Помимо всех этих прелестей, Северный Ирак предоставлял беглому иорданцу и другие возможности. Заркави было легче смешаться с местным населением здесь, чем в Афганистане, где он не говорил ни на одном из местных наречий. А крайняя изоляция региона давала возможность восстановить силы без помех.
Добравшись до базы “Ансар аль‑Ислама”*, Заркави перебрался в примитивное жилище в крошечной деревеньке Саргат, скоплении каменных лачуг в тупике дороги, ведущей в горы. С горсткой гератских последователей и парой тысяч долларов, оставшихся от денег “Аль‑Каиды”*, он приступил к восстановлению своего афганского тренировочного лагеря. Новый лагерь серьезно отличался от прежнего, в первую очередь отсутствием хоть сколько‑нибудь значительного влияния со стороны “Аль‑Каиды”*: до укрытия бен Ладена было больше двух тысяч миль. Заркави рассчитывал на появление новых союзников и сторонников, включая сочувствующих багдадских исламистов, которые приютили его, когда он тайно ездил в Ирак лечить сломанные ребра. К тому же Заркави стал шире смотреть на цели своего джихада. До 2001 года главными объектами его ненависти были Израиль и правительство родной Иордании. Теперь боль от сломанных ребер постоянно подогревала желание причинить вред Соединенным Штатам. Именно так он сказал аль‑Аделю незадолго до того, как покинул Иран, чтобы присоединиться к силам “Ансар аль‑Ислама”*. Это была последняя их встреча.
“Когда он зашел проститься перед отъездом из Ирана, – вспоминал аль‑Адель, – то особо подчеркнул, как важно отомстить американцам за преступления, совершенные во время бомбардировок Афганистана, коим он сам был свидетелем”.
Жесткий характер Заркави перековывался трижды: войной, тюрьмой и ответственностью, которую он принял, командуя собственным тренировочным лагерем в Афганистане. В конце концов он стал видеть себя лидером и человеком, у которого есть предназначение. И вот теперь, полагал аль‑Адель, его образ действий и мыслей снова изменился, закаленный на этот раз “враждой и ненавистью к американцам”.
На Западе газеты начали рассуждать, готовится ли правительство Джорджа Буша к второй войне против Саддама Хусейна. Кто как, а Заркави воспринял эти дискуссии всерьез. Беседуя в унылые месяцы 2002 года с павшими духом исламистами, он говорил о грядущих великих битвах и о том, что сама судьба привела его в нужное место, где он вступит в схватку со злейшими врагами Аллаха. Об этом свидетельствовал Фуад Хусейн, иорданский журналист, который встречался с Заркави в тюрьме и позже написал книжку о ранних годах предводителя террористов. В те дни бен Ладен был в бегах в Пакистане, а арьергард “Талибана”* преследовали в горах Восточного Афганистана бойцы американского спецназа. И все же настоящее противостояние еще впереди, пророчествовал Заркави, в стране, которая как минимум последние сто лет не вела религиозных войн.
“Ирак, – говорил Заркави друзьям, – станет местом предстоящей битвы с американцами”.
Глава 5
“Я сделал это во имя “Аль‑Каиды”* и ради Заркави”
Лоуренс Фоули никогда не был ярким человеком, но что-то было в этом уроженце Бостона, что выделяло его даже в таком космополитичном городе, как столица Иордании. Он был крупным по амманским стандартам, с внушительным животом, способным вместить все дипломатические ужины и обеды, которые требовались от среднего уровня чиновника посольства США. Венчик седых волос торчал, как вата, контрастируя с красноватым веснушчатым лицом ирландца. Он любил подолгу гулять со своим золотистым ретривером Богартом в районе, где человек, гуляющий с каким бы то ни было домашним животным, все еще обращал на себя внимание. Еще больше удивлял его друзей отказ поддаваться всеобщей суете и хлопотать о собственной безопасности, как делали многие граждане западных стран в напряженные месяцы после терактов 11 сентября 2001 года. “Иордания – место спокойное”, – уверял шестидесятидвухлетний Лоуренс своих родных, которые, сознавая, что быть американцем в Аммане стало небезопасно, тревожились за него.
