“Есть ли оправдание тому, чтобы оставаться праздным? – говорил человек с бумажкой. – Как может свободный мусульманин спокойно спать, когда ислам жестоко убивают, когда его честь в крови, а картины позора – на экране телевизора, картины сатанинских издевательств над мусульманами и мусульманками в тюрьме Абу-Граиб? Где же ваш гнев, ваше неистовство?”
Разглагольствования с дальнейшими воззваниями к гордости мусульман продолжались еще несколько минут. Заркави не раз и не два сослался на Коран, включая реверанс в сторону пророка Мухаммеда как “примера и образца для всех нас” – поскольку тот приказал обезглавить брошенных в тюрьму мятежных еврейских купцов в Бадре. Потом, обращаясь непосредственно к президенту США, Заркави предупредил:
Тяжелые времена настают для вас. Ваши солдаты пожалеют о дне, когда их нога ступила на землю Ирака, когда вы осмелились мучить мусульман… Мы говорим вам: за попранное достоинство мусульман и мусульманок в Абу-Граибе вы заплатите кровью и жизнью. Вы не увидите от нас ничего, кроме трупа за трупом и гроба за гробом тех, кого будем убивать вот так.
С этими словами Заркави вытянул из ножен длинный нож и воткнул в Берга. Тот, связанный по рукам и ногам, завалился на бок. Пока другие держали пленника, Заркави одной рукой схватил Берга за волосы, а другой начал перепиливать ему горло. Раздался короткий ужасный крик, за ним последовали конвульсии, мужчины в масках держали Берга за ноги и за плечи, пока Заркави с усилием продолжал свое страшное дело. Еще несколько секунд – нож втыкается в тело, пилит, камера качается, дергается. И еще несколько секунд.
Бакос почувствовала, как внутри поднимается дурнота. Она поймала себя на мысли: “Досмотреть до конца – и все”. Но ролик никак не кончался.
В конце концов Бакос извинилась и вышла. “Какой смысл смотреть”, – подумала она.
Она пропустила только финальные кадры, на которых один из подельников Заркави, высокая фигура в белом капюшоне, поднял голову, к этому моменту уже отделенную от тела, и держал ее, как трофей, а потом аккуратно положил на спину жертвы.
Послание Заркави миру длилось пять минут тридцать семь секунд – дрожащая зернистая видеозапись, сделанная на ручную камеру, запечатлела акт почти невообразимой жестокости. Запись моментально стала международным хитом.
Кадры полились в бесчисленные тысячи компьютеров, от Северной Америки до Южной Азии и по всему Ближнему Востоку. Многие зрители вопили от отвращения. Другие испытывали тоску, отчаяние или гнев. Но все смотрели.
Чтобы обеспечить необходимое доверие к задокументированному деянию, ролик услужливо снабдили пояснением “Абу Мусаб аз-Заркави убивает американца”. Человек, который мечтал затмить Усаму бен Ладена и стать самым дерзким деятелем исламского мира, только что этого добился. По крайней мере – на данный момент.
Террористы и раньше обезглавливали своих жертв. Двумя годами ранее схожим образом, на публику, был убит корреспондент Wall Street Jornal Дэниел Пирл. Но Пирл был маститым журналистом, который приехал в Пакистан в поисках историй об “Аль-Каиде”*. Ника Берга убили только потому, что он был американцем. А ролик с его казнью появился в тот самый момент, когда миллионы американцев подключились к широкополосному интернету и когда поддержка войны в Ираке начала ощутимо проседать.
Даже Белый дом, который ранее в том же месяце говорил о новых возможностях для бизнеса в Ираке, был вынужден взглянуть в лицо жестокому деянию Заркави.
“Их цель – поколебать нашу волю. Их цель – поколебать нашу уверенность в своих силах”, – сказал президент Буш журналистам в Вашингтоне, рассуждая о теракте, мучительные подробности которого наблюдало множество американцев. Он продолжал твердить, что дела в Ираке идут успешно, однако отказался отвечать на вопросы журналистов.
