Почему не уходит сразу – я понимаю. Он искренне уверен, что недотраханное время надо хотя бы досидеть.
Поскольку на все про все уходит минут пятнадцать, остальные сорок пять – страдает мой мозг.
Он бросается в кресло, картинно подпирает голову рукой, прикрывает глаза, трет виски и долго‑долго рассказывает, какой он творческий, но непонятый этими серыми, серыми, серыми людьми…
Как его утомила, ах, как же его утомила эта бессмысленная жизнь!
И ко мне он пришел, потому что все ему приелось – жена настолько неотразима, что тошно, любовница настолько развратна, что он тупо устал, и ему хочется просто обычного траха на стороне от незнакомой женщины, которая будет относиться к нему как к простому мужчине, а не сдувать с него пылинки, как с божества.
Я не осмеливаюсь напомнить ему про нестыковки – то он непонят, то божество…
В конце драматического монолога он говорит мне:
– Ах, да что ты можешь в этом понимать! Чтооо?
Я молча сижу в зале.
Он делает из меня отбивную. Я намекнула ему как‑то недвусмысленно, что моя работа – секс, и пусть бы он оставил мои мозги в покое. Но он настолько увлечен собой, что, по‑моему, и не заметил.
Он пришел ко мне вот уже в четвертый раз. После третьего я записала его в телефоне – «Мудозвон».
И просто не брала трубку. Он позвонил с другого телефона, и я его не узнала по голосу.
В этот раз я, по старинной народной примете, помыла за ним полы.
Авось поможет.
Колл‑центр
Мужчины вообще, бывает, звонят странные.
Я иногда чувствую себя оператором колл‑центра по оказанию скорой сексуальной и не очень помощи всем окрестным дрочерам и просто говорунам.
Итак, пожалуй, немного о видах:
Govorun Vulgaris
Drocher Vulgaris
Ну, то есть говорун обыкновенный, и дрочер. Обыкновенный же.
Говорун обыкновенный:
– Здравствуйте. Я вашу анкету нашел на ***. А скажите, это ваши там фото? Ваши, да? Точно ваши? А вы красивая!
И кладет трубку.
Чего звонил – вопрос. Наверное, не с кем было поделиться впечатлением. Но за комплимент – спасибо.
* * *
– Здравствуй. Я анкету твою нашел. Это ты там на фото, да? Мммм, хорошая какая. А сисечки у тебя упругие? А размерчик какой? О, как хорошо. Я как раз такую хотел. Ну хорошо, ладно, как‑нибудь заеду.
Кстати, просто любопытствующих вообще многовато. Звонят, уточняют, говорят, что как только, так сразу… и все.
Наверное, как в басне про лису и виноград – око видит, зуб неймет.
Ну, то есть присунуть хочется, а денежек нема. Так хоть поговорить.
* * *
Или вот тоже:
– Привет, тебя Катя зовут? Катенька, а у меня вопрос: ты ножки бреешь? Ага… ага… А писечку? А ты давно брилась? У тебя там сейчас как? Есть что‑то?
Нееет? (разочарованно) А ты не можешь подсказать, у кого есть? Мне нужно, чтоб небритенькая.
Нет? А что, у тебя подружек нет таких? Ну, ты же должна знать кого‑то. Или, может, просто девочки знакомые? Я заплачу хорошо.
Нет? Вот что у вас за мода пошла – все лысые…
Понятно – дядя хочет медвежонка. Медвежат в нашем зоопарке, увы, нет.
* * *
– Привет. А что входит в стандарт‑услугу? Ага, ага… А анал? А почему отдельно? А если я вместе хочу?! Почему я должен за это доплачивать? Какая тебе разница, куда? А ты там что, сильно тугая, что доплату хочешь?
Прощаюсь.
Говорю, что уже занята. От таких вот, которые уже по телефону торговаться начинают и слегка наезжать, ничего хорошего ждать не приходится.