В первые недели и месяцы после терактов враждебность по отношению к американцам резко возросла, и некоторые семьи сбились в защищенные анклавы возле посольства, которое обросло новыми заграждениями и вооруженной до зубов военной охраной. Но Фоули, за тридцать лет работы за границей служивший и в гораздо более опасных местах, решил остаться в двухэтажной вилле в Западном Аммане, где кованые решетки на окнах и розовые кусты словно бы гарантировали мирную иорданскую повседневность – какой она видится экспату. По вечерам они с женой Вирджинией продолжали выгуливать Богарта вдоль улицы Абдаллы Гошеха, приветствуя соседей взмахом руки и одной-двумя простыми арабскими фразами. Каждое утро Фоули садился за руль подержанного “мерседеса” С-280 винного цвета, с дипломатическими номерами (он держал машину под небольшим навесом за решетчатыми воротами) и ехал в посольство. Он придерживался своего режима – демонстративно, вызывающе, – даже когда в начале осени 2002 года стали поступать предупреждения о плане террористов похищать американцев в Иордании с целью выкупа.
Его работа в миссии – поиски финансирования для водоочистных проектов, а также партнеров для иорданских предпринимателей – была не особенно престижной, но важной, и Фоули отдавался ей с энергией и страстью. Ему нравилось работать в амманских лагерях беженцев и втягивать их обитателей в разговор. Его бесконечные вопросы о жизни в лагере заставляли иных подозревать, что Фоули – шпион ЦРУ, хотя большинство бывали очарованы дородным американцем с обезоруживающей широкой улыбкой. Восхищенные начальники присудили ему специальную награду, и вечером 27 октября 2002 года посольство вручило Фоули памятный знак и дало в его честь ужин, продолжавшийся допоздна. Фоули пришел домой усталым, но полным энтузиазма, как вспоминала впоследствии Вирджиния. “Я там, где хочу быть, – сказал он ей, – и делаю то, что хочу делать”.
На следующее утро он, как обычно, поднялся, оделся и в 7.20 направился к навесу. Он уже потянулся к дверце “мерседеса”, когда внезапно с противоположной стороны машины выросла какая-то фигура. Лицо человека было скрыто головным покрывалом в черно-белую клетку – куфией. В правой руке он держал пистолет с глушителем.
Пип. Пип.
Фоули пошатнулся. Стрелявший сделал шаг вперед и разрядил в него всю обойму.
Пип. Пип. Пип. Пип. Пип.
Фоули скорчился на тротуаре; пули попали ему в лицо, шею, в плечо и грудь. Человек в куфии перелез через невысокую стену и побежал к машине с водителем, ожидавшей его через квартал. Все произошло меньше чем за минуту, шума было так мало, что соседи не слышали выстрелов и не видели тела, лежавшего, раскинув ноги, в кровавой луже между “мерседесом” и розовыми кустами.
Но кое-кто за много миль от Западного Аммана слышал, как через час стрелявший связался по телефону с кем-то на севере Ирака. “Сообщите шейху, – сказал убийца, – что все исполнено должным образом”.
Фрагмент перехваченного разговора между убийцей и его связным был рутинной добычей для Агентства национальной безопасности, или АНБ, – американской разведывательной службы, которая ведет самую плотную разведку наблюдением по всему миру. После терактов 11 сентября АНБ методично разбирало огромное количество данных, сосредоточившись на тех регионах, где теоретически могли укрываться Усама бен Ладен и другие деятели “Аль-Каиды”*. Летом и осенью 2002 года одним из таких мест был северо-восток Ирака. Вскоре должностные лица самого высокого уровня в Белом доме и Пентагоне уже пристальнейшим образом наблюдали за несколькими горными деревнями – настолько маленькими, что не на каждой карте региона они были отмечены.
Убийство американского дипломата – большая редкость даже для такой неспокойной части мира. Самые первые подозрения, возникшие после первоначального анализа звонка убийцы, указывали на “Аль-Каиду”*, и в частности – на человека, чье имя еще не впиталось в сознание большинства аналитиков антитеррористического центра ЦРУ.
Но в агентстве служил сотрудник, знавший Абу Мусаба аз-Заркави лучше всех и имевший основания сомневаться. Нада Бакос, новоиспеченный тридцатитрехлетний аналитик, появилась в управлении всего двумя годами раньше, но быстро становилась ведущим экспертом ЦРУ по Заркави. В последние годы эта фермерская дочка из Центральной Монтаны возглавляла охоту за террористом, неделями работая без перерыва на пыльных военных базах Ирака в нескольких милях от места, где мог обитать Заркави. Она отслеживала его передвижения, о которых становилось известно, допрашивала захваченных в плен боевиков и даже сопровождала американских солдат во время полуночных рейдов на попавшие под подозрение квартиры. Бакос рылась в его биографии и привычках с таким рвением, что сослуживцы подшучивали насчет ее иорданского “бойфренда”.
