Командиру американского спецназа повезло: он привел группу коммандос именно в тот жилой квартал, где ночевал в тот день самый опасный террорист Ирака. Они находились менее чем в ста пятидесяти футах друг от друга, разделенные лишь парой нетолстых бетонных стен и темнотой города, который уже почти год, с начала американской операции, жил без электричества. “Я, вероятно, стоял меньше чем в квартале от Абу Мусаба аз-Заркави”, – признавал потом Маккристал.
Это был второй в бесконечной череде рейдов той зимы. Американцы боролись с мятежниками, существование которых не могли больше отрицать даже самые большие вашингтонские оптимисты. Пентагон направил в Ирак команды спецназа с заданием искоренять ячейки местных и иностранных боевиков, стоящих за ростом насилия в стране. Человек, возглавивший миссию, был известен как солдат до мозга костей, он регулярно участвовал в опасных ночных рейдах по вражеской территории. Сорокадевятилетний Маккристал сам был бойцом элитного подразделения, легендарного Семьдесят пятого парашютно-десантного разведывательного полка, известного девизом “Быстрее, дальше, сильнее” и победами от побережья Нормандии до битвы в Могадишо, описанной в книге и фильме “Черный ястреб”. Стайер, прославившийся самодисциплиной, Маккристал регулярно пробегал семь-восемь миль в день, ел простую пищу и спал ночью не больше четырех часов. В должности начальника Совместного командования специальных операций (СКСО) он оказался едва ли за четыре месяца до того февральского рейда. Свою кипучую энергию он направлял на поиски террориста, который приобрел известность среди иракских суннитов как самый яростный враг американской оккупации.
Сегодняшний план предусматривал подомовый обыск в одном из самых опасных районов во всем Ираке. Всего через месяц Фаллуджа навсегда прославится как город, где на четырех американских охранников из частной фирмы напали из засады, после чего несчастных растерзали, протащили по улицам, а потом повесили тела на мосту через Евфрат. Но сегодня ночью на тактической карте Маккристала военная разведка отметила другое место, которое следовало проверить и вычеркнуть из списка. Генерал пристегнул пистолет и забрался в джип вместе с другими бойцами, намереваясь не сражаться, а наблюдать.
Этот рейд не держали в секрете. Вместо того чтобы нагрянуть сюда на вертолетах, Маккристал и его группа ехали от самого Багдада: колонна из военных джипов и бронированных грузовиков громыхала по неосвещенным улицам до шоссе номер один, скоростной магистрали, ведущей на запад, к Иордании и Сирии. С час они ехали по почти пустой дороге, приближаясь к точке, где пустыня уступала место плоским крышам и тощим пальмам окраин Фаллуджи. Отыскав в темноте первый дом-цель, солдаты “Дельты” бросили в дверь светошумовые гранаты и молча, четко принялись бегом прочесывать комнату за комнатой.
Маккристал прошел в дверной проем дома, когда поиски оружия были в разгаре. Здесь горел свет. Командир сдвинул вверх очки ночного видения и стал смотреть, как солдаты обыскивают группу мужчин-иракцев, которых подняли с постелей. В соседней комнате женщины и дети сидели на футонах, завернутые в одеяла, чтобы спастись от холода. Дети с понятным любопытством смотрели снизу вверх на долговязого американца. Но в глазах женщин Маккристал видел кое-что еще – напряженную эмоцию, которая запомнится ему на долгие годы. “Это была чистая, беспримесная ненависть”, – говорил он.
В эту ночь он в первый раз задержался в доме, который обыскивали его люди. Таких случаев будет еще много, и все они оставят неизгладимое впечатление. Однажды, во время рейда в Рамади, солдаты вытащили нескольких мужчин из дома, служившего, по сведениям, конспиративной квартирой, и заставили лечь на бетон – лицом вниз, руки за голову. Из дома вышел маленький мальчик лет четырех. Увидев отца лежащим на земле, он прошел между распростертыми взрослыми и, не говоря ни слова, лег рядом с отцом, заложив ручонки за голову.