Другие американские политики, в том числе и из президентской партии республиканцев, сумели уловить смену общественных настроений еще до того, как ее подтвердили опросы общественного мнения. Скандал с Абу-Граибом в глазах многих сорвал последние фиговые листки разговоров о незыблемых моральных устоях, на которых держалась война Америки с Ираком. Популярный образ высокотехнологичной американской военной машины, сеющей страх и ужас в рядах армии Ирака, потускнел и сменился ужасными кадрами о терактах с применением СВУ и с покрытыми государственным флагом гробами. А теперь американцы прямо в своих гостиных становились свидетелями новой разновидности варварства.
“Если бы вы держали руку на пульсе Америки, то заметили бы, как он изменился после новости об обезглавливании Ника Берга, – говорил в интервью New York Times Рой Блант, член Палаты представителей, республиканец из Миссури. – Она прочистила людям мозги. Они наконец вспомнили, почему мы оказались в Ираке и с кем имеем дело”.
Но с кем именно имели дело американцы? Для многих телезрителей люди на видео были членами “Аль-Каиды”*, одну черную маску не отличить от другой. Через три дня после того, как ролик оказался в сети, появилось еще одно послание – как будто специально, чтобы ответить на этот вопрос.
Тринадцатого мая 2004 года джихадистские сайты опубликовали известие о создании новой террористической организации, которая называла себя “Джамаат ат-Таухид валь-Джихад”, или “Армия единобожия и джихада”*. Ей предстояло сделаться чем-то вроде исламской супергруппировки: объединить под руководством Заркави небольшие фракции иракских мятежников и иностранных боевиков. Программное заявление было впечатляющим: в нем говорилось о “поворотной точке истории”.
“Это слияние укрепит людей ислама, оно станет пылающим пламенем для врагов Аллаха, в котором все они будут гореть, пока не вернут похищенные у нас права и пока на всей земле не настанет царство истинной веры, – говорилось в послании. – Это мандат, побуждающий группы и секты ревностно взяться за исполнение их истинного долга. Клянемся в верности Исламскому государству, которое не предадим и которому не изменим. Мы будем верны клятве до конца, пока не достигнем одного из двух: победы или мученической смерти”.
Коммюнике указывало двух лидеров с Заркави – “шейхом” – в качестве главного. Всего за три месяца до этого Заркави в письме к бен Ладену просил “Аль-Каиду”* о сотрудничестве и утверждал, что мир в любом случае скоро услышит о нем. Этот миг настал. Опубликовав запись с Бергом и провозгласив, что его, Заркави, организация объединила всех повстанцев, он обозначил свое место в глобальном джихадистском движении. Заркави отныне был не только руководителем крайне жестокой террористической группы в Ираке. Теперь он – как террорист, которого боится Запад и которому хотят подражать молодые исламисты, – соперничал с самим бен Ладеном. Да, бен Ладен тоже делал видеозаписи: в золотых одеждах, с крашенной басмой бородой саудовец сидел за столом, произнося напыщенные речи. В ролике Заркави перед зрителем предстал энергичный, харизматичный молодой мужчина в наряде ниндзя, который убил американца собственными руками.
Аналитики ЦРУ, изучая видео и официальное сообщение о создании “Армии”*, задавались вопросом, не переоценил ли молодой иорданец свои силы. Заркави был выскочкой, которому не хватало школьного образования и у которого, по отзывам, никогда не было ни умения видеть ситуацию, ни интеллекта, чтобы руководить большой группой. Не хватало ему и организационной поддержки, которая привела к успеху бен Ладена, в частности поддержки со стороны известных исламских богословов – те своими фетвами оправдывали жестокие деяния вплоть до убийства мирных граждан или найма террористов-смертников. Заркави санкции на убийства никто не давал, он взял на себя ответственность самостоятельно решать, как вести джихад против США.
Нада Бакос задавалась вопросом, не стремился ли Заркави сделаться главной мишенью, и не только для американцев.
“Заркави как с цепи сорвался, – говорила она впоследствии. – Даже “Аль-Каида”* пыталась придерживаться определенных принципов, прося богословов давать разъяснения насчет шариата. Но Заркави толковал закон как ему вздумается. Он устанавливал собственные правила, и это походило на культ. Заркави словно основал новую религию”.
Конечно, Заркави столкнулся с отрицательной реакцией. Религиозные деятели “Аль-Каиды”*и других завоевавших прочную репутацию джихадистских групп не одобряли подобного слишком уж неортодоксального поведения, особенно если оно могло оскорбить чувства богатых и набожных арабов, чьи пожертвования составляли бóльшую часть бюджета организации.
