Ну, не знаю, считай, что это – закон жанра…
Часть 2
…Истории так просто не кончаются. Уж не знаю, то ли дело в способности иных людей снова, с особым мазохизмом, наступать на те же грабли, то ли в чем…
Но Машка сидела на моей кухне, и ее трясло. Впрочем, на этот раз обошлось без осадков. Время было – два часа ночи.
– Каать, – обреченно сказала она, – я дура, Кать…
– Есть немного, – не стала отговаривать я Машку, – зато живешь весело… Есть хочешь, кстати?
– Давай, – устало согласилась она, – буду заедать стресс.
* * *
Прекрасным отпускным деньком, в четыре часа, у Маши ожил телефон. Машка глянула, обалдела и уж совсем была готова не поверить глазам, но ушам‑то поверить пришлось: в трубке был именно его голос. В Машкиной жизни снова нарисовался тот самый Олеженька. Посопев немного в трубку, он скорбным голосом сказал, что все обдумал, все свои вопросы решил, а заодно и понял: жизнь без Машки ему не мила. И что им, как двум взрослым людям, стоит забыть все обиды и начать все сначала, потому что такое слияние двух родственных душ, как было у них, – такая редкость, что грех его терять. И ничто больше не мешает им теперь быть вместе.
И вот бы Машке снова указать ему маршрут и направление, но… грабли – вещь настолько заманчивая, что на них хочется наступать снова и снова.
И Маша растаяла, как эскимо на лавочке под солнцем. Растаявшая женщина вмиг теряет способность здраво рассуждать, и в этот момент ее можно брать тепленькой. Он и взял.
Для виду поломавшись, она снова согласилась на свидание.
– Прости, – сказал он при встрече, протягивая Машке вычурный букет, – нам было так хорошо вдвоем, давай так и будет всегда.
И Машке стало ясно: счастье прощено и снова с нею.
Через час они были у него на квартире, Машка лежала на знакомой кровати, и ей было хорошо.
Трудился он над ней как никогда, и вот он, вот он, кульминационный момент!.. Он откатился, полминуты полежали молча, как вдруг он сел на край кровати и странно задумался.
Маша поняла внезапно: что‑то здесь не то.
– Что случилось? – она слезла с кровати и устроилась на кресле.
– Я… я… так виноват… – сказал он вдруг, и Машке даже показалось, что он сейчас пустит слезу.
Она вскочила с кресла, села на пол перед ним, подняла пальчиком его подбородок и проникновенно посмотрела в глаза:
– Ну чего ты? Уже все хорошо, я с тобой, мы вместе…
– Да, да, ты со мной, – как‑то истерично поддакнул он, – я такой гад, я так виноват перед ней… Она там сейчас одна, а я… я обманываю ее, я же ей обещал…
Маша посерела и облезла. Дежавю было страшным.
– Что ты обещал? – сухо уточнила она.
– Я ей обещал, что у нас теперь все будет хорошо, а сам… я так виноват перед ней…
Маше стало дурно:
– У вас?! Все хорошо… у вас?! Так ты вернулся к жене? – непонятно, как она еще держалась.
– Ну да, вернулся, – сказал он и посмотрел на Машу. – Мы поговорили и все уладили.
– Подожди, – зло уточнила Машка, – а эта квартира? Ты разве не вернулся жить домой?
– Не, я вернулся… А квартиру я решил дальше снимать, я подумал, нам же с тобой надо будет где‑то встречаться…
– Почему. Ты. Сразу. Меня. Не предупредил? – металлически отчеканила Машка. – Почему я только сейчас узнаю, что ты вернулся к жене?
– Нууу… – юлил он, – я подумал, что ты ж не будешь против, если мы продолжим встречаться. Тебе что, так важна эта жена? Да не люблю я ее, я тебя люблю… Малыш, ну малыыыш, – потянулся он к ней с поцелуем, – ну прости, ладно?
– Слушай, – сказала Машка, вставая, – я тебе в прошлый раз говорила, чтоб ты шел на х*й? Так ты сходи.
И начала спешно одеваться. В этой квартире ей не хотелось задерживаться ни на минуту. Даже для того, чтобы принять душ. Даже для того, чтоб подождать такси.
– Подожди, куда ты? – горе‑любовник бегал голый по коридору и хватал ее за руки. Он то ли делал вид, то ли действительно не понимал, почему она уходит.