“Мы мнили себя освободителями, – говорил впоследствии Маккристал. – Но вот эти парни – огромные, в бронежилетах, с оружием в руках – переворачивают матрасы… Мы не крушили мебель. Мы не разоряли жилища. Но представьте себе: кто-то входит в ваш дом, где ваши жена и дети, и начинает рыться в ящиках. Помню, я думал: а если бы это был мой дом? Такие воспоминания остаются с тобой навсегда”. Обыск закончился, шум и крики переместились дальше по кварталу.
Пока коммандос двигались к следующему дому, крепко сбитая фигура в темной одежде крадучись открыла окно на втором этаже и спрыгнула в темный проход между домами. Поднявшись, человек на ощупь прокрался в переулок и растворился в темноте – может быть, направился на север, через железнодорожные пути, или стал ждать в темноте, когда уйдут коммандос. Лишь обнаружив позже его брошенные вещи, американцы поняли, что чуть-чуть не арестовали Заркави.
Это была упущенная возможность из тех, что могли бы изменить ход войны. Лишь год спустя американцы снова смогут приблизиться к Заркави.
Бегство Заркави расстроило командующего спецназом, даже при том, что ни он, ни другие американские военачальники еще не представляли себе, сколько разрушений принесет этот иорданец. В мемуарах Маккристал вспоминал свою первую поездку в Фаллуджу как относительно спокойное время, “тогда Ирак еще не погрузился в ад гражданской войны по-настоящему”.
“Кровавые последствия нашей ошибки проявились не сразу, – писал он. – В ту ночь Заркави еще не был проклятием Ирака”.
И все же Маккристал уже видел контуры грядущего сражения. В глазах той иракской семьи он различил чувство, которое Заркави – или кто-то подобный ему – смог использовать, чтобы добыть больше денег и добровольцев. Обыски в домах гражданских жителей были необходимостью, но они усиливали озлобленность, которую многие иракцы чувствовали после нескольких месяцев отключенного электричества, прорывов канализации и хронической безработицы, всего, что, по словам Маккристала, “провоцировало ярость, естественным образом направленную на нас”.
“С расчетливой хитростью дикаря Заркави принялся эксплуатировать наши ошибки, заставляя нас выглядеть бессильными, или злонамеренными, или и тем и другим, – вспоминал Маккристал. – Его исчезновение в темноте той ночью нас встревожило, но меня выбила из колеи та иракская семья. Наблюдая, как они наблюдают за нами, я понимал, что бой будет долгим и жестоким”.
Но чтобы начать этот бой, Маккристалу пришлось создать силу, полностью соответствующую задаче искоренения партизанской сети, раскинувшейся по провинции площадью со штат Нью-Йорк. Со времен Вьетнама американская армия не сталкивалась с подобной задачей. Сухопутные и военно-морские части, рассеянные в начале 2004 года по всему Ираку, и близко не были подготовлены к ее решению.
Маккристал сам осваивал должность на ходу. Он поднялся по иерархической лестнице стремительно, перешагивая через ранги, и заработал репутацию антикризисного менеджера. Маккристал мыслил по-новому, отлично умел замечать дисфункцию в организации и не стеснялся встряхнуть все как следует.
Родившийся в военной семье (отец – генерал-майор, все четверо братьев и сестра так или иначе связали свою жизнь с армией), Маккристал в молодости был блестящим курсантом, чьи показатели оказывались хуже, чем могли бы быть. Учась в Уэст-Пойнте, он набирал дисциплинарные взыскания за употребление спиртного и несоблюдение субординации. Его решение поступить в школу войск специального назначения выглядело уклонением с прямого пути для офицера, желающего сделать карьеру. Но Маккристал не уставал поражать своих наставников силой духа и склонностью оспаривать статус-кво. Из-за самодисциплины – и требовательности по отношению к тем, кто находился под его началом, – ему дали прозвище, которое так и приклеилось: Папа Римский.
Маккристала представили к званию бригадного генерала за несколько месяцев до терактов 11 сентября 2001 года; одно время он направлял американскую военную кампанию в Афганистане в нужное русло, после чего стал заместителем начальника оперативного управления в пентагоновском Комитете начальников штабов. Когда началась война в Ираке, Маккристала назначили проводить ежедневные телебрифинги для новостных медиа. 14 апреля 2003 года он стоял перед камерами, когда Пентагон официально объявил о капитуляции иракского правительства. “Я полагал, что серьезные боевые действия завершены”, – вспоминал Маккристал.