Но многие простые мусульмане присоединились к быстро растущей пастве Заркави. В Ираке и где бы то ни было почитатели теперь звали иорданца новым прозвищем, которое вошло в обиход в самые первые дни после демонстрации записи с Бергом.
Бен Ладен и дальше оставался уважаемой фигурой, человеком, который много лет назад сражался с советскими войсками и спланировал атаки на Нью-Йорк и Вашингтон. Но Заркави теперь славили как “шейха головорезов”. Он явил миру терроризм нового времени, сделав показ казни в эфире, по интернету, своей тактикой, чтобы привлечь ожесточившихся исламистов и запугать всех остальных.
Глава 13
“Там все безнадежно”
Двадцать третьего июня 2004 года дипломат Роберт С. Форд забросил багаж в бронированный аэропортовский автобус и сел в салон. Ему оставалось преодолеть последний отрезок путешествия, которого он пытался избежать. Через двадцать пять минут Форд снова будет в “зеленой зоне”, будет прокладывать путь по лабиринтам взорванных стен и трейлерных поселков, будет дышать обжигающим воздухом с примесью запахов дизельного топлива и гниющего мусора. Зарекшись полгода назад еще когда-нибудь приезжать в Багдад, Форд все же вернулся – и увидел, что судьба Ирака резко изменилась в худшую сторону.
Признаки беды были разбросаны вдоль всей дороги, ведущей из аэропорта. Заграждения и КПП буквально усыпáли обочину десятимильного шоссе (тщетная попытка остановить ежедневные обстрелы и взрывы бомб), превратив ее в дорогу, которую американские солдаты прозвали “Ирландским маршрутом”, а иракцы – “улицей Смерти”. Год назад, чтобы попасть из аэропорта в район, где жили иностранцы, требовалось только сесть в аэропортовский “челнок”. Теперь въехать в город означало заказать безопасное такси, с вооруженным эскортом и пуленепробиваемыми стеклами, стоимость одной поездки могла доходить до тысячи долларов. Или, для высших чиновников дипкорпуса США, – сесть в бронированный посольский микроавтобус и на дикой скорости пронестись от терминала до “зеленой зоны”.
“Ни о чем хорошем это не говорит”, – думал Форд.
Как ни взгляни, в Ираке стало еще опаснее, особенно американцам. Сорокашестилетний Форд был одним из ведущих арабистов Госдепартамента, но светло-каштановые волосы и голубые глаза выдавали в нем уроженца Запада. Во время предыдущей командировки в Ирак его два часа держала на мушке группа шиитских милиционеров. Форд подозревал, что нынешняя поездка окажется еще богаче на приключения.
В прошлый раз Форд приехал в Ирак по собственному почину. Через несколько недель после взятия Багдада Госдепартамент призвал арабоговорящих добровольцев помочь находящемуся в сложных обстоятельствах временному правительству под руководством американцев. Форд, в то время имевший уже изрядный опыт в ближневосточной дипломатии, почти безупречно владел языком и занимал удобную должность второго по старшинству чиновника в американском посольстве в Бахрейне. Как и многие его коллеги, Форд скептически относился к авантюре бушевской администрации в Ираке. И все же необходимость в добровольцах, кажется, действительно была. Он поднял руку – и вскоре уже был на борту военного самолета. В августе 2003 года он прибыл в столицу Ирака. Багдад еще не оправился после теракта в штаб-квартире ООН, унесшего жизнь Сержиу Виейры ди Меллу. Первое же задание привело Форда в священный для шиитов город Наджаф, где он должен был наладить дипломатическое взаимодействие с американскими морскими пехотинцами, ответственными за безопасность в городе. Но военных заботило в основном, как бы поскорее убраться из Ирака, а местное руководство увязло в кровавой распре между шиитскими милицейскими подразделениями, которые американцы хотели разоружить.
Конфликты с шиитскими милиционерами начались в первую же неделю. Форд имел обыкновение нырять в задание с головой, и в Наджафе он сразу стал встречаться с руководителями общин и завел рабочие связи далеко за пределами военной базы. Однажды в субботу, когда он встречался с одним из видных представителей духовенства, группа из двадцати пяти милиционеров ворвалась в дом с оружием наизготовку, окружив Форда и майора морской пехоты, который сопровождал его во время этого визита. Боевики схватили молодого переводчика-иракца и вытащили его на улицу, где принялись с остервенением избивать и пинать ногами.