Но что-то в том, как все спешили возложить вину на Заркави, ей не нравилось. Она допускала, что приказ о нападении отдал именно он, но такое допущение могло оказаться чересчур удобным. Иорданцы рьяно взялись бы доказывать, что преступление было терактом международного масштаба, а не случайным актом насилия, вредящим репутации страны в глазах туристической индустрии. Более того, немногие знавшие имя Заркави чиновники из бушевского Белого дома в последнее время как-то странно зациклились на иорданце. В отделение Бакос в ЦРУ постоянно поступали запросы от назначенцев Буша о слухах насчет связи Саддама Хусейна с “Аль-Каидой”* (в данный момент администрация не сводила глаз с президента Ирака). Если Ирак играл хоть малейшую роль в совершенных “Аль-Каидой”* 11 сентября терактах, это давало безупречный повод для вторжения. ЦРУ могло дезавуировать большинство слухов о причастности Ирака к трагедии 11 сентября, но случай Заркави был более туманным. Разве не его видели в Багдаде получающим медицинскую помощь в одной из государственных больниц? Разве не Заркави “Аль-Каида”* давала деньги и землю, чтобы он организовал тренировочный лагерь на западе Афганистана? Разве не он, когда началось наступление на Афганистан, бежал в Ирак, вместо того чтобы присоединиться к бен Ладену в крепости Тора-Бора? И еще более тревожный вопрос: предлагала ли предполагаемая лаборатория ядов “Ансар альИслама”* сотрудничество Саддаму Хусейну, чей интерес к химическому оружию в 1990-е годы был хорошо известен?
Бакос и ее коллеги добросовестно пытались ответить на все эти вопросы в рамках тех немногих сведений, которыми они располагали в конце 2002 года.
Теперь вопросы умножились. Застрелен американский дипломат, имеется убедительное доказательство того, что распоряжение об убийстве отдано с иракской земли, человеком, очевидно связанным с “Аль-Каидой”*.
Для большинства американцев и даже для большинства аналитиков ЦРУ Заркави оставался неизвестной фигурой в какой-то малозначимой тупиковой ветви международного джихадистского движения. Но данный ему в бушевском Белом доме вертикальный старт забросил его на самый верх террористической пирамиды.
В первые два беспокойных года Нады Бакос в ЦРУ бывали моменты, когда история, казалось, летела прямо в нее, как шрапнель или кирпичная крошка сквозь ветровое стекло. Один из таких случаев произошел ранним утром 11 сентября 2001 года. Бакос и другие молодые аналитики сгрудились возле телевизора, как раз чтобы увидеть, как второй авиалайнер прошивает алюминиевое покрытие Второй башни Международного торгового центра и взрывается, выйдя с северной стороны здания. “Аль-Каида”*, слышалось среди беззвучных вскриков и слез, пока служащие смотрели, как черный дым стелется над Нижним Манхэттеном. Сотрудники по приказу об эвакуации сплошным потоком покидали здание, но Бакос, в то время начинающий аналитик, с золотисто-русыми волосами и мягкими карими глазами, не могла заставить себя уйти.
“Я все спрашивала себя, что я могу сделать, – говорила она впоследствии. – Наверное, нас попросят действовать?” И действительно, буквально через несколько минут руководитель антитеррористического отдела ЦРУ Кофер Блэк собрал группу из двухсот служащих, оставшихся в здании. Его слова определили работу агентства на несколько лет вперед: найти и уничтожить бен Ладена и разгромить его организацию. “Идет война, – сказал Блэк, – и эта война отличается от всех наших прежних войн”.
Другой эпизод имел место через год. Бакос осознала, что сидит в небольшом конференц-зале с вице-президентом Соединенных Штатов. Страна вплотную подошла к войне с Ираком, и Дик Чейни, в то время главный защитник военной стратегии в администрации Буша, решил нанести весьма нетипичный визит в кампус ЦРУ в Лэнгли (Виргиния), чтобы лично задать вопросы главным специалистам по борьбе с терроризмом. Кабинет Чейни много месяцев требовал, чтобы ЦРУ занималось поиском возможных связей между атаками 11 сентября и иракским президентом Саддамом Хусейном. Заркави возникал как интригующая фигура, но доклады ЦРУ об этом человеке были куда умереннее тех, что приходили из Пентагона, из Управления специального планирования – теневой разведывательной службы, созданной заместителем министра обороны Дугласом Фейтом, иракским “ястребом” и назначенцем Буша. Что в действительности было известно агентству?