Всего через шесть месяцев он был уже в Ираке, где командовал смешанными войсками элитных диверсионных групп и служащих разведки; военная кампания тогда только началась. Когда Маккристал и его команда поздней осенью и зимой наносили первые визиты на ключевые командные посты, страна, судя по всему, сползала в хаос. Даже в Мосуле, этнически неоднородном северном городе, который считался образцом возрождения под руководством США, армия понемногу теряла контроль над безопасностью. В городе стояла Сто первая военно-воздушная дивизия под командованием Дэвида Петреуса, в то время генерал-майора, который быстро открыл заново государственные учреждения и школы, перестроил местную службу безопасности и привел в порядок инфраструктуру. Но вскоре после того, как Петреус покинул город (в январе 2003 года его перевели в небольшой американский гарнизон), в Мосул вошли инсургенты. Боевики даже сбили вертолет из сопровождения Маккристала, когда тот посещал регион.
Как много было сделано неверно – и как быстро! И все же Маккристала, сидевшего в штаб-квартире в международном аэропорту Багдада, поражало отсутствие хоть какой-то стратегии в войне, в какую внезапно для себя угодила Америка. Даже спецподразделение, созданное для противодействия герилье (оно называлось “Оперативная группа 6-26”, но в ходе войны принимало и другие названия), не располагало базовыми методиками обработки разведданных, собранных в районе боевых действий или полученных от информаторов.
От иного просто глаза на лоб лезли. Однажды, посещая изолятор временного содержания, Маккристал прошел мимо небольшого кабинета, где хранились улики, собранные во время рейдов. В кабинете высилась гора в половину человеческого роста – документы, ноутбуки, компьютеры, сотовые телефоны и другие “донные отложения”, большинство просто рассовано по мусорным мешкам и мешкам из-под песка. Все эти материалы еще только ждали проверки.
– Что это? – спросил Маккристал помощника.
– Это доставили сюда вместе с арестованными, – прозвучало в ответ.
– Значит, это необработанные разведданные, – заключил генерал. – Что мы с ними делаем?
– Когда у переводчиков есть свободное время, мы сидим тут с ними и просматриваем содержимое.
Маккристал пришел в ярость.
“Это было невероятно, – вспоминал он позже свою реакцию. – Естественно, свободного времени у переводчиков не было. К тому же они не знали, что именно ищут. Так что материалы просто лежали мертвым грузом, как переспелые и гниющие фрукты”.
Через несколько месяцев после своего назначения Маккристал решил собрать командиров СКСО из Ирака и Афганистана на двухдневную конференцию, чтобы обсудить набирающие силу партизанские войны в обеих странах. Он попросил кое-что прочитать – в том числе “Современную войну”, классический французский труд 1961 года о противостоянии партизанской войне – и подготовил показ “Битвы за Алжир”, художественного, но исторически достоверного фильма 1966 года о кровопролитных попытках французской армии подавить в 1950-х партизанское движение алжирского Фронта национального освобождения. После окончания фильма Маккристал предложил обсудить две проблемные темы. Во-первых, применение пыток и то, как это в конечном счете подорвало позицию Франции, тактически и морально. Во-вторых, отсутствие у французских военных, по мнению Маккристала, представления об алжирской культуре, отчего призывы партизан оказались столь убедительны для множества простых граждан страны. Схожесть алжирского конфликта с текущим была болезненно очевидной, но Маккристал жестом указал на стену, чтобы донести эту мысль до остальных: “Мы ни малейшего понятия не имеем, что происходит вне нашего охраняемого лагеря”.
Маккристала поражало и то, что Заркави, иностранец, сумел создать столь впечатляющую сеть меньше чем через год после приезда в Ирак. Да, иорданец получал помощь от местных жителей. Но он явно выказал недюжинные способности как организатор и стратег.
Умение Заркави собирать информацию было поразительным, судя по его способности наносить удары за много миль от своей собственной базы. Его личная служба безопасности работала на удивление виртуозно, в частности умудряясь то и дело проскальзывать на волосок от электронной разведывательной сети американцев. Действовал же Заркави дерзко, но осторожно, выбирая относительно легкие цели и мощные, но простые в изготовлении бомбы. Больше всего впечатляла его способность мыслить стратегически: он не только пытался вести войну. Он сам менял поле боя, используя теракты как кузнечный горн для выплавления новых врагов и союзников – в соответствии со своими целями. А целью Заркави сейчас было посеять ненависть между населяющими Ирак суннитами и шиитами.
