– Что они там делают, внутри? – прошептал один из них.
– А то сам не знаешь? Небось, ставя силки, тоже ждешь, когда зверюшка залезет внутрь, и уж только потом тянешь за веревку! – буркнул другой.
В то же мгновение, когда приоткрылось окно, Кид, не колеблясь ни секунды, легким движением молниеносно скользнул внутрь. Затем рама так же бесшумно закрылась.
Единственное, что было видно с улицы, – это поднятая рука бандита.
– Он запирает окно на задвижку! – изумленно выдохнула Джорджия. – Это же сумасшествие какое‑то! Что он задумал?
– Знаете, дорогая, – ответил шериф, – думаю, он сейчас счастлив, счастлив так же, как бываете счастливы и вы, когда останавливаетесь на пороге бального зала, а все эти юнцы не сводят с вас восхищенных глаз. Играет музыка, и вы видите, как все остальные девушки исходят завистью, потому что вам нет равных. Сейчас наш приятель Кид, если можно так выразиться, идет на абордаж!
Из дома не доносилось ни звука. Бандит, казалось, растворился в воздухе. Солнце палило нещадно. Его жаркие лучи раскалили близлежащие крыши, и над ними курился чуть заметный пар – последнее напоминание о недавней зиме. Дальше вниз по улице маленькие песчаные вихри вздымали пыль, казавшуюся на солнце совсем белой. Вдруг один из этих смерчей двинулся в сторону толпы, на мгновение накрыв ее плотной завесой. Люди вздрогнули, стали зябко поеживаться и нетерпеливо моргать, словно опасаясь, что упустят что‑то важное.
Но все по‑прежнему было тихо. Дом, угрюмый и молчаливый, будто могильный памятник, высился на другой стороне улицы, неприязненно сверкая стеклами окон. Те, на которые падали лучи солнца, казалось, горели мрачным огнем. Другие, погруженные в тень, выглядели будто пустые глазницы слепца. Стояла такая тишина, что звенело в ушах.
– Да это просто шутка, – вдруг разочарованно протянул чей‑то голос. – Можно сваливать по домам. Ничего не будет.
– Заткнись, придурок! – зашипел кто‑то сзади.
Многие согласно закивали. Никто больше не осмеливался нарушить молчания, по сравнению с которым даже тишина, обычно царящая в церкви, показалась бы шумом. Нервы людей трепетали, как натянутые струны. Джорджия судорожно вцепилась в отцовскую руку, ее лицо застыло, превратившись в безжизненную маску. Кожу немного пощипывало, и девушка догадывалась, что, должно быть, бледна как привидение. Машинально она потерла щеки и виновато взглянула на шерифа. В глазах ее застыл невысказанный упрек. Ведь он предсказывал, что она не сможет остаться равнодушной к этому Малышу Киду. Но то, насколько глубоким оказался этот интерес, заставило ее съежиться от стыда.
Она упрямо твердила про себя: «Ну что в нем хорошего? Ничего. Обычный бандит! И все это знают!» Но слова не действовали. Достаточно было лишь взглянуть на Дак Хок и залюбоваться ее яркой красотой, когда прелестная, как картинка, кобыла поднимала изящную голову, внимательно вслушиваясь в какие‑то неясные шорохи, чтобы все эти мысли мигом вылетели из головы и развеялись, словно дым. Лошадь – а это по всему было видно – просто обожала своего хозяина. Значит, что‑то хорошее в нем все‑таки есть!
И вдруг могильная тишина в доме Шея взорвалась, причем именно так, как все и ожидали. Оглушительно рявкнули винтовки, эхо выстрелов раскатилось по всему дому, а вслед за ним раздался пронзительный вой. Кто‑то вопил, совершенно потеряв голову то ли от боли, то ли от страха, а может, и от того и от другого.
– Гром и молния! – выдохнул шериф и принялся проталкиваться локтями сквозь плотную толпу, пока наконец не проложил себе дорогу на улицу.