* * *
– Мась, привет. Что у нас почем? Ну, то есть не у нас, а у тебя. А минетик отдельно сколько будет? А почему столько же? Это же проще! А я вот звонил Оле темненькой, ну, тут есть тоже, так она отдельно может, и у нее дешевле.
Говорю, что да, дешевле – это выгоднее явно, и пусть бы он шел к Оле.
– Ну нееет, – отвечает обиженно, – я же к тебе хочу, ты мне понравилась!
Ну да, блин, охота пуще неволи…
* * *
– Привет? А есть подружка? Лесбос хочу.
В принципе, «подружка» есть; если надо, вызвоню, быстро приедет.
– А какая она? Хорошая? А грудь? А вы любите друг друга?
Ну да, блин, любим мы друг друга, завтра в загс.
– Милый, – говорю, – еще как любим! Приезжай, и тебя полюбим тоже.
– А целоваться будете? А все по‑настоящему? – спрашивает он. – Хорошо. Я приеду.
И кладет трубку, не спросив адреса.
Мииилый! Де ж ты делся! Мы ж тут ночей не спим, тебя все ждем! Приходи. У нас скоро первая брачная ночь.
Дрочер обыкновенный:
– Привет. А опиши себя. Нет, я вижу, что там фото. Но я хочу, такскать, еще другие ракурсы. Нету? Ооой, плохо, плохо…
А ты можешь сейчас сняться с раздвинутыми ножками и кинуть мне на телефон? Только мне, оно дальше не пойдет.
А почему не можешь? Я же должен видеть, что беру. Нет? Ты так всех хороших клиентов растеряешь!
Отключается.
Хороших не растеряю. А вот дрочеров – точно.
* * *
Один звонит часто. Я уже привыкла к нему, как к родному.
Подпольная кликуха – Хвастун.
– Привет. Это Катя? Катя, а тебя имели когда‑то большим членом? Ты видела по‑настоящему большие члены? Я сегодня приеду, покажу тебе, что такое действительно большой… Ооооо… аааа… у‑у‑у‑у…
Весь разговор – полминуты. На последнем протяжном «уууу» он бросает трубку. Я даже не успеваю ответить.
Но я понимаю – успел, сука, кончить.
По‑моему, он дрочит сам на себя, а я так, для декораций.
* * *
Вместо здрасьте:
– Я так хочу вылизать тебе киску. Твоя киска слаааденькая, я бы ее так вылизал!..
Так. Все понятно. Беззастенчиво дрочим‑с.
Говорю, что моя кошка не любит, когда ее лижут, и кладу трубку.
* * *
– Привет, красивая. А ты одна сейчас? А опиши себя. А что на тебе сейчас надето? А трусики на тебе сейчас есть?
(В трубке сопение, явно идет процесс.)
Ухмыляюсь. Говорю, чтоб приезжал с денежкой и посмотрел, есть ли на мне трусики.
– Да‑да! – сопит. – Скоро буду. А у тебя…
Кладу трубку. Адрес и не спрашивал. Зачем ему, он явно и сам справляется.
Через десять секунд телефон оживает:
– Ой, что‑то сорвалось. А сисечки у тебя большие! Ты можешь язычком до сосочка дотянуться?
Отключаюсь.
Сразу почти звонок.
Хватаю трубку не глядя, взрываюсь:
– Смольный, блять!
Пауза, тишина. Совсем другой голос, осторожно:
– Ооой… а куда я попал?
Смеюсь, объясняю, что попал куда надо. И уж этот‑то приезжает. И смеется при встрече, картинно картавя: «Багышня, а багышня…»
Терплю их всех, зайчиков и козликов.
А что делать…
Что бабам нужно?