Межконфессиональная вражда была вплетена в ткань страны, традиция расправ и погромов восходила к первым векам ислама. И все же в последние десятилетия двадцатого века иракцы обрели общее национальное самосознание и особое, иракское, чувство патриотизма, которое усилилось из-за восьмилетней войны против теократии иранских шиитов. До свержения Саддама Хусейна сунниты и шииты легко смешивались в иракских школах и университетах и жили бок о бок в смешанных районах. Однако теперь, не без помощи Заркави, страна оказалась разделена на вооруженные анклавы. Вскоре ночи уже принадлежали шиитским и суннитским бандам, которые чинили расправы и сваливали изувеченные тела в переулки и ирригационные каналы.
“Заркави поставил себе целью заставить граждан Ирака смотреть друг друга так, как он сам видел их, – писал Маккристал. – А для него они были не гражданами страны, не коллегами, не соседями и не дальними родственниками или одноклассниками. Они были или единоверцами, или врагами, которых следовало бояться и уничтожать”.
Пока Заркави пытался создать проблемы для временного правительства Ирака и американских оккупационных сил, межконфессиональная вражда, которую он раздул, быстро обрела собственную инерцию. Шиитские отряды самообороны и милиция, жестокостью не уступавшие головорезам Заркави, захватили контроль над внутренними районами страны и вступали в короткие перестрелки с военными частями США – так же, как их противники-сунниты. Иные, вроде Организации Бадра, обратились к иранскому Корпусу стражей исламской революции за оружием, обучением и деньгами. Со времен революции 1979 года Америка была злейшим врагом Тегерана – это она привела к власти шиита аятоллу Рухоллу Хомейни и поставляла оружие Саддаму в его войне с Ираном. Так что теперь Тегеран видел возможность уязвить Америку, управляя собственными армиями-представителями в Ираке. Вскоре все шоссе страны были усеяны спроектированными в Иране СВУ, которые специально были созданы так, чтобы пробивать броню американских военных машин.
По сути, Заркави изобрел трехстороннюю войну, в которой США оказались под огнем двух других сторон. Его представление о “мятежной” ярости, столь темпераментно описанное в письме к бен Ладену, выкристаллизовалось в книге под названием “Управление жестокостью”. Текст, циркулировавший на джихадистских сайтах в начале 2004 года, утверждал, что достичь целей ислама поможет лишь непоколебимая жестокость.
“Если мы не будем жестоки в джихаде, если позволим себе смягчиться, то утратим силу, – утверждал автор, теоретик “Аль-Каиды”*, называвший себя Абу Бакр Наджи. – Чтобы втянуть массы в битву, требуются действия, которые воспламенят противника и заставят людей вступить в бой, хотят они того или нет”.
“Мы должны сделать эту битву жестокой, – писал он. – Такой, где смерть – на расстоянии ножа”.
Всего через две недели после письма Заркави бен Ладену создатели бомб, работавшие на иорданца, подготовили еще один взрыв, атаку на мирных шиитов. Такого кровопролития страна не видела за всю войну.
Второго марта 2004 года, в священный день, известный как День Ашура, миллионы шиитов по всему миру собирались почтить память одного из величайших святых мучеников, Хусейна ибн Али, внука пророка Мухаммеда. Для иракских шиитов эта дата была особенно значимой: они отмечали священный день впервые после свержения Саддама Хусейна и отмены правительственной политики строгого надзора над верующими.
К середине утра огромные толпы – по неофициальным данным, до миллиона человек, включая десятки тысяч приехавших иранцев, – роились в шиитских храмах Багдада и Кербелы, города в Центральном Ираке, где по преданию был убит Хусейн ибн Али. В обоих городах в толпы паломников затесались молодые люди в тяжелых жилетах, скрытых под одеждой. В десять утра в толпе почти одновременно прогремели взрывы, полетели шрапнель и ошметки человеческих тел. Люди в панике бросились бежать; в это время во двор мечети упали смертоносные снаряды, выпущенные в нескольких кварталах от храма. Погибли еще несколько десятков верующих. Следователи позже подтвердили информацию о десятке взрывов и почти семистах жертвах, из них сто восемьдесят погибших.