Форд выхватил единственное бывшее при нем оружие – блеф. Он осторожно, на пару дюймов приблизился к человеку, который показался ему главным.
“Меня зовут Роберт Форд, я представитель коалиции из Багдада, – начал он по-арабски. – Сегодня в полночь у меня встреча с вашим начальником. Можете передать ему, что я опоздаю, потому что вы меня задержали”.
Уловка сработала. Американцев отпустили, милиционеры суетливо бросились к своим машинам, отпустив переводчика, чьи раны оказались достаточно серьезными, чтобы тут же отправить молодого человека в больницу. Через несколько минут Форд, не утративший присутствия духа, заставил майора позвонить командиру милиционеров и попытаться устроить так, чтобы этот эпизод повлиял на соглашение о разоружении.
Морпех взглянул на Форда: сверхэнергичный дипломат явно хотел поскорее умереть. “Чертов идиот!” – выругался майор. Американцы вернулись на базу.
Усилия Форда по наведению мостов возобновились на следующий же день, но разочарования и раздражение накапливались быстро. Когда через несколько месяцев его официально попросили вернуться в Ирак во вторую командировку, не опасения за свою жизнь заставили Форда сказать “нет”. Ни при чем были и отвратительная погода, спартанские условия проживания, ледяная вода из душа и невыразимо сложный, постоянно меняющийся характер религиозных и племенных распрей. Форда остановило чувство безысходности, которое ядовитым облаком обволакивало почти каждую попытку что-то сделать.
“Нет-нет-нет. Однажды я уже поехал в Ирак добровольцем и возвращаться не хочу, – сказал Форд начальству, выслушав по телефону просьбу. – Там все безнадежно. Это несерьезно. Я не хочу иметь к этому никакого отношения”.
И все же Форд вернулся. Вернулся в “зеленую зону” с ее неправдоподобными контрастами: дворцы и обсаженные пальмами бассейны – и мрачные бараки со стенами из мешков с песком, жалкая защита от орудийных снарядов, беспорядочно падавших с неба, словно какой-то великан играл во взрывающийся дартс. Вернулся, несмотря на гнев жены и свои собственные опасения потратить еще один немалый кусок жизни – а может быть, и больше – на очевидно безнадежный случай. Вернулся, потому что чувствовал: у него нет выбора. “Нельзя сказать “нет”, если не собираешься увольняться, – объяснял Форд впоследствии. – А у нас не было достаточно денег, чтобы я мог позволить себе уволиться”.
На самом деле приказ о переводе Форда на новое место службы пришел из высших сфер Госдепартамента. Назначенный незадолго до этого посол США в Ираке Джон Негропонте попросил госсекретаря Колина Пауэлла сделать Форда влиятельным лицом в американском посольстве, отправив его на пост советника по политическим вопросам. Форд, хотя и относительно молодой для такого назначения, завоевал восхищение Госдепартамента своими служебными записками и докладами, в которых честно оценивал значение иракской войны для региона. Он также снискал симпатию коллег благодаря своей смелости, стойко прослужив несколько лет в одном из самых сложных районов Ближнего Востока. Бывший доброволец из миротворческих сил, Форд говорил на пяти языках и провел бóльшую часть своей профессиональной жизни в провинциальных городках от внутренних районов Марокко до турецкого побережья, собирая, словно журналист, местную информацию и создавая сеть осведомителей. Друзья вспоминали: ничто не могло его напугать.
“Вся его карьера прошла в опасных местах, – говорил о Форде Роберт Ньюман, бывший посол США в Афганистане. – Он не из тех, кто сидит [в посольстве], а из тех, кто идет к людям и заводит широкий круг знакомств. Тем, кому необходимо постоянно чувствовать себя в безопасности, просто нечего делать на этой работе”.
Но теперь Форду предстояла другая роль. Администрация Буша, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, активно занялась спешным формированием временного правительства Ирака, которое смогло бы быстро принять на себя основную ответственность за безопасность в стране и за организацию выборов. Партизанская война, которую официальные лица США так не торопились признавать, была теперь неоспоримым фактом, и цена ее – финансовая, политическая и в человеческих жизнях – стремительно росла. На горизонте США неясно рисовались президентские выборы, и, как позже вспоминал Форд, “полным ходом шла кампания за то, чтобы передать самоуправление иракцам и уйти из страны”.