– Какого хрена! – возмущалась Маша, и ее было уже не остановить. – Какого хрена я сейчас узнаю, что ты с женой? Какого хрена ты мне врал по телефону?! Какого мне теперь надо слушать про это твое долбаное чувство вины?! Какого ты на меня это все выливаешь сейчас?
– Ну прости, ну прости, – суетился он, – ну, я же сейчас тебе правду сказал, я же был с тобой честен… Помоги мне с эти справиться, у нас все будет хорошо…
* * *
– Вот же скот, а! – возмущалась я, слушая Машку и разливая по стаканам горячительное. – Правду он сказал! Да пусть бы он со своей правдой к жене греб и ей рассказывал, придурок!
Машка вдруг подняла голову и пристально посмотрела на меня.
И по чему‑то неуловимому в ее глазах я поняла: в Машке наконец‑то проснулась стервь.
– Жене, говоришь? – спросила она таким голосом, что даже мне стало не по себе. Хорошая мысль: с правдой – к жене. Ну, а что? Почему бы всем не быть честными?
– Тихо, тихо, – испугалась я, – ты что, к жене собралась?
– Ну, не совсем, разборки с женой мне ни к чему, – ответила Машка, – но ему я нервы потреплю.
Надо признать, что план, рассказанный Машкой, в целом показался мне удачным.
– Слушай, а если он не поверит, что ты знаешь телефон его жены? Если спросит?
– А кто тебе сказал, что я не знаю? – мрачно опрокинула стопарик Машка. – Что там его искать, тот телефон, вон, «Вконтакте» висит… Хочешь, кстати, я тебе его жену покажу?
– Ох ты ж! – удивилась я. – А это откуда?
– Так тогда еще, когда разошлись в первый раз, сразу и посмотрела. Любопытно мне было. Фамилию свою он сам мне как‑то сказал.
* * *
Утром мы проснулись с легкого похмелья.
– Ну что, погнали? – выдохнула Машка, едва успев выпить кофе.
И настрочила ему первую эсэмэску:
«Меня тоже мучает чувство вины. Нам всем надо быть честными друг перед другом. Расскажу‑ка я твоей жене о нас».
Звонок раздался почти сразу. Маша трубку не взяла.
Утро начиналось весело.
«Некрасиво так поступать», – следом за звонком пришла обиженная эсэмэска.
«Некрасиво жену обманывать. Жена имеет право знать», – совместными усилиями продумали мы текст.
«Не устраивай сериалов, пожалуйста, прошу тебя», – пиликнул телефон в ответ.
«Ничего. Если любит – простит», – зло настрочила Машка.
Телефон зазвонил истерически. Маша нажала на сброс.
«Пожалуйста! – верещала эсэмэска. – У меня ребенок, не ломай ребенку жизнь!»
«Ребенком прикрываться – это очень по‑мужски!» – едко ответила проснувшаяся в Маше стервь.
«Я не прикрываюсь, – обиделась эсэмэска в ответ. – Я очень прошу тебя, не делай этого! Пожалуйста!»
Мы взяли пятиминутный тайм‑аут, потом Машка настрочила ему контрольный в голову:
«Расскажешь потом, чем закончилось. Пока».
«Не делай глупостей!» – пиликал телефон.
Мы молчали.
«Пожалуйста, прошу тебя по‑человечески!» – не унимался мобильник.
Мы молчали как партизаны. Не успела я налить, пошли звонки. Маша сбрасывала, а он звонил, звонил, звонил…
– Ого! – удовлетворенно сказала я. – Похоже, мужик срет кирпичами!
– У маси ди‑а‑ре‑я, – выговаривая каждый слог, злорадно издевалась Машка.
То ли страх Олеженьки был настолько силен, то ли он тоже подумал про «Вконтакте», но только ему, похоже, даже не пришло в голову поинтересоваться – откуда у Машки мог бы появиться телефон жены…
Паника – страшная вещь.
Кирпичами, похоже, было завалено все.
«Возьми трубку, пожалуйста, прошу тебя!» – умоляющая эсэмэска пришла через пятнадцать минут и тридцать неотвеченных звонков.
– Фу, сцыкло какое! – брезгливо сморщилась Маша. – Налево ходить оно не сцыт, мозги мне трахать – нормааально, а как жареным запахло – диарейка у бедненького приключилась…
– Зато ему теперь прививочка будет, – хихикнула я, наливая, – он теперь, наверное, сто раз подумает, как налево идти… и мозги девкам трахать. Не задалось у мужика приключеньице.