Он уже ринулся было вперед, как Милман и еще кое‑кто из зрителей схватили его за плечи и бесцеремонно втащили на веранду обратно.
– Ты тут говорил кое‑что и, думается мне, был совершенно прав, – произнес Милман. – Какое кому дело, если эти крысы перегрызут друг другу глотки? И не думай, старина, что мы позволим, чтобы ты по‑дурацки рисковал жизнью!
– Да ведь там убивают! – заорал Уолтере, безуспешно пытаясь вырваться из сжимавших его рук. – Пустите меня, остолопы, слышите? Я должен…
– Единственное, что ты должен, это оставаться здесь, сидеть тихо и не рыпаться, – буркнул один из тех мужчин, что держали его за руки. – Даже если там и прикончат кого, никто плакать не будет! Тот ли, другой, какая разница? Оба они убийцы, черт их побери, вот пусть и поубивают друг друга, нам же будет лучше. Вспомни, ты сам так же говорил!
Шериф не нашелся, что возразить. А кроме того, что было толку возражать, когда не меньше полудюжины крепких рук сжимали его точно тисками.
Перестрелка в доме Билли Шея не утихала ни на минуту, и зрители ловили каждый звук. Похоже, бой переместился. Вначале стрельба слышалась возле двери. Потом звуки выстрелов стали глуше, будто стрелявшие спустились в подвал. Затем грохот начал опять нарастать, будто противники оказались в прихожей.
Неожиданно с оглушительным звоном лопнуло стекло в окне, через которое Кид проник в дом, и наружу вывалился человек. Точнее, вылетел, будто снаряд из пушки. Рухнув на крыльцо, мужчина кубарем скатился по ступенькам и распластался по земле. Лицо его представляло собой кровавую маску – похоже, осколки стекла не оставили на нем живого места. Скорее всего, он наполовину ослеп и оглох. Вытянув перед собой дрожащие руки, чтобы не упасть, мужчина неуверенно двинулся через улицу и, наткнувшись на изгородь, с облегченным вздохом навалился на нее грудью. Но тут ноги у него подогнулись и он упал. Потом, цепляясь за изгородь, с трудом поднялся и, спотыкаясь, побежал. Вскоре он скрылся из виду.
– Похоже, с него довольно, – мрачно осклабился шериф. – Это Лефти Бад по прозвищу Серый. Тот самый, который пристрелил Такера и Лэнгтона по дороге в Пекос. А губернатор Чалмерс возьми да и помилуй его, идиот!
На втором этаже дома в эту минуту раздался оглушительный треск и пронзительное лязганье, будто кто‑то в ярости с размаху крушил мебель.
Краска вдруг бросилась в лицо Джорджии Милман, и она с удивлением обнаружила, что снова может свободно дышать.
– Мама! – прошептала она. – Знаешь, на что это похоже? Будто ласка забралась в кроличью нору, правда?
Действительно, те, устроившие перестрелку, напоминали переполошившихся кроликов! И разбегались они в ужасе, точно насмерть перепуганные зверьки! Было слышно, как где‑то позади дома оглушительно хлопнула дверь и кто‑то невидимый с грохотом сбежал с крыльца, бросился прочь, пронзительно визжа от страха. Когда человек свернул за угол, вопли были тише, но еще долго разносились по городу, заставляя зябко поеживаться столпившихся зевак.
– Ничего подобного раньше не видел! – восторженно пробормотал какой‑то ковбой. – Что он там с ними делает, хотелось бы мне знать? Шпигует динамитом, а потом поджигает фитиль?
И опять оглушительно хлопнула задняя дверь, только теперь было слышно, как по крыльцу с топотом и криком скатилось сразу несколько человек. Потом они, будто стадо испуганных оленей, пронеслись по дороге и тоже исчезли.
– Вот уже нет четверых, – пробормотал кто‑то вполголоса.
Какое‑то время в доме Шея стояла мертвая тишина.