Для этого Временной коалиционной администрации следовало выйти из игры, чтобы освободить дорогу временному правительству Ирака, во главе которого встал премьер-министр Ияд аль-Аллави. Официально смена власти происходила 28 июня 2004 года, менее чем через неделю после прибытия Форда в страну. Американцы клялись задержаться в Ираке только до тех пор, пока страна не окрепнет и не встанет на собственные ноги. Сколько времени это займет, месяцы или даже год, никто не знал. Суннитские города к северу и западу от Багдада стремительно соскальзывали в анархию, Фаллуджа и Рамади частично находились под жестким контролем инсургентов, среди которых были иностранцы, приехавшие в Ирак, чтобы участвовать в джихаде. Новое руководство Ирака и его американские покровители отчаянно нуждались в союзниках-суннитах, уважаемых, с кредитом доверия, которые помогли бы установить мир в регионе и провести суннитские племена через демократические реформы, включая выборы и единое правительство, где власть была бы разделена поровну между суннитами, шиитами и курдами.
Одним из заданий Форда было найти таких союзников и попытаться склонить их на сторону американцев. В свои первые месяцы на новой должности он ездил в Фаллуджу, встречался с американскими армейскими командирами и арабскими дипломатами, чтобы получить представление о стоящей перед ним задаче. Она оказалась сложнее, чем он себе представлял. В Фаллудже, столице герильи и традиционно мятежном городе, население отнюдь не было настроено на переговоры. Морпехи время от времени “снимали” мишени со своей базы на окраине, но, как сообщили Форду военные, бóльшая часть города оставалась для американцев “запретным районом” еще несколько недель после гибели четырех американских контрактников.
“Мятежники и иностранные боевики обычно действуют в городе совершенно свободно, – говорилось в секретном донесении, направленном в Госдепартамент. В нем Форд описывал встречу с десантниками. – Силы коалиции еще пытаются помешать партизанам и иностранным джихадистам, нанося точечные удары по бригадам Абу Мусаба аз-Заркави. Нельзя, чтобы Фаллуджа превратилась в оплот экстремистов”.
Один иорданский дипломат, имевший широкие связи среди суннитов, описывал положение как практически безнадежное. Сунниты продолжали противиться американскому присутствию в Ираке, и хотя некоторым не нравилось участие иностранных боевиков, другие приветствовали их как защиту от шиитских милиционеров, желавших поквитаться за десятилетия суннитского правления. От отчаяния, сообщал иорданец, некоторые племенные старейшины даже приняли идею о реставрации в Ираке монархии, которая была свергнута во время переворота 1958 года.
“Сунниты враждебно настроены, разобщены, у них нет лидеров, и они не способны принять политическое решение, приемлемое и для других”, – говорил иорданский дипломат Форду. Американец изложил его слова в своем отчете, передав жутковатое эхо выводов, сделанных самим Заркави насчет суннитского меньшинства страны.
Была еще одна помеха, гораздо более серьезная, если судить по беседам с дипломатами. Где-то в западной пустыне Заркави разрабатывал собственные планы касательно центральных суннитских районов. Его разведка тоже собирала сведения и вербовала союзников, он тоже закладывал основу будущего правления, хотя его взгляд на ситуацию кардинально отличался от американского.
Десятилетия дипломатической работы научили Форда, что почти для любого конфликта можно найти политическое решение. В конечном счете даже сунниты и шииты утомились бы от убийств, разрушений и постарались бы нащупать путь к решению, которое позволит им мирно сосуществовать в Ираке. Но Заркави не был иракцем и не был заинтересован в мирном сосуществовании. Он стремился разрушать, оставляя выжженную землю, слишком истощенную, чтобы снова стать светским государством под названием Ирак.
Иракский город Рамади еще не был “столицей Исламского государства Ирак*”, как вскоре назовут его последователи Заркави. Но уже в начале лета 2004 года почти все понимали, кто именно контролирует город.