В то утро вице-президент прибыл в обществе нескольких помощников (хмурые взгляды, темные костюмы) на встречу, которой суждено было стать вторым открытым выяснением отношений с агентством из-за иракских материалов. Первое, под председательством директора ЦРУ Джорджа Тенета, прошло неважно. У крупных чинов агентства не нашлось готовых ответов на вопросы Чейни о подозрительных контактах между предполагаемыми деятелями “Аль-Каиды”* и Саддамом Хусейном. Его вопросы обнаружили серьезный пробел в сведениях разведки об иракском лидере и о поддержке, которую тот оказывал террористам, в том числе, возможно, и бен Ладену.
Тенет созвал вторую встречу, в которой разрешили принять участие молодым служащим – тем, кто знал досье лучше всего. Так и получилось, что Бакос, на третьем году ее службы в ЦРУ, пригласили поучаствовать в информировании второго по могуществу человека в стране.
Встреча проходила в здании штаб-квартиры, на седьмом этаже, возле приемной и кабинетов начальства. Из окон был виден густой лесной массив, играющий роль щита между разведслужбой и людными виргинскими пригородами Вашингтона. Чейни и его советники сидели по одну сторону длинного стола, лицом к лицу с руководителями среднего уровня, вооружившимися папками и блокнотами с прошлого заседания (накануне имела встреча, посвященная практическим вопросам и получившая название “совет по убийству”). Бакос, одна из самых молодых служащих в этом кабинете, заняла место за спиной у босса. Ее задачей было служить запасным вратарем, с ходу отвечая на вопросы, пролетающие за переднюю линию. Поначалу она нервничала, но потом расслабилась и с восхищением слушала, как Чейни задает вопросы. Он скептически поглядывал поверх очков на экспертов ЦРУ, а тон его был вежливым, но настойчивым, как у опытного прокурора, который ломает сопротивление не желающего говорить свидетеля.
Бакос молча сидела на стуле у дальней стены, слушая, но не вполне веря. Причин охотиться за человеком, который в 1999 году участвовал в подготовке “Заговора тысячелетия”, было множество. Но… группа заговорщиков, куда входят радикал-джихадист и светский до мозга костей иракский лидер, жестоко преследовавший исламистов у себя в стране? Неужели Чейни серьезно?
Чейни был более чем серьезен. Через пару недель его помощники с негодованием отреагировали на рапорт ЦРУ с пометкой “совершенно секретно” (Бакос участвовала в его составлении) – ничего, кроме голословных опровержений слухов об оперативных связях между правительством Саддама Хусейна и “Аль-Каидой”*. В отчете говорилось, что истории о тайных контактах между двумя заклятыми врагами, распространяемые помощниками Буша, “как выяснилось, основаны на слухах” при отсутствии “доказанных деталей или другой информации, которая могла бы подтвердить их”.
Ответов, как понял Чейни, не существовало; и все же чем больше ЦРУ сдавало назад, тем настойчивее становилась команда Чейни. Однажды помощник Буша позвонил Бакос прямо на ее рабочее место, чтобы кое-что уточнить насчет одной строки в ее отчете. Этот звонок нарушал освященный временем протокол, запрещающий политическим деятелям контактировать с частными аналитиками напрямую, – правило, призванное защитить сотрудников ЦРУ от политического давления. Бакос быстро повесила трубку и пожаловалась своему боссу, который, возмутившись нарушением этики, позвонил в Белый дом.
“Нас просили доказать отсутствие связи: подтвердить, что Заркави не состоял в “Аль-Каиде”*и не работал с Саддамом, – вспоминала Бакос. – И даже когда мы пытались сделать это, ответ был: ну и что? Цель у них у всех одна, так какая разница?”