Есть у меня хороший и давно уже постоянный клиент – Влад. Серьезный бизнесмен, очень умный и приятный человек, да и просто интересный внешне мужчина. Высокий, чуть полноватый, с небольшой залысиной и модной, стриженой, уже слегка седеющей бородкой – он весь соткан из русско‑грузинских кровей, а потому я легко могу представить, с каким восхищением смотрят на него женщины.
Он приезжает ко мне нечасто, больше – в периоды серьезных запоев, что бывает пару раз в год, когда одна, та самая, любимая женщина сваливает от него к другому или когда срывается какой‑то жутко важный контракт.
– Катя, ты мне нужна на сегодня, – говорит мне Влад в трубку, и я собираюсь.
Я знаю: Влад платит хорошо, очень хорошо.
Чаще он приезжает за мной сам и везет меня к себе, реже – остается у меня.
Для него нет проблем не только в том, чтобы платить мне в два раза больше, чем стоит мое время, но и в том, чтобы запросто купить мне в подарок что‑нибудь золотое, если по дороге к нему мы натыкаемся на ювелирный. Наверное, ему просто хочется сделать мне приятное.
Влада я люблю. Очень искренне, по‑человечески. И дело даже не в цацках. Просто Влад умный. Влад знает четыре языка и все правила этикета.
И еще Влад очень грустный. Очень искренне грустный. Видимо, он для меня всегда такой просто потому, что я вижу его в нелегкие моменты жизни.
Влад приезжает ко мне на своей огромной машине и говорит:
– Поехали, я покажу тебе свой новый дом.
– Ух ты, у тебя новый дом? – спрашиваю я с восхищением.
– Да, – говорит Влад совершенно буднично, без толики гордости или радости, – купил на днях. На Финке…
И мы едем.
По дороге Влад останавливается и ведет меня в магазин.
Мы берем утку с яблоками, жутко дорогие шоколадные конфеты, семгу и всякую ерунду, которую Влад, не глядя, бездумно хватает с полок.
Бухла Влад не берет. Бухло у него всегда есть.
Мы мчимся ночью, выезжая из города.
Влад молчит, потом жестом фокусника достает откуда‑то бутылку «Хеннесси ХО» и делает два больших глотка. В такие моменты закуска ему не нужна.
Я знаю, что за рулем пить плохо, и сама не одобряю этого. Но Влад пьет.
Он хорошо водит.
Я тоже отхлебываю из бутылки и долго потом держу ее в руках для того, чтобы протянуть Владу, как только он попросит.
* * *
Мы практически никогда не трахаемся.
Влад любит поговорить.
Он снова и снова рассказывает мне про свою женщину, с которой живет. Снова и снова говорит, как любит ее, и каждый раз его рассказы заканчиваются одинаково: он говорит, что она снова ушла.
Она ушла, потому что он слишком занят для нее.
Она ушла, потому что он обещал поехать с ней в отпуск, а тут контракт. И он отправил ее одну. В Доминикану. Что делать ей одной в Доминикане?
Она ушла, потому что он так редко занимается с ней сексом – то занят, то думает о делах и у него банально не стоит.
А она устраивает истерики, кричит, что чувствует себя нежеланной, что у него кто‑то есть, что она ему не нужна, и часто, слишком часто, собирает вещи.
И уходит.
Каждый раз, слыша эту историю, я знаю, чем все закончится: она, конечно же, вернется.
Но он и вправду страдает каждый раз.
– Катя, – говорит он мне. – Катя, что бабам нужно? Но ведь говорят же, что деньги, но ведь все это знают!! А все эти деньги, эта машина, этот дом, дача во Франции, все эти цацки – они же не с неба берутся…
Катя, а знаешь, когда я начинал, ничего ведь этого не было, ничего. Я был гол как сокол, у меня ни черта не было, вообще, понимаешь? И от меня жена ушла, с ребенком, с дочкой – к богатому! У того своя квартира была на Васильевском, и старый «мерс». Это в девяносто втором было… Понимаешь, это он тогда богатым считался… Это она тогда меня из‑за этого бросила, понимаешь?