– А ему что, есть чем думать? – закурила Машка. – Там мозга нет, одни яйца…
Выпустила дым и продолжила:
– Но знаешь, мне полегчало.
…Телефон звонил и умоляюще писал до вечера. Мы поставили его на беззвучный режим.
Месть
Есть у меня одна знакомая Оля.
Оля вроде неглупа, но иногда в ее симпатичную головку приходят такие странные идеи, что даже я теряюсь. Она и рассказала мне эту премилую историю. Отправили ее с работы на тренинг в прекрасный город Екатеринбург. Оля, побывавшая там уже не один раз, с жильем определилась заранее и, позвонив знакомой тетеньке, заказала себе квартиру на двое суток. Договорились, что Оля подъедет к парадной в назначенный час. Как всегда.
И Оля приехала, да не одна, а с чемоданом. И действительно увидела под парадной хозяйку квартиры, преспокойненько сидящую на лавочке.
– Олечка, – елейно произнесла тетенька, – ты подожди пару часиков, ладно?
И тут же, не давая Оле опомниться:
– У меня клиенты, ну такие голубки! Должны были съехать еще утром, но просили продлить на полденечка, не налюбовались еще друг на друга…
Оля растерялась. Оля села на чемодан, раскрыв рот. Приехала в командировку, настроила планов, а тут на тебе, в квартиру не пускают! И теперь что – сидеть у парадной в обществе хозяйки или с этим же своим тяжелым чемоданом скакать в кафе на обед, да на тренинг без душа? Оля решила подождать, тем более что до тренинга было еще часа три, да и хозяйка клятвенно заверила ее, что парочка быстро управится – уплочено‑то до полудня.
Спустя пару часов из подъезда вышла довольная обнимающаяся парочка. Они отдали ключи, и хозяйка помчалась менять белье и драить ванну. Спустя еще час Оля смогла наконец‑то получить ключи и забраться в душ. На тренинг она слегка опоздала.
– Я была такая злая, такая злая! – рассказывала мне Оля по приезде.
– Н‑да, бывает же, – сочувствовала я.
– Но я в долгу не осталась! – хитро улыбнулась Оля и посмотрела на меня победителем. – Там ящичек был в столике, а в нем лежали пачки с презервативами. Так я взяла иголочку, и аккуратненько так каждый презервативчик и проткнула. Каааждый!
У меня невольно открылся рот. Я смотрела не нее большими глазами.
– Зачем?! – спросила я.
– Отомстила! – гордо вскинув голову, уточнила она.
– Оля, – сказала я, отойдя от легкого шока, – видишь ли, Оля… Если это и была месть, то какая‑то ну очень глупая, потому что презервативы эти мало того что достанутся совсем другой парочке, так еще и мстить‑то, по уму, стоило хозяйке, а вовсе не любовничкам.
– А, ччерт! – растерянно и даже как‑то испуганно вдруг сказала мне Оля. – Блин, ты права… Но тогда это мне в голову как‑то не пришло.
Я и говорю: милая девочка. Мстительная только.
Лолита
Я сидела на ее спине и делала массаж. Она вдруг чуть приподнялась, обернулась, посмотрела на меня и спросила:
– Ты любишь порно?
Десять минут назад у нас был неловкий секс. Даже и не секс, а так…
Она взяла меня на ночь. И приехала. Лет тридцати, высокая, чуть полноватая, с шикарными волосами, чуть пьяненькая. Выставила на стол две бутылки шампанского.
Спросила:
– Дашь запить?
Она собралась запивать шампанское.
Шампанское оказалось на редкость дрянным. Мы одновременно поморщились и отставили бокалы.
– У тебя тут есть что‑то? – спросила она.
Я достала водку, нарезала сыр и выложила оливки.
По‑моему, я была ей не очень нужна. Ей вообще, по ощущениям, никто не был нужен. Я поняла как‑то сразу: она из тех людей, которые даже развлекаются со скукой в глазах.
Минут через сорок мы были в кровати.
Она сказала: «Я сама», убрала мои руки, потом долго, задумчиво и неумело гладила меня, попробовала, едва касаясь кончиком языка, а через десять минут вдруг прервалась, закурила и посмотрела мне в глаза:
– Ты знаешь, всегда хотела попробовать, а теперь как‑то «не идет». Похоже, это все‑таки не мое. Так тупо, да? Принеси сюда, выпьем.