Едва ли так Бакос представляла себе свою работу, когда двумя годами раньше подавала заявление в разведслужбу. Заявление было шуткой, случайным пари, которое она держала сама с собой. Долго еще после того, как ее приняли на работу в ЦРУ, близкие дома считали, что Нада – нечто вроде секретаря-референта, отвечает на телефонные звонки и просматривает электронную почту. Еще никто в крошечном монтанском Дентоне не занимался делом столь славным, как выслеживание террористов.
Когда-то Бакос мечтала стать ветеринаром – казалось бы, вполне подходящая работа для молодой женщины, выросшей рядом с лошадьми и проводившей долгие летние дни в одиночестве, разъезжая по ранчо на любимом жеребце. В юности ее горизонты ограничивались крошечной средней школой с выпускным классом из девяти учеников да передачами о полицейских, которые она любила смотреть по телевизору. Но уже тогда она знала, что хочет большего.
Автомобильная авария во время первого года в Университете Монтаны едва не положила конец ее амбициям. Но Бакос сумела вернуться в колледж и направила энергию на другую специальность, экономику, начала строить смутные планы работать в сфере международных отношений. Она вышла замуж, недолго поработала на цементном заводе и в горнодобывающей компании. Потом, за несколько месяцев до своего тридцатого дня рождения, она уложила имущество в “форд” – пикап F-150 и покатила через всю страну в Вашингтон. Бакос только что развелась, у нее не было ни работы, ни каких-либо внятных перспектив, но ее отчим, ветеран вьетнамской войны, убеждал ее попробовать силы в разведке. Он увидел объявление в Economist и посчитал, что Нада вполне подходит для этой работы. “Меня не возьмут, – говорила Нада отчиму. – С чего?” – “Просто подай заявление, и все”, – ответил он.
Бакос не смогла выбросить эту идею из головы. Она как раз и подумывала о месте экономиста-аналитика в каком-нибудь правительственном агентстве, возможно – в Государственном департаменте. “ЦРУ” звучало как приключение. И она сказала себе: “Почему бы и нет?”
Бакос заполнила заявление, прошла проверочные испытания и, к ее изумлению, ей позвонили из кадрового отдела агентства, назначили собеседование. Пять месяцев спустя Бакос уже входила в знаменитую дверь, мимо шестнадцатифутовой гранитной мозаики с эмблемой агентства. Сначала она работала техническим специалистом, в самом низу бюрократической пирамиды, но быстро вырвалась в аналитики – ответственная должность, в разведке сочетающая умение идти по следу со способностью обрабатывать огромные массивы данных, полученных от электронных и человеческих шпионских сетей. Благодаря своей экономической подготовке Бакос попала в команду, которая отслеживала финансовые преступления Саддама Хусейна, включая его беззастенчивое жульничество с торговыми эмбарго ООН. Вскоре ее должностные обязанности расширились – в них теперь входила обработка других разведданных об Ираке, в том числе о поддержке, которую диктатор оказывал террористическим организациям, что, в свою очередь, вело к Заркави.
Стройная и светловолосая, Бакос привлекала внимание сотрудников в организации, где трудились преимущественно мужчины, особенно в рядах руководства. Но еще больше выделяло ее то, насколько хорошо она владела предметом изучения. Она не только впитывала каждую каплю доступных сведений о Заркави и его главных подручных, но также проявила поразительный талант видеть закономерности в потоке случайных на первый взгляд деталей. Один из ее тогдашних руководителей отзывался о Бакос так: “Она один из лучших виденных мной аналитиков”.
“Она вроде тех, кто умеет просчитывать карточные ходы в Лас-Вегасе, – говорил ныне ушедший в отставку высокий чин ЦРУ. – Бакос заранее видит всю цепочку изменений, которые могут произойти от вброса одной-единственной детали. Научить такому невозможно”.
Сама Бакос позже скажет друзьям, что эта работа – первая, которая по-настоящему ей подходит. “Здесь я в центре событий”, – говорила она. Однако впервые в жизни она столкнулась и с тяжкой правдой. Так, на протяжении всей своей карьеры Бакос наблюдала, насколько выборочно политические лидеры подходят к секретным материалам, желая представить избирателям уклончивую, выгодную им самим версию реальности. Этим грешили все президенты – но одни, пожалуй, больше, чем другие.