В этом месте Влад делает паузу, задумывается и говорит:
– А знаешь, она ведь потом и от него ушла, – он усмехается, – только у нового машина чуть новее была, и на комнату больше… А в итоге что? Дочь в Штатах, бывшая, сама знаешь, спилась…
А я поднялся! Я пообещал себе, что я смогу. Я буду. Катя, у меня все есть! У меня бизнес! Деньги! Дома эти, квартиры, все есть. Но вот с этим, – он делает отмахивающийся жест вниз, – проблема, понимаешь?
Он говорит об этом совершенно просто, без стеснения, как будто рассказывает не о том, что у него нелады, а о том, что ел на завтрак. Я молчу и не знаю, что сказать. Как‑то я посоветовала ему сходить к врачу. Да, знаю, это было самое нелепое из всего того, что я могла сказать.
Он тогда посмотрел на меня снисходительно и рассказал, что был уже, и не раз, и врачи говорят ему, что все нормально, нужно просто поберечь себя и больше отдыхать, но… разве может он позволить себе ни о чем не думать? Время такое: едва зазеваешься – тебя сожрут.
А потом он всегда говорит про свою Дину. Про то, что понимает – ей всего двадцать восемь, и ей нужно, нужно больше того, что он может ей дать, но…
– Я ее люблю, очень люблю, понимаешь? Но когда я на нее забираюсь, у меня либо глаза закрываются от недосыпа, либо я думаю о завтрашней встрече, которая мне принесет еще и еще. И не могу от этого отделаться…
Влад говорит, говорит, говорит. Он знает: я слушаю его с интересом.
Иногда он отщипывает кусочек утки и спрашивает, почему я не ем.
Я не люблю утку.
Влад мне нравится. Люблю умных мужчин.
Он, хоть и в возрасте, но симпатичен, обаятелен и щедр.
Когда он напивается, то не засыпает, а зачем‑то пытается заняться со мной неким подобием секса. Наверное, это что‑то вроде акта отчаяния.
И мне приходится постараться, чтобы у Влада встал.
Влад кончает быстро. А потом всегда предлагает мне остаться.
Я вызываю такси. Каким‑то чутьем понимаю: на самом деле ему надо побыть одному.
Влад выходит со мной во двор и продолжает говорить. Говорит он еще долго. Таксист злится.
Влад открывает двери такси и протягивает водителю деньги – там столько, что можно стоять еще несколько часов. И таксист затыкается.
И Влад говорит, говорит, говорит.
А потом обнимает меня и сажает в машину.
И я уезжаю.
А Влад остается. Один в своем большом доме.
Он потом еще несколько дней пьет, я знаю. Иногда звонит, напившись в хлам. Но в этот раз больше меня не зовет.
А спустя несколько дней он присылает мне букет цветов. Говорит – спасибо за все.
И так каждый раз.
Это значит, что Дина вернулась.
Фея. Недорого
Галки, Машки и Надюхи – дурочки‑глупышки с неизящными руками и толстыми лодыжками, приехавшие за красивой жизнью и попавшие в наш бизнес, начинают мнить себя уж если не принцессками, то хотя бы дамами полусвета.
И придумываются, подбираются имена покрасивее. Чем красивее – хрен его знает, но они уверены, что это так.
И появляются Анжелики всякие, с ударной «е», Каролины, Изабеллы, Виолетты и даже Эсмеральды.
И новоявленные Эсмеральды в дешевых кружевах, с отросшими корнями и диким макияжем корячатся на фото своих веб‑страничек, выставляя красные коленки, попки с ушками, сиськи молочные. И, завернув неестественно руку локтем вверх, обсасывают пальчик и призывно смотрят – «мииилый, я твоя».
На них есть спрос.
Они не слишком дорогие.
Мужик на недорогих ведется. А что делать, если денежек немного, а присунуть хочется.