Я встала.
Было ясно: ей не в кайф.
Я прошлепала на кухню за рюмками; притащила в комнату сыр, оливки и пепельницу. Мы выпили, она снова закурила, потом перевернулась на живот:
– Слушай, сделаешь массаж?
Я села сверху и начала щипать ее спину.
Она вдруг чуть приподнялась, обернулась, посмотрела на меня и спросила:
– Ты любишь порно?
Я кивнула.
Она затянулась, выпустила дым в стену и уточнила:
– А что ты любишь?
– Пожестче, – сказала я сухо.
Я не понимала, о чем с ней говорить.
– Я тоже, – она помолчала, потушила сигарету, – слушай, такой бардак в голове.
И вдруг отстраненно, как будто не мне, сказала:
– Я когда‑то папу чуть не соблазнила, – и усмехнулась.
– Папу? – не совсем поверила я ушам.
– Угу, – она повернула голову на другую сторону, – ну как папу… он мне отчим был. Меня из детдома взяли в три года, так что я помню. Мама своих троих вырастила, сестры замуж вышли, ну и разъехались. Вот меня и взяли. Знаешь, как Снегурочку в сказке. У стариков не было детей…
Я молча разминала ее спину.
– Мама у меня хорошая, я бы так не смогла, ей уже, считай, сорок два было.
– А папе? – не удержалась я
– Когда меня взяли? Сорок семь, кажется. Он знаешь какой был? До последнего был видный мужик. Я думаю, мама с ним намучилась, – уверенно заключила она.
– Почему? – не выдержала я, скользя ребрами ладоней вдоль ее позвоночника.
– Ну, он гулял по‑страшному. Мама мне тоже, знаешь, всего не рассказывала, но я понимаю, что там у них с этим постоянно проблемы были. Я не знаю вообще, зачем они женились. Ай! Так чуть больно! Пониже опустись… Так, считай, сколько лет прожили. Она его из‑за этого жрала постоянно. Пос‑то‑ян‑но. Представляешь, всю жизнь так прожить?
– Слабо, – честно призналась я и уколола ее, – так ты решила к маминым проблемам еще и себя добавить?
Я сказала это как‑то зло, она явно почувствовала, но предпочла не замечать.
Замолчали вдвоем, мои руки опустились ниже.
– А ты такая же, – внезапно сказала она, – у тебя мама жива?
– Да.
– И что, она знает, чем ты занимаешься?
– Ну, нет, – неохотно ответила я.
– Ну, вот и моя никогда не узнала.
Она снова потянулась за сигаретами, я ненадолго остановилась.
– Я думаю, со мной и кроме этого проблем было немерено. Мне как тринадцать исполнилось – я из дома начала уходить. Ну там, переходный возраст, знаешь, такое все…
Ну, как уходить – на несколько дней. Мы поругаемся, а я ухожу. Где‑то у подруги переночую, раз было – на скамейке летом два дня спала… Ну, так. Мама меня постращать решила, на учет поставила. Я еще, помню, ходила, отмечалась там…
– Так а с папой что? – не выдержала я.
– Ну что с папой, – подхватила она задумчиво, – это мне уже лет четырнадцать было…
Ты знаешь, я папу очень любила. На самом деле любила. Больше, чем маму. Ну и вот у меня идея фикс появилась – я решила, что он у меня должен первым стать. Он мне нравился.
– Ниче так идейка, – мрачно усмехнулась я, – дельная, что сказать.
– Да ладно тебе, он же мне все равно неродной. Он знаешь какой красивый был! Ему 58, а по нему видно – мужик еще! Высокий был, ну да, седой уже.
Ну, я и начала его соблазнять. Так, знаешь, мамы когда нет – я его то полотенце прошу подать, то из душа без ничего в комнату иду. Несколько раз, было, натыкался он на меня, – помолчала, – я, знаешь, уже тогда была какая‑то испорченная…
– И что? – перехватило дух у меня.