И вот теперь этот урок приходилось учить заново. После визита Чейни осталось немало обиженных. Вице-президент и его команда улетели в Вашингтон без каких-либо существенных прибавок к иракскому досье. Некоторых аналитиков ЦРУ, присутствовавших на встрече, этот визит глубоко обескуражил. Белый дом явно готовился к военной операции, а Чейни и его команду, казалось, вовсе не тревожило, что имеющиеся доказательства делают позицию администрации весьма шаткой. “Я считала, что мы знали недостаточно, – вспоминала Бакос. – Но еще меньше я знала о том, как вступают в войну”.
Через несколько лет Чейни будет настаивать, что его зацикленность на возможных связях Ирака с террористами была вполне оправданной. “Я задавал жесткие вопросы”, – признавал он в письменном отчете о визите в ЦРУ. Анализируя возможные угрозы стране после терактов 11 сентября, Чейни заключал: не было “места, которое лучше служило бы связующим звеном между терроризмом и [оружием массового поражения], чем Ирак Саддама Хусейна”.
“Оглядываясь на произошедшие события и даже принимая во внимание, что некоторые полученные нами разведданные оказались неверными, мы заключаем, что все же оценили положение правильно”, – писал Чейни.
Обоснованно или нет, но Белый дом не закончил с Заркави. Повышенный интерес к возможным связям иорданца с Ираком продлится до самого начала операции и – к досаде Нады Бакос – растянется на долгие годы. Убийство американского дипломата в Иордании еще больше усилило давление.
После того как Лоуренса Фоули среди бела дня расстреляли в одном из самых безопасных районов Аммана, высшие эшелоны иорданского правительства охватило нечто весьма напоминающее панику. За всю историю страны ни один американский дипломат не подвергался серьезной угрозе, не говоря уж об убийстве. Король Абдалла II лично встречался с официальными лицами из ЦРУ и Госдепартамента для согласования первых этапов расследования. Он и его жена, королева Рания, нанесли визит вдове Фоули, чтобы выразить соболезнования и помочь в подготовке возвращения тела ее мужа в Соединенные Штаты. Тем временем полиция и Мухабарат толпами вязали и допрашивали исламистов-радикалов. В течение сорока восьми часов более сотни человек отправились в тюрьму, а у разведки все еще не было ответа на вопрос, кто стоял за убийством Фоули и почему из нескольких тысяч проживающих в Аммане американцев выбрали именно его. Кто стал бы утруждать себя расправой над среднего уровня бюрократом, чьей главной обязанностью было улучшение питьевой воды в Иордании?
Тридцатого октября двойной эскорт из военно-морского десанта США и иорданского почетного караула отвез урну с прахом Фоули в амманский аэропорт к военному транспортному самолету; прах провожали Вирджиния Фоули и золотистый ретривер Богарт. Тем временем на другом конце города в штаб-квартире Мухабарата продолжались допросы. Неизвестная группа джихадистов взяла на себя ответственность за преступление, однако их заявление было проверено и отклонено. Следователи давили, угрожали, льстили. Проходили недели, но они не нащупали ни одной ниточки, за исключением перехваченного телефонного звонка, сделанного, вероятно, с дешевого “паленого” телефона с краденой картой памяти.
И вот в конце ноября один из информаторов Мухабарата подслушал неясные разговоры о странном ливийце, который обосновался в поселении для беженцев в районе Марка, на окраине Аммана. Иностранец появился в сентябре, якобы чтобы помочь другу открыть магазин женской одежды, специализирующийся на черных абайях и головных покрывалах, какие носят религиозные женщины. Эти двое наняли небольшое помещение на первом этаже, с витриной на улицу, и снабдили его вывеской “Маленькая принцесса”. Еще они арендовали маленький склад, к недоумению соседей, не понимавших, зачем крошечному магазину понадобилось столько места для хранения товара.
Иорданским партнером был палестинец по имени Ясир Ибрагим Фрейхат, небогатый бизнесмен, питающий симпатию к джихадистам, однако не замеченный в связях с группировками радикалов или преступниками. Ливиец выглядел куда более интересным. После нескольких дней слежки Мухабарат смог почти наверняка установить его личность: Салем бен Сувейд, участник гражданской войны в Афганистане, которого арестовали три года назад, когда он явился в Иорданию с фальшивым паспортом. Полиция подозревала, что он связан с “Аль-Каидой”*, и выкинула его из страны. Если это действительно был Сувейд, значит, ему удалось проскользнуть в страну второй раз незамеченным.