Скопление низеньких бетонных строений и пальмовых деревьев над Евфратом в часе езды на запад от Багдада, Рамади производил впечатление постапокалиптического города, ставшего зоной свободного огня в войне между могучими армиями. Здания с разрушенными верхними этажами; вдоль них тянутся безлюдные рынки, засыпанные обломками бетона и осколками стекла. Люди и машины передвигаются стремительными зигзагами, словно их преследуют невидимые враги. Сидевшие на окраинах города за укрепленными стенами, за мешками с песком и заграждениями HESCO, командиры-американцы заявляли, что Рамади находится под контролем США. В реальности юрисдикция американцев простиралась лишь на их собственные базы и КПП, а также на несколько крупнокалиберных пулеметов. При виде американского патруля боевики просто разбегались по городским проулкам, как тараканы.
Зейдан аль-Джабири наблюдал за их перемещениями и молчал. Владелец фермы и старейшина суннитского племени, он однажды попытался выступить посредником в спорах между иракцами и американцами, но давным-давно бросил миротворчество. Это занятие не только приносило разочарование; оно было опасным. Один из давних друзей шейха, профессор физики Анбарского университета, рискнул встретиться с прибывшими в провинцию официальными представителями ВКА. Говорили о том, как можно взять под контроль вспышки насилия, превратившие половину Рамади в развалины. На следующий после встречи день профессора вытащили на перекрестке из машины и расстреляли посреди улицы.
Гораздо чаще смерть бывала пугающе случайной. Несколько недель после гибели шестнадцати десантников, убитых из засады в окрестностях города, американцев снедала жажда мести. Жилые кварталы ежедневно подвергались обстрелам, пули дырявили стены спален. Караульные на КПП автоматически открывали огонь по мотоциклистам, которые приближались слишком быстро или не понимали предупреждений, выкрикиваемых по-английски. В пустыне за пределами Рамади погибли сорок пять иракцев: военные самолеты атаковали постройку, которая, как упорно утверждали американские официальные лица, являлась явочной квартирой мятежников. Иракцы говорили, что истребители по ошибке обстреляли свадьбу. На любительской съемке видны тела женщин и детей разного возраста.
Озлобленные и униженные, населявшие Рамади сунниты поначалу приветствовали боевиков-сопротивленцев, а с ними и иностранных исламистов, которые хлынули в город, обещая выдворить интервентов. По сравнению с местными партизанами исламисты были организованны, дисциплинированны и бесстрашны. Но вскоре стало ясно, что в их планы входит не только борьба с американцами. Пришельцы захватывали дома, выколачивали “налоги” и продовольствие из владельцев магазинов. Объявив себя правительством, они являлись в жилые кварталы, тяжеловооруженные и с жестким моральным кодексом, запрещавшим спиртное, курение, женское образование и западный стиль одежды и причесок. Один житель Рамади вызывающе закурил в присутствии исламистского патруля – и был застрелен на месте.
Пострадал и бизнес, несмотря на неуклюжие попытки инсургентов учредить суды и обеспечивать людям самые основные услуги. Очень быстро выяснилось, что у повстанцев нет ни способностей, ни интереса поддерживать что бы то ни было в рабочем состоянии. Их КПП и придорожные мины сделали доставку крайне рискованным предприятием, даже если груз состоял, как в случае Зейдана, из коров и овец. В городе один за другим исчезли все признаки современной цивилизованной жизни: уборка мусора, телефонная связь, электричество. Лавочники, которые пытались поддерживать свой бизнес, обнаружили, что сделались объектами приложения произвольных и зачастую очень странных правил. В некоторых кварталах подверглись наказанию торговцы, выложившие огурцы и помидоры на один лоток. Джихадисты сочли, что эти овощи походят на мужские и женские гениталии и сводить их вместе недозволительно.
Несмотря на все эти трудности, иные торговцы все-таки поддерживали исламистов, надеясь хотя бы обрести защиту. Зейдан колебался. Присутствие иностранных войск в родном городе раздражало его. В равной степени его возмущало то, как беззастенчиво исламисты бросают вызов освященным временем племенным установлениям. Его приводили в ужас тактика исламистов и их жестоко-надменное самодовольство. Он жаловался друзьям на культ личности, который разрастался вокруг иорданца по имени Заркави – одетого в черное фантома, чьи подвиги уже стали в некоторых городских кварталах легендарными.
“Он окружил себя подонками из Анбара, – жаловался Зейдан. – Местные принимают его, потому что они овцы без пастуха. Но люди, которые рядом с ним, – отребье, люди без совести. И их тянет к Заркави, потому что у него много денег”.