– Ничего, – она пожала плечами, – вот я сейчас думаю, он, наверное, все понимал, ну, что мне надо? Черт его знает… А может, и не понимал. Или не хотел понимать. Может, думал, что случайности. Хотя вряд ли. Помассируй мне поясницу, а? Очень ноет…
Ой, я тогда вообще вытворяла. У меня мама часто на дачу уезжала, папа в городе оставался, ну, и я тоже. Веришь, мне снилось, как он со мной это будет делать…
Я тот момент так хорошо запомнила: дома очень жарко, мамы нет. Я в своей комнате лежу, в одних трусах. И слышу – ключ поворачивается, он входит и идет к моей комнате, посмотреть, дома ли я. И зовет меня по дороге.
Ты думаешь, я простыней прикрылась? Нет. Я специально так повернулась, еще руку закинула, чтоб он видел все. Лежу, глаза закрыла – и меня трясет – вот вдруг сейчас это случится… И смотрю через ресницы на дверь, как он в комнату заходит. Дышать перестала, веришь…
А он вошел, посмотрел на меня и стоит, молчит, смотрит. Я решила, что он сейчас подойдет – мы же одни дома, никто не узнает. А он несколько секунд потоптался и вышел. И дверь закрыл плотно.
– Слушай, – вступила я и тут только поняла, что все это время я даже не шевелилась, – а если б он не выдержал тогда? Ты думала, как бы ты потом маме в глаза смотрела? Как бы он смотрел?
– Не знаю, – флегматично сказала она, – не знаю. Как‑то смотрела бы.
Я потом уже думала, как ему тогда было – здоровая молодая кобыла в доме, еще и неродная… Я не знаю, как он устоял.
– А потом ты еще пыталась?
– А потом как‑то так получилось, что он почти сразу к бабушке уехал, ей плохо было, он перебрался к ней пожить. Из‑за меня, наверное, – мрачно усмехнулась она, – а я потом отравилась. Но не из‑за папы – из‑за Костика.
– О боже… А Костик откуда взялся? – я ловила каждое слово.
– Да ниоткуда… Откуда они все берутся? Так, в компании познакомились. Он меня на три года старше был. Сама понимаешь, любовь, все дела, и с ним я уже начала. Ну, в итоге он меня бросил, к девке одной ушел. А я отравилась.
– Откачали? – совершенно глупо переспросила я.
– Как видишь, – ухмыльнулась она, – клиническая смерть была. Меня потом в дурке долго держали, типа, нервный срыв лечили…
Папа спас, кстати. Я выпила тридцать таблеток клофелина. Где взяла? У нас дома лежали, давление сбивать. Мама на даче была, папа у бабушки. Я и решила. Веришь, тогда так серьезно решила, даже записок не оставляла, ни к чему это все.
А папа приехал от бабушки случайно, на минутку буквально, что‑то взять хотел. Я к тому времени сутки спала. Он пришел, начал меня будить, понял, что разбудить меня нельзя, и вызвал «Скорую». Они сказали, что еще бы буквально чуть – и начались бы уже необратимые изменения. Меня и забрали. Я крепкая оказалась.
Менты еще потом приходили, ну, знаешь, несовершеннолетняя травится… Кто, что, из‑за чего, мол, доведение до самоубийства. В итоге сошлись: я им написала, что по неосторожности выпила пачку анальгина. По не‑ос‑то‑рож‑нос‑ти… Ну да. Им‑то этот гемор ни к чему. Так…
– А Костик?
– Костик? Костик ни разу не пришел.
– А знал вообще?
– Что в больнице – знал, что отравилась – знал… А так… нет, наверное. Кто ж ему скажет? Да и зачем?
Я потом уже в училище ушла, там мужа будущего встретила, ну и так…
– С мужем не живешь уже? – глупый вопрос, и так было ясно, что нет.
– Неа, – она снова потянулась за сигаретой, – он сел. Друга прирезал.
– Друга зачем?! – это был какой‑то трэш.
– А я с ним спала. Муж узнал. Не насмерть прирезал, но так, серьезно… Потом у меня еще один муж был. Короче, это уже скучно…
– Знаешь, – она вдруг повела телом, давая понять, чтоб я слезла, – я вызову такси. Не хочу до утра оставаться. Какой там у тебя адрес?
Она встала и потянулась к телефону.
Я продиктовала адрес. И, когда она положила трубку, спросила вдруг:
– А мама твоя сейчас где?
– Я с ней живу, – усмехнулась она, – мама уже старенькая. Папа умер. Еще пять лет назад. Считай, два раза меня замуж выдать успел…
Она оделась и ушла. И я закурила.