В этот раз официальные лица США быстро указали на Заркави как на возможного виновника. Не прошло и суток, как главнокомандующий США на Ближнем Востоке, генерал Джон Абизаид, заверил комиссию Конгресса, что владеет “разведданными, которые связывают Заркави” со взрывами во время Ашуры.
“Четкость организации и желание нанести удар по безвинным верующим – явный фирменный знак Заркави”, – объявил Абизаид третьего марта.
Многие иракцы хотели обвинить кого-нибудь еще. Аятолла Али ас-Систани, главное духовное лицо иракских шиитов, обвинял американские оккупационные силы в том, что они позволили рухнуть иракской системе безопасности, которая хоть и имела свои проблемы, но была в основном стабильна. Другие считали, что за кровопролитием стоят сами американцы; они не желали верить, что мусульмане способны на такие зверства.
Кто-то набросился на журналистов, которые для многих являли собой наиболее заметный символ Запада. Возле разрушенной взрывом мечети Муса аль-Хадам какая-то жительница Ирака, с ног до головы замотанная в черную абайю, вцепилась в двух американских репортеров, пронзительно выкрикивая оскорбления. “Почему, – вопила она, – вы, американцы, сделали это?”
И года не прошло с тех пор, как Заркави прибыл в Центральный Ирак, имея при себе лишь несколько винтовок, некоторую сумму наличными и собственные амбиции. Он объявил своей целью изолировать и измотать американские оккупационные силы и разжечь конфликт между шиитскими и суннитскими общинами Ирака. Ему удалось достичь того и другого; более того – иракцы теперь обвиняли американцев в кровопролитии, которое было делом рук Заркави.
Как он и рассчитывал, Ирак сползал в хаос, и Заркави вскоре продемонстрировал свою новую тактику, призванную усугубить беды страны и запугать западный мир. Но сначала ему надо было завершить одно незаконченное дело. Он не забыл свою первую ненависть – Иорданию.
Глава 11
“Эта атака превзошла бы все, что сделала “Аль-Каида”*
Двадцать девятого февраля 2004 года после долгой борьбы с лейкемией умерла Далла аль-Халайли, глубокочтимая мать Абу Мусаба аз-Заркави. Иорданские агенты неделями не спускали глаз с дома, в котором она умирала, и пристально наблюдали за обрядом погребения, чтобы знать, не появится ли любящий сын. Он не появился.
Так же далеко Заркави оставался 6 апреля от иорданского суда, который заочно приговорил иорданца к смертной казни за убийство американского дипломата Лоуренса Фоули. Однако Заркави приготовил подарок – напоминание властям родной страны, что он о них не забыл. Заркави собирался совершить жест эпического масштаба, более грандиозный, чем все его деяния в Ираке. Одним чудовищным ударом он выпотрошит высших чиновников иорданской системы безопасности, парализует монархию и затмит Усаму бен Ладена как самый дерзкий и бесстрашный исламский воин своего времени.
Для выполнения этой миссии он выбрал человека по имени Азми аль-Джаюси, иорданца палестинского происхождения. Коренастый тридцатипятилетний Джаюси, с редеющими каштановыми волосами и тонкими европейскими чертами лица, был рядом с Заркави с самого Афганистана. В иорданском лагере в Герате, на западе Афганистана, он овладел искусством составлять взрывчатые смеси; в один несчастливый день он лишился пальца. Когда Заркави перебрался в горы Северного Ирака, Джаюси стал работать в химической лаборатории “Ансар аль-Ислама”*, где смешивал простые яды и проверял результаты на собаках. Теперь Заркави с Джаюси засели за разработку устройства, которое продемонстрировало бы таланты последнего: мощная бомба сровняла бы с землей несколько зданий в центре иорданской столицы и одновременно выпустила бы облако ядовитого газа. Этой бомбе, напоминавшей радиоактивные “грязные бомбы”, которые распространяли радиацию благодаря обычным взрывчатым веществам, предстояло стать чудовищным по своей мощи оружием. Ядовитые вещества распространятся по всему городу, начнется паника. При благоприятном ветре “самоубийственная химическая атака”, как называли ее последователи Заркави, имела все шансы убить тысячи людей.
Но сначала изготовитель бомбы должен был сообразить, как добраться до цели. Джаюси, как и сам Заркави, хорошо знал об иорданском Мухабарате – в 1990-е годы он попал в тюрьму за связи с радикалами. Его могли узнать на границе, даже с фальшивым паспортом. Заркави решил не полагаться на волю случая. С помощью своего сирийского шефа логистики, дантиста-полиглота Абу аль-Гадийи, он разработал схему переправки Джаюси и его соучастника через границу Иордании в бензовозе. Гадийя устроил для террориста укрытие в цистерне, снабдив схрон дыхательными трубками, чтобы безбилетники не надышались парами бензина во время двухчасового путешествия через таможни сирийско-иорданской границы. При себе у них не было ничего, кроме рецепта взрывчатки и толстых пачек евро и иорданских динаров – первого взноса в бюджет, который потом достигнет четверти миллиона долларов.
Джаюси без приключений переправился через границу, и иорданские друзья быстро доставили его на явочную квартиру, где он мог начать приготовления. Джаюси купил подержанный “опель” и принялся тратить деньги. Он поручил помощникам нанять складские помещения в трех городах на севере Иордании и купил еще четыре машины у разных продавцов. Одна из них, “шевроле каприс” с восьмицилиндровым двигателем и детройтской стальной рамой, была достаточно мощной, чтобы протаранить контрольно-пропускной пункт. Потом Джаюси купил три грузовика; два должны были стать гигантскими бомбами, в третий планировалось поместить резервуары с химикатами. Наконец Джаюси засадил помощников за работу, раздав им с десяток разных заданий, от приваривания к грузовикам усиленных амортизаторов до покупки и хранения химикатов – пестицидов, цианистого калия, перекиси водорода, глицерина, ацетона – партиями достаточно маленькими, чтобы не возбуждать подозрений. Запасы, общим объемом в двадцать тонн, вскоре выстроились вдоль стен маленького склада в расположенном на севере городе Ирбиде, в канистрах и ящиках, помеченных оранжевыми предупреждающими наклейками. Двенадцати рабочим предстояло участвовать и в самой миссии, без шансов вернуться домой.
Джаюси надзирал за работами, как ревностный маэстро. Он разъезжал на своем “опеле” от одного склада к другому, чтобы избежать переговоров по телефону – телефонный звонок могли перехватить. Между визитами он проезжал через весь Амман, чтобы лично собрать информацию о потенциальных мишенях: штаб-квартира Мухабарата; королевский дворец и комплекс придворцовых зданий; посольство США; новый торговый комплекс “Мекка” – пять этажей магазинов и ресторанов.
Обнаружив, что может перемещаться по всей Иордании без помех, Джаюси за несколько недель до назначенного на середину апреля дедлайна расслабился. Печально известный своей любовью к сладкому, он наведывался в кондитерские лавки за кнафе, похожими на канноли трубочками со сладким сыром и с хрустящим покрытием из длинной лапши. Потом он начал обдумывать более рискованный тур: посетить район, где жил прежде, и повидать супругу. Женщина понятия не имела, что ее муж в Иордании, а Джаюси хоть и жаждал воссоединения, но был достаточно осторожным, чтобы понимать: любая попытка увидеться с женой будет замечена и доведена до сведения Мухабарата.
В конце концов для истосковавшегося Джаюси любовь оказалась сильнее осторожности. В начале апреля он отправил одного из своих заместителей понаблюдать за семейным домом. Заметив жену Джаюси (она как раз возвращалась домой после визита к родителям), посланец подъехал к ней на машине и представился. Оба о чем-то коротко переговорили, и женщина скрылась в доме. Когда она появилась снова, с ней были сумки и трое детей на буксире.
Планы Джаюси начинали обретать форму, а теперь и жена поможет ему скоротать время до дня, когда все будет готово.
До намеченной даты, когда следовало доставить по назначению мощную бомбу Заркави, оставалось меньше двух недель.
Ловушки начали срабатывать почти одновременно. От отдаленных городов и дальних пригородов столицы информация, пульсируя по невидимой сети, потянулась к оперативному центру Мухабарата. Сенсоры агентства сначала засекли детали странной головоломки вроде исчезновения в один день целой семьи известного агентам соратника Заркави, палестинца по имени Джаюси. Самого джихадиста не видели в Иордании уже несколько лет. Неужели он тайком перевез семью в Ирак?
Более серьезная улика лежала на столе Абу Мутаза, молодого офицера из отдела по борьбе с терроризмом. Абу Мутаз пытался наставить Заркави на путь истинный, после того как тот по амнистии 1999 года вышел из тюрьмы. Спустя почти пять лет Абу Мутаз был уже капитаном с подчиненными и кругом задач, которые распространялись на офисы разведслужбы по всей стране. И вот в один из офисов, в Ирбиде, городе возле сирийской границы, стали поступать донесения об иностранцах с огромными суммами наличных и весьма специфическим списком трат: небольшое число подержанных, но крепких легковых машин и грузовиков и съем складских помещений, расположенных подальше от домов и пешеходных дорог.
Абу Мутаз кропотливо изучал подробности. Загадочные покупатели вели себя достаточно странно, чтобы вызвать интерес у местных жителей, и подозрения начали углубляться. Рутинные попытки установить личность приезжих окончились ничем. И вообще, вскоре стало ясно, что настоящими покупателями были не они. “Использовали подставных лиц, – заключил Абу Мутаз. – И мы не знаем, кто стоит за всем этим”.
Сотрудники Мухабарата взяли одного из торговых посредников – местного автомобильного брокера лет сорока, который в прошлом попадал в неприятности из-за теневых сделок. Со времени своих прежних трений с законом он исправился и даже стал религиозным, хотя и не фанатиком. Когда к нему явились из Мухабарата, он перепугался и одним духом выложил все, что помнил о человеке, который нанял его купить “шевроле-каприс”. “Я даже не взял комиссию!” – твердил брокер.
Однако имена, которые он сообщил, оказались фальшивыми, а нацарапанные им телефонные номера больше не обслуживались. Единственной надежной зацепкой для Мухабарата остались подробные описания машин, включая “шевроле” и большой желтый грузовик немецкого производства, и неясные счета загадочных покупателей. Все в этих сделках, от регистрации документов до номерных знаков, было украдено или сфабриковано.
Тем временем на стол Абу Мутаза ложились еще более тревожные рапорты. Некоторые местные торговцы стройматериалами сообщили о сделках на большие суммы наличными – куплены были кое-какие химикаты, и разведслужба тщательно отследила покупки, поскольку химикаты могли найти применение в изготовлении взрывчатки. Встревоженный Абу Мутаз явился к начальству. Вскоре агенты по всей стране присоединились к срочным поискам “каприса” и желтого грузовика.
“Мы терпеливо собирали информацию, пока не услышали об этих химикатах, – вспоминал он впоследствии. – Объемы купленного позволяли предположить, что мы ищем не двух-трех террористов, которые пытаются изготовить бомбу. Оказалось, что это куда более масштабный проект”.
До сих пор руководители Мухабарата не видели причин посвящать в поиски своих американских коллег. Что бы ни затевалось в Ирбиде, ни упоминаний об особых мишенях, ни предположений об участии “Аль-Каиды”* или Заркави не было. Откровенно говоря, ЦРУ мало что могло предложить. Знаниями и умениями, потребными для решения задачи, иорданцы обладали сами, и в немалом объеме. В непростом искусстве слежки они были на голову выше американцев, при всех деньгах и технических наворотах последних. А Абу Мутаз славился как один из лучших.
Абу Мутаз был родом из Тафилы – крошечного трехтысячелетнего городка на Восточном берегу, где корни, происхождение значили больше, чем образование или богатство. Хорошие школьные оценки и племенные связи дали ему возможность отправиться за границу, в Катар, где он намеревался изучать журналистику и мечтал о карьере в прессе или на телевидении. Вместо этого в Мухабарате ему по хорошим результатам вступительных испытаний предложили пост, где не требовался опыт работы. Умение писать тексты принесло ему должность, на которой надо было составлять черновики отчетов для руководителя отдела по борьбе с терроризмом. Но Абу Мутаз, прирожденный оперативник, истинный талант показал в вербовке информаторов из джихадистов. Будучи не слишком религиозным, он держался открыто, естественно и тем самым вызывал у людей доверие. “Всегда есть ключ, который проведет тебя к человеку в душу, – надо только найти этот ключ”, – часто говорил он.