Полторашка – и она твоя. Со всеми потрохами. Ненадолго.
Клиент сегодня сидел, на коллег моих жаловался.
Накипело у него.
А мне – ну интересно. Это же всегда забавно – про коллег послушать.
В общем, рассказал – сидел как‑то деньком, на сайтики надрачивал, деву юную, недорогую выбирал. Просто до зарплаты было далеко, финансов осталось немного, а приключений страсть как хотелось.
Дев было до фигища – одна краше другой.
И знал же, что хорошее дешевым не бывает, но все равно купился. Точнее, прикупил. Нашел на час за полторашку некую Сюзанну.
Девичий грубый голосок, с характерным украинским «гэ» (девки, у вас там, в Украине, что – дефицит клиентов?), сказал по телефону, что будет ждать.
У дома его встретило нечто худое, косматое и даже отдаленно не похожее на фото.
Не успел он толком обалдеть, как нечто, с тем же акцентом, представилось Миленой и кокетливо сказало, что девочка, которой он звонил, ждет дома.
А оно, нечто – это подружка, и если вдруг он хочет поиметь двоих, то еще тысяча (скидочка за опт) – и девочки согласны.
От групповушки он благоразумно отказался. Подружка была больно страшненькой и плоской.
И они пошли наверх.
– Свееет! Привела? – заорал откуда‑то из ванной тот самый грубый девичий голосок.
В этот момент он почувствовал себя баранчиком.
Света‑Милена, ничуть не стушевавшись, гаркнула в ответ:
– Не ори! Привела!
– Проходите, сейчас выйду! – проорала из ванной дешевая фея.
Он разулся и прошел.
Света‑Милена потопала за ним в комнату, потребовала деньги вперед – а он так растерялся от обстановки и напора, что дал, еще не глядя на то, что будет трахать.
Милена‑Светка на прощание зачем‑то цепко схватила его через брюки за яйца и томно (как ей казалось) зашептала табачным дыханием:
– Мииилый… а может, все‑таки двоих?
Двоих ему не хотелось.
Тут бы выдержать одну.
И Милена утопала за дверь.
И в комнату вплыла Сюзанна.
В полотенце на бедрах и зачем‑то в поношенно‑линялом лифчике.
От фото оригинал отличался примерно так, как отличаются рисунки первоклашки от полотен Рафаэля. Ну, то есть сильно.
На фото с припиской «100 % мои!» была миленькая девчушечка с аккуратненькими сисечками, фарфоровой кожей и сексуально растрепанными блондинистыми прядями, прикрывавшими лицо.
Перед ним стояло нечто неожиданное, и он вдруг понял, что попал.
Сиси подкачали – ну, то есть даже через лифчик было ясно, что упругими они если и были – то давно; фарфоровую кожу малехо портили растяжки на всем, что было ниже сисек. Талии совсем не наблюдалось, а глядя на подуставший живот, он молча сделал вывод – девочка рожала, и явно не раз.
Да и возраст выдавал – плюс пять, а то и семь.
Кстати, пергидрольная мочалка на головке оказалась действительно растрепанной – она такой и будет, если долго волосы не мыть.
Он сильно озадачился и подорвался было валить, но тут украинская фея картинно сбросила полотенце, и с голодухи у него привстал.
Ладно, решил он – недорого, так хоть соснет.
Слово «сосать» фея понимала явно не так, как это обычно бывает. Сосать она понимала как грызть и слюнявить. Ну, не то чтобы совсем уж грызть, но в какой‑то момент ему стало страшновато – зубы ощутимо вовлекались в процесс.
Пытку сосанием он долго выдержать не мог, ибо в голове крутилась мысль: если не прервется – принесет домой огрызок.
Через пять минут он не выдержал и таки загнул фею раком – видеть ее лицо грозило психологической импотенцией.
– Ой! – сказала фея, когда он вставил.