Самого Заркави редко видели в городе, а вот его иракские подручные быстро приобрели известность как пестрая толпа головорезов. Самым известным был религиозный фанатик по прозвищу Омар-Электрик, крепко сбитый торговец со сломанными зубами, который, когда ему было лет двадцать, застрелил хусейновского полицейского, совершая акт возмездия за убитого родственника. Он нашел приют у “Ансар аль-Ислама”*, исламистской группировки, предоставившей Заркави укрытие в горах на северо-востоке Ирака. Когда Заркави вошел в Багдад, с ним был Омар-Электрик. В Фаллудже Омар поднялся до бригадира. Его банда стала одной из самых знаменитых в Ираке, его боевики производили молниеносные нападения на американские патрули, а для заработка занимались похищением людей с целью получить выкуп. Тех, за кого не могли заплатить, боевики убивали, хотя сам Электрик этого не делал. “Он клялся, что не обезглавил ни одного заложника сам, – рассказывал журналистам один из его товарищей. – Он говорил, что для совершения убийств выбирал людей, у которых нет сердца”.
В конце концов Заркави начал настойчиво требовать поддержки – байята, клятвы в верности – от племенных вождей и старейшин Анбара. Летом 2004 года двоюродный брат передал Зейдану, что Заркави ждет от него публичного заключения союза. Вопрос обсуждался за чашкой кофе, и это был первый из двух случаев, когда Зейдан столкнулся с требованием байята. “Дашь ли ты прилюдно обещание поддерживать Заркави?” – спросил брат.
Что ответить? Внутри Зейдан кипел. Какая наглость! Этот чужак – этот уголовник – возомнил, что может наплевать на вековые племенные традиции! С его точки зрения Заркави мог оказаться кем угодно, хоть американским агентом, которого Вашингтон прислал расшатать обстановку, чтобы у западных стран и Ирана появилось основание уничтожить Ирак окончательно, а остатки поделить между собой.
Но даже Зейдан не посмел высказать свои предположения вслух. Он решил уклониться от ответа на вопрос – пока.
“Кто такой Заркави? – пожал он плечами. – Я никогда его не видел”.
В июле 2004 года администрация Буша объявила, что увеличивает награду за информацию, способствующую поимке Заркави, с десяти до двадцати пяти миллионов долларов – столько же, сколько за голову бен Ладена.
Свое попадание в верхние строчки рейтинга самых разыскиваемых преступников Заркави отметил видеороликом, который разместили на джихадистских сайтах. В нем Заркави представляли под новым, полюбившимся ему псевдонимом – “шейх головорезов”. Голос “шейха” звучал таинственно-гулко. Заркави говорил о знаменитых воинах ислама, подобных Мусе ибн Нусайру, герою исламского завоевания Испании, – так он обозначил свое место в ряду великих людей. Потом Заркави обратился к мусульманам Ирака и всего мира со страстным призывом присоединиться к нему. “Это призыв о помощи из самых глубин, зов, обращенный к львам Багдада и Анбара, к героям Диялы и Самарры, к тиграм Мосула и севера: готовьтесь к битве!” – провозгласил он.
К этому моменту аудитория, к которой он обращался, точно знала, о какой битве идет речь. После зверского убийства Берга исламские СМИ были затоплены кровью, пролитой стараниями Заркави. Его люди производили десятки казней, многие из которых записывали на видео, включая обезглавливания болгарского водителя-дальнобойщика, переводчика из Южной Кореи и египтянина-контрактника. Потом последуют еще десятки казней, убийства американцев, британцев, японцев, австрийцев и итальянцев. Освобожденные ливанские заложники, за которых внесли выкуп, рассказывали о пытках и невообразимой жестокости в передвижных тюрьмах: нищим рабочим-иммигрантам не хватало денег на выкуп, и их медленно убивали электродрелью; других жертв обездвиживали и отрезали им языки. Молодые исламисты из других стран, откликнувшиеся на призыв Заркави к джихаду, чаще всего попадали в школы террористов-смертников. Кого-то из них потом посылали жертвовать жизнью на объекты, уничтожение которых не несло никакого видимого смысла, кроме гибели нескольких ни в чем не повинных иракцев, случайно оказавшихся в неудачном месте.