Но затем до ушей взволнованных зрителей, которые ловили каждый звук из проклятого дома, вначале едва слышно, а далее более отчетливо стал доноситься стон – хриплый, протяжный вой тяжело раненного человека.
Миссис Милман всхлипнула и покачнулась, тяжело привалившись к плечу дочери. Та порывисто обняла ее.
– Успокойся, мама! Ну, что с тобой? – прошептала она. – Я уверена, это не Кид!
– Этот мальчик? – пробормотала миссис Милман со слезами в голосе. – Конечно это не он, я уверена! Но что случилось с теми беднягами, которые были в доме? Этот кровожадный тигр… и они, эти несчастные…
Вдруг где‑то под самой крышей опять оглушительно заговорили винтовки. Перестрелка не умолкала долго. Наконец в который раз грохнула дверь, а вслед за ней широко распахнулось чердачное окошко, откуда не так давно перепуганный до смерти Шей молил своих дружков о помощи.
Из окошка одним гибким движением выскользнул высокий, сутулый мужчина – не кто иной, как Билли Шей собственной персоной! – при виде которого по сгрудившейся напротив толпе зрителей пробежал гул.
Судя по всему, Билли отчаянно спешил, словно минуты его жизни сочтены.
Выбравшись на крышу, он тут же заскользил вниз, к самому ее краю. Там схватился руками за карниз и осторожно повис, раскачиваясь взад и вперед, точно гигантский маятник.
– Отпустите меня! – прохрипел Уолтере. – Будь я проклят, я должен быть там и…
Но его держали крепко. Окружившим его людям казалось совершенно бессмысленным желание шерифа рисковать собственной жизнью только для того, чтобы его величество Закон воцарился между теми, кто давно уже жил совсем по другим правилам.
Между тем Билли Шей, изо всех сил вытянувшись, уперся ногами в край венчающего карниз свеса крыши и, точно огромный кот, мягко прыгнул на подоконник окна второго этажа, а оттуда – вниз, на землю, где ухватился за перила крыльца. Однако не остановился. И даже не оглянулся. Вместо этого стремглав бросился через задний дворик с такой скоростью, что его длинные волосы веером развевались по ветру. Добежав до изгороди, за которой недавно скрылся первый беглец, Билли одним прыжком, которому мог бы позавидовать и дикий мустанг, перелетел через нее и через мгновение скрылся из виду.
А в доме снова воцарилась тишина, если не считать стонов раненого, доносившихся откуда‑то с первого этажа. Он уже хрипел. Казалось, каждый вздох давался ему с мучительным трудом.
Потом до затаивших дыхание зрителей донесся звук, который они меньше всего ожидали услышать. Где‑то в глубине дома, казалось, под самой крышей, кто‑то начал весело насвистывать. Сначала свист слышался глухо, потом все отчетливее, будто человек спускался вниз, направляясь к выходу.
У дверей он явно остановился, и стоны тут же смолкли.
– Не иначе как прикончил беднягу! – пробормотал кто‑то сквозь стиснутые зубы.
Джорджия почувствовала, что вот‑вот хлопнется в обморок.
В эту минуту отворилась дверь, и на крыльце появился не кто иной, как Малыш Кид!
Он немного постоял на пороге, рассеянно покачиваясь на каблуках, затем неторопливо свернул цигарку, закурил и, наконец, глубоко затянувшись, медленно зашагал по двору к улице.
Возле ворот Кид замешкался, аккуратно отодвинул задвижку, потом с улыбкой нагнулся и вытащил из шпор обломки спичек, придерживавшие язычки бубенчиков. И пока он не спеша шел по улице, направляясь к поджидавшей его кобыле, их мелодичный звон сопровождал каждый его шаг.
Намотав на руку поводья, Кид повернулся к зрителям и заявил:
– Билли пришлось срочно уйти, так что, ребята, он меня не дождался. Да и вообще в доме никого не оказалось. – Потом, легко вскочив в седло, добавил: – Кроме Алека Три Карты. Но он так обрадовался, увидев меня, что оступился, подвернул ногу и скатился вниз по лестнице. Боюсь, ребята, он себе что‑то сломал. Может, найдется среди вас добрая душа, поможет бедняге?