– Ооой! – продолжила она после пары фрикций.
На стоны страсти это мало походило.
– Ты чего? – остановился он.
– Да ничего, – зло сказала барышня, – у меня воспаление, на холодном посидела…
Он слез.
Его дружок упал в обморок и явно умолял хозяина не предпринимать реанимаций.
– Слышь, а может, тебя в попу отодрать? – с сарказмом спросил он потасканную деву.
– В жопу не даю! – сказала Сюзи и для верности мигом повернулась и села на попец. Наверняка боялась, чтобы силою не взял.
Брать силой убогие потрошки у него не было никакого желания. Впрочем, просто брать – тоже.
Он угрюмо молчал, и в воздухе запахло порохом.
Девчушечка нюхнула и неуверенно сказала:
– В жопу Милена дает, но доплатить надо…
И, глядя на его лицо, которое явно не предвещало ничего хорошего, уточнила:
– Позвонить позвать?
– Девки… – сказал он, поднимаясь, – девки, идите вы на фиг с таким обслуживанием!
И натянул брюки.
Сюзанна сидела на кровати, хмуро смотрела на него и вдруг, набравшись наглости, сказала:
– Деньги не возвращаю!
– Себе оставь, сиськи сделай, блин! – ответил он ей и вымелся за дверь.
* * *
Ну, в общем, выпустил он пар, я посмеялась, посочувствовала и обслужила его.
Как надо, а не как‑нибудь.
Натурпродукт
Короче, звонок:
– Здравствуйте, я на сайте вас нашел.
– Здравствуйте.
– А вы работаете, да?
– Ну, можно и так сказать.
– А вы что вообще делаете?
– Уу, – говорю, – что хочешь, милый, то и буду делать.
Пауза. Долгая пауза. Вникает.
Вопрос:
– А минет делаете?
– Делаю, конечно.
– А на сколько времени вас можно взять?
– На сколько хочешь, – говорю.
– Скажите, а вот тут цена – это вы за час берете, да?
– За час. Беру.
(Терпеливо жду, что дальше. Долго мужик раскачивается, долго.)
– Аааа… Хммм… А вот… а скажите, а если это будет не час?
– Можно и не час, – отвечаю, – можно два, можно три, можно на ночь, как хотите.
– Нет‑нет… я не об этом… А вот если будет меньше часа?
Подвисаю. Перезагружаюсь.
– Ну, – говорю, – вообще‑то час – это минимально.
– Ой, вы знаете, у меня вот денег не сильно много… но я у вас много времени не займу. Давайте вы немного уступите, и я приеду? Ну давайте так, а?
– Ну, вообще‑то я не уступаю. Если у вас немного, то есть девочки подешевле. Можно и в два раза дешевле найти.
– Ой, ну вы мне понравились сильно… я быстрый, честное слово!
Ептыть, как школьник – «честноепионерское».
– Вот давайте на полчасика? Мне бы только минетик… Я с вами даже спать не буду, только минетик. Я быстрый!
Ладно, думаю, хрен с ним. Все равно свободна, ничего не делаю, пусть бы уже пришел. Но только минет. И через полчаса, ей‑богу, минута в минуту, выставлю. Даже если не кончит. А нечего халявничать.
Пробиваю почву:
– А сколько у вас денег‑то?
А он:
– Ой, вы понимаете, тут такое дело… Ну вот… с деньгами… так чтоб деньги – так не сильно много у меня. Но у меня есть мясо! Свеженькая телятинка, мне вот только из деревни привезли! Тут почти пять кило… Она же дорогая… Пять кило почти… Но я же на полчасика, только минетик…
В первые секунды до меня доходило. А потом, когда дошло, я села и ржала. Прямо в трубку. Я так ржала! Трубку он, конечно, бросил.
Не, ну бывает, хочется именно меня, а с деньгами туго, не, ну бывает, торгуются…
Но чтоб так – минетик за пять кило телятинки «свежей, из деревни» – это просто аут.
Интересно, кто из девочек разжился отбивными?
Армянский папа
Мне позвонил мужик какой‑то с четким кавказским акцентом, но, ясен пень, я по акценту не разобрала, откуда он взялся.
Сообщил, что телефон мой ему дал N. N, кстати говоря, мой постоянный клиент. Очень приличный такой дядечка, чуть за сорок. Всегда нежен, с цветами, и платит хорошо. Говорит, что на жену у него не стоит.
Ну так вот, товарищ сказал, что заплатит денег много, но дело очень серьезное. Потребовал тысячу справок из КВД и прочего. Причем просто справки, сказал, его не устроят. Нееет. Он, мол, меня сам к врачу отвезет, к своему.
А потом, если чистая, как он выразился, будет мне задание.
Я, ей‑богу, послала бы товарища, чессслово, но он столько мне денег предложил, что отказаться было просто невозможно. Я согласилась.
Позвонил в назначенный час, подъехал. Я села в машину. «Майбах», если что. Попросил грудь показать. Сказал, что ему важно, чтобы грудь была красивая. Форма сосков ему, мля, правильная нужна. Ну, я подняла. С сосками я не подкачала.
Они у меня не крупные и четко очерченной формы.
Посмотрел дядька, трогать не стал. Ну, мы и поехали.
Ну, думаю, сейчас лишь бы не в лесок. Нет, не в лесок. В больничку привез, в хорошую.
Сказал, чтобы ноги раздвигала, но молчала. И ни слова о том, кто я такая. А мне‑то что?
Вывез меня из клиники, домой привез. Сказал, как результаты получит послезавтра, позвонит. Четко сказал ни с кем до этого времени не трахаться, а то зароет. Прямо так и выразился, «зароет». Мама моя, думаю, с кем я связалась? Ну ладно, отступать поздно, «впереди Москва», думаю. Да и денег он дал действительно много. Полсуммы – аванс.
Короче, позвонил он уже на следующий день. Еду, говорит, жди через полчаса. Я ему было попыталась возразить, что как‑то не готова особо так сразу, а он мне голосом, не терпящим возражений, заявил, что не трахаться он едет, а поговорить. Приехал, в общем. Положил на стол вторую половину заявленной суммы, спросил, когда у меня критические дни, сказал, чтоб завтра была как огурчик, побрита, подмыта, все дела. Сына он привезет.
Сына! Пацану восемнадцать лет, а у него бабы не было. Он в следующем году в универ идет (че так поздно – не уточнял) и должен быть опытен. И я должна, нет, просто обязана понравиться ему и научить его правильно трахаться. Ну и все вытекающие. Я так пачку и открыла. Нашли, блин, учительницу!
В общем, в назначенный час приводит он сына и сообщает, что утром его заберет. И сваливает. Оставляя меня с этим вот мальчишкой. А тот так очечки поправляет и смотрит на меня во все глаза. Я его тоже рассматриваю. Смуглая кожа, гладкая; правильные, даже красивые черты лица. Четко очерченные губы.
– Ну, – говорю, – чего ты хочешь? С чего начнем?
Он мне, очки снимая и бросая на кресло:
– Сиськи, – говорит, – покажи.
Я поднимаю кофточку. Смотрю на его реакцию. Он подходит, проводит рукой по соскам.
– Повернись, – говорит, – ко мне спиной!
Я разворачиваюсь.
Задирает мне юбку, проводит рукой по резинке чулков и со словами: «Ммм… чулочки» одним движением срывает с меня трусы. Долго что‑то под ними разглядывает.
– Раздвинь, – говорит, – ноги пошире!
Я себя чувствую как на медосмотре, чессслово. Раздвигаю.
А малыш забирается снизу и начинает меня ласкать язычком. Ола‑ла. На меня в тот момент даже возбуждение накатило такое нешуточное. Чувствую, потекла. Мальчик просек и пальчиком аккуратненько меня погладил.
– Ничего себе ребенок, – выдавливаю я.
– Ой, да не слушала бы ты его, – засмеялся Арно.
Так его папа представил.
– А давай, может, в попку?
– Так сразу? – спросила я, удивляясь.
– Ага, тока пососи сначала чуток. Люблю мягкий язычок…
Тут уже я раскрыла рот от удивления, понимая, что где‑то меня жестко нае… обманули, в общем. В этот‑то рот раскрытый он мне свое богатство и запихнул. Богатство, кстати, оказалось ничего таким, сантиметров восемнадцать. Выше среднего.
В общем, мальчик долго не думал. Взял смазку, пальчикам аккуратненько обработал все, что нужно, и сделал свое грязное дело. Потом еще и еще.
Мы лежали с ним потом в кровати, травку курили, которую он, кстати, и притащил, распивали вискарь прямо из бутылки, и он рассказывал мне, какая у него семья приличная и богатая, и марку держать просто необходимо. А так…
Его еще год назад какая‑то училка физики молоденькая девственности лишила, и они у нее в кабинете трахались целый год.
В попку только, говорит, не давала…
Эстет и попа
Сидели мы как‑то с Машей, подругой моей, и что‑то у нас разговор про лишний вес зашел.
Ну, как всегда там – тряпочки, мужчины, лишний вес.
Маша жаловалась, что поправилась.
Ну да, что есть – то есть. Не так чтоб сильно, но заметно. Платьице на Маше слегка потрескивало. Впрочем, если б только платье по размеру, то фигурка смотрелась бы очень аппетитно.
И вот что‑то вспомнила я, давненько у меня история была.
Я, в общем‑то, совсем не тоненькая. Ну, в руки взять есть что. Сиськи, попа, ножки – все, что нужно.
Сказать по правде, несколько лет назад я была слегка хмм… шикарней, чем сейчас. Я про размерчик. Не скажу, что меня это портило – на моей фигуре вес особо не критичен, все в попочку идет, а не в животик, как бывает.
Ну и сиськи, опять же, просто красавицы были.
А впрочем, они, мои девочки, и сейчас красавицы.
И были мои фоточки на сайте. И хоть совсем уж пышечкой я не была, но было вполне ясно, что девчушечка отнюдь на ветру не шатается. Нет, ну ладно, ладно, минус несколько кэгэ на фотошопе – добрый человек помог.
Такая аппетитная милашка.
Да и мужик – он же такой. Пока носом в эти кэгэ не ткнешь, сам не заметит. Мужик обычно видит образ в целом, а не кэгэ считает. Что бы они, зайчики, ни говорили.
А уж что‑что, но образ у меня всегда был.
Вот я и решила с фотками, что вполне сойдет.
В общем‑то, всегда сходило.
Ровно до тех пор, пока на пороге моей квартиры не появился один штрих. Штрих оказался обладателем нехилого такого глазомера и встроенных в мозг весов, а потому, зайдя и осмотрев меня, он так слегка презрительно поморщился и сказал:
– О, а ты покрупнее, чем на фото.
Крыть было нечем, я была действительно слегка крупнее. Хотя на фото я тоже была совсем не тонкая.
Дальше он выдал пространный монолог про то, что вот «хочется нормальную, а кругом одни поросятки», я молча слушала, слегка кипела и уж было решила, что он сейчас, наверное, уйдет.
Он не ушел. Он отсчитал деньги и со словами «ну ладно, все равно пришел» сунул их мне.
Дальше была трагикомедия. Когда я разделась, он открыл рот и больше его не закрывал.
И жопа, мол, большая, и жирок вот сбоку, и…
Есть анекдот про «е*ал и плакал». Так вот этот е*ал и ныл.
У меня было два варианта: один – послать, второй – отключиться и думать о приятном.