После полуночи 3 декабря агенты Мухабарата провели обыски на складе, в магазине “Маленькая принцесса” и в квартирах обоих мужчин. Они вытащили из постелей Сувейда и Фрейхата в пижамах и начали рыться в вещах в поисках чего-нибудь подозрительного. Обыск в доме Сувейда дал богатый улов. Агенты нашли перчатки и маски, бронежилеты, емкости со слезоточивым газом и десять тысяч американских долларов. В задней комнате обнаружился тайник с оружием: пять штурмовых “калашниковых” с боеприпасами, справочник по взрывчатым веществам и блокнот с планами потенциальных мишеней. Однако следов глушителя или семимиллиметрового пистолета, который соответствовал бы стреляной гильзе, найденной на вилле Фоули, здесь не оказалось.
В четыре часа утра обоих доставили в антитеррористический отдел Мухабарата, где за них взялись сотрудник отдела Абу Хайсам и Али Бурзак, начальник и легендарный следователь, известный как Красный Дьявол. К шести утра, когда приближающийся рассвет смягчил цвет облаков над Иудейскими горами до глухо-серого, Сувейд сломался. Он подписал признание в том, что планировал и исполнил убийство дипломата Лоуренса Фоули. По словам Сувейда, его деловой партнер Фрейхат играл роль караульного и водителя.
Это была быстрая работа даже по стандартам Мухабарата, и Абу Хайсам понимал, что столь скорое признание возбудит подозрения. И иорданцы, и даже представители Запада решат, будто разведслужба применила пытку, чтобы добыть подозреваемого в убийстве, которое компрометировало страну в глазах ее самого важного союзника. Так что не успели просохнуть чернила на признании, как капитан прибегнул к тактике, которой обычно пользовался, когда свидетельство подозреваемого вызывало сомнение: он организовал экскурсию на место преступления.
Покорный Сувейд в наручниках поместился на заднем сиденье, и водитель тронул машину по направлению к западным районам Аммана, где обитали большинство послов и дипломатов. “Показывай дорогу”, – приказал Абу Хайсам.
Сувейд указывал водителю путь сквозь лабиринт переулков, пока машина не остановилась перед навесом, где несколько дней назад лежало тело Фоули. Теперь в доме было пусто; Вирджиния Фоули покинула Иорданию, увозя тело мужа; она никогда больше не будет жить на Ближнем Востоке. Все следы расправы отмыты начисто. Арестованный тихо сидел сзади, опустив голову. “Покажи, где это произошло”, – велел Хайсам.
Сувейд медленно воспроизвел историю – именно так, как изложил ее в своем признании. Он тайно пересек сирийско-иорданскую границу в сентябре с заданием найти мишени среди американских и иорданских чиновников. Основав вместе с Фрейхатом фирму для прикрытия, он отправил старого товарища обратно в Сирию забрать оружие, в том числе “калашниковы” и пистолет. Потом, в октябре, он принялся курсировать по дипломатическому району Аммана и богатым районам, популярным у приезжих из западных стран.
По словам Сувейда, на Фоули он вышел случайно. Открытый и общительный, американец обратил на себя внимание во время своих регулярных визитов в амманские поселения беженцев, где работал с палестинцами над гидротехническими проектами. Его дружеские вопросы о жизни в лагере заставили некоторых подозревать, что он какой-то агент. Каждый знал красный “мерседес” с дипломатическими номерами, которые Фоули продолжал использовать даже после того, как другие посольские служащие сменили номера на обычные иорданские.
Сувейд отыскал дом Фоули и три дня наблюдал. Подметил седые, редеющие волосы Фоули и образовавшийся с возрастом животик. Отметил отсутствие охраны и камер видеонаблюдения, а также низкую ограду вдоль фасада и боковых сторон дома – через такую стену можно было легко перелезть, и она давала достаточно места для укрытия. Сувейд сделал краткие записи об утренних ритуалах Фоули: ранний подъем, прогулка с собакой, точно, по часам, отбытие в 7.20 утра в офис – всегда один, за рулем “мерседеса”.
Двадцать восьмого октября, когда городские муэдзины пели призыв к рассветной молитве, ливанец и его партнер забрались в арендованный “хёндаи” и направились в западную часть Аммана, спрятав пистолет и маску в коробку, лежавшую на коленях у Сувейда. Сувейд не знал, шпион ли Фоули. Но он искал случая убить американца, и вот случай представился. “Я думал, что убить его будет легко, всего пара выстрелов”, – говорил он Абу Хайсаму.