Глава 4
ДЕЙВИ ЕЗДИТ ВЕРХОМ
Кид уехал так же спокойно и неторопливо, как и появился в городе. Впрочем, никто и не пытался ему помешать, кроме Томми Мэлоуна, который предложил опрокинуть по стаканчику.
Кид вежливо отказался, с извиняющимся видом объяснив, что из‑за множества срочных дел никак не может задержаться, хотя и очень хотел бы. Но, отъехав недалеко от гостиницы, остановился как вкопанный. Откуда‑то из подворотни выкатился крошечный мальчишка лет девяти с веснушчатым лицом и, истошно вопя, бросился чуть ли не под копыта его лошади. Голос у него был такой пронзительный и противный, будто кто‑то водил ножом по тарелке, что у Кида отчаянно зачесалось в ушах. Но он узнал маленького Дейва Трейнора, сынишку Чака Трейнора.
Кое‑кто из соседок, заинтересовавшись, остановился посмотреть, что за этим последует. Ни для кого из них не было секретом, что в последнее время Трейнор заколачивал на шахте кучу денег. Поэтому никто из женщин ни чуточки не удивился бы, если бы этот ужасный человек, Малыш Кид, похитил малыша, чтобы потом потребовать за него выкуп.
Старушка Бетти Уорт, которая еще не забыла, как в молодости сражалась с индейцами, даже не поленилась сбегать в дом за старой кентуккийской винтовкой. Заряжена она была пулей, весившей добрую унцию. Бетти с трудом вскинула винтовку на плечо, уперев ложе в подоконник, осторожно просунула дуло между плетьми виноградных лоз и бестрепетно поймала на мушку сердце Кида. «Пусть только дернется, – злорадно подумала она, – уложу голубчика как миленького». И ни единой живой душе в городе не пришло бы в голову усомниться в том, что ей это удастся: слишком хорошо все знали, что старуха Бетти до сих пор запросто попадает в глаз белке, сидящей на вершине ели.
А между тем события развивались следующим образом.
– Привет! – крикнул малыш Дейви.
– Привет! – отозвался Кид.
– Здравствуй! – проорал Дейви, размахивая руками.
– Здравствуй! – бросил в ответ Кид.
– Эй, подожди минутку, слышишь? – попросил Дейви.
– Хорошо, – кивнул Кид и обернулся в седле.
Кобыла, казалось повинуясь его воле, в ту же минуту направилась в сторону мальчугана и замерла в двух шагах от него.
– Эй, а как это тебе удалось? Что она, понимает с полуслова? – поинтересовался Дейви.
– Да нет, зачем? Просто читает мои мысли, это куда проще, – невозмутимо пояснил Кид.
– Ух ты! – восторженно произнес мальчишка, но потом спохватился и подозрительно добавил: – Только не воображай, что я тебе поверил! Я не такой дурак, как ты думаешь!
– Вот как? А не боишься так говорить? – полюбопытствовал Кид.
– Еще чего?! – не дрогнув возмутился бесстрашный Дейви. – Что думаю, то и говорю, вот так‑то! А ты и есть тот самый Малыш Кид?
– Так меня называют друзья, – кивнул всадник.
– А по‑настоящему как тебя зовут? – требовательно поинтересовался паренек.
«Господи, – подумал Кид, – шериф, редактор местной газеты и свора его полуголодных писак, от которых нет прохода даже в этой дикой и прекрасной стране, были бы счастливы, если бы получили ответ на этот вопрос».
– Ну, мое имя зависит от того, где я нахожусь, – невозмутимо сообщил он. – Видишь ли, мне одним обычным именем никак не обойтись. Ведь я много путешествую, а для этого одного имени мало.
– Как это? – удивился совсем сбитый с толку Дейви. Но по лицу его было видно, что он многое отдал бы, лишь бы узнать, в чем тут дело.
– Ну, посуди сам: к югу от реки живет много мексиканцев, вот и желательно, чтобы там мое имя звучало на соответствующий манер.
– И как?
– Например, Педро Гонзалес.
– Ух ты! – опять восхитился паренек. – Держу пари, если какому‑нибудь олуху придет в голову назвать тебя этим кошмарным имечком, ты ему ухо откусишь, разве не так?
– Нет, – рассмеялся Кид. – Я человек мирный, терпеть не могу неприятностей. Поэтому‑то мне и приходится так часто менять имена.
– Это еще почему? Что‑то мне непонятно.
– Ну смотри. С испанцами я должен быть испанцем, с мексиканцами – мексиканцем. А когда оказываюсь в Канаде, меня зовут Луи, там ведь среди переселенцев много французов.
– И что же, ты не щелкаешь их за это по носу? – недоверчиво спросил Дейви.
– Конечно нет. Мне это нравится.
– А как тебя еще называют? – не сдавался мальчишка.
– О, имен у меня хватает! В Миннесоте меня зовут Джонсоном, в Виргинии – Талиферро… да Бог знает, как еще! Знаешь, старина, штатов у нас хватает, так что парню вроде меня одним именем никак не обойтись. А тебя как величать, сынок?
– Да… У меня все в точности как ты говоришь, – протянул Дейви. – Смотря, значит, где я. В южном конце нашего города вроде как Рыжий. Правда, на прошлой неделе я здорово поколотил парочку парней, которые меня так называли, но все равно они зовут меня Рыжим. А мне плевать, если хочешь знать. Вообще‑то я на это внимания не обращаю.
– Уверен в этом, – кивнул Кид. – Ну что такое прозвище, в конце концов!
– Вот‑вот, и я так считаю, – подхватил паренек. – Мне все равно представится шанс отколошматить одного или двух бездельников, которые выдумывают подобные клички, уж я, будь спокоен, своего не упущу! А вот у подножия холма ребята Бэнкса… Ух ты, мать честная, какие у них там качели! Держу пари, ты таких и не видел! Так вот, они прозвали меня Конопатым. Представляешь? Это меня‑то! Да лучше рассмотрели бы одного из своих, у которого не голова, а индюшачье яйцо!
– А что? Мне нравится! По‑моему, Конопатый – достойное, а главное, очень необычное имя! – заметил Кид.
– Ты правда так думаешь? Ну ладно, тогда и ты меня так зови. Тем более… знаешь, они все слишком здоровые… того и гляди, намылят мне шею.
– Да что ты? Ну, не расстраивайся, скоро подрастешь.
– Может, и подрасту, только эти Бэнксы знаешь какие любители подраться!
– Ладно, забудь о них. А еще какие у тебя прозвища?
– Ну, здешние зовут меня Живчиком. Это потому, что не родился еще такой человек, которому удалось бы поймать меня за руку. Нет, есть, конечно, и такие, кто бегает куда быстрее меня, только я всегда извернусь в последний момент да и выскользну из их пальцев.
– Живчик мне нравится. Хорошее прозвище! Да, приятель, в жизни не встречал, чтобы у одного человека была такая пропасть кличек, к тому же одна лучше другой. А как еще тебя зовут?
– Ну, Дейви, но это только в школе.
– Здорово, мне нравится. А еще?
– Па зовет меня Снупсом [3], понятия не имею, что это значит. Никак в толк не возьму, что за дурацкое прозвище. А мама – Дэвидом, но это только когда не сердится. И Дэвидом Трейнором – когда, скажем, я в дождь забуду надеть сапоги или еще что‑нибудь.
– Ну что ж, Дэвид Трейнор, – заключил Кид, – рад был познакомиться с вами, сэр.
– И я тоже, – кивнул мальчишка.
Он привстал на цыпочки, и они церемонно пожали друг другу руки.
– А раз уж у нас разговор начистоту, – помялся Дейви, – это правда, что вы и впрямь можете все такое, о чем тут у нас говорят?
– А именно? – удивился Кид.
– Ну, я хотел сказать, вы и вправду можете подстрелить воробья влет? Вон, взгляните, сколько их на проводах! Ружье у вас с собой есть?
Кид посмотрел на птиц, рассевшихся на проводах, покачал головой и вытащил из кобуры револьвер. Раздался выстрел. Воробьи с оглушительным гамом взвились в небо, а позади них в воздухе закружилось несколько легких перышек, медленно опускаясь на землю.
Одним быстрым движением Кид сунул тяжелый кольт обратно в кобуру.
– Вот видишь, значит, есть кое‑что, чего я не могу, – усмехнулся он.
– Ух ты! Но вы же его задели, иначе бы перьев не было! А ведь даже не прицелились, просто выстрелили, и все!
– Повезло, – хмыкнул Кид. – Так что сам видишь, Дейви, не стоит верить людям, которые рассказывают всякие небылицы о том, что можно легко стрелять воробьев влет. Понятно?
– А где ваш револьвер?
– Ну как – вернулся к себе, туда, где он живет.
Дейви расхохотался.
– Ух и хитрый же вы! – восхищенно воскликнул он. – А ваша кобыла тоже все может?
– Ну, например?
– Она бежит на ваш зов, верно?
– Да.
– А на задних ногах ходит?
– Да.
– А дверь конюшни умеет открывать?
– Конечно, надо только отодвинуть задвижку и толкнуть дверь.
– И ляжет, если вы ей велите?
– Да.
– И сядет?
– Да.
– А встанет на колени, чтобы вы взобрались в седло?
– Да.
– Ух ты! – восторженно воскликнул мальчишка. – Вот здорово! Знаете, я о таком даже и подумать не мог. А что еще она умеет?
– Много чего еще. Видишь ли, сынок, у животных ведь тоже есть мозги. А моя кобыла прекрасно умеет ими пользоваться, да еще порой и думает за меня.
– Как это?
– Ну, например, может намекнуть, что мост, по которому мы едем, не очень‑то надежный. Она это понимает по запаху. Знаешь, парень, у нее ведь нюх как у волка. Когда я с ней, то могу ночью спать без задних ног, ничего не боюсь. Она чует опасность за версту, вот так‑то!
– Ой‑ой‑ой! – чуть ли не горестно протянул Дэвид Трейнор. – Наверное, вам очень скучно иметь дело со всеми этими парнями, когда у вас такая лошадка!
– Да, – с унылым видом подтвердил Кид. – Ты прав, старина! Тоска зеленая со всеми этими людьми, особенно с теми, у кого всего лишь одно имя!
– Послушайте, а сделайте для меня одну вещь! Сделаете, а?
– Почему бы нет? Тем более, что прозвищ у тебя… ууу! Еще побольше, чем у меня самого!
– Покажите, что она умеет, можете?
– Конечно, с радостью. Только скажи что.
– Попросите ее встать на задние ноги. Пожалуйста!
Сколько Дейви ни старался, но так и не заметил, чтобы Кид сделал какое‑нибудь движение. Однако кобыла послушно встала на дыбы, изящно перебирая передними ногами в воздухе в нескольких сантиметрах от восторженной физиономии мальчишки. Постояв так немного, легко опустилась на землю.
– Ух ты! – одобрил Дейви. – А что‑нибудь еще? Вот чудо‑то, правда? И погладить ее можно?
– Сейчас спрошу, – с важным видом подмигнул Кид, затем наклонился и что‑то прошептал на ухо Дак Хок.
Умное животное насторожило уши, потом гибким, каким‑то змеиным движением вытянуло шею и осторожно прихватило Дейви зубами за неровный ярко‑желтый клок на лбу, по цвету сильно напоминавший выгоревшую на солнце траву.
– Хочешь прокатиться? – вдруг спросил Кид.
– Да ну?! Но ведь говорят, она только вам и позволяет садиться на нее! – изумленно выдохнул мальчишка, не веря собственным ушам.
– А вот мы сейчас и проверим! – Кид снова что‑то прошептал на ухо кобыле и ласково погладил ее умную морду.
А потом… потом было настоящее чудо. Юный Дейви сел верхом на знаменитую кобылу самого Малыша Кида, и она помчалась как ветер. Мальчишка и опомниться не успел, как она пересекла дорогу, одним махом, будто птица, перелетела через высокую изгородь, и все это так легко, что он даже не успел испугаться. Сделав широкий круг по полю, лошадь помчалась назад, снова перескочила через изгородь и замерла в двух шагах от хозяина.
– Ну вот, теперь ты понимаешь, какая она у меня, – улыбнулся Кид.
– Ух ты! – кивнул паренек. – Словно в раю побывал. Это точно!
Глава 5
НЕВЕЗЕНИЕ АЛЕКА ТРИ КАРТЫ
Наконец жители Драй‑Крика осмелели настолько, что потихоньку двинулись к дому Билли Шея.
Дело было не в христианском чувстве милосердия по отношению к раненому. Всех снедало жгучее любопытство. Каждому хотелось самому увидеть то, что натворил там легендарный Малыш Кид. Кому же не хочется стать живым свидетелем столь неординарного происшествия? Ведь потом можно будет годами рассказывать о нем проезжающим через город да еще украшать повествование красочными деталями. А что может быть интереснее, чем свидетельство очевидца?!
Трудно поверить, но есть только одна вещь, которая ценится у жителей Дальнего Запада дороже золота – это хорошая история. И не важно, правдива она или нет, главное, чтобы выглядела правдоподобно. Причем популярны обычно две разновидности таких историй. Одни – когда рассказчики откровенно врут и сами при этом смеются. Слушатели воспринимают их довольно терпимо, многие даже любят эти сказки, особенно если есть над чем посмеяться. Но не они являются гордостью и отрадой истинных жителей Запада, а другие – настоящие, то есть те, где правда и вымысел столь тесно сливаются воедино, что различить их порой бывает трудно даже старожилам, которые собаку съели на разных байках. В их основе обычно лежит истинное событие, но в тех местах, где у слушателя захватывает дух, фабулу искусно украшают красочные детали, а мелкие подробности, не поверить которым просто невозможно, уводят еще дальше в мир приключений. К примеру, если на самом деле прозвучал всего только один выстрел, вам так и скажут, однако при этом почему‑то выяснится, что двое бандитов, или индейцев, или мексикашек, в общем, тех, о ком идет речь, как раз в момент выстрела стояли друг за другом, а потому и погибли оба. При этом рассказчик сам подивится, как такое могло произойти, а потом, вдоволь насладившись изумлением и недоверием слушателей, подробно и со знанием дела объяснит, почему такое случилось. Еще одна характерная деталь – опытный рассказчик никогда не говорит от своего собственного имени. Все истории начинаются и заканчиваются словами «говорят» и «они». Кто эти таинственные «они», до сих пор остается загадкой. Эти загадочные личности наносят удар стремительно, точно падающий с неба сокол, и при этом способны появляться бесшумно, будто летучие мыши. «Они» знают язык птиц, а иногда и пчел, могут вслед за змеей протиснуться в самую узкую щель, чтобы затем, подобно магическому лучу, проникнуть сквозь толщу громадной горы только лишь для того, чтобы стать очевидцами очередного кровавого преступления. К тому же чья‑либо душа для «них» – открытая книга, а уж прочитать самые сокровенные мысли у других «им» пара пустяков. Передвигаются «они» обычно со скоростью солнечного луча, вырастая как из‑под земли то тут, то там, и все для того, чтобы подобрать крохи драгоценной информации, напоминая при этом курицу, трудолюбиво перекапывающую навозную кучу в поисках толстых дождевых червей. На Западе многие свято верят в могущество этих таинственных незнакомцев, в их сверхъестественную мощь и передают эти истории благоговейным шепотом из уст в уста, изумленно округляя глаза и с бешено колотящимся сердцем. Но немало и скептиков, которые, заслышав нечто подобное, лишь посмеиваются и пожимают плечами. Допытываться правды у рассказчика обычно бесполезно. Чаще всего он лишь зевнет вам в лицо и покачает головой: «Откуда мне знать, мистер? Говорят, вот и все!»
