Дмитрий Честный
Борьба
Дмитрий Честный
БОРЬБА
Повесть
Посвящается
Ulv Gegner Irminsson’у (R.I.P.),
Дмитрию Боровикову (R.I.P.),
а также всем людям действия!
Слова разъединяют.
Действие объединяет.
Г.
БОРЬБА
содержание
Часть I. Грязь
Сокрушая отчаянье
Раны
Трезвея
Прекрасное искусство
Детское начало
Бритый
Судьбоносной нити узлы
Часть II. Тьма
Холод и тьма
Музыкант
Достигающий цели
Террорист
Тусовщик
Миссия обречённых
День защитника Отечества
Часть III. Плавильня
Герой
Зондеркоммандо
Фашистская весна
20 апреля
Скоростное шоссе 88
Апокалиптический апостол
Аллея
ЧАСТЬ I. ГРЯЗЬ
Небесной выси отвечало
В предощущеньи холодов
Из лужи детское начало
В слепом кубизме городов
(А. Широпаев)
Сокрушая отчаянье
(от лица Александра)
Серые тучи сгущаются, птицы беспокоятся, отвратительно прыгая по тёмным веткам, теряющим последние листья. Только бы не было дождя. Или снега. Холодный ветер пробирается под одежду, только алкоголь немного согревает изнутри. Я лежу на грязной лавке и смотрю вверх. Тело теряется. Тело опутано слабостью, дешёвым портвейном, всасывающимся в пустующий желудок, окоченением и пустотой. Моя бритая голова лежит на отсыревшей газете, она так горит, видимо указывая на начало воспаления, что кажется, газета скоро высохнет. Голова пульсирует, это движение крови, но мыслей там сейчас почти нет, лишь обрывки.
Колокол ударяет несколько раз. На этом кладбище, в могильной сырости, я впервые ощущаю спокойствие. Мания преследования стихает. Мне уже всё равно, пусть найдут меня здесь. Кто-то может вызвать мусоров, недовольный дремлющим на лавке человеком, в то время, как сюда приходят скорбеть по покинувшим этот мир. Но разве мало бомжей и алкашей спит на лавках? Хотя я не похож на них. По крайней мере пока…
|
|
Я приподнимаюсь на локте, допиваю остатки этого отвратительного портвейна и выкидываю бутылку в кучу опавших листьев. Опять падаю на лавку. Кончились деньги. Опять надо будет искать какого-нибудь лоха. Я никогда раньше не занимался вымогательством, но вчера пришлось. Денег хватило лишь на хлеб и пиво, оставшиеся потратил сегодня с утра. После беспокойной ночи в вонючем подъезде захотелось нажраться. Что дальше? Я сейчас не думаю об этом, проваливаюсь в дрёму, в пьяный полусон. Ухожу от переживаний, от отчаянья.
Спина затекает, и я переворачиваюсь на бок, положив под голову руку. При этом ощущаю дикую слабость. Если я и смогу встать, то сразу упаду. Начинает моросить холодный дождик. Я смотрю на лужи и грязь. Тут наступает пик опьянения, и я закрываю глаза. Теперь только ощущения холода и сырости, неясные звуки, непонятно, есть они на самом деле или нет. Обрывки разговоров, мелькает беспокойная мысль, что за мной пришли, но нет, это вроде не ко мне. В голове возникают кадры, как будто из телевизора, словно я вижу чёрные похороны. Кто-то прибавляет звук, всё громче, громче. Теперь я различаю слова, но не могу собрать их в цельные фразы. Чёрный ворон пролетает, открывая прикосновением крыла мои глаза. Что-то внутри дёргается, словно хочет выпрыгнуть сквозь спину, чтобы убежать от страха. Но потом осознаю, что вроде ничего особенно страшного не происходит.
|
|
Они идут мимо меня. Все в чёрном. Белые лица, но чёрный взгляд. Это такие же Русские люди, как и я, но сейчас мне кажется, что мы совершенно разные. Мне кажется, что мои едва отросшие рыжие волосы слишком ярки сейчас, что оранжевая подкладка бомбера оказалась снаружи, и это непростительно в момент траура. Что красный портвейн окрасил моё лицо. Я здесь совершенно лишний. Но я не могу убежать, даже встать, я просто дико смотрю на это мрачное шествие. Чернота вокруг, только я свечусь оранжевым. Они всё идут и идут, словно призраки. Пронесли гроб, крышку, портрет милой молодой девушки, венки и прочее. Я захотел увидеть тело, но сразу отбросил это желание. Наверное, они отгадали его, но сделали вид, что не заметили. Они пытаются не замечать меня, хоть я и выделяюсь так сильно. Оранжевый в чёрном.
Я слышу обрывки разговоров. Они складываются в единый рассказ. Изнасилована и убита… Изрезали… Изнасилована… Убита… В больнице… Убита… Напали вшестером… Изнасиловали… Порезали… Он в больнице… Менты отказались… Зарезали… Чёрные… Он потерял много крови… Какую водку будем пить… Я бы их расстрелял… Кавказцы это… Ночью возвращались… Подкупили ментов, это ясное дело… Да, он должен поправиться… Убили… Убили… Убили… Убили… Убили…
Меня сдавливает непомерной тяжестью черноты, грязи, смерти. Сдавливает всё вокруг, рвёт на части, наползает. Чёрным туманом, катком по беспомощному телу, инъекцией грязи в сердце. Пустые глазницы истлевшего, тошнотворно сладкого трупа убитой девушки вгоняют в меня ужас. Её лицо в облаках столь же изуродованное, как весь мир вокруг, оно мрачно укоряет меня за моё состояние, за то, что я лежу здесь вот так. Но что я должен делать?!! Что сделал бы любой другой в моём положении?!!!!
|
|
Она говорит, убери грязь. УБЕРИ ГРЯЗЬ…
Я вжимаюсь в скамейку и хочу умереть прямо сейчас. Хочу исчезнуть. Смотрю в небо. Смотрю на протянутую с неба руку. Это её рука, красивая, белая, нежная. Я беру её, держу закрыв глаза. Это так хорошо! Медленно отпускаю и в этот момент опять ужасаюсь. Неужели это было?!! Я осторожно открываю глаза. Рядом никого нет. Все стоят на отдалённом от меня расстоянии и закапывают девушку в землю. Никто не смотрит на меня.
Они уходят, оставляя во мне массу отвратительных чувств. Какого чёрта они вогнали меня в депрессию!?? Я психую в глубине души, хотя внешне это вряд ли заметно. Развезло неслабо. Называю всех уродами, называю себя уродом и неудачником. Постепенно погружаюсь в мрачные раздумья. Кто виноват? Ответ на этот вопрос очевиден. Враг не даёт покоя уже давно, я до сих пор не знаю, кто победит. Опять я поддаюсь отчаянью. Какое дерьмо! Как всё плохо! Стоит ли жить теперь? Я здесь лежу один, скоро превращусь в бомжа, сопьюсь или умру. Те немногочисленные люди не смогут сломать систему, а на всеобщее пробуждение Русского народа я не надеюсь. Всеобщая деградация, безволие, отсутствие самостоятельного мышления… Нас всё равно уничтожат. Горечь…
Я думаю о своём вкладе в борьбу. Поддержав новую волну активности скинхэдов, я в итоге заработал серьёзные неприятности на свою задницу. После убийства негра на одной из главных улиц города меня загребли мусора. Всё было действительно глупо с моей стороны. Я уже знал, что валить негров надо подальше от центра города, где-нибудь у общаг, это всегда удавалось почти без проблем, если и появлялись мусора, мы успевали унести ноги. А в центре: то едва убежал, в другой раз загребли, но ограничились изъятием денег, благо хачик всего лишь получил по ебалу. В последний раз нагло налетели в пьяном состоянии на двух нигеров, повтыкали в них ножи и отвёртки, и едва начали разбегаться, мне на встречу баба в штатском и держит пистолет. Мусором оказалась. Я сразу то растерялся, ломиться надо было, благо народ вокруг, стрелять вряд ли стала бы. Ну поломился мимо неё, а на меня здоровый мусор прыгнул, пока я его бил и пытался вырваться, ещё двое меня скрутили. Остальные соратники скрылись, что было вполне разумно.
При этих воспоминаниях тело напряглось. Вроде немного начинаю трезветь, голова болит. Голова болит теперь очень часто, пожалуй всегда, кроме моментов опьянения. Это результат избиения меня в мусорской. Они пытались навесить на меня и многие другие преступления, совершённые на почве межрасовой ненависти, выбивали показания. На голову клали книгу и били по ней молотком. Синяков не остаётся, но удар ужасен, вполне возможно сотрясение мозга. Также применяли всем известного «слоника» и присоединяли к телу провода с током. Мрази! В момент охватившего безумия я выпрыгнул в окно, выбив собой стёкла, удачно упал со второго этажа и поломился в ближайшие дворы. Возможно меня догнали бы, но находясь вне их видимости я успел запрыгнуть в автобус и уехать в другой район. Сейчас идёт уже третий день вынужденного бомжевания. Домой идти естественно нельзя, наверное там ведётся слежка. Бля, пиздец! Смерть всем мусорам!
Я теперь сижу, положив голову почти на свои колени, изредка поднимая взгляд для оценивания обстановки. Всё то же дерьмо вокруг. Хочется напиться до беспамятства, но денег уже нет. А искать их совершенно в лом. Какое дерьмо!
Так сижу долго, потом, когда задница затекает от досок, опять ложусь, дремлю, потом опять сижу. Состояние совершенно разбитое. Как разлетевшийся шар стекла, разорванный псами кусок мяса. Но подняв взгляд сейчас я понимаю, что всё не так уж плохо, относительно хотя бы вон того парня. Он обескровлен, он безумен, обессилен, он сама депрессия, он изуродован, покрыт кровоточащими шрамами и гематомами. Он зол и лют, он страдает больше вас всех, едва двигая ногами он идёт, он должен был умереть, но выжил. Слёзы мешают ему видеть дорогу, но он идёт держась за нить боли, всё рушится вокруг него, грязь разлетается в стороны, птицы падают с деревьев, а деревья истлевают. Он видит то, что недоступно вам, он пьёт кровь, текущую из его же горла, швы рвут его тело, но он идёт. И подойдя к могиле закопанной утром девушки, он хватает онемевшими руками сырую землю и кричит. От его крика вибрирует всё вокруг.
- Ааааааааааааа!!!!!!!!!!......... Я убью всех их, я клянусь тебе! Слышишь ты меня?! Я принесу их головы на твою могилу, я положу их на эту самую землю! Я убью их детей, их жён, всех этих мразей, всё их ебучее племя! Я сожгу их дома, я взорву их рынки и ларьки, я буду сдирать с них кожу, эту дерьмовую чёрную кожу! Я принесу тебе их вырванные ёбаные сердца! Слышишь, я не успокоюсь, пока хоть один чурка будет ходить по земле! Я уничтожу всё, что связано с ними, я сравняю с землёй даже их кладбища, я изуродую их трупы, я пущу реки их крови! Никто не уйдёт от меня! Я отплачу за твою смерть, слышишь!!! Я убью их всех!!!!
Конвульсивно рыдая он валяется на её могиле, кровь течёт на почву. Он кричит проклятья, он совершенно безумен. Проходит много времени, когда он переходит на хриплые стоны, он впадает в полное отчаянье, рвёт свои швы, смотрит на небо. Полное отчаянье…
Я встаю со своей лавки и иду к нему.
- Я пришёл помочь тебе, - говорю.
Раны
(от лица Кирилла)
Закидываю несколько таблеток активированного угля, запиваю их пивом, а то я уже заебался бегать в туалет! Этот отморозок не отговорил меня бухать, он во всём виноват! Я антибиотики принимаю, они убили всю кишечную флору, а бухло это всё дико усугубляет, у меня уже задница болит бля! Да у меня вообще всё болит, я нехуёво изрезан ножами! Но то всё можно стерпеть, а постоянный понос второй день – это уж слишком! Не надо было бухать, настроение ещё более дерьмовым стало!
- Ты чё меня напоил, сука! – я ёбаю кулаком по столу.
- Хорош психовать на хуй!
Он уже угрожал мне ударом по ебалу, думаю, он скоро сделает это. Он же отморозок, а мне здоровье сейчас не позволяет лишних пиздюлей получать.
- Санёк, купи пожрать чё-нибудь, - даю ему деньги.
- О, давно пора, - он идёт к стойке.
Походу он голоден, бомжует ведь который день. Сейчас мы сидим в паршивеньком кафе и херачим пиво кружку за кружкой. Я уже дважды ходил в толчок, и на второй раз сжёг там всю бумагу прямо в ведре, чтобы больше не ходить туда. Пока вроде не хочу. А ведро пластмассовое было, тоже загорелось, пришлось тушить водой из бачка унитаза. Дыма там дохуя, но мне вообще похуй! Если кто чё скажет, я свой тесак из кармана достану, зарублю суку! А если Санёк про всё это узнает, ёбнет наверное, он сейчас всего дико боится. Но его я пожалуй пока резать не буду.
- Вообще дерьмовый пирожок! – говорю я.
- Не нравится – отдай мне! Тебе сейчас вообще жрать нельзя, всё высрешь ведь сразу! – он хихикает как последний уебан.
- Э бля, я же вообще почти ничего не жру в последние дни!
- А срёшь-то таблетками что ли?
- Ну ты и дурак бля, иди на хуй!
- Да ладно, я же пошутил!
Походу он вообще оптимист, наверное, заодно и идиот. Я пью дальше, уже подумываю, не выпить ли водки, всё быстрей пройдёт, а то ведь походу антибиотики и печень дико ослабляют. Вспоминаю вчерашнее, колбасило вообще пиздец как, на кладбище ещё припёрся, а там её родители… Вообще не спал, сейчас бы отрубился, если бы так не колбасило! Этот отморозок постоянно подбадривает меня, но хуй знает, зачем ему это нужно. Я его жрачкой и пивом угостил, так какого ж хера ему ещё надо?
- А убивал ли ты Русских? – спрашиваю.
- Было дело, - он говорит тихо и оглядывается, хотя соседние столики свободны. – Много и среди Русских, сколь это ни прискорбно, достойных убийства. Это всё жидовские холопы: антифа, коммунисты, пидарасы, прочие дегенераты.
- Тебе дай волю…
Он что-то говорит о пробуждении, да он вообще ёбнутый и всё такое… Но то, что он готов помочь мне в убийстве чурок, это хорошо. Чурки… Сжимаю рукоять ножа, но на этот раз не ору ничего, просто злоба бурлит внутри. Убить!
- Первая задача – уничтожить всех жидов, - говорит он, - концлагеря…
- Слышь, а чего тебе жиды-то? Они ж никого не убивают! Ну воруют, всё такое… Хачей уничтожить надо, хачей!
- Да ты вообще не врубаешься! Без жидов не станет и хачей и прочих уродов! Жиды засели в правительстве, они создают условия для проживания у нас чурок, гуков и нигеров, которых всё больше. Их всех к нам зазывают буквально. Это всё хитрость. Помнишь, чё во Франции было? Это когда арабы и нигеры бунтовали, мусульмане ебучие. А почему бунтовали? Да их спровоцировали, потому что Франция, Германия и Бельгия выступали против войны в Ираке, против Америки считай, а Америка – самая жидовская страна. В этих-то трёх странах и произошли беспорядки, это Америка как бы наказывала их, и теперь уже французы вероятно поддержат очередную агрессию против мусульман. Для этого-то весь этот сброд в Европу и завозится, а также для разложения Белого общества своей упадочной культурой и размывания Арийской Крови. Весь процесс регулируется мировой жидовской закулисой. Когда Белая раса ослабнет до нужного уровня, жиды выступят уже открыто, а пока вон чем занимаются. Врубился ты? Хачи – это лишь инструмент.
- Да мне похуй! Я из-за жидов рисковать не собираюсь! Вообще не грузи меня своей политикой! Я тебе сказал, что я намерян делать, и всё на этом!
- Хе-хе, сказал. Да ты орал об этом на всю округу! Ладно, только не психуй опять. Я тебя с одним человеком познакомлю, он тебе нормально всё объяснит.
Чего он меня постоянно подъёбывает? Пожалуй надо будет его завалить. Хотя нет, парень нормальный, сразу мне понравился, хоть и был похож на бомжару. Ничего, всё ещё впереди…
Я ковыляю в туалет, на этот раз только поссать и поправить бинты. Эти бинты постоянно сползают, походу надо купить пластырь и приклеивать их к себе. В кабинке я оттягиваю некоторые из них, достаю из кармана мазь и смазываю швы. Я использую две мази по очереди, как сказал доктор, одна чёрная, другая прозрачная. От чёрной сами швы стали чёрными и выглядят страшно. Зато кровь теперь почти не появляется. Лишь густые капли изредка просачиваются. Я всё ещё должен быть в больнице, но лежать я там не могу, это сводит с ума. Смотреть в потолок и видеть её лицо, или опять и опять вспоминать всё произошедшее… Нет! Лучше напиваться с этим отморозком, лучше самому обрабатывать свои раны, всё это хоть немного успокаивает. По крайней мере обработка ран – это несколько завораживает. Это так уродливо! Совершенно дерьмово!
- Эй, Кирилл, ты чё как долго? - Санёк стучит в дверь.
- Слышь, отъебись, может я сру тут, я чё тебе, комментировать должен?! – ору я ему в ответ.
Когда я выхожу, все смотрят на меня, но сразу отворачиваются. Я останавливаюсь и пытаюсь поймать чей-нибудь взгляд, но всё, притихли. Вот они, обыватели! Неудачники, пришедшие сюда обсудить свою дерьмовую жизнь за стаканом водки! Я смотрю на Санька и думаю, что вот он-то не обыватель. А я? Был-то точно. А сейчас?.. Санёк говорит, что скорей да. Сука!
Мы берём ещё пива. Я роняю свою банку и проливаю немного. Хорошо, что не бутылку взял и не кружку.
- Всё, пошли отсюда! – говорю.
Очень хреново идти с зашитой ногой, левая конечно, как и левая рука. Правая половина пострадала меньше, это хорошо. Обходим лужи, уже темно. Выходим на площадь, и Санёк начинает нервничать, сообщает, что скоро поедет. Он сейчас ночует у своего знакомого, наверняка такого же отморозка. Я вижу пустую клеёнчатую палатку, чурки, торгующие своей дерьмовой жратвой уже свалили. Ударяю, и окошечко вылетает. Отодвигаю клеёнку и захожу внутрь. Вот где надо было срать! Поджигаю какую-то херовину и выхожу. Огонёк пока едва заметен. Затушат сразу наверное. Идём дальше, и Санёк садится в автобус. Я потусовал в магазине, вошёл в глубокую депрессию. Нет, нельзя здесь оставаться! Надо найти компанию. Бля, кто теперь захочет со мной общаться?! Они предпочтут сохранить настроение, все мои грёбаные обывательские друзья!
Иду обратно и вижу замечательное зрелище. Палатка полыхает, народ смотрит, один дурачок пытается затушить огонь непонятно каким образом. Двое рядом стоящих смеются, что хачиков подожгли, говорят, мол ебанёт сейчас, там баллон с газом должен быть. Я говорю мелкому парнишке, что когда поджигаешь что-то, надо не ломиться, а стоять рядом и смотреть. Он понимающе кивает головой. Приезжают пожарники и тушат. Баллона вроде не было. Не интересно…
Мне так не хватает моей девушки! Я хочу хоть как-то обмануть себя, звоню знакомой шлюхе, чтобы просто выпить вместе вина. На другие действия я сегодня уже не способен. Только вина! Похоже, у неё сидит парень, но у меня есть нож. У меня нож, бля!
Трезвея
(от лица Александра)
Сидим на лавочке, я и Саня. Да, его тоже так зовут, но почему-то меня называют Санёк, а его Саня. Он вообще упился в говно, просто никакой! Рыжие брызги вылетают из его рта, забрызгивая его куртку и попадая на меня, но он не блюёт дальше. Он даже не заметил того, что эта рвотная пена вылетела из него, наверное думал, что это была просто отрыжка. Да и мне тоже похуй, пусть блюёт! Я тоже ужрался в говно, это просто пиздец какая пьяная осень! Ну чё, я не имею права бухать что-ли? Всё ж таки бомжую… А сидим недалеко от того района, где я прожил всю свою жизнь. Я до сих пор боюсь заявляться непосредственно в свой район, а то вдруг кто увидит и мусорам настучит. А тут вроде меня не знают, но рядом. Даже на ностальгию по детству немного пробило, ибо в детстве я часто гулял тут с бабушкой или с отцом. А потом только по своей улице шлялся или в другие районы ездил. А тут что-то есть такое сказочное. Или это от глубокого алкогольного опьянения так кажется? Может и кажется. Я даже не уверен сейчас, есть ли вообще эта улица, где мы сидим на лавочке, или я дико сплю, и мне это снится. А Саня, наверное, вообще не врубается, где он находится, его накрыло реально.
Мы освещены солнцем. За последние пару недель такого не было, всё было мрачно и пасмурно, холодно, промозгло. Сейчас пригревает. Ветра нет. Хорошо. Саня дал мне свитер, а то я бы вообще сдох. Тепло. Всё плывёт. Пьянь! Синее небо, тёмные тучи наплывают. Очень тёмные. Возможно, они несут даже снег, такая громада движется по небу, но до солнца им ещё далеко. Контраст ярко освещённых панельных девятиэтажек и свинцовых туч бьёт по моему разжиженному мозгу. Я психически смеюсь. Саня мотает головой, чтобы протрезветь.
Самый сильный контраст был этим летом. В деревне. Я вышел пообщаться с Вованом, местным парнем, и прихуел от апокалиптического состояния окружающей среды. Солнце, очень яркое солнце, оно висело невысоко над горизонтом, над ним висели тучи, затянувшие всё остальное небо. Очень чёрные тучи, совершенно непроницаемые. Но вся улица, вся земля была ярко освещена. Я тогда сказал Вовану, слышь мол, через минуту может настать абсолютная тьма, едва тучи закроют солнце. Он сказал да. Внизу было светло, наверху темно. Надвигалась буря…
Эта грёбаная осень уже задолбала! А впереди ещё зима! Надо что-то придумать, не буду же я постоянно ночевать по квартирам своих товарищей. Вчера выпал первый снег. Сегодня пока тепло, но мне кажется, всё ещё впереди.
Странно, но я пьянею всё меньше. Я пью теперь ежедневно. Да, когда мы встали, я чуть не упал, но Саня намного пьяней, он вообще чуть стоит. Смеюсь сквозь болезненные слёзы. Мы идём по забытым местам, шатаясь, поссав во дворе, не стесняясь бездельничающих обывателей. Вообще непонятно, как мы тут оказались. Эти места остались где-то в детстве, и вот я снова здесь. Совершенно другой я. Испорченный я…
Сворачиваем за дом. Э… Да, необычная здесь планировка. В боковине дома четыре входа, четыре лестницы ведут куда-то высоко вверх, теряясь в полутьме. Как это Саня залез туда? Я при всём желании не смог бы направить своё тело, чтобы запрыгнуть на первую ступень. А он не так пьян, как казалось.
Там вверху, на лестнице, звук текущей жидкости.
- Эй, пидар, хватит ссать! – ору я.
Саня вылез, мы вглядываемся вверх. Там чьи-то силуэты.
- Пидар, хорош ссать! – ору я.
Трезвый я наверное не стал бы так орать. Немного отходим. Из проходов выпрыгивают четверо, рэперы, немного младше нас. Бля, а я едва на ногах стою!
Дорога за домами, за ней овраг, вид на другой район. Как давно я здесь не был! Мы с Саней идём совершенно никакие по этой дороге. Редкие обыватели вдалеке… Три рэпера обгоняют нас, четвёртый сзади. Я останавливаюсь. Он тоже.
- Хуй ли встал, иди давай, бля! – говорю я.
Он что-то тоже говорит.
- Обгоняй, сука! – ору я и перехватываю поудобней пивную бутылку.
Он вроде обгоняет. Пинает меня. Я срываю с него шапку и разбиваю бутылку об его голову. Струйки крови текут по его лицу. Я отпрыгиваю, сжимая в руке розочку, ору, психую. Они агрессивны, но подойти боятся. Парень с разбитой башкой кричит. Я понимаю, что психологически уже победил. Бегу на них с розочкой, они убегают матерясь. Мы с Саней идём в другую сторону, заходим за дом, и едва скрывшись за углом, бежим. Это обычный приём: ты идёшь спокойно как победитель, но когда тебя уже не видят, на всякий случай ломишься подальше от места событий.
Разбежавшись я упал, ударившись подбородком об асфальт, ободрав ладонь. Саня помог встать. Челюсть вообще никакая! По трезвости я бы наверное получил болевой шок! Бля, вот она, расплата! Я едва могу двигать челюстью, на подбородке образовалась гематома. Теперь я понимаю, почему у бомжей такие лица…
- Саня, пошли у тебя посидим, пока родителей нет?
Мы пришли к нему, я лёг на диван и отрубился. Что делал в это время Саня, я не знаю…
…Ёб ты, уже почти утро! Похоже, Санины родители меня не видели, иначе я был бы где угодно, но не здесь. Охуевше втыкаю в мутное окно, в серую склизость за ним. Хватаясь за стену дошёл до кухни максимально тихо, там выжрал полкувшина кипячёной воды, явно застоявшейся. Они не пьют кипячёную воду! Да, боль в челюсти – это вообще кошмар! Подхожу к зеркалу и в утренней холодной полутьме разглядываю нечто багровое, скрывающееся за щетиной на моём подбородке. Но сам подбородок – это ещё ничего, вот в местах соединения челюсти с черепом, рядом с ушами, там вообще пиздец! Болит так, что каждый звук сотрясает всю башку! Бля, а что с моим носом?! Крадусь в ванную, где уже при свете созерцаю уёбищное зрелище своего лица. Нос дико распух и покраснел, он болит, словно в его кончике поселился колючий едкий паразит. От постоянного переохлаждения! Или от грязи! Вот это дерьмо!
Я тихо вышел из квартиры сквозь тёплое попёрдывание спящих обывателей. Прохлада сырого подъезда дурманит, я ползу по перилам. Всё вокруг хорошо, а мне так хуёво! Злоба вскипает. Да, я бы убил этого нигера ещё раз, и ещё, и убивал бы их до последнего. Уж я то общался с нигерами, я то знаю, что это за мрази. И пусть подвиг убийства нигера сопровождается такими страданиями! Я готов страдать! Как мне нравится убивать вас!
Пора бы сегодня встретиться с Кириллом. Не покидать же парня в беде! Да и надежды он подаёт. А пока надо пожрать чё-нибудь…
…Заходим в подъезд Коляна в нехуёво пьяном состоянии. Даже ломает как-то идти к нему, он стопудово просечёт, в каком мы состоянии. Он сам похоже не пьёт. Даже думаю, не посидеть ли в подъезде, чтобы протрезветь, но понял, что это бестолково.
Он открыл дверь в свою цитадель Арийского искусства, и мы не понимая созерцали насыщенный аскетизм квартиры Коляна. Мы дико приложились к кувшину с водой, потом я пояснил Коляну, зачем мы пришли. Целью посещения я, разумеется, наметил идеологическое просвещение Кирилла. В принципе и самому было бы интересно послушать и поспрашивать кое-что, но сейчас я прилёг на диван в другой комнате.
Через какое-то время я очнулся от тяжёлой дрёмы и услышал, как Колян рассказывает Кириллу что-то про беспредел коммунистов. Вслушиваться не хотелось. Хотелось только пить, но поднять тело с дивана было слишком тяжело, и я остался лежать, беспокоимый лишь неясной тошнотой, и вскоре снова отрубился…
Похоже они дискутировали часа два с лишним. Когда я ввалился в ту комнату, беседа приобрела кульминационный характер.
- Конечно, ты спросишь, что же делать, если всё так плохо, возможно даже подумаешь, что исправить ничего не удастся. Но в любом случае мы должны бороться, как воистину Божественная Раса, а не сдаться подобно рабам. Да, идеал – это всенародное противостояние, но пока его нет – должны бороться хотя бы единицы.
Кирилл вопросительно глянул на него воспалённо-красными глазами, похоже всё-таки подумав о безнадёжности борьбы.
- Вот что я тебе скажу: есть конкретные дела, доступные каждому. Во-первых, каждый Русский должен жить так, как если бы от него зависело спасение Руси. Надо поменьше думать о личной жизни, всё равно её не станет вместе с тобой, а вот иные дела могут и пережить тебя. Подумай, что ты можешь хорошо делать. Ты крепок телом – иди на улицу и убивай, ты хорошо рисуешь, играешь музыку или пишешь стихи – создай произведение Арийского искусства, ведь это лучшее средство пропаганды, ты хорошо говоришь – стань оратором, ты умён – пробивайся в правительство. Ну и так далее, главное делать то, к чему ты предрасположен.
Я хмыкнул, подумав, что многие способны лишь побивать, что в общем-то хорошо, но вот с прочим названным пока плохо.
- Во-вторых, каждый Русский должен привлечь и воспитать как минимум ещё одного единомышленника. А лучше не одного, а сотни, тысячи… Поэтому каждый Русский также должен поддерживать Правые СМИ – только так они станут массовыми. И хорошо бы, кстати, тем, кто способен делать журналы и газеты, не ограничиваться своими изданиями, но и проникать в другие.
Надо будет потом спросить у Коляна, проникал ли он сам в другие издания. А их собственные журналы очень хороши.
- Ну про то, что надо рожать и воспитать Русских детей, вам вероятно пока можно не рассказывать, но скажу одно: хватит бля бухать-то! Берегите здоровье! У больных родителей больные дети!
Я пытался было оправдаться, но он только отмахнулся. Пожалуй, он прав.
- Вот следующее: покупайте у Русских и произведённое Русскими, поддерживайте свой народ. Также надо составить список фирм, принадлежащих жидам или другим антирусским элементам, и бойкотировать их.
Я вмешиваюсь, вспоминая, как было хорошо, когда в Москве под тяжестью снега рухнул рынок, похоронив под собой около сотни чурок. Но Колян продолжает.
- Каждый Русский должен защищать Русский язык, бороться с американизмами и современным молодёжным совершенно уёбищным жаргоном. Так, что ещё… Да, надо составить список антирусских элементов, участвовавших в развале и разграблении России, и уничтожать их. Это уже не так просто, как то, о чём я говорил раньше, но заверяю, этим уже занялись. Надо только запастись оружием. Да вообще ещё много чего нужно делать, понимание ещё придёт. Главное – помнить. Пробуждение приходит в борьбе.
Мы с Кириллом воздержались от комментариев, да и вряд ли сказали бы что-нибудь уместное. Угостившись пирожками и поблагодарив Коляна за гостеприимство, снова вывалились на промозглую улицу. Я подумывал, не предложить ли выпить пивка, благо сейчас деньги только у Кирилла, но его загруженный вид не располагал к этому.
- Ну что, включаешься в борьбу? – спрашиваю.
- Да, есть кое-какая идея. Займусь искусством…
Прекрасное искусство
(от лица Кирилла)
Когда ты идёшь за кем-то, чтобы его завалить, не так просто сохранить спокойствие. В самый первый раз я был спокоен, ну не совсем конечно, но почему-то с каждым разом колбасит всё сильней. Я думал, должно быть наоборот. Хотя всего-то четвёртый. Если получится. Хуже всего сейчас – ощущать свою слабость, особенно относительно такого здорового хряка. Но раз уж решил – иду до конца.