Так что можете сами решать, как вам быть, верить или не верить. Но большинство, надо сказать, верит. Именно поэтому бесчисленные истории о «них» множатся на глазах. Они ползут из конца в конец огромной страны, чудесные происшествия обрастают новыми, еще более захватывающими подробностями до тех пор, пока окутывающая их таинственная дымка не укрывает факты волшебной завесой, непроницаемой для человеческого глаза, будто звездная пыль.
Итак, толпа зевак, перешептываясь и переговариваясь, двигалась к дому Билли Шея. Потом, посовещавшись немного, самые смелые из них распахнули дверь и застыли на пороге, сраженные наповал. Впрочем, зрелище, представшее их глазам, могло бы зачаровать кого угодно.
Громоздкая мебель, которую, как правильно догадался шериф, Билли Шей навалил перед дверью, соорудив что‑то вроде баррикады, чтобы не дать Киду проникнуть в дом, сейчас была раскидана и беспорядочными грудами громоздилась вдоль стен. Большая часть ее была сломана. Тут и там валялись стулья с вырванными или перекрученными ножками. А один из них, будто подброшенный неведомой могучей рукой, медленно кружился под потолком, накрепко запутавшись в толстой цепи, на которой висела тяжелая люстра. Вообще, судя по всему, Билли Шей не скупился, когда обставлял мебелью свой новый дом.
Что же это за рука? – подумали невольно вошедшие. Кому под силу зашвырнуть так высоко массивный стул?
Ясно было одно – в пылу схватки стулья использовались как метательные снаряды. Стены, пол, потолок – все было сплошь изрешечено пулями. Человек, попавший сюда, мог бы запросто вообразить, что здесь держал оборону целый отряд.
А на полу, возле подножия лестницы, опираясь широченными плечами на первую ступеньку, лежал Алек Три Карты. И больше уже не стонал. Его правая нога, изогнутая под каким‑то немыслимым углом, была откинута в сторону, а в пальцах правой руки дымилась цигарка. Полузакрыв глаза, он курил, с блаженным видом втягивая в себя ароматный дым. Дыхание его было на удивление ровным. Впрочем, для истинных жителей Запада свернуть цигарку было всегда наивысшим наслаждением, перед которым меркла даже возможность выпить глоток виски.
Толпа зевак сгрудилась у дверей. Вытаращив от удивления глаза, люди разглядывали, во что превратился дом. Его передняя стена была так изрешечена пулями, что вся прихожая оказалась залита солнечным светом, проникавшим сюда через бесчисленные отверстия. Раздался громкий треск, и все невольно вздрогнули. Но это всего лишь упал здоровенный кусок штукатурки, непонятно каким чудом еще державшийся на потолке.
Кое‑кто из зевак, перепугавшись не на шутку, так и не осмелился войти внутрь даже со всеми вместе, а остался ждать на крыльце. Они испуганно озирались по сторонам. Эхо недавнего боя еще отдавалось в ушах, а в воздухе по‑прежнему остро пахло порохом. Весь дом Билли Шея, от пола до потолка, казалось, был пропитан этим запахом.
– Эй, есть кто‑нибудь живой? – крикнул шериф.
– Что, неужто сам не видишь? – с хищной усмешкой отозвался Алек Три Карты.
Уолтере двинулся к нему.
За ним гурьбой пошли и некоторые из вошедших, хотя каждый из них при этом лелеял в душе надежду, что не он будет тем человеком, на которого шериф возложит заботу о раненом, если ему придет такая охота. Пусть уж это будет кто‑то другой, думали они. Этот «другой», добрая душа, тоже часто бывал героем легенд и рассказов, только вот отличался при этом куда более покладистым нравом